На окраине города

36

Лена с Надей шли в контору: девчата передали, что Лену ждет мать, которую девушка не видела с того самого вечера, когда ушла из дому.

В конторе тепло, уборщица заботливо натопила железную печку, и просто не верится, что за стеной бушует снегопад. Лена огляделась, ища мать, но ее не было.

— Где же она? — тихо спросила девушка у Нади, но ответил стоящий рядом пожилой рабочий:

— Там, у ворот, мать ждет тебя. Звали мы ее сюда — не хочет идти.

— Ты подожди, — попросила Лена Надю. — Я сбегаю.

За воротами, облепленная снегом, стояла женщина. С ее губ шел легкий парок дыхания, мокрым было покрасневшее лицо, но она не спешила уходить отсюда, взгляд ее то и дело скользил по фигурам идущих на обед девчат.

— Мама! — тихо окликнула Лена, подходя к женщине.

Сдвинулась с места Ольга Васильевна, но тут же остановилась. Лена бросилась к ней и, обняв, ощутила, как плечи матери подрагивают от плача.

— Ну, перестань, — уговаривала девушка, закусив губу, чтобы самой не расплакаться. — Народ ведь смотрит. Почему ты в контору не пошла, стоишь на холоду, разве можно так?

— Эх, доченька, глаз теперь на народ не кажи, прославил нас… сам-то. Стыда на старости лет сколько…

— Ладно, мама, я вечером приду, вчера еще хотела, да как-то… Поздно уж было.

Мать жалостливо смотрела в лицо дочери.

— Совсем приходи. А Лена? Одной-то мне боязливо как-то. Что уж у чужих-то людей жить.

Возвращаясь в контору, Лена неожиданно столкнулась у крыльца с Володей. Она уступила ему дорогу, но он шагнул к ней.

— Мне поговорить с тобой надо, Лена, — сказал он.

— Говори, — пожала плечами она. — Я слушаю.

— Нет, не сейчас, а… Ты вечером выйдешь в коридор?

Лена отрицательно качнула головой:

— Нет. Я сегодня ухожу домой.

— Но как же, Лена? — горячо заговорил Володя. — Ведь мне обязательно надо сказать тебе, что… Я сам себя не пойму, Лена. Зачем мы ссоримся? Лена…

— А ты… приходи к нам вечером, — тихо сказала Лена. — Там и поговорим. Туда, в женское общежитие приходи.

— Леночка! — радостно подался к ней Володя, но она взбежала на крыльцо.

Нади на прежнем месте не было. Она стояла рядом с Лобунько, помогая укреплять ему свежий номер стенной газеты. Увидев Лену, Надя кивнула: сейчас идем. Но сама о чем-то снова заговорила с Виктором, с грустной нежностью глядя на него. Вот он весело рассмеялся, что-то сказал ей, Надя ласково улыбнулась, не спуская с него взгляда.

«О чем это они?» — подумала Лена, беспокойно посмотрев на настенные часы: как бы не опоздать с обедом.

А Виктор сегодня удивительно ласков с Надей, и ей просто не хочется уходить от него. Возле вывешенной ими стенгазеты уже столпились рабочие, а Надя все еще стоит около Виктора.

— Спасибо, Надюша! — весело кивнул ей он, отряхивая руки от извести. — Кстати, ты билет уже взяла?

— Какой билет? — удивленно смотрит она.

— Так ведь сегодня в театр идем. Билеты у Лени Жучкова. Леня, Леня! — окликает он проходившего Жучкова. — Ты что же это девчатам билеты не продаешь? Вот Наде билет, может, два, Надя, нужно? Подруга пойдет или…

— Нет, один, — перебивает его девушка, но, глянув на Лену, торопливо поправляется: — Два, Леня, дай. Лена со мной пойдет. А вы, Виктор Тарасович?

— Жаль, Надюша, не могу. Уж сегодня-то я бы с радостью пошел.

— Только сегодня? — замечает она. — Почему же?

— О, это секрет! — отвечает он. Как сказать девушке, что женишься, когда знаешь, что она очень неравнодушна к тебе? Собственно, сегодня именины Виктора, не свадьба, но вчера наконец-то он услышал от Вали долгожданное «да». Он вчера приехал рано домой и после ужина весело играл с Валеркой, а Валя смотрела на них и неожиданно сказала:

— А ведь ты будешь хорошим отцом.

Он обернулся к ней и, встретив ее ласкающий взгляд, решился.

— Но Валеркина мама не признает меня отцом, не так ли? — и постарался, чтобы эти слова прозвучали как можно шутливее.

— А ты ведь этого не знаешь, — смутилась она, и он встрепенулся от радости: неужели?!

— Завтра, завтра, — торопливо сказала Валя, освобождаясь из его объятий. — Завтра твой день рождения, вот и… обо всем мы поговорим, хорошо?

Вот почему так радостно сегодня Виктору, вот почему хочется ему со всеми быть ласковым и веселым.

— Знаешь что, Леня, — говорит он. — Не съездить ли до театра к Киселеву в больницу? Степан Ильич узнал, что к нему уже можно наведываться.

— Просто свинство с нашей стороны, что никто там еще не был, — подхватила и Надя.

Решили, что сегодня поедет несколько человек, а в воскресенье — все желающие.

Киселев очнулся от странной тишины, возникшей, как ему казалось, вот только что, секунду назад. Было утро. Синеватый свет на потолке и стенах все более бледнел, хлопнула дверь, донесся приглушенный, едва уловимый телефонный звонок. А может быть, звонка и не было, Петро не чувствовал твердой уверенности, что слышал его.

Рядом кто-то зашелестел бумагой, Петро скосил глаза и увидел женщину в белом халате. Дальше еще койка, и еще, и еще. Петро понял: он в больнице. Ему захотелось встать. Он силился совладать с непослушным телом, приказывая себе: «Сейчас я встану! Раз, два. Считаю до пяти. Три… четыре». Стены завертелись, стремительно понеслись куда-то, Петро оперся на локоть и огромным усилием воли сел на койке, ощущая непомерную свинцовую тяжесть в забинтованной голове.

— Что вы делаете? — бросилась к нему сестра. — Сейчас же ложитесь!

Она уложила его на койку, но теперь он уже знал, что ничего опасного с ним не случилось, и это успокоило его.

К вечеру, когда в окна палаты ударило первой крупкой снега и сразу потемнело, сделалось сумрачно, неуютно в комнате, Петра охватили невеселые мысли. Он вспомнил о ребятах, оставшихся на стройке, представил, как весело и уютно сейчас в общежитии, а он вот лежит здесь, никому ненужный. И вообще в жизни не от кого ему ждать теплого, участливого слова. Тетка, с радостью спихнувшая его в школу фабрично-заводского обучения, ни одного письма не написала ему. А кто еще? Была где-то сестра, но след ее давно уже затерялся для Петра. Один он в жизни.

Тяжело на душе у Петра. К чувству одиночества все сильнее примешивается глухая неприязнь к бандюге Крапиве. Видно, кто-то помешал Илье Антоновичу добить его, знал Петро, что не упустил бы тот его живым. Интересно, что он сейчас клевещет у следователя на него, Киселева? Извернуться постарается. Крепко сжимает зубы Петро.

Заснул он поздно ночью. А когда проснулся, был уже день, на улице бушевал снегопад. Петр решил не думать о своих делах, попросил у соседа книгу и терпеливо вчитывался в сложную историю жизни девушки, окончившуюся, конечно, счастливо.

— Ерунда, — сказал он соседу, захлопнув книгу.

— Почему же? Все окончилось очень хорошо, — возразил тот.

— В том-то и дело, — усмехнулся Петро. — В книгах все очень просто, а в жизни… И так бывает, «кто не мае щастя з ранку, тот не мае на останку».

— Ну уж, это мрачно выглядит, — возразил сосед. И не такая теперь у нас жизнь, чтобы человека ждало только одно плохое.

— Возможно, — из чувства вежливости согласился Петро.

Уже темнело, когда пришла сестра и включила свет.

— К вам, Киселев, сейчас посетители придут, — сказала она.

— Ко мне?! Хотя… — Петро усмехнулся: вероятно, это из милиции, наплел Крапива о нем.

И вот уже входят они… Но ведь… но ведь это Мишка Чередник?! С ним воспитатель, Надя Шеховцова, Леня Жучков, Коля Зарудный.

Петро немного успокаивается, тепло смотрит на товарищей, но в голове назойливо вертится: «А вдруг сейчас и те, из милиции, войдут?»

— Слушай, Миша, — спрашивает он, немного погодя. — Кто же еще пришел ко мне? Там есть кто еще?

— Вроде нет. А ты кого ждешь? — удивляется Михаил.

— Да так. — Облегченно вздыхает Петро и теперь лишь чувствует, что рад посещению товарищей. Несколько настораживает его только внимательный взгляд Лобунько, но Петро старается меньше с ним разговаривать, обращаясь с вопросами больше всего к Череднику или Наде.

— Тебя ведь тоже зачислили в комплексную бригаду, — замечает Михаил Чередник и, глядя на побледневшее от болезни лицо Петра, добавляет: — А что Крапива застрелился, ты знаешь?

— Застрелился?! Вон как…

И уже плохо слушает Михаила, думая, что уж теперь-то его появление ночью на стройке и вовсе покажется следствию загадочным. Был бы жив Крапива, правду можно было бы установить, как он ни вертись, а теперь… Скажут, выгораживаешь себя, на мертвого наговариваешь.

«Черт с ним! — решает Петро. — Поверят — хорошо, не поверят — плакаться не стану», — и замечает на себе удивленный взгляд Михаила.

— Ты не слушаешь меня? — говорит тот. — Я тебе о том, что парторг обещал завтра навестить тебя, а в воскресенье много ребят придет. Так что, давай выздоравливай.

Петро слабо улыбается, прощаясь с ребятами. Эта вымученная улыбка не может скрыть его настроение. Он все больше убеждает себя, что ему теперь совсем не по пути с этими ребятами, ему, над которым в любой час может прозвучать суровый голос правосудия, с ними — веселыми, беззаботными, свободными даже от малейших помыслов о преступлении.