На помощь! Как команда неотложки справляется с экстренными случаями

Агро-погода

Скучать не придется

Сегодня я опоздал. Пробкам по дороге в клинику не было конца. В течение нескольких дней ряд ремонтных участков «позаботился» о практически полном прекращении движения в городе. Кроме того, из-за гнетущей жары, охватывающей весь регион, от полуденного воздуха рябит в глазах. Люди садятся за руль в отчаянии, так как движения почти нет. Некоторые впадают в тупую апатию, другие гудят, ворчат или скандалят с побагровевшими от прилива крови лицами.

На днях я разговаривал с Майком о том, чем отличается работа в центральной неотложной помощи в разное время года. Конечно, есть классические сезонные фазы: норовирус и грипп, несчастные случаи на лыжах и сноуборде зимой; аллергии, обезвоживание, травмы при плавании и футболе, при падении с батута и велосипеда летом.

Кроме того, в некоторые дни создаются метеоусловия, способствующие появлению определенных проблем со здоровьем. Спутником гололедицы, например, является наличие пациентов в нашем гипсовом кабинете. Сегодня, насколько я знаю, у нас «кардио-день». Следует ожидать появления кардиологических больных, переутомившихся в жару.

Еще бывают «нейро-» и «легочные дни». Последнее означает хроническую обструктивную болезнь легких — с угрожающей быстротой распространяющееся хроническое респираторное заболевание, которое особенно тяжело переносится людьми при определенных погодных условиях. По словам Майка, когда пациентов с урологическими проблемами становится больше, чем обычно, через несколько часов этот день объявляется «уро-днем». Вряд ли это связано с погодой. Может быть, виной тому фазы Луны или неблагоприятное положение звезд?

Если бы я сегодня классифицировал пациентов по этой схеме, предположил бы не только «кардио-», но и «агро-день». Если то, что я наблюдал по дороге в отделение, продолжится и в нем самом, тогда по меньшей мере в ближайшие часы мне не придется скучать. Я пришел ровно к началу вечерней смены.

— Майк уже здесь, — сообщает мне Мартина. Она установила себе вентилятор на стойку администратора. — Иначе здесь не выдержишь, в этой парилке, — говорит она.

После роста числа случаев агрессии по отношению к медперсоналу стойку администратора защитили пуленепробиваемым стеклом. Кроме того, механизм автоматического открытия двери в лечебное отделение при необходимости может быть зашифрован цифровым кодом. Мы пользуемся им сейчас, особенно ночью и во время Октоберфеста. Это отлично помогает бороться с проникновением туда посторонних лиц.

Я рассказываю Мартине о своей погодной теории.

— Агро-погода? — смеется она. — В этом что-то есть. Во время моей последней ночной смены наркозависимый пациент до такой степени обезумел, что его не смогли успокоить четыре врача и две медсестры. Пришлось вызывать полицию. В конце концов его обездвижили при помощи пятиточечной фиксации — эта мера применяется только в действительно серьезных случаях.

Майк уже рассказывал мне об этом: при пятиточечной фиксации руки, ноги и туловище закрепляют ремнями, а человека привязывают к кровати или кушетке — это последнее средство в случае, если кто-то подвергает себя и других серьезной опасности и нет другого способа привести его в чувство. Однако эта мера представляет собой серьезное ограничение личной свободы, поэтому ее использование строго регулируется законодательными органами: пациент должен быть проинформирован, а предпринятые действия задокументированы.

Длительность пятиточечной фиксации не должна превышать 30 минут, в противном случае требуется судебное решение, которое обычно должно быть вынесено немедленно, но не позднее следующего утра.

— Вот ты где. — Майк ждет меня, он уже переоделся и принялся за работу. Без лишних слов он дает мне ключ от раздевалки, а затем возвращается к своим пациентам. В раздевалке сравнительно прохладно. Сложная система вентиляции обеспечивает в нашем отделении относительно стабильный «климат», не зависящий от температуры поступающего воздуха. Возможно, это поможет предотвратить то, чего я боялся поначалу. Никто не жалуется и не прибегает к насилию, «агро-день» исключается. Первый кардиологический случай не заставляет себя ждать — прозвучал характерный сигнал табло поступления и появилась следующая строка: «14:17, М56, гипотензия, боль в груди, ШКГ 15, не интубирован». Мужчина 56 лет с пониженным артериальным давлением, возможно, у него проблемы с сердцем или легкими.

— Это может быть сердечный приступ, — подготавливает меня Майк.

Чуть позже стройный спортивный мужчина лежит в четвертом кабинете. На нем красная футболка, пара стильных слегка выцветших джинсов и кроссовки. При передаче санитары доложили, что во время семейной прогулки он внезапно почувствовал дискомфорт и давление в области груди. Пока Майк прикрепляет электроды для ЭКГ, пациент говорит, что сегодня отмечает серебряную свадьбу[15]. Это и было поводом для вылазки. А вместо радостного дня — боль в сердце и скорая помощь.

Дежурный терапевт не видит явных признаков сердечного приступа на ЭКГ, но на всякий случай консультируется с кардиологом. Тот проверяет сердце пациента с помощью УЗИ и советует провести коронарографию. Это единственный способ узнать о проходимости коронарных сосудов. Мужчина дает согласие.

По указанию Майка я забираю жену и двух сыновей пациента — 18 и 21 года — из приемной. Прежде чем мужчину переведут в лабораторию катетеризаций, у его родственников появляется возможность поговорить с ним и лечащим врачом. Его жена испытывает заметное облегчение, когда понимает, что ему уже лучше. Он уже не так бледен, как был, когда только приехал, а разговор с Майком и врачами развеял большую часть его опасений.

Пока кардиолог кратко резюмирует свое заключение, Майк спрашивает меня, куда пропал младший из сыновей. Я оглядываюсь — он исчез. Мы с Майком отправляемся на поиски и наконец находим его одного в углу приемной, где он сидит, погруженный в раздумья. Я остаюсь в стороне и издали наблюдаю, как Майк приближается к мальчику, заговаривает с ним и наконец присаживается рядом. Затем возвращаюсь в лечебное отделение.

— Он не смог смотреть на своего отца в таком виде, — позже объясняет мне Майк. — Кислородные канюли в носу, экран прикроватного мониторинга — все это на него подействовало. Он, вероятно, никогда не видел его в таком беспомощном состоянии.

Майк пробыл с молодым человеком пять минут. На самом деле недолго — но может показаться целой вечностью, если вы одновременно отвечаете за четырех пациентов.

В следующие полтора часа я сопровождаю Майка в рутинных делах: отнести мочеприемник в процедурную комнату номер пять, тут же зарегистрировать жизненно важные показатели, опорожнить уже заполненный мочеприемник и промыть его в специальной машине, позвонить в отделение насчет перевода пациента, поставить канюлю, привести следующего пациента и так далее.

Только успеваю подумать, что сегодня больше не произойдет ничего экстраординарного, как вдруг приходит телефонное оповещение, которое чуть позже также можно будет прочитать на табло поступления: скоро доставят женщину с давно диагностированной церебральной аневризмой — баллонообразным расширением артерии мозга.

У нее внезапно появились сильные головные боли с головокружением и расплывчатостью зрения. Дежурный невролог немедленно сообщает коллегам-рентгенологам: необходимо подготовить компьютерный томограф.

— Нам нужно как можно скорее выяснить, есть ли разрыв, — объясняет Майк. — Если аневризма действительно разорвалась, существует опасность для жизни.

Через несколько минут санитары в сопровождении врача ввозят пациентку сквозь двери процедурной, и ее принимает невролог. Согласно табло поступления, женщине на каталке 58 лет. Прямые светлые волосы средней длины, летнее платье кремового цвета до колен, золотые серьги и длинное жемчужное ожерелье, дважды обвитое вокруг ее шеи. Рядом с ее босыми не знающими покоя ногами в прозрачной сумке лежат подобранные под сегодняшнюю одежду туфли на высоком каблуке. В целом пациентка выглядит крайне тревожной. Она стонет, ворочается с боку на бок, пытается встать, падает обратно на приподнятую спинку койки. Большую часть времени ее глаза закрыты, но, как только она их открывает, по комнате бесцельно блуждает испуганный взгляд. Она отвечает на вопросы односложно или с помощью жестов, которые трудно понять.

После обсуждения состояния пациентки санитары перевозят ее в зону компьютерной томографии и с помощью Майка и двух медсестер укладывают на кушетку. Ассистент рентгенолога завершила настройку: компьютерный томограф готов к работе. Майк снимает украшения с ушей и шеи пациентки и складывает все в сумку для ценных вещей. Из-за возрастающего беспокойства женщины все кажется намного сложнее, чем следовало ожидать.

— Так мы не получим полной картины, — твердо говорит Майк, а затем, обращаясь к неврологу, спрашивает, — нужно ли ввести «Мидазолам»?

— Сначала попробуем без него.

— Серьезно?

— Серьезно.

Врач объясняет пациентке, что во время КТ нужно постараться максимально не двигаться. Обследование не займет много времени. Мы понимаем, что ей страшно, но сейчас она в надежных руках и волноваться не стоит.

Майк закончил. Он покидает зону КТ с хмурым взглядом. Покачивая головой, проходит мимо меня на медпост. Там он многозначительно переглядывается с коллегой. Оба убеждены, что это не сработает. Я возвращаюсь к тому, что происходит в зоне КТ.

— Вот, пожалуйста, возьмите это. — Невролог дает пациентке коробочку с красной кнопкой и шнуром. — Если вам вдруг станет хуже, нажмите сюда. Вы меня понимаете? Хорошо. Держите коробку крепко. Сосредоточьтесь на этом, сейчас это ваша задача.

Очевидно, врач пытается успокоить пациентку, предоставляя ей возможность участвовать в своем лечении и тем самым отвлекая ее от страха. Затем следует еще несколько неврологических тестов, а потом весь персонал покидает зону КТ, чтобы устройство могло начать работу.

Мы с Майком смотрим через узкое окошко в уже закрытой двери.

Женщина, верхняя часть тела которой теперь исчезла в большом кольцеобразном механизме КТ, продолжает дергать ногами. Трудно представить, что ее голова в это время неподвижна.

— Это совершенно бессмысленно, — шепчет Майк. — Мы должны были дать ей что-нибудь, чтобы она успокоилась. Это было ясно с самого начала.

Я не знаю, кто прав. Мне нравится подход невролога, который старается не давать пациентке сильнодействующих препаратов. С другой стороны, как я могу, будучи дилетантом, судить, что правильно в этой ситуации? Майк же не раз сталкивался с такими случаями и провел бесчисленное количество компьютерных исследований при всех возможных условиях. Но каким бы опытным ни был остальной медперсонал, решения о методах диагностики и лечения принимают исключительно те врачи, на чьи плечи в итоге ложится ответственность.

Чуть позже невролог просматривает на экране снимки. Майк, двое его коллег и я стоим позади него полукругом. Даже для меня нет никаких сомнений в том, что размытые изображения, которые предоставил компьютерный томограф, совершенно бесполезны.

— Это не годится, нужно повторить исследование, — вскоре решает врач. Сидящие рядом медсестры молча переглядываются. Майк просто стоит, скрестив руки на груди. На самом деле, он выглядит очень спокойным, но его жевательные мышцы не останавливаются, как и нижние конечности женщины на кушетке компьютерного томографа. Когда Майк злится, он скрипит зубами.

Даже при подготовке ко второму этапу невролог придерживается своей линии, никакие лекарства не используются для иммобилизации пациента. Радиолог прекращает обследование вскоре после его начала.

— Это бессмысленно: она не может успокоиться.

— Мы легко могли бы избавить от этого себя и ее, — говорит Майк, когда мы, наконец, с третьей попытки приносим дозу мидазолама. — Потраченное впустую время, двойное облучение, двойной стресс для пациента.

Невролог демонстративно почти никак не реагирует, не говорит ни слова о заметном недовольстве медперсонала.

Он предельно четко произносит инструкции вновь, его посыл ясен: я сделал то, что считал правильным, и я продолжаю так считать, даже если сейчас это не привело к желаемому результату.

Внезапно у меня возникает ощущение, что гнетущая обстановка снаружи проникла в палаты отделения. Все идет своим чередом, но в воздухе повисло напряжение: никто больше не шутит, все молчат, а каждое неверное замечание, кажется, может привести к необратимым последствиям.

Итак, вот он, мой «агро-день». Этого я и вообразить не мог — но человеческие отношения открылись мне сегодня с другой стороны.

С третьей попытки, после приема успокоительного, мы получаем снимок приемлемого качества. Он показывает, что аневризма в мозгу пациентки не лопнула, однако значительно расширилась. Она, вероятно, сильно давит на окружающие участки мозга, что может быть причиной нынешних симптомов. Поэтому выпячивание артерии требует нейрохирургического лечения, но экстренная операция пока не обсуждается. Майк уже ищет на экране свободную палату, чтобы перевести туда пациентку.

Команда продолжает слаженную работу, но до конца смены настроение остается подавленным.

— Это часто случается? — спрашиваю я Майка, когда мы сдаем смену в девять часов.

— Зависит от того, кто с кем работает.

Мы выходим на улицу через автоматические раздвижные двери заднего выхода. Грозное нагромождение темных облаков вот-вот захватит вечернее небо.

— Мы — большая и постоянно меняющаяся команда, особенно если рассматривать врачебный и медперсонал в отделении неотложной помощи как единое целое. Сталкиваются разные люди, мнения и подходы. Важно лишь то, что в итоге мы заботимся о благополучии пациента, а не о личном тщеславии.

Раскат грома сжимает еще влажный воздух. Неподалеку от нас кто-то смеется. Смотрю вокруг и замечаю, что на скамейке недалеко от велосипедной стоянки сидят двое веселых молодых людей. Старший поднимает руку, младший дает пять. Я узнаю их — это сыновья пациента, поступившего с подозрением на сердечный приступ. Пока Майк возится с замком от велосипеда, порыв ветра качает верхушки соседних деревьев, зловеще шелестят листья, а затем все снова стихает.

— Мне лучше поторопиться. До завтра. — Майк садится на седло и вскоре исчезает. Снова раздается раскат грома, вдруг я чувствую первую каплю на носу. Я, наверное, не смогу дойти до стоянки сухим. Майк обязательно попадет под дождь по пути домой. Тем не менее проветриться, вероятно, нам всем не повредит.