На помощь! Как команда неотложки справляется с экстренными случаями

Кишечная непроходимость

Близость, дистанция и профессиональный фасад

В процедурном кабинете номер восемь лежит пациент, страдающий от закупорки прямой кишки. Это очень плохо. По меньшей мере для пациента. Но когда человек попадает в поток жизни больницы, за симптомами и диагнозами нечто очень важное упускается из виду. Остается только одно: здесь у нас головокружение, там подозрение на аппендицит, а рядом перелом предплечья. Пациенты чувствуют, когда их ограничивают, сводя все личностное к названию болезни. Это вызывает у них недоверие или недовольство. Кому нравится носить ярлыки? Все мы хотим, чтобы нас воспринимали как человека и личность, в том числе в отделении неотложки.

В отличие от врачей, все, кто относится к среднему медицинскому персоналу, проводят много времени в прямом контакте с пациентом. Если мы достаточно внимательны, то узнаем, не требуется ли кому-либо помощь, не ощущает ли кто-либо тревоги или беспокойства, не страдает ли от неопределенности, считая себя недостаточно проинформированным. Мы используем любую возможность побеседовать, задать вопросы, чтобы лучше понять состояние пациента. Тот, кто обладает эмпатией, чуткостью и чувством ответственности, может помочь другому почувствовать, что его воспринимают всерьез. А это ощущение порой не менее важно, чем правильная постановка диагноза и продуманная терапия.

Когда я говорю, что каждый человек хочет отношения к себе как к личности, это в той же мере касается и медицинских работников.

Часто при выполнении своих обязанностей мы сталкиваемся с огромным давлением: нам необходимо заботиться о пациентах — как можно скорее и желательно без перерыва. Мы не должны заставлять никого ждать, обязаны оповещать всех вовремя, не оставлять никого и ничего без надзора, при этом оставаться дружелюбными и всегда удовлетворять потребности пациентов.

Эти задачи, несомненно, являются частью нашей профессии. Но под белой или голубой спецодеждой — вовсе не роботы. У каждого из нас тоже случаются более и менее удачные дни. Если мы рассеянны или в плохом настроении, возможно, это из-за того, что последние две ночи провели на работе. Или из-за того, что есть пациент, для которого мы не можем сделать так много, как хотелось бы.

Многие выбрали эту профессию из желания помогать людям. Чтобы не иссякли наши внутренние ресурсы и получилось оказать помощь всем, кто нуждается в ней (от тех, кого мучают незначительные недомогания, до получивших множественные травмы), нам необходимо постоянно соблюдать баланс между проявлением эмпатии и профессиональной дистанцией. Это удается в большинстве случаев, но не всегда.

Как бы благотворно это ни сказывалось на лечении, если нас воспринимают не только как профессионалов, а пациент вдруг становится слишком «близким», это может раздражать и мешать. Я понял это, когда обслуживал 30-летнюю женщину, которую к нам направил терапевт. Она не выглядела обеспокоенной, напротив, была довольно расслабленной и очень дружелюбной. Да, может быть, даже чересчур расслабленной и слишком дружелюбной.

Я решил не обращать на это внимания и сконцентрироваться на своей работе. Следующим шагом был анализ крови. Мы, как правило, ставим внутривенные канюли на тот случай, если позже назначат капельницу. Пациентка объяснила, что у нее «убегающие» вены, поэтому поставить ей катетер никому не удавалось.

— Держу пари, я справлюсь, — внезапно вырвалось у меня. Я люблю спонтанные вызовы. Когда сталкиваюсь с таким, у меня возникает жгучее желание его преодолеть. Но в этой ситуации я почувствовал, что совершил ошибку.

Во время обучения за мной следил наблюдатель, который постоянно заглядывал мне через плечо, когда я ставил катетер. Это было очень неприятно, но крайне эффективно. Сегодня я довольно хорошо умею это делать. Бесчисленное количество раз тревожные пациенты рассказывали мне, как их регулярно мучили врачи и медсестры, которым требовалось три или четыре попытки, чтобы найти вену. Для меня это не проблема. Обычно я делаю это с первой попытки.

Эти разговоры о так называемых «убегающих» венах, которые боятся иглы, показались мне несколько подозрительными. Конечно, существуют более и менее благоприятные обстоятельства: одни пациенты крепкого телосложения, другие имеют более хрупкую комплекцию, одни более мускулисты, другие менее, да и кожа нередко отличается по структуре. Но вена есть вена. Так думал я, пока после тщательной подготовки не сделал укол в правую руку пациентки. Сначала казалось, что все в порядке, но ничего не вышло. Не было крови: вена ускользнула от меня в последний момент.

Я вздохнул, покачал головой и, предусмотрительно не глядя на пациентку, сделал еще одну попытку. При этом я старался, чтобы рука не двигалась. Мне это в некоторой степени удалось, но в итоге канюля все равно приземлилась «в нирвану». Я почувствовал, как у меня на лбу выступает испарина. Лучше бы я просто придержал язык.

— Я попробую еще раз на другой руке, — пробормотал я.

— Да, лучше на ней, — ответила пациентка. Пока я вставал и собирался идти к тележке, она спросила: — Ну и что же я выиграла? Приглашение на ужин или?

Что же, сам напросился. Своими глупыми словами я спровоцировал женщину на пересечение границы. И как мне только выкрутиться, не обидев ее?

— Понимаете ли, я на работе, — наконец ответил я, когда снова сел и стал дезинфицировать руку. — Я не могу позволить себе пригласить вас.

В этом случае было бы лучше, если бы пациентка сразу же начала воспринимать меня как медицинского работника. Как мужчине, мне часто приходится сталкиваться с подобными ситуациями, но это касается не одного меня: для всех нас нарушение границ — постоянная проблема.

Конечно же, медицинский персонал со своей стороны тоже должен избегать вторжения в личное пространство пациента. Например, при процедуре 12-канальной ЭКГ. Мы устанавливаем электроды на верхней части туловища пациента и его конечностях. Если мне выпадает такая задача, особенно в отношении молодой женщины, я по возможности перепоручаю эту работу своей коллеге. Если же поблизости нет женщин, я сначала спрашиваю, не возражает ли пациентка, если я сейчас сниму ЭКГ. Как правило, этот вопрос можно решить, не заставляя пациентку полностью раздеваться. Достаточно снять бюстгальтер, чтобы металлические детали не создавали помех, и поднять блузку, свитер или футболку чуть выше груди. Чтобы не возникало недоразумений.

Однажды со мной произошел случай, который наглядно продемонстрировал, насколько может различаться понятие о личных границах. Я сообщил молодой женщине о предстоящей ЭКГ, но еще не успел задать вопрос, как она предстала передо мной топлес. Я старался посчитать эту ситуацию само собой разумеющейся, так же как и она. «В конце концов, ты же здесь профессионал, — убеждал я себя. — О чем мы говорим, если ты не можешь равнодушно смотреть на женскую грудь?»

В данном случае это была действительно очень красивая грудь. Невозможно было не заметить этого, когда девушка вытянулась на кушетке. Ясно, что ей кто-то помогал, а именно кто-то очень искусный. Кто бы ни был за это ответственным, он настоящий мастер своего дела, подаривший женщине два шедевра пластической хирургии. Вероятно, она гордится своей грудью и потому так откровенно демонстрирует ее, в то время как я, стараясь лишний раз не смотреть и избегая неловких прикосновений, размещаю электроды под левой грудью. Очевидно, операция стоила довольно дорого.

Аппарат начал печатать кардиограмму. Пациентка казалось абсолютно спокойной и вела себя как ни в чем не бывало. Именно поэтому я почувствовал себя обязанным не показывать виду. Но эти груди стали для меня наваждением, ведь запретный плод сладок: то, что является табу, мы как раз и не можем выбросить из головы.

Вскоре ЭКГ была снята, но, бросив на нее взгляд, я понял, что что-то не так. Похоже, один из электродов упал. Я посмотрел внимательнее. Черт, это был как раз электрод V3, прямо под грудью.

— Прошу прощения, — вновь обратился я к пациентке. — Тут кое-что не сработало. — Я указал на электрод V3. — Мне нужно будет еще раз…

— Да, конечно, — пациентка невозмутимо улыбнулась. — Без проблем.

Возможно, для нее это так и было. Я, напротив, очень занервничал, когда снова распылял спрей на вышеупомянутом месте. Только бы не совершить лишнего движения. И самое главное, не сбить ни один из соседних электродов. Иначе она подумает, что я специально все подстроил.

Чем больше я старался проявлять профессионализм, тем больше беспокоился. Сначала я порвал резиновую перчатку, потом спутались два провода, а затем нажал не на ту кнопку на принтере. Когда думаешь о каждой мелочи, начинают всплывать новые подводные камни.

Когда я в конце концов и несмотря ни на что держал в руках безупречную ЭКГ, то испытал такое облегчение, как будто сделал ее впервые в жизни.

Стерильные кабинеты, неизменная форма одежды, насыщенный терминами и профессиональными сокращениями язык — за профессиональным фасадом в больнице довольно легко затеряться. Иногда это единственный способ справиться с трудностями наших рабочих будней. Но этот фасад не только обеспечивает защиту. Он также побуждает нас видеть пациентов с чисто профессиональной точки зрения, видеть их сквозь призму меняющихся симптомов или диагнозов. В то же время фасад скрывает ту сторону нашей жизни, где мы лишь обычные люди со своими достоинствами и недостатками. И когда на нем внезапно образуется трещина (например, из-за искусно скорректированной груди), это может выбить нас из колеи.

Но, пожалуй, достаточно об этом. Довольно этих бесплодных размышлений, мне нужно заниматься своей работой. Необходимо отправить образцы крови в лабораторию, в приемном отделении толпятся люди, а в графике дежурств появился пробел. И нельзя забывать: в восьмом кабинете обтурация кишечника.

Примечание: Центральное отделение неотложной помощи

Центральное отделение неотложной помощи (ЦОНП) — довольно молодое медицинское учреждение Германии. Первоначально отделения неотложной помощи входили в состав других отделений и обслуживались их персоналом. Так, внутри больницы могло существовать несколько отделений неотложной помощи: травматологическое, терапевтическое, урологическое и так далее.

В то же время у централизованного отделения неотложной помощи, аналога британского «Emergency Unit», множество преимуществ. Средний медицинский персонал и врачи здесь — специалисты по оказанию экстренной медицинской помощи любой направленности. Кроме того, облегчен доступ к рентгенологическому оборудованию и компьютерным томографам. По этой причине в ЦОНП возможна быстрая и точная диагностика, а также нередко первоначальное лечение до того, как пациента переведут в другое отделение для дальнейшей терапии и наблюдения или отпустят домой.

В настоящее время эта система получила в Германии широкое распространение. Появилась дополнительная образовательная программа «Специалист в области медико-санитарного обслуживания в системе неотложной медицинской помощи»: она создана для удовлетворения требований времени к персоналу ОНП. В структуре системы неотложной помощи с 2018 года выделяется три критерия: тип и количество подразделений клиники, количество и квалификация персонала, а также возможность оказания помощи пациентам с острыми состояниями. Все это влияет на присвоение отделению определенного статуса, обеспечение медико-техническим оснащением, внутреннюю организацию и структуру отделения. В этой книге описано отделение неотложной помощи высшей категории.

Идеальное современное отделение неотложной помощи характеризует не узкопрофильное лечение, а высокая степень гибкости: можно вылечить каждого пациента, все врачи и медсестры знают, что делать с любым типом экстренной ситуации. Организационное (непространственное) деление на терапевтическое отделение и отделение неотложной хирургии, описанное в этой книге, тем не менее является довольно типичным. В конце концов, каждая клиника по своему усмотрению решает, какая форма организации будет наиболее приемлемой и удобной для нее.