Наследие: Книга о ненаписанной книге

Я рассказал Маргарете о выходке Лотты, вызванной моим невинным вопросом.

«Да это же траур, — прошептала Маргарета, — самый настоящий траур. В ее персональной мифологии — и заметь, молодой человек, все мы, конечно же, отдаем должное этой мифологии — имя ее мужа приравнивается к Тому Единственному имени, которое ты не вправе произносить всуе. Оно стало для нее священным, и эта святость — в ее личной связи с этим именем. Повторяя придуманное ею ласкательное имя, ты совершаешь святотатство».

«Но она же везде его пишет», — защищался я.

«Без гласных, как JHWH[9]. Она, должно быть, его сильно любила. Это имя для нее свято. Как для верующего имя Бога. Поэтому она не может назвать его по-другому — каким-нибудь Харри, Хансом или Хенком».

Затем Маргарета спросила, какие именно доводы привела Лотта в свое оправдание.

«Литературные, — ответил я. — Она рассердилась, потому что своим вопросом я якобы дал ей понять, что она еще недостаточно готова к написанию книги. Так она действительно не знала, какими будут ее персонажи. «Некоторые книги не нуждаются в персонажах, — сказала она, — по крайней мере, в общепринятых персонажах, то есть имеющих определенный возраст, цвет волос, животик, выпуклую грудь, характерную походку, а порой даже и намек на духовную жизнь».

«И дальше?»

«Смотри на “персонажи”».

«Мне определенно нравится эта стерва», — усмехнулась Маргарета.