Наследие: Книга о ненаписанной книге

Решившись ехать, она радостно начала готовиться к путешествию, предвкушая уединение, морской воздух и шум океана. Следуя ее указаниям, я собрал три коробки с книгами, которые могли понадобиться в течение двух недель. Она и там хотела работать, поскольку считала, что написание книги не терпит проволочек. За день до нашего отъезда она быстро и четко продиктовала мне список из примерно сорока книг, между которыми, к своему удивлению, я не смог отыскать ничего общего. Я словно укладывал в коробки тайну, которая через пару недель должна была раскрыться. В голове Лотты эти книги соподчинялись пока недоступной мне логике, которую она объяснит мне позже, и тогда я пойму, что связывает Карри ван Брюгген с Джейн Боулс, какие братские чувства свели вместе Энди Уорхола и Трумэна Капоте, что общего у Людвига Витгенштейна[19] с Августином и в чем причина соседства Кафки и Фрейда. Одна из коробок была целиком набита словарями: трехтомник Ван Дале[20], нидерландский и иностранные этимологические словари, Уэбстер, теологический словарь Бринка, старый экземпляр словаря латинского языка Ван Вагенинга и Мюллера, а также греко-нидерландский словарь.

«Я всегда хочу знать происхождение не только историй, но и слов, — говорила она. — Нет ничего приятнее, чем странствовать по книгам от одного слова к другому и следить за тем, как их корни переплетаются».

Поскольку в списке значилось несколько биографий из шкафа в гостиной, я тут же вспомнил о вечере, проведенном в компании с Акселем Ландауэром, о своем вопросе, с которым пришел тогда к ней и который сейчас, после ее просьбы упаковать биографии Ленни Брюса, Малколма Лоури, Джерзи Косинского[21] и Джейн Боулс, отпал сам собой. Невольно всплыла в Памяти неприятная сцена, которой закончился тот вечер и смысл которой Лотта так и не раскрыла.

«Помнишь тот вечер с Акселем, когда мы ели индонезийскую еду?» — спросил я, глядя в пронизывающие глаза Джейн Боулс, которая, держа в правой руке сигарету, казалось, облокотилась на корешок своей биографии «А Little Original Sin»[22]. Лотта лежала на диване в другой комнате, и я не мог ее видеть, так как находился в задней части дома, где стояли книжные шкафы.

«Да! — крикнула она в ответ. — А что?»

Прервав сборы, я направился к ней, придвинул стул к дивану, сел рядом и спросил, почему в тот вечер она так рассердилась, когда я предположил, что она приписывает свои идеи господину Талличу. Она ответила не сразу, задумалась и посмотрела мне прямо в глаза.

«Я была раздосадована, Макс, — сказала она необыкновенно мягко. Ее глаза блестели и с каждой секундой становились все более красными — при этом она не плакала и не терла их рукой. Это был признак печали, который я замечал уже не раз. — Мне было досадно, что ты не Тобиас, — с трудом выговорила она. — Ты сделал неудачное замечание, и мне стало ясно, что ты еще не добрался до сути нашей будущей книги; это разочаровало и разозлило меня. Я, наверно, слишком преждевременно рассчитывала на то, что ты понимаешь меня с полуслова, но ты не Тобиас, и иногда я об этом забываю. Осознавая это, я чувствую себя виноватой — по отношению к Тобиасу, по отношению к тебе, а когда я чувствую себя виноватой, то лучше не попадаться мне под руку».

Глубоко сожалея о том, что высказался в тот вечер о происхождении идей, я взял ее за руку и сказал, что ужасно не хотел бы ее разочаровывать.

«Вообще-то ты можешь радоваться, — сказала она, поглаживая большим пальцем верхнюю часть моей ладони, — я разочаровываюсь только в тех, кого люблю».

«Я тоже вас люблю», — сказал я.

«Да», — сказала она.