Насмешливое вожделение

Глава четвертая МЕЛАНХОЛИЧЕСКОЕ ВЕЩЕСТВО

Что?

Меланхолия.

Как вы сказал?

Меланхолия.

Анатомия меланхолии.

Что за хрень.

В 1621 году в Англии был опубликован знаменитый труд протестантского священника Роберта Бёртона «Анатомия меланхолии». Сразу после выхода одни восприняли его как шарлатанство, другие — как гениальный труд, впрочем, споры об этой книге и по сию пору не утихли. Фред Блауманн был убежден, что правы последние. Это действительно потрясающая, грандиозная работа. В трех объемистых частях автор исследует причины и этиологию меланхолии, описывает ее симптомы и последствия, к которым она приводит человека, подробно останавливается на методах лечения этой древнейшей болезни человечества. После определения понятия, которое начинается с божественного провидения, ввержения человека в мир и в грех, с его грехопадения, «Анатомия меланхолии» развивается в структурированную и сложно организованную концепцию причин и следствий. Симптомы, проявляющиеся в душе, и симптомы, характерные для тела, сверхъестественные и естественные причины, меланхолия в голове и меланхолия в печени, меланхолия, спровоцированная бесами и ведьмами, мыслями и сексом, едой и знаниями, меланхолия науки и меланхолия любви, телесных жидкостей и грешных мыслей, симптомы любовной болезни, симптомы ревности, ипохондрическая или меланхолия ветров, меланхолия вожделения, меланхолия одиночества… глобальный, космический труд. Фред Блауманн был убежден, что Новое время с его рационализмом пренебрегло ею совершенно несправедливо. Больше того, он был убежден, что именно он разберется с этим недоразумением. Более рациональной работы не существует! Рациональной и в то же время исполненной такой фантазии, блестящей аргументации, выведенной из самого предмета.

Из самого предмета, не так ли?! Когда вы говорите spleen, о чем вы думаете? Ну, о чем, Градник? — У Фреда уже получалось выговорить его имя. — О Байроне. О Бодлере. О Weltschmerz[2], боже, какое слово. А если произносите Тракль, Георг Тракль, что вам при этом имени приходит в голову? — Отчаянный разлад с самим собой, — сказал Градник, — темные, промозглые улицы Зальцбурга. — Конечно, — воскликнул Фред Блауманн. — Это и есть меланхолия. Настроение. Нечто совершенно непостижимое. И нажал несколько клавиш на компьютере:

Впрочем, нет! — воскликнул Блауманн. — Нет! Тракль не знал, что выразил лишь один из симптомов вещества. Меланхолического вещества.

У Фреда Блауманна было что-то общее с Робертом Бёртоном. Большую часть времени он проводил за штудиями, точно так, как рассказывал о себе Бёртон. Жил «тихой, устоявшейся, частной университетской жизнью, mihi&musis», среди книг, занимаясь бегом, в ученых и высокодуховных беседах, как все те, кто познал меланхолическое вещество.

Как вы сказали?

Меланхолия. Анатомия меланхолии.

Ерунда.

Может и, правда, ерунда, как сказал его landlord, поинтересовавшийся, пока Градник подписывал чек, чем он там в своем университете сейчас занимается.

Это ерунда? А что тогда не ерунда?

Недвижимость.

Понятное дело. Но это еще не значит, что изучение меланхолии — ерунда. Тем более, для Фреда Блауманна, для него этот вопрос — это всё, правда, всё. Разбор восклицательных знаков на занятиях по креативному письму — это так, для студентов. Но у Блауманна есть главная тема, она требует уединения, бдения за компьютером. Чтобы создать великий труд, над которым он работает уже семь лет. Труд, в который он попытался посвятить Грегора Градника со всем своим профессорским пылом. — Вы поймете, — воскликнул он однажды вечером, когда после нескольких часов занятий креативным письмом они вдвоем сидели в его кабинете, где так и веяло чиппендейлом. — С первой секунды я знал, что вы поймете. Конечно, недвижимость для арендодателя — дело проверенное, в то время как некоторые вещи, которыми сегодня занимаются в университетах, часто полная ерунда. Чудачества, трата времени и денег налогоплательщиков. Может оно и так, но Фред Блауманн занимался именно меланхолией и только ею. На первый взгляд, бессодержательным понятием. Почему это слово ассоциируется у нас с какой-то абстрактной печалью, даже страхом. «Печаль и страх так сердце угнетают». Фред Блауманн свяжет эту пустоту с реальностью. Сначала он блистательно предоставит слово поэтам, потом решительно поставит их произведения в контекст реальности: алхимии, медицины и физики. Раз у предмета есть содержание, это уже не ерунда, как утверждал landlord. Напротив, теперь он так же устойчив и реален, как его недвижимость. Real estate. Не один Роберт Бёртон, многие другие также веками доказывали существование этого особого вещества, обращающегося внутри человеческого универсума, а, может быть, и всей Вселенной. Они стремились доказать, что, как и философский камень, меланхолическое вещество существует. Сегодня весь мир знает черное солнце и печального ангела на гравюре Дюрера «Меланхолия», полотна «Меланхолия» Лукаса Кранаха Старшего и Корнелиса Антониса, портреты ван Хемскерка или труд «Меланхолия» Томаса де Ли. Однако многие врачи доказывали, что меланхолия — просто художественное отражение существующего, но непонятного положения дел. В течение определенного времени бытовало твердое убеждение, что меланхолия зарождается в селезенке, в spleen. Это орган, куда с кровью сбрасываются все отходы телесных жидкостей (humour!). Об этом написаны тома, библиография бежит по экрану. Итак: меланхолическое вещество — это густая жидкость, липкий, черный деготь, который медленно циркулирует по человеческому организму, вызывая депрессивное настроение. Оно иногда может довести до умопомрачения. Меланхолическое вещество удаляли из организма чемерицей, к которой добавляли другие средства для улучшения состояния организма. Они ослабляли давление желчи, но не вызывали ее движения.

Охотнее всего меланхолическое вещество накапливается в кишечнике, где смешивается с желчью. Оттуда-то и поднимаются миазмы, отравляющие мозг. И вот оно. — Мы упираемся в поэтов. При всем уважении, вот, Бодлер, вот, простите, Тракль со своей «Bläuliche Schatten». Случается, эти миазмы выходят через рот страдающего меланхолией человека и заражают своими ядами здоровых.

Грегор Градник был изумлен. Ему никогда не приходило в голову связать поэзию с миазмами желчи. Он не отрывал глаз от экрана компьютера, по которому бежали имена, сравнения, цитаты, авторы и названия книг. Блауманн завораживал его даже больше, чем американские воскресные проповедники. Профессор, исправляющий студентам запятые, направляющий их к рефлексии повседневности, к самовыражению, к исповедальности, каждую ночь просиживает за компьютером, поглощенный своей грандиозной, космической, своей блауманнской темой. Днем он занимается бегом трусцой, а ночью пишет великую книгу алхимика, которая объяснит меланхолию in substancia[4].

Благодаря своему компьютеру — а у Блауманна он был подключен к базам данных английских университетов — профессор обнаружил, что в Англии в семнадцатом веке жил человек, умудрившийся на Страстной неделе исповедоваться и причащаться дома, ибо он страшился желчных миазмов, выдыхаемых кучей унылых кающихся прихожан в закрытом помещении церкви.

Миазмы! Фреда Блауманна охватил жар первопроходца. Миазмы! А не это:

Создавая книгу, он не будет ограничиваться меланхолией как болезнью только елизаветинской эпохи, нет, он займется ею всесторонне, со всем историческим контекстом. От Константина Африканского, — тут профессор щелкнул по клавише и на экране замигал год: 1087, до Роберта Бёртона, другая клавиша, и снова дата: 1621. И дальше, до Фреда Блауманна.

«Вы можете себе представить? — воскликнул он. — Шесть веков меланхолии. И даже больше».