Я забрал машину из мотеля «Горные красоты» и поехал к дому мистера Беннинга. В замазанных белой краской окнах не было света, и дом производил впечатление необитаемого. Я вошел в заросший дворик и посмотрел вверх. Высокий серый фронтон на фоне темно-красного неба казался плоской театральной декорацией на подпорках.
Я позвонил, и дом вновь обрел трехмерность. Где-то далеко в его глубинах, как муха в паутине, зажужжал зуммер. Я подождал и позвонил еще раз. Никакого ответа. В старомодных двойных дверях с панелями были стеклянные окошки. Я прижался к одному из них лбом и стал вглядываться во тьму. Тьма была кромешная. Я заметил только, что уголок стекла отколот и еле-еле держится.
Натянув водительскую перчатку, я выдавил отколотый уголок. Он со звоном разлетелся, ударившись об пол. Я подождал, огляделся и позвонил в третий раз. Не получив ответа и не видя никого на тротуаре, я просунул руку в перчатке в треугольное отверстие и отпер замок.
Войдя, я опять запер дверь. Под моими ногами захрустело разбитое стекло. Ощупью я нашел дверь в приемную. В тусклом свете, проникавшем в окно с улицы, комната казалась даже красивой, как старая женщина с тонкими чертами под густой вуалью.
В углу за письменным столом я обнаружил картотеку. Осторожно светя карманным фонариком, я стал рыться в ящике с надписью «Постоянные пациенты». Чамбли, Чандлер, Чипер. Карточки Люси Чэмпион не было.
Выключив фонарик, я двинулся по стене к внутренней двери. Дверь была приоткрыта. Я легонько толкнул ее и, проскользнув в щель, плотно закрыл за собой. Здесь я опять включил фонарик и провел его белым лучом по стенам и мебели. В комнате находились письменный стол, фанерованный под дуб, вращающийся стул, два простых стула и старый трехъярусный секционный шкаф, частично заполненный медицинскими книгами и журналами. На побеленной стене над шкафом висел в рамочке медицинский диплом, выданный в июне 1933 года неизвестным мне учебным заведением.
Я прошел через распахнутую дверь в следующую комнату с обклеенными пестрой клеенкой стенами и линолеумным полом. Бурые пятна на дальней стене указывали на то, что здесь когда-то стояла газовая плита. Ее место занял металлический регулируемый столик для осмотра больных, выкрашенный коричневой краской и обитый черным дерматином. С ним соседствовали обшарпанный эмалированный шкафчик для инструментов и стерилизатор. С другой стороны комнаты, под забеленным окном, упорно ронял капли в раковину водопроводный кран. За раковиной была закрытая дверь. Я направился к ней и повернул ручку. Дверь оказалась заперта.
Я извлек отмычки и одолел ее со второй попытки. Луч фонарика выхватил из скрывавшейся за ней тьмы насмешливый лик Смерти.
Сверху на меня смотрели пустые глазницы черепа. В первое мгновение мне показалась, что передо мной скелет великана. Потом я разглядел, что длинные пальцы ног болтаются довольно высоко над полом. Скелет висел на проволоке, прикрепленной к потолочной балке чулана. Суставы были аккуратно соединены проволочными колечками, и от движения воздуха штуковина слегка покачивалась. Ее тощая тень колебалась на задней стене чулана.
У меня было чувство, что это настоящий человеческий скелет. Он выглядел таким одиноким и несчастным, что мне захотелось по-братски пожать его костлявую руку. Но я не решился к нему притронуться.
Где-то в доме, не громче мышиного писка, скрипнула дверь или половица. У меня перехватило дыхание. Я прислушался, но не уловил ничего, кроме слабого свиста в собственной глотке и капанья крана. Прыгающими пальцами я запер дверь чулана и опустил отмычку в карман.
С погашенным фонариком в руке я на ощупь продвигался к двери в приемную. Я уже одной ногой переступил через ее металлический порожек, когда мне в глаза ударил свет. Жена доктора Беннинга стояла у противоположной стены, держа руку на выключателе. В своей неподвижности она походила на фигуру горельефа.
― Что здесь происходит?
Я просипел:
― Доктора не оказалось. Я решил подождать его здесь.
― Вы взломщик? Наркоман? Мы здесь не держим наркотиков.
― У меня есть один вопрос. И я надеялся найти здесь ответ.
― Какой еще вопрос?
Маленький револьвер в ее поднятой руке отливал синевой, и ее глаза приобрели тот же стальной оттенок.
― Уберите оружие, миссис Беннинг. Я не могу разговаривать под прицелом.
― Ничего, сможете. ― Она оторвалась от стены и стала приближаться ко мне. Даже в движении ее тело казалось холодным и застывшим. Но я чувствовал силу, таившуюся в нем, как мина в сугробе. ― Еще один сыщик, так?
― Серединка на половинку. Что с Флори?
Она остановилась посреди комнаты, широко расставив ноги. Зрачки ее стальных глаз были черными и пустыми, как дуло револьвера, смотрящее прямо на меня. Я сказал:
― Если револьвер выстрелит и я буду ранен, у вас будут большие неприятности. Уберите его, в нем нет нужды.
Она и бровью не повела.
― То-то мне показалось, что я уже где-то вас видела. Вы были в кафе. Что с Флори, касается только ее и меня. Я ее рассчитала. Мне не нравится, когда моя прислуга путается с ищейками. Вы получили ответ на ваш вопрос?
― Частично.
― Вот и прекрасно. А теперь убирайтесь, или я вызову полицию и вас арестуют за взлом.
Ствол револьвера дернулся, и я ощутил это движение кожей, словно меня царапнуло ногтем.
― Не думаю, что вызовете.
― Хотите задержаться и проверить? ― Она посмотрела на телефон на столе.
― Да, таково мое намерение. У вас рыльце в пушку, а то полиция давно была бы здесь. Кстати, вы разговариваете не как докторская жена.
― Может, вам показать бумажку? ― Она улыбнулась, выставив кончик языка между рядами белых зубов. ― Не имеете ли вы, случаем, желания ознакомиться с моим свидетельством о браке? Как видите, я умею разговаривать по-разному, в зависимости от того, кто передо мной. А с ищейкой могу обменяться парой ласковых пулек.
― Мне не нравится слово «ищейка».
― Ему не нравится, ― сказала она неизвестно кому.
― Как вы считаете, что мне от вас нужно?
― Денег. Или вы из тех, от кого откупаются бабками?
― А это идея. В следующий раз попрошу и того и другого. А сейчас я хочу знать, что здесь делала Люси Чэмпион. И если вы не собираетесь спрятать свою пушку, защелкните хотя бы предохранитель.
Она стояла все в той же напряженной позе, вцепившись в револьвер, как новичок в виндсерфинге в свою палку. Один мускульный спазм, и мне конец.
― Парень трусит. ― Ее губы презрительно покривились, но она нажала большим пальцем на предохранитель. ― Так что там с Люси Чэмпион? Я не знаю никакой Люси Чэмпион.
― Она приходила сюда днем. Молодая негритянка.
― А, она. У доктора много пациентов.
― А многих из них убивают?
― Занятный вопрос. Однако заметьте, я не смеюсь.
― Люси тоже. Ей сегодня перерезали горло.
Она попыталась сохранить невозмутимость, но ее заколотила дрожь. Теперь она еще больше походила на неопытного серфингиста, несущегося на доске по волнам.
― Значит, она мертва, ― упавшим голосом сказала она.
― Да.
Ее глаза закрылись, и она пошатнулась. Я сделал один большой шаг, выхватил из повисшей руки револьвер и извлек барабан. В гнезде не было патрона.
― Вы знали Люси, миссис Беннинг?
Вопрос вывел ее из транса. Она открыла глаза, опять непроницаемые, как синяя глазурь.
― Она лечилась у мужа. Естественно, он будет поражен. Кстати, револьвер принадлежит ему.
Она надела маску благопристойности и взяла соответствующий тон.
Я бросил револьвер на стол, оставив барабан у себя.
― И скелет в чулане тоже принадлежит ему?
― Я не понимаю, о чем вы.
― Пусть так. Однако вы прекрасно поняли, о чем я, когда услышали, что Люси Чэмпион мертва.
Ее рука поднялась ко лбу, мертвенно белая под черными, как вороново крыло, волосами.
― Я тяжело переношу смерть, особенно тех, кого я знала.
― И близко вы ее знали?
― Я же сказала, она лечилась у мужа. Я видела ее несколько раз.
― Почему нет ее карточки?
― Какой карточки?
― В картотеке пациентов.
― Понятия не имею. Вы хотите продержать меня здесь всю ночь? Предупреждаю, с минуты на минуту вернется муж.
― Как давно вы женаты, миссис Беннинг?
― Вас это не касается. А теперь убирайтесь, или я в самом деле позову полицию.
В ее голосе не было уверенности. Мое сообщение о смерти Люси лишило ее силы. Она походила на сомнамбулу, силящуюся стряхнуть сон.
― Давайте, зовите.
Она посмотрела на меня с неприкрытым отвращением.
― М-м-м. ― Звук был низкий, утробный. ― Делайте что хотите. Любую мерзость, любую гадость. Только уйдите с моих глаз.
Ее поднятые бюстгальтером груди сияли сквозь тонкую ткань халата, как холодные трепещущие луны. Я обошел ее сторонкой и выскользнул на улицу.