Насмешливый лик Смерти

Глава 5

Улица шла параллельно Мейн-стрит и являлась как бы ее задворками, на которые сбрасывались все отходы. Корявый асфальт был исчерчен стрелками, указывающими дорогу к радио– и обувным мастерским, конторам по выведению насекомых, прачечным, закусочным. Среди подобных заведений изредка попадались старые доходные дома.

Миновав два квартала, Люси замедлила шаг и огляделась. Я наблюдал за ней с автобусной остановки на углу. Собравшись с духом, Люси вдруг рванула через маленький дворик к крыльцу дома и, взлетев по ступенькам, исчезла внутри. Я двинулся следом.

Дом, в котором скрылась Люси, казалось, пребывал в глубокой задумчивости, в какую сторону ему завалиться, то ли на химчистку матрасов, то ли на цирюльню с одним-единственным брадобреем. Трехэтажный, со странной остроконечной крышей, он явно был построен до эпохи расцвета калифорнийской архитектуры. Причудливые бурые потеки покрывали его серые стены. Замазанные белой краской окна нижнего этажа смотрели на солнце, как глаза слепца. Рядом с двойной парадной дверью висела табличка, на которой большими черными буквами было написано: «Сэмюель Беннинг, доктор медицины». Карточка над звонком приглашала по-английски и по-испански: «Звоните и входите». Я так и сделал.

В вестибюле стоял смешанный больничный запах: запах еды, антисептиков и болезни. Мне навстречу из темноты выплыло здоровенное мужское лицо, злобное и агрессивное. Я замер на месте, но тут же понял, что это моя собственная физиономия, отраженная мутным настенным зеркалом в потускневшей витой раме.

В конце коридора светился дверной проем. Из него вышла темноволосая пышнотелая красотка в халате сиделки. Взгляд ее черных глаз говорил, что она знает о своей привлекательности.

― Хотите видеть доктора, сэр?

― Если он здесь.

― Пройдите в приемную, сэр. Доктор сейчас вами займется. Дверь налево.

Она поплыла прочь, мягко покачивая бедрами.

В приемной никого не было. Эта просторная комната с большим количеством окон когда-то явно служила гостиной. Теперь же все здесь ― от выщербленного паркета до высокого почерневшего потолка ― свидетельствовало о нереспектабельности заведения. У стен стояло несколько плетеных стульев, недавно обитых новым ситчиком. Стены и пол были чисто вымыты, но следы преступления, зовущегося бедностью, виднелись повсюду.

Я сел на стул спиной к свету и взял с шаткого столика какой-то древний журнал, чтобы прикрыть им лицо. Как раз напротив меня была закрытая дверь во внутренние помещения. Вскоре дверь открылась и появилась высокая темноволосая женщина в белом халате, явно пошитом на куда более миниатюрную фигуру, чем у нее. Откуда-то издалека до меня долетел взволнованный голос, похожий на голос Люси. Разобрать слова было невозможно. Вошедшая женщина резко захлопнула за собой дверь и направилась ко мне:

― Вы хотите видеть доктора?

У нее были глаза цвета синей эмали. Комната исчезла, растворившись в ее красоте.

Я недоумевал, как могла оказаться в этих стенах подобная женщина, когда она повторила свой вопрос:

― Вы хотели видеть доктора?

― Да.

― Он сейчас занят.

― Когда он освободится? Я не спешу.

― Я не знаю, когда.

― Я немного подожду.

― Хорошо, сэр.

Она выдержала мой пристальный взгляд с невозмутимым спокойствием, как нечто абсолютно естественное. Ее красоте недоставало живости, это было чистое совершенство формы, как у статуи, и даже глаза казались плоскими и лишенными глубины. Создавалось впечатление, будто все ее лицо заморожено новокаином.

― Вы пациент доктора Беннинга?

― Пока нет.

― Назовите, пожалуйста, свое имя.

― Ларкин, ― ляпнул я наобум. ― Орас Ларкин.

Ледяное лицо не дрогнуло. Она подошла к столу и что-то записала на карточке. Халат, еле сходившийся у нее на груди, не давал мне покоя. Все в ней странным образом меня тревожило.

Лысый человек в докторском халате распахнул внутреннюю дверь. Прикрывшись журналом, я стал исподтишка его изучать. У него были большие уши и почти голый, как будто ощипанный череп. На длинном лице тревожно поблескивали маленькие блеклые глазки. От крыльев крупного горбатого носа шли вниз глубокие складки.

― Пойди сюда, ― обратился он к регистраторше. ― Ради бога, поговори с ней. Я ничего не понимаю. ― Он почти кричал, то ли от злости, то ли от нетерпения.

Женщина холодно посмотрела на него, потом на меня и ничего не ответила.

― Идем, идем, ― он картинно взмахнул красной костлявой рукой. ― Я не могу с ней сладить.

Она пожала плечами и прошествовала мимо него в коридор. При этом жилистое тело доктора дернулось, как будто его обдало жаром. Я встал и ушел.

Люси вышла через десять минут. Я ждал в цирюльне у дома доктора Беннета. Там было еще два посетителя. Одному уже добривали шею, другой, неопрятный толстяк с красными прожилками на щеках и носу, в рыжем верблюжьем пиджаке, сидел у окна, уткнувшись в газету. Как только Люси прошла мимо в южном направлении, он быстро встал, нахлобучил сальную шляпу-панаму и выскочил на улицу.

Я чуть-чуть обождал и последовал за ним.

― Ваша очередь, сэр! ― прокричал мне вдогонку парикмахер. Я был уже на другой стороне улицы, а он еще стоял у окна, делая мне отчаянные знаки бритвой.

Красноносый толстяк в шляпе-панаме почти наступал Люси на пятки. Она опять привела нас на вокзал. Мы прибыли туда в тот момент, когда пассажирский поезд северного направления набирал скорость. Люси неподвижно стояла на платформе, пока его дым не растаял над холмами. Толстяк в верблюжьем пиджаке наблюдал за ней, привалившись, как куль, к багажной тележке под решетчатым навесом камеры хранения.

Люси повернулась на каблуках и направилась в здание вокзала. В узкое окошко под навесом был частично виден зал ожидания. Я перешел к другому окну, не обращая внимания на толстяка у тележки, но и не забывая о нем. Люси стояла у окошечка кассы с зеленой купюрой в руке.

Рыжий куль зашевелился и двинулся ко мне. Он приближался рывками, словно преодолевая сопротивление изрешеченного тенями воздуха. На мою руку легли два белых мягких пальца.

― Лью Арчер, n'est pas? ― спросил он с шутовской ухмылкой.

― Вы ошиблись. ― Я отстранился.

― Ты от меня не отмахивайся, парень. Я тебя прекрасно помню. Ты выступал свидетелем обвинения в деле Сэдлера, и здорово выступал. Мне пришлось повозиться с присяжными, чтобы добиться оправдания. Макс Хейс, помнишь?

Он стащил панаму, и под ней обнаружилась густая рыжая шевелюра. Хитрые глазки влажно поблескивали, как капли темного хереса. Улыбочка была виноватая, изобличавшая человека, который, несмотря на все старания, в свои сорок ― сорок пять лет ничего не достиг в жизни. Улыбочка исчезла, и на лице его изобразилось недоумение.

― Хейс, ― настойчиво повторил он. ― Максфилд Хейс.

Я хорошо помнил дело Сэдлера и его тоже. Я также вспомнил, что его лишили лицензии за подкуп судей в другом уголовном процессе.

― Я знаю тебя, Мак. Ну и что?

― А то, что мы сейчас перейдем улицу, я поставлю тебе рюмочку, и мы поболтаем о прежних временах. ― Слова лопались на его розовых губах, как пузыри. От него уже вовсю разило спиртным.

Я посмотрел на Люси. Она была в телефонной будке в другом конце зала ожиданий. Ее губы быстро двигались у самой мембраны.

― Спасибо, как-нибудь в другой раз. Мне нужно на поезд.

― Опять дурака валяешь. Два часа никаких поездов не будет. Боишься упустить девочку, n'est pas? Она сможет уехать только через два часа. ― Его лицо засияло от удовольствия, как будто он оглушил меня хлопушкой.

Я и впрямь почувствовал себя оглушенным.

― Кто-то другой валяет дурака. А я сейчас не в настроении.

― Ну, ну, остынь.

― Катись отсюда, Макс.

― Я еще и не подкатился как следует.

― Проваливай. Ты закрываешь мне свет.

Он сделал шутовской пируэт и издевательски ухмыльнулся:

― Avee atquee valee, парень, что значит: только шнурки поглажу. Я на общественной территории, где хочу, там и гуляю. И у тебя нет монополии на это дельце. Бьюсь об заклад, ты даже не знаешь, куда сунул нос. Так что у меня преимущество.

Он понял, что я заинтересовался. Его пальцы, как мокрые слизняки, опять легли на мою руку:

― Люси ― моя добыча. Я выиграл ее в лотерею исключительно благодаря своим незаурядным способностям. Сколько лет наизнанку выворачивался, и вот когда мне в руки наконец плывут денежки, я, разнесчастный, по своему пьяному обыкновению, спотыкаюсь об тебя.

― Вот это речь, Макс. И сколько в ней правды?

― Ничего, кроме правды, бог мне судья, ― он с шутливой торжественностью поднял руку. ― Естественно, это не вся правда. Вся правда мне неизвестна, так же как и тебе. Давай обменяемся впечатлениями.

Люси вышла из телефонной будки. Как только она покидала замкнутое пространство, ее тело инстинктивно сжималось. Она села на скамейку, скрестив ноги, и согнулась, как будто у нее болел живот.

Хейс легонько толкнул меня локтем. Его влажные глаза сияли, как будто он собирался открыть мне имя своей возлюбленной.

― Я знаю, что тут можно огрести солидный куш.

― Сколько?

― Пятьдесят тысяч. Я хочу войти с тобой в долю. Половина на половину.

― Зачем это тебе?

― Боюсь, приятель. ― В отличие от большинства прирожденных врунов, он иногда не чурался правды. ― Ударь меня, и вскочит шишка. Стрельни в меня, и польется кровь. Напугай меня, и я потеряю голову. Я не храбрец, поэтому мне нужен храбрый напарник.

― Для отсидки?

― Типун тебе на язык. Дело абсолютно законное, можешь мне поверить. Не часто случается огрести двадцать пять тысяч законным путем.

― Дальше что?

― Минуточку. Я сказал, обменяемся впечатлениями. Теперь твоя очередь рассказывать. Например, какую историю преподнесла тебе тетя?

― Тетя?

― Ну, женщина, дама, какая разница. С мальчишеской стрижкой и брильянтами. Разве не она тебя наняла?

― Тебе уже все известно, Макс. Пожалуй, тебя ничем не удивишь.

― Попробуй. Какую она сочинила сказку?

― О пропавших побрякушках, что-то малоправдоподобное.

― Ну, мне она почище заливала. Будто бы девушка была служанкой ее покойного мужа, и муж упомянул бедняжку в завещании, а ее саму назначил душеприказчицей. И перед лицом Всевышнего я должна исполнить последнюю волю мужа и вручить Люси ее деньги. ― Он с большим ехидством воспроизвел фальшивую интонацию Уны. ― Видно, она думала, что имеет дело с клиническим идиотом.

― Когда это было?

― Неделю назад. Я целую неделю выслеживал эту чертову негритянку. ― Он бросил злобный взгляд на ссутуленную спину Люси. ― Я ее разыскал, и что же? Звоню сердобольной душеприказчице и спрашиваю, что делать дальше, а она меня отпускает на все четыре стороны.

― Что она пытается скрыть, Макс?

― Так мы напарники?

― Еще посмотрим.

― Черт побери. Я предлагаю ему половину огромного куша, а он говорит посмотрим. Еще посмотрим. Я выворачиваю перед ним карманы, а он кочевряжится. Это дурно попахивает.

― А твой куш не дурно попахивает?

― Я же говорил, что нет. Я уже один раз погорел, потерял лицензию...

― Никакого шантажа?

― Абсолютно никакого. Если хочешь начистоту, дело до такой степени законное, что даже страшно.

― Хорошо. Вот что я думаю. Ей нужна вовсе не Люси. Через Люси она хочет кого-то найти.

― Быстро схватываешь. А знаешь, кого?

― Пока я ее не вычислил.

― Ха-ха. Это не она. ― Он самодовольно улыбнулся. ― Это он. У меня есть его имя и описание. И эта черная малышка должна нас на него вывести, сечешь?

Хейс был возбужден. Его влажные карие глаза лихорадочно бегали, его руки нервно пожимали одна другую. То, что он говорил, казалось мне маловероятным.

Вдруг Люси выпрямилась и, вскочив со скамейки, бросилась к задней двери зала ожидания. Я оставил Хейса и побежал. Когда я огибал задний угол вокзала, Люси впрыгивала в зеленый двухместный форд. За рулем сидел Алекс Норрис. Форд рванул с места, прежде чем захлопнулась дверца.

На вокзальной стоянке было только одно такси. Водитель храпел, растянувшись на переднем сиденье. Его лицо было прикрыто кепкой. Краешком глаза я увидел, что зеленый форд свернул по автостраде на север.

Я растолкал таксиста, оказавшегося маленьким, седовласым человечком. Ничего не поняв, он начал воинственно размахивать руками.

― Что вам от меня нужно? В чем дело?

Я показал ему деньги.

― Езжайте за зеленым фордом.

― Хорошо, хорошо.

Макс Хейс попытался втиснуться на сиденье рядом со мной. Я захлопнул дверцу у него перед носом, и такси помчалось. Мы выскочили на автостраду как раз в ту минуту, когда зеленый форд свернул с нее налево, на дорогу, ведущую к Лос-Анджелесу. На повороте нас надолго задержал красный свет. Мы обогнали множество машин, стараясь наверстать упущенное время. Зеленого форда нигде не было.

На пятой миле от города я велел водителю разворачиваться и ехать назад.

― Простите, ― сказал он. ― При таком движении я не мог газовать на красный. Вам что-то нужно от этих людей?

― Да ничего особенного.

Когда я вернулся на вокзал, Макс Хейс уже растворился. Меня это вполне устраивало. Я заказал в привокзальной закусочной завтрак, самое безобидное блюдо, и, начав есть, почувствовал, что страшно проголодался.

Был шестой час, когда, покончив с яйцами и беконом, я поплелся в мотель «Горные красоты».