Навои

Глава девятнадцатая

В одной из раззолоченных комнат Баг-и-Загана Туганбек, завернувшись в кунью шубу, завтракал с молодым царевичем Музаффаром-мирзой. Звезда Туганбека за последние годы поднялась очень высоко. Хадича-бегим, которая во всяким деле полагалась на силу, коварство и обман, ценила Туганбека. Он стал ближайшим другом и советникам молодого царевича Музаффара-мирзы. С каждым днем возрастало его значение при дворе. Хусейн Байкара оказывал ему такое же внимание, как бекам. С ним вынуждены были считаться самые высокопоставленные вельможи. Туганбек получил от царевича в подарок обширные земли и женился на дочери Абу-з-зия — знаменитого богача. У его ворот постоянно стояли парами нукеры, в доме прислуживали десятки невольниц.

Прикрываясь именем Музаффара-мирзы, Туганбек готов был покрыть любое преступление, оправдать какой угодно проступок. Мало-помалу он оттеснил родовитых влиятельных беков и приближенных, которые служили царевичу, и с утра до ночи внушал ему стремления своей лукавой души, жаждавшей неограниченной власти. Туганбек умел излагать свои мысли в простых словах, подкрепляя их наглядными яркими примерами, в понятной и в увлекательной для детей форме, так что Музаффар-мирза с удовольствием слушал его речи. Хадича-бегим после первой же встречи с Туганбеком возымела надежду, что в будущем он еще больше пригодится для сына.

За дастарханом, уставленным блюдами со всевозможными сластями, сушеными фруктами, жареными фазанами и куропатками, большими пиалами со сметаной и сливками, Туганбек, как всегда, плел тонкую сеть интриг. Он говорил о тайных замыслах и все более наполняющейся казне Бади-аз-Замана, Феридун Хусейна, Абу-аль-Мухсина-мирзы, Мухаммеда Хусейна-мирзы, Абу-Масума-мирзы и других царевичей, — родных и сводных братьев Музаффара. Внушал, что Музаффар-мирза, как любимый сын государя, должен во всем превзойти их. Наконец он предложил подослать к ним лазутчиков, чтобы быть осведомленным обо всех их тайнах. Эта мысль особенно понравилась Муэаффару-мирзе. Мальчик любил всякие таинственные дела. Гордо, с удовольствием, как взрослый, потягивая вино из красивого золотого кубка, он устремил на Туганбека свои посоловелые глаза и с ребячьей важностью сказал:

— Я хочу совершить вместе с вами такие дела,господин Туганбек, какие были не под силу ни одному царю в мире!

— Да, царевич, — отвечал Туганбек, многозначительно улыбаясь. — Завяжите потуже пояс стремлений к великим целям.

Они снова вернулись к вопросу о посылке лазутчиков. Это деликатное дело Туганбек решил взять на себя.

Когда слуга убрал дастархан, вошел один из джигитов царевича — песенник, плясун, острослов, полупоэт, полувоин. Поручения, связанные с угощениями и пирами, в большинстве случаев выполнял именно он. Джигит спросил, кого пригласить на сегодняшний прием и какое угощение приготовить. Туганбек перечислил гостей, музыкантов, плясунов, а также нужны кушанья и напитки. Джигит, поглаживая красивы холеные усы, сказал, с улыбкой обращаясь к присутствующим:

— Сегодня во дворце Хадичи-бегим произошел удивительный случай. Вы слышали?

— Какой? — одновременно спросили Туганбек и царевич.

— Из дворца, — продолжал джигит, — в полночь бежала невольница. Она тяжело ранила кинжалом одного раба.

— Молодец девчонка! Ну что же, поймали ее? — спросил Музаффар-мирза.

— Поймали.

— Где она сейчас? — В крепости Ихтияр-ад-дин.

— Вы знаете ее имя? — спросил Туганбек.

— Да. Ее зовут Дильдор.

Музаффар-мирза вышел в соседнюю комнату. Туганбек отпустил джигита и, оставшись один, задумался.

— Если на допросе выяснится, что девушку при Мирзе Ядгаре похитил я, могут подняться неприятные раpговоры, — размышлял Туганбек, — и Маджд-ад-дина, как нарочно, нет в Герате.

Необходимо было замести следы и обезопасить себя. Крепко надвинув на лоб бобровую шапку, Туганбек выбежал на улицу, вскочил на коня и, приказав трем нукерам следовать за собой, во весь опор помчался к крепости Ихтияр-ад-дин. В ту минуту, когда он сходил с коня перед караульным помещением, к нему подошел Зейн-ад-дин.

— Что это вы бродите в этих местах, мулла? — процедил сквозь зубы Туганбек.

— Сегодня один из наших родственников попал в тюрьму, — с притворным смирением ответил Зейн-ад-дин. — Я полагаю, что и у вас, господин бек, такая же работа на сердце?

Туганбек почувствовал в его словах скрытую насмешку, но притворился непонимающим.

— Не увлекайтесь подобными выдумками, мирза-джигит, ответил он и, передав лошадь нукеру, быстро вошел в караульную комнату.

Зейн-ад-дин выйдя на рассвете с затянувшейся пирушки, узнал от одного знакомого воина о случае во дворце. «Как бы она не оказалась возлюбленной Арсланкула», — подумал он и побежал к крепости. Предположения его оправдались. Он услышал, что первый допрос с девушки снимал Пирмат, сын палача Яр-Аля, что Дильдор не назвала никого по имени и держалась с достойной удивления смелостью.

Зейн-ад-дин дрожал от холода, но все же решил дождаться Туганбека. Он предполагал, что тот приехал по тому же делу. Вскоре Туганбек вышел из караульной комнаты. Он насмешливо улыбнулся Зейн-ад-дину.

«Собака, хочешь замутить истину! — подумал про себя Зейн-ад-дин. — Но нет! Поэт правильно сказал-: «Море не станет нечистым, если собака сунет в него морду».

Он подошел к Туганбеку.

Какие последствия будет иметь вчерашний случай, бек? — спросил Зейн-ад-дин, словно из праздного любопытства.

— Откуда мне знать? Что у меня других забот нет? — грубо ответил Туганбек.

Зейн-ад-дин резко повернулся и побежал в медресе.

В худжре Султанмурад с Арсланкулом горячо беседовали о чем-то.

— Султанмурад, как всегда, обрадовался приходу Зейн-ад-дина.

— Иди сюда, друг мой, помоги нам разрешить трудный вопрос! — воскликнул Султанмурад, указывая на место возле себя.

— Какой вопрос?

— Дильдор надо, наконец, освободить, — проговорил Султанмурад.

— Правильно, и притом как можно скорей. Но вы знаете, откуда освободить?

— Не откуда — это известно, а как проникнуть во дворец, вот что скажите, — проговорил Арсланкул, поправляя шапку и глядя на Зейн-ад-дина полными надежды глазами.

— Что? Да вы, наверное, не проснулись еще? Девушка из одной тюрьмы попала в другую;

— У Арсланкула и Султанмурада захватило дыхание. Они растерянно смотрели друг на друга.

Зейн-ад-дин рассказал о случившемся. В комнате воцарилась глубокая тишина. Из глаз Арсланкула закапали слезы. Султанмурад внезапно поднялся с места.

— Поистине, этой девушке нет подобной во всем мире, — сказал он, охваченный волнением. — Братья, пусть каждый из нас возьмет на себя определенную задачу. Будем беречь жизнь Дильдор, как свею. Ты, Зейн-ад-дин, постарайся разузнать о проделках Тугая-бека. Вы, Арсланкул, не отходите далеко от тюрьмы, но будьте очень осторожны. А мне что делать? Жаль, что господин везир Ходжа Афзаль вчера уехал в Мере. Что ж, попрошу помощи у справедливых гератских беков, у уважаемых людей.

Никто не возражал Султанмураду. Сговорившись встретиться у Зейн-ад-дина, друзья вышли из худжры.

Арсланкул громадными шагами мчался к крепости Ихтияр-ад-дин. Крепость походила на цепь гор, возвышающихся друг над другом. Грозное тяжелое здание вздымало к небу свои высокие зубцы, толстые стены, земляные насыпи. Тюрьма находилась здесь. Арсланкул грустно бродил между крепостью и конским базаром, расположенным к северу от крепости. Голова у него была тяжелая, словно ее сдавили железным обручем. Перед глазами вставали страшные картины. Ему не раз приходилось видеть здесь — обезглавленные трупы с отрубленными руками и ногами, повешенных, которые болтались на виселице, извиваясь в судорогах, и вскоре вытягивались, как арабская буква «алиф».[93] Внезапно ужас наполнил его сердце: «А вдруг Дильдор сейчас выведут и повесят! Что сделает он с пустыми руками?»

Не колеблясь ни минуты, юноша помчался домой. Тетка была на базаре. Арсланкул подошел к старику и тихонько хлопнул его по плечу.

— Дядюшка, вы говорили мне про какой-то меч. Покажите его мне.

— А, меч? Разве на Герат идут враги? — спросил старик, широко раскрывая глаза, затененные густыми бровями.

— Нет… Все спокойно… Но мне нужно… — торопливо говорил Арсланкул.

Старик вошел в дом и показал на большой сундук. Не найдя ключа, юноша ухватился за кольцо и, с силой потянув его, открыл крышку сундука. Из-под груды одежды он извлек меч, вынул его из ножен и внимательно осмотрел.

— Эй, красавец, что рассматриваешь? — спросил старик. — Исфаханская сталь… Мой отец был воином покойного эмира Тимура. Сколько этот меч видел стран, над сколькими головами его заносили! Этот меч видел Хиндустан, Дешт-и-Кипчак, Аравию, Иран, Кавказ, землю Румов. Живи я во времена Сахиб-Киран[94] Тимура, разве остался бы я на всю жизнь гончаром? Был бы правителем где-нибудь в Китае. Эх жизнь.

— Хороший меч, — сказал Арсланкул.

Он вложил меч в ножны и подвесил к поясу под длинным халатом. Потом взял с высокой, полки, завернутый в тряпку нож и сунул его за голенище сапога.

— Что, собрался воевать с Яджуджем и Маджуджем? На поясе меч, за сапогом нож. Смотри!, поднимать меч можно только за правое дело. Не проливай невинной крови, — сказал старик, загораживая Арсланкул у дорогу..

— Дядюшка, во времена Хусейна Байкары стало много дурных людей. Этот меч поднимется только против несправедливости.

Арсланкул прошел на берег Инджиля и, повидав там кое-кого из своих приятелей, снова отправился к крепости Ихтияр-ад-дин.

В час вечерней молитвы Арсланкул, как было условленно, постучал в ворота дома Зейн-ад-дина, Какая-то женщина открыла ему в темноте и пригласила в комнату, из окон которой струился свет. В комнате никого не было… На ковре лежали перья, пеналы для перьев, всевозможной формы чернильницы, листки чистой бумаги; на колышке висели тамбур и гиджак. Арсланкул сел в уголок, — положил шапку подле себя и устало закрыл глаза.

«Я оторвал этих благородных людей от дела, заставил расстаться с книгой, — печально думал юноша. — Один из них мудрец, который превзошел великого ученого Челеби, пришедшего к нам из земли Румов, а другой — замечательный писец. Ко мне чужому, неграмотному человеку, они проявили столько любви. Не будь таких честных, правдолюбивых людей, вся земля покрылась бы мраком. Они в хлопотах обо мне, а я сижу здесь».

В это время на дворе послышался шум. Арсланкул вскочил на ноги и пошел навстречу друзьям.

— Ну, что вы узнали за день? — спросил Султанмурад, глядя на усталого Арсланкула, под халат ом которого обрисовывался меч. Ничего не узнал. Если смотреть снаружи, похоже, что все благополучно.

— Да, до сих пор все спокойно. Что же вы надумали делать дальше? — спросил Зейн-ад-дин, собирая разбросанные по комнате письменные принадлежности.

— Сегодня ночью я, если вы одобрите, устрою одно дельце.

— Какое? — с интересом спросил Султанмурад.

— Что, если мы ночью нападем на тюрьму, зарежем сторожей и освободим невинную пленницу? — серьезно заговорил Арсланкул.

— Похвальная отвага, но где же сила? Это дело нелегкое, — нетерпеливо прервал Султанмурад.

— Не считая меня, есть еще пять молодцов, — ответил Арсланкул. — Все — отважные парни, любит подраться. Это мои хорошие товарищи, я с ними сдружился в Герате. Мы все — одно тело, одна душа. Теперь они ходят вокруг тюрьмы. Если вы разрешите, мы выберем время и устроим нападение.

Зейн-ад-дин и Султанмурад безмолвно посмотрели друг на друга.

— Как ты находишь это смелое намерение? — спросил, наконец, Султанмурад.

— Сказать по правде, я не ожидал от Арсланкула и его товарищей такой отваги. Их смелость достойна похвалы. Однако сколь отважным ни кажется нам этот план, я вынужден высказаться против.

— Почему? Вы не верите в успех нашего дела? — перебил его Арсланкул.

— Несомненно, — это решимость, достойная джигитов, — серьезно продолжал Зейн-ад-дин, сдвинув брови. — Десятки наших противников, конечно, погибнут, но из нас тоже никто не останется жив. А результат? Вероятно, никакого.

Наступило тягостное молчание.

Арсланкул сидел, низко склонив голову. Его богаырская спина согнулась, руки опустились. — По-моему, брат мой, — снова обратился Султанмурад к Арсланкулу, — ваше решение возможно будет осуществить в последнюю минуту, когда не останется никакого другого выхода. Тогда подобная храбрость приобретем быть может, особый, глубокий смысл. Но сейчас нет такой надобности. Мы говорили с некоторыми высокопоставленными людьми. Казнь Дильдор отложена. Надо постараться, чтобы об этом деле забыли.

— Можно не опасаться казни? — дрожащим голосом спросил Арсланкул.

— Трудно сказать, ведь существуют такие хищники, как Туганбек, — ответил Султанмурад.

— В нашей стране, хвала аллаху, найдутся люди, которые смогут призвать к ответственности и такого человека, как Туганбек, — убежденно сказал Зейн-ад-дин.

— Если так, я отправлюсь в Мерв к Алишеру Навои, — заговорил, выпрямившись, Арсланкул. — Открою поэту всю боль моего сердца. Эта мысль приходила мне в голову и раньше, но я думал, что времени мало, что каждая минута дорога. Если казни опасаться нечего, я поеду.

— Вот за эту мысль я готов отдать душу! — воскликнул Султанмурад. — Она приходила в голову и мне. Алишер — лев в борьбе с жестокостью, меч правды и справедливости.

Предложение Арсланкула понравилось и Зейн-ад-дину, Арсланкул оживился, у него как будто гора свалилась с плеч. Все трое принялись горячо обсуждать план. Прежде всего надо было найти сильную, быструю лошадь. Этот вопрос заставил молодых людей поломать голову. Наконец Султанмурад решил попросить коня у одного богатого человека, который брал у него частные уроки. Он собрался и быстро ушел. Арсланкул отправился к крепости Ихтияр-ад-дин. С ним пошел и Зейн-ад-дин. Он хотел на всякий случай познакомиться с товарищами Арсланкула.

На рассвете, когда раскрылись городские ворота, первым человеком, который выехал из Герата, был Арсланкул. Несчастный влюбленный редко останавливался в рабатах. Словно дух, ищущий жертвы, ом мчался по степи, даже по ночам не прерывая пути. Останавливаясь на постоялых дворах, Арсланкул перед выездом покупал на деньги, данные теткой, корм для коня, а сам садился а седло голодным. Разговоры спутников, отдыхавших в рабатах, не доходили до его ушей, сердце его непрестанно трепетало: а вдруг Дильдор сейчас казнят! А может быть ее теперь пытают, а может быть его товарищи-храбрецы были вынуждены совершить нападение на тюрьму, и все погибли. Эти мысли охватывали джигита, словно мрачная пучина.

На четвертый день, к вечеру, показались мервские укрепления. Арсланкулом вдруг овладела робость. Когда он достиг лагеря, широко раскинувшегося в степи, это настроение еще усилилось. Ослабев от волнения, он сошел с коня. Гордые вельможи в куньих шапках, в халатах, стянутых драгоценными поясами, грозные воины, пешие и конные, с подвешенными к поясу мечами и надетыми через плечо луками, — вся та пышность, а также необходимость предстать перед великим поэтом повергли Арсланкула в смятение. С помощью нукеров, которые приняли его за гонца — из столицы, юноша добрался до шатра Алишера. Глубоко переведя дух, он перешагнул порог.

В дальнем конце большого высокого шатра, приспособленного для зимы, при ярком свете свечей и светильниках, низко склонившись над листами бумага, сидел поэт. Арсланкул, сложив руки на груди, почтительно поклонялся. Алишер поднял голову и внимательно посмотрел на юношу.

— Подойди, брат мой, здоров ли ты? — сказал поэт, кладя перо и протягивая Арсланкулу руку.

Арсланкул почтительно пожал протянутую руку и опустился на указанное хозяином место. Поэт сел ниже того места, которое указал гостю. Потом заговорил приветливо, как с близким.

— Почему ты сюда приехал? Когда выехал из Герата? Скажи, как наши дела на берегу Инджиля?

Простота и приветливость великого поэта придал смелости Арсланкулу. Он подробно рассказал Навои о обложении дел на постройках. Пожаловался на Мира-Наккаша. Навои внимательно слушал. Ему нравилась простая речь Арсланкула, его прямота и природный ум.

Собравшись с духом, Арсланкул заговорил о цели своего приезда.

— Господин, мне хотелось как следует поработать с Мираком Наккашем на берегу Инджиля, но мне на голову свалилась беда, и я пришел с поклоном к вам.

— Какая беда? — тотчас же заинтересовался Навои. С глубоким волнением в голосе Арсланкул рассказал обо всем, с начала до конца. Не утаил ничего, даже случая с гадалкой.

— Вся моя надежда на вас. Не пожалейте для несчастного милости, на которую вы так щедры, — сказал он наконец и, вынув из-за пазухи письмо, написанное Султанмурадом, протянул его поэту.

Навои поднес письмо к свету и прочитал его, потом спросил о здоровье ученого. Услышав, что Султанмурад связан с Арсланкулом искренней дружбой, он от души обрадовался. Потом пожелал узнать побольше подробностей о любви Арсланкула и Дильдор, об их жизни в кишлаке. Теперь Арсланкул разговаривал с Навои не стесняясь, словно со своим лучшим другом. Горя желанием услышать из его уст слово надежды, он воскликнул:

— Господин, есть ли возможность спасти несчастную? Или…

Не в силах, продолжать, он замолчал и опустил глаза.

— Потерпи, джигит, — печально и серьезно сказал Навои. — Хотя жестокость и насилие перешли а нашей стране все пределы, искренняя любовь не должна страдать. Кто осмелился похитить дочь народа и превратить ее в рабыню? Раз уж ты посетил нас, мы постараемся найти лекарство от твоей болезни. Вероятно, мы доложим об этом государю. Твоя возлюбленная совершила слишком смелый поступок. Но самопожертвование в любви — великая добродетель. Ею можно оправдать действия твоей милой. Правда, для того чтобы найти для нее законное оправдание, надо немного подумать.

Арсланкул, радостный, взволнованный поднялся и попросил разрешения удалиться.

— Хорошо, отдохни, пусть тебе дадут поесть! Юноша в темноте ощупью отыскал своего коня. Потрепав его по спине, он задал ему корму, потом присоединился к нукерам, которые кучками сидели у зажженных костров и разговаривали. Арсланкул с большим аппетитом поел с ними шавли — рисовой каши с мясом, крепкими зубами основательно обглодал кости. В сумерках, когда шум в лагере стал стихать, он отправился в шатер нукеров, завернулся в свой чапан и заснул.

Утром Арсланкул долго был занят уходом за своим конем — напоил его, почистил, задал ему корму. В полдень ему сказали, что его зовет Навои. Не чувствуя под собой ног, юноша помчался в шатер. Алишер, закутанный в синий халат, сидел на том же самом месте, что и накануне. Около него лежали гиджак и тамбур.

— Твое желание исполнилось, джигит, — радостно сообщил Навои. — Вот приказ: лети быстрее ветра и передай его беку, начальнику крепости. Будь счастлив со своей милой узницей. Передай ей от нас привет. — При последних словах в глазах поэта засветилась добродушная улыбка.

Арсланкул осторожно положил бумагу за пазуху. С глазами, полными слез, дрожа от радости, он поблагодарил поэта.

— Мы только исполнили наш долг. Ваша радость для нас — великая награда, — сказал Навои, провожая юношу.

Арсланкул побежал к коню. Проворно приладил седло и узду. Он с тревогой подумал, что ему нечем кормить коня в дороге. Денег у него осталось мало. Подладившись к нукерам и конюхам, он набил полную торбу ячменем, вскочил на своего рыжего и быстро двинулся в путь.

После отъезда Арсланкула для Султанмурада с Зейн-ад-дином наступили тревожные дни. Приходилось быть настороже, на слова и обещания тюремщиков трудно было полагаться. Дня через два опасность усилилась. В Герате стали распространяться тревожные слухи: «Беглой рабыне вдуют в рот воздух, и ее разорвет», «Ее повесят и сдерут с нее кожу», «Ее перепилят пилой пополам, как бревно»… — рассказывали друг другу гератцы. К этому нельзя было спокойно относиться: за слухами чувствовалась черная кровожадная тень Туганбека.

Товарищи Арсланкула с утра до ночи бродили вокруг тюрьмы. Зейн-ад-дин уговаривал друга пойти к Туганбеку и просить его помощи. Султанмурад не хотел и слышать об этом.

— Брось, друг мой, видеть я его не могу. Его уши как будто налиты свинцом — они совершенно глухи к словам правды.

— Знаю. Я сам его ненавижу, — отвечал Зейн-ад-дин. — Но что делать? Мы вынуждены обратиться к нему, даже умолять его. Пойди к нему ты. Напомни о старом знакомстве. Мне кажется, он когда-то относился к тебе с уважением. Я помню, он говорил: «Султанмурад даже выше государей. У него в голове собраны сокровища всех государей мира».

— В те времена он был только низким, презренным изменником. А теперь — посмотри! — Султанмурад многозначительно поднял глаза к небу. — Знаешь, у Навои есть один хороший бейт, смысл его таков: «Ждать хорошего от дурных людей — все равно, что надеяться сорвать розу с рогов животного».

Зейн-ад-дин больше не настаивал. Он пошел повидать некоторых знакомых, имевших связи в высших кругах Герата. Отовсюду до него доходили страшные слухи. Он снова отправился к Султанмураду.

— Хадича-бегим очень разгневана поступком Дильдор, — встревоженное сказал он.

— Значит, дело плохо—бледнея, прошептал Султанмурад. — Туча, осенившая лицо этой женщины, не пройдет без грозы и бури.

Зейн-ад-дин в подтверждение этих слов кивнул головой. Султанмурад тяжело вздохнул. Он молча поднялся и отправился к Туганбеку.

У ворот роскошного дворца в северной части города Султанмурада встретили два нукера.

— Что угодно?

— Передайте господину Туганбеку, что его желает видеть Султанмурад.

Один из нукеров лениво, с видимой неохотой направился в дом. Вскоре он вышел и кивнул головой. Пройдя через большей сад, Султанмурад оказался перед рядом богато убранных комнат; не зная в которую из них войти, он был в некотором затруднении.

«О беспутное небо! Не будь судьба так слепа, она не послала бы счастье этому ослу!»—подумал Султанмурад.

Следуя указаниям раба с серьгой в ухе, он вошел в украшенное мрамором помещение в конце аллеи, усаженной высокими кипарисами. Посреди комнаты на широких подушках сидели Туганбек, Шихаб-ад-дин и несколько важных чиновников. Ала-ад-дин Мешкеди, поднеся бумагу к прищуренным главам, читал сатиры, написанные лишь для того, чтобы рассмешить хозяина.

Туганбек приветливо встретил Султанмурада. Стараясь держать себя как умный вельможа, защитник родины, который интересуется всеми сторонами жизни, Туганбек завел разговор о делах медресе. Султанмурад с насмешливой улыбкой кое-что рассказал ему, затем заговорил о цели своего прихода. Туганбек помолчал, почесывая редкую рыжеватую бородку, потом засмеялся деланным, холодным смехом.

В вы стали покровителем беглой невольницы, — сказал он, насмешливо вздергивая брови. — Может быть, вы собираетесь на ней жениться? Бросьте! Я найду вам красивую девушку, с грудью, как свежая дыня.

— Бек, меня привело к вам не желание жениться — гневно сказал Султанмурад. — Я беспокоюсь о счастье других. Делать людей счастливыми: —тоже большая радость.

Туганбек, откинувшись на подушку, глядел в раззолоченный потолок. Присутствующие, кроме Ала-ад-дина Мешхеди и Шихаб-ад-дина, услышав ответ Туганбека ученому, смущенно опустили глаза. Только на желтом, бескровном, как у наркомана, лице Шихаб-ад-дина отразилось нескрываемое удовлетворение.

— В стране есть правители, — надменно сказал он. — Им и следует предоставить это дело. Стоит кому-нибудь совершить преступление, как сейчас же появляются защитники, болтающие о справедливости.

— Да, — в стране есть правитель! — нервно воскликнул Султанмурад. — Но угнетение — тоже сила, произвол — тоже сила. Среди тех, кто занимает высокое положение в государстве, тоже есть злодеи. Мы пришли, чтобы снять черное пятно с лица истины.

— Брат, — сказал Туганбек, выпрямляясь и стараясь говорить мягко, — бог и пророк повелевают накалывать преступника. Вопрос разрешит шейх-аль ислам.

— Никто не имеет права называть ее преступницей! К чистой, благородной, смелой девушке нужно отнестись — с жалостью и милосердием.

— Здорово! Это из какой книги? — вскричал Шихаб-ад-дин.

— Вы найдете эту мысль во всех правдивых книгах, — ответил Султанмурад.

— Я не так сведущ, чтобы вас учить, — сказал Туганбек, хмуря брови, — однако несомненно одно: никакой государь не издавал закона, позволяющего объявлять черное белым.

Султанмурад пожалел, что пришел; он хотел спросить — кто же во время Мирзы Ядгара похитил девушку, но сдержался из опасения привести Туганбека в ярость. Он холодно, сквозь зубы попрощался и бросился к двери.

Султанмурад бежал по саду напрямик, по мягкой влажной земле, увязая ногами в грязи. Вдруг он услышал сзади голос: «Почтенный Султанмурад!» Учёный обернулся и увидел на лестнице дома Туганбека.

— Друг мой, вы на нас обиделись? — улыбнулся ему Туганбек.

— Я призывал вас сделать доброе дело.

— На людях я был вынужден дать вам такой от вет. Вы меня не поняли. Это дело меня не касается, но я все же постараюсь, чтобы ваша просьба не осталась без последствий.

Султанмурад с удивлением смотрел на приветливо улыбающегося Туганбека.

— Пусть ваше сердце не беспокоится, — убежденно сказал Туганбек. Султанмурад поблагодарил и, радостный, вернулся домой. В худжре он увидел Зейн-ад-дина, еще более грустного, чем прежде.

— Успокойся, друг мой, мы предупредили беду.

— Правда? — недоверчиво спросил Зейн-ад-дин. Султанмурад с довольным видом передал Зейн-ад-дину весь разговор.

Зейн-ад-дин, которого сначала терзали различные подозрения, в конце концов успокоился. На него повлияла уверенность Султанмурада. В этот вечер друзья даже отпустили вооруженных товарищей Арсланкула и спокойно заснули.

На заре, во время утренней молитвы, молодые люди вышли на улицу. Они зашли в переплетные ряды посмотреть новые книги. Там, как всегда, они встретили ученых, поэтов, каллиграфов, поговорили и поспорили с ними. Потом, по выработавшейся за последние дни привычке, направились к крепости Ихтияр-ад-дин. По дороге послушали знаменитого юродивого — дивану — Дервиша Шамриза. Окруженный толпой народа, дивана смешил всех забавными шутками.

Затем друзья зашли в харчевню, поели и посидели там, поглядывая на прохожих. Зейн-ад-дин, как всегда, пытался развлечь своего друга, рассказывая ему интересные подробности о каждом прохожем, будь то конный или пеший, старик или юноша.

Выйдя из харчевни шашлычника, молодые люди увидели вдали, возле тюрьмы, большую толпу народа. Подозревая недоброе, они побежали туда. У ворот караульного помещения важно стоял Туганбек.

— Что случилось? — бледнея, спросил Зейн-ад-дина Султанмурад. Тот гневно сжал губы и исчез. Через несколько минут он вернулся и, подтолкнув Султанмурада, отвел его в сторону.

— Знаешь, — сказал он прерывающимся голосом, — дело кончено. Туганбек от имени Музаффара-мирзы написал приказ и вручил его джигитам царевича. Сейчас приговор приведут в исполнение.

— Собака Туган! Вот как он провел нас! — воскликнул Султанмурад и, вне себя от гнева, бросился к Туганбеку. Зейн-ад-дин проворно схватил его за плечи.

— Друг мой, ты с ума сошел! Теперь ничего не поделаешь, — говорил он, таща Султанмурада назад.

— Ради бога, оставь меня! — закричал Султанмурад. — Я при всем народе дам этой собаке по морде! Пусть вешает и меня, если может.

— Не болтай вздор! — умолял его Зейн-ад-дин. — Когда-нибудь мы с ним рассчитаемся.

Толпа все увеличивалась. Всякий толковал по-своему: «Повесят!», «Разрубят!». Многие жалели: «В чем она виновата? Несчастная девушка! Хотела вырваться из клетки, вот и все!»

Туганбек вошел в караульную комнату. Стражников стало еще больше. Появились джигиты из личной свиты Музаффара-мирзы. С грозными криками они принялись ударами плетей разгонять народ.

— Что делать? Неужели у нас на глазах убьют невинную девушку! — закричал Султанмурад.

— Поздно! К кому теперь пойдешь с жалобой? Не у Туганбека же мы станем просить помощи!

Нукеры, разгоняя народ, начали приготовлять место для казни. Появилась зловещая фигура палача.

— Арсланкул! — вдруг закричал Султанмурад и побежал навстречу всаднику, на рыжем коне, который мчался в их сторону. Зейн-ад-дин поспешил за ним.

— Все ли спокойно?! — крикнул Арсланкул, не слезая с коня.

— Что ты привез? — тревожно спросил Султанмурад.

Арсланкул соскочил с коня. Вынув из-за пазухи бумагу, он подал ее Султанмураду. Все трое бросились к начальнику крепости.

Султанмурад с нескрываемой гордостью подал бумагу начальнику крепости — широкоплечему джигиту с неподвижными глазами и усами торчком. Тот развернул бумагу грубыми, толстыми пальцами и тупо уставился в нее. Потом закричал:

— И от смерти и от тюрьмы освобождена. Выведите ее, приказал он нукерам.

— Что это за бумага? От кого она? — злобно проговорил Туганбек. Подходя к начальнику крепости.

— От Алишера Навои. Вот и печати всех беков. Я подчиняюсь, — холодно ответил тот.

— Правда всегда возьмет верх, — она всегда победит! — резко бросил Туганбеку Султанмурад.

Лицо Туганбека зловеще искривилось. Он взял в руки шапку и молча вышел, переваливаясь с ноги на ногу.

Нукеры вывели Дильдор. Лицо ее покрылось болезненной желтизной, но смелые глаза ярко сверкали. Словно обессилев, она прислонилась к стене. Арсланкул, плача, гладил ее лоб и быстро принялся снимать с нее цепи.

— Куда меня привели? А вы почему здесь? — рассеянно спросила Дильдор.

— Ты свободна, душа моя? Совсем свободна! — со слезами в голосе говорил Арсланкул.

— Неужели правда? — сказала Дильдор, окидывая взглядом присутствующих, словно спрашивая у них ответа.

Султанмурад, стоявший в четырех — пяти шагах от нее, не смея взглянуть в глаза девушке опустил голову.

На улице толпа встретила их радостным шумом. Кто-то громко сказал:

— Навои из Мерва предотвратил гератскую беду!

— Дай ему бог долгую жизнь! — восклицали в народе.

Выбравшись из толпы, Арсланкул остановился и пригласил друзей к себе. Султанмурад сославшись на усталость, извинился и попросил. Зейн-ад-дина проводить их. Приятель согласился. Дильдор посмотрела на Султанмурада. Его лицо казалось ей знакомым, но она не могла вспомнить, где она его видела.

— Пойдемте с нами, — сказала она, смущенно улыбаясь, и потупилась, — такой радостный день…

— Спасибо, сестричка, — дрожащим голосом ответил Султанмурад, — я приду к вам на свадебный той. Да будет ваше счастье ярким, как солнце.

Проводив глазами друзей, летевших на крыльях радости, Султанмурад медленно направился к свою худжру. Буря, бушевавшая в его сердце, понемногу улеглась. Соединение двух любящих сердец, их счастье, как солнце, вышедшее из-за тучи, озарило душу ученого.