Навои

Глава двадцать восьмая

В одной из комнат дворца Музаффара-мирзы со стенами из фарфора Туганбек, накинув на плечи кунью шубу и держа руки над раскаленным мангалом, медленно что-то рассказывал. Сыновья беков и высокопоставленные джигиты царевича широким кругом сидели вокруг мангала. Среди них находились также поэт Беннаи и Шихаб-ад-дин. Туганбек за последнее время приобрел большое значение не только при дворе Музаффара-мирзы, но и у самого государя. Вознесенный на такую высоту, на которой стояли только родовитые беки, такие как Мухаммед Бурундук Барлас, Джахангир Барлас, Туганбек, сохранивший свою прежнюю грубость и простоту, познал вкус роскоши. Сады, приемы, невольницы — все было налицо. Считая Шихаб-ад-дина великим ученым, Туганбек приблизил его к себе: авось тот посвятит ему какую-нибудь книгу или, если судьба поможет Туганбеку совершить великое дело, — составит летопись его деяний. Поэта Беннаи Туганбек приглашал на каждое собрание. Не совсем хорошо понимая персидские стихи Беннаи, он очень любил его анекдоты. Своему старому другу Ала-ад-дину Мешхеди, который в дни несчастья приютил его в своей келье, Туганбек ежемесячно посылал одежду и деньги. Поэт выражал свою признательность звонкими касыдами.

Туганбек, низко склонив над мангалом покрасневшее лицо, поглаживал редкую рыжеватую бороду. Он просто, но интересно рассказывал о страшных кровавых боях, о богатырских подвигах своих предков. Джигиты, мнившие себя такими же богатырями, как те, что носились на конях и рубились мечами в этих битвах, наслаждались его рассказами и по временам не могли удержаться от воинственных смешных движений.

Едва Туганбек умолкал, речь заводил Беннаи, потряхивая длинной густой бородой, совершенно не шедшей к его маленькому росту и невзрачной внешности. Этот человек любил смех и ядовитые сатиры.

Простые воинственные рассказы Туганбека не нравились Беннаи. Когда Туганбек, кончив один рассказ, задумался над другим, Беннаи заговорил сам. Он принялся читать недавно написанные им стихи и газели и сам себе воздавал хвалу.

Не слыша от присутствующих возгласов одобрения, Беннаи почувствовал себя оскорбленным и начал критиковать всех и каждого.

— Вы уже повидались с великим поэтом? — смеясь, спросил Туганбек, желая поддразнить Беннаи.

— Бек джигит, — шутливо сказал Беннаи, — одна из величайших несправедливостей судьбы в том, что или он, или я до сих пор не изгнаны в небытие. Я не терплю его стихи больше, чем его самого.

Кто-то из джигитов сказал, что накануне вечером слушал стихи из сборника Навои, и одна газель ему очень понравилась. Он вынул из-за пазухи листок бумаги и начал читать. Беннаи заткнул уши пальцами.

— Да вы послушайте! Я, правда, не поэт, но думаю, что обладаю некоторым вкусом, — сказал джигит, краснея.

— Брат мой, — засмеялся Беннаи, не вынимая пальцев из ушей, — когда я слушаю тюркские слова, на меня нападает болезнь, называемая «боль в ушах».

— Людей с хорошим вкусом эти слова колют, как терновник. В особенности в стихах, — морщась, сказал Шихаб-ад-дин.

Джигит очень хорошо прочитал газель. Бумага пошла по рукам. Туганбек с глубокомысленным видом сказал:

— Ладно сколоченная газель, в его стихах есть вкус…

В это время вошел Музаффар-мирза. Предложив всем выйти из комнаты, царевич жестом остановил Туганбека.

— Вы знаете, где я был? — весело спросил он, улыбаясь пьяными глазами.

— Не знаю, — ответил Туганбек. — Во всяком случае, вы очень довольны. Это хорошо.

— Верно, бек, я доволен. Меня пригласили в один дом. В этом доме всегда устраивались интересные собрания. Ну, я и пошел… Две девушки, подобные пери, свежие розы из сада прелести. Обе в расцвете красоты. Одна играет на лютне, другая поет; обе были в моих объятиях. Мы пили, веселились. Я одинаково полюбил обеих.

— Завтра, если захочет аллах, вы будете обнимать такую красавиц, что мигом их позабудете, — смеясь, сказал Туганбек.

— Ладно, завтра увидим, каково ваше усердие.

— Царевич, вы знаете последние новости?

— Какие новости? — нахмурился Музаффар-мирза,

— Эмир Могол, снова назначенный в Астрабад на место Алишера, поднял мятеж. Теперь ему пришлось бежать в Ирак. Султан, ваш отец, отдал эту область Бади-аз-Заману.

— Что вы на это скажете?

Музаффар-мирза молча смотрел на Туганбека.

— Надо как следует подумать, царевич, — проговорил Туганбек.

— Знаю. У Бади-аз-Замана, дурные намерения, — раздраженно заговорил Музаффар-мирза. — Но наше дело разрешится на поле битвы. Теперь надо терпеть и выжидать. Не время!

Туганбек внимательно посмотрел на Музаффара-мирзу. Лицо юноши, которое только что освещала радостная улыбка, теперь стало холодным и задумчивым.

— Вы уже не мальчик, — серьезно заговорил Туганбек, — вы самая яркая звезда в венце власти! Чтобы жениться, надо достигнуть зрелости, но чтобы надеть венец, зрелый возраст необязателен. Я считаю, что управлять страной — дело молодого государя. Пусть только будет разумен в политике и опытен в военном деле. Ваш брат Бади-аз-Заман обделывает свои дела скрытно и основательно. Получив Астрабад, он направит взоры на другие области. Еще есть время действовать. Будьте бдительны, царевич!

Музаффар-мирза давно уже слышал подобные наставления в открытой или прикрашенной форме от многих наставников — атабеков[105] — и особенно часто от своей матери. Не видя в действиях своих братьев явных признаков борьбы за власть, он не осмеливался взять на себя инициативу. Слова Туганбека рассеяли его сомнения и колебания. Он вдруг стал серьезным. Наслаждение вином и любовью больше не отражалось на его лице. Он крепко сжал ручку сверкающего драгоценными камнями кинжала, заткнутого за золотой пояс, словно собираясь выхватить его из ножен. Туганбек взглянул в раскосые глаза мальчика, полуприкрытые миндалевидными веками. Они сверкали гневом.

— Будьте бдительны, царевич! — снова повторил Туганбек.

— Эти дела разрешаются мечом! — вдруг закричал Музаффар-мирза. — Кто хочет власти, пусть выходит на поле битвы. Головы, желающие носить венец, не боятся смерти.

Туганбек был очень доволен: его слова подействовали на царевича, как ветер, раздувавший под пеплом яркий огонь. Но он опасался, что неопытный в политике юноша может неосторожным словом раскрыть свои планы и тем самым погубить не только себя, но и своих сторонников. Хотя Туганбек никогда сам не читал исторических книг, он хорошо знал историю больших и малых междоусобных войн, мятежа и заговоров, возникших после смерти Тимура. Он посоветовал царевичу затаить пока свои намерения в сердце, действовать скрытно и всегда сохранять хладнокровие.

Через некоторое время слуги доложили о приходе царевича Бади-аз-Замана-мирзы. Музаффар-мирза многозначительно, поднял тонкие выгнутые брови и сказал, что будет счастлив принять брата. Когда Бади-аз-Заман в сопровождении своего сына Мухаммеда Мумина-мирзы показался в дверях, Музаффар-мирза бросился навстречу брату и пожал ему руку. Потом погладил по голове мальчика — такого же красавца, как отец, с умными, слишком серьезными для его возраста глазами — и ласково заговорил с ним. Бади-аз-Заман, как всегда тщательно и со вкусом одетый, держался несколько величаво. Музаффар-мирза любезно и предупредительно провел брата к почетному месту и усадил его на бархатные подушки. Поблагодарив брата за посещение, он сел на корточки впереди Туганбека. Бади-аз-Заман с мягкой улыбкой обратился к брату:

— Вам должно быть известно, что наш великий отец оказал мне большое внимание и подарил область Астрабад. Я счел неучтивым перечить высокому желанию его величества и принял дар. Из-за этого я и пришел повидаться с вами. Надеюсь, вы будете нас навещать?

Музаффар-мирза слушал, скромно опустив голову. Потом, почтительно сложив руки на груди, сказал:

— Я был очень рад услышать эту приятную новость. Вам уже давно пришло время управлять страной. Ваша задача — глубокой мыслью и благотворными мероприятиями вернуть процветание области, которая в руках недостойных людей пришла в запустение. Я, ваш младший брат, постоянно вознося за вас молитвы, охотно исполню всякий ваш приказ и не буду жалеть своих сил для оказания вам помощи и содействия.

Бади-аз-Заман поблагодарил брата и попросил разрешения удалиться. Музаффар-мирза стал просить его остаться, чтобы придать привлекательность сегодняшнему пиру. Бади-аз-Заман, поколебавшись, принял приглашение, решив, что этим он привлечет к себе сердце брата.

Когда царевичи перешли в другую комнату, Туганбек вышел на улицу… Сев на приготовленного для него коня в богатой сбруе, он погнал его к дворцу Маджд-ад-дина, Мысли его были заняты встречей царевича. Коварство и двуличие Музаффара-мирзы повергали его в изумление. За минуту перед тем полный гнева, готовый отрубить голову своему брату, молодой царевич, со свойственным для его среды и всей семьи султана Хусейна лицемерием, очень естественно и искусно разыграл простодушную преданность.

Туганбек нашел Маджд-ад-дина в его зимней гостиной. Везир был один и казался несколько опечален ным. Туганбек рассказал о случившемся. Везир молча выслушал. Потом поделился мыслью, которая не давала ему покоя. С тех пор как вернулся Навои, его положение изменилось; беки и чиновники то и дело приносят жалобы султану на его грубое обхождение. Хотя Навои устранился от государственных дел, некоторые вельможи в важных вопросах обращаются к нему за советом. Есть сведения, что Дервиш Али в Балхе и Навои с Низам-аль-Мульком в Герате втихомолку строят ему козни. Когда вернется из путешествия Ходжа Афзаль, положение может еще более осложниться.

— При таких обстоятельствах, — сказал Туганбек, сдвигая брови, — самый разумный образ действий — внести раздор в стан врагов, и они изжарятся в огне раздоров.

— А как это сделать? — оживился Маджд-ад-дин.

— Дело нетрудное, — лукаво улыбаясь, ответил Туганбек, — Всем известно, что Низам-аль-Мульк враждебен и к вам, и к Навои. Но он ищет защиты от ваших ударов и поэтому, больше придерживается противной стороны. Заберите Низам-аль-Мулька в свои руки, назначьте его везиром, дайте ему место в диване — и он будет поддерживать вас.

Маджд-ад-дин подпер рукой подбородок.

— Ваш совет не лишен смысла, — сказал он, подумав.

Туганбек доложил, что некоторые крупные землевладельцы просят о снижении налога с имущества и скота. Если везир удовлетворит эту просьбу, то получит от них немалые суммы. Для себя Туганбек попросил в подарок суюргал — кусок земли из государственных владений. Получив согласие везира, он поспешно удалился, чтобы вовремя попасть на пир к царевичу.

На следующий день Маджд-ад-дин встретил в дворце Низам-аль-Мулька. Бывший везир, любивший роскошь и пышность, за много лет привык к придворному воздуху и часто приходил во дворец, влекомый неодолимой привычкой. При встречах с бывшим везиром Маджд-ад-дин, чтобы еще больше растравить его рану, держался особенно надменно. Чаще всего он проходил мимо Низам-аль-Мулька, словно мимо какого-нибудь нукера, не замечая его. На этот раз. Маджд-ад-дин поздоровался с ним. Степенный седобородый Низам-аль-Мульк, одетый в несколько шелковых халатов, старался разгадать истинные причины такой перемены в поведении своего врага. Поймав его взгляд, Маджд-ад-дин указал на пустую комнату. Низам-аль-Мульк понял, что дело идет о чем-то важной, огляделся по сторонам и молча последовал за Маджд-ад-дином. Везир объяснил Низам-аль-Мульку положение дел, прикрыв свои; истинные намерения плотной завесой тайны.

Когда они остались одни, Маджд-ад-дин вкрадчиво заговорил;:

— Вы весьма опытный, искушенный в делах человек. Забудем старые обиды… Я верну вам вашу прежнюю должность, но с одним условием, — Маджд-ад-дин закусил губу и пытливо посмотрел на Низам-аль-Мулька.

— Разногласия, имевшие место между нами, я считаю плодом ошибки и недоразумения, — торопливо сказал Низам-аль-Мульк. — Дело разумного — исправить ошибки. Каково же условие, о котором вы говорите?

— Восстановим дружеские отношения и будем помогать друг другу, — ответил Маджд-ад-дин, понижая голос. — Помощь должна состояться вот в чем: никогда и ни при ком не жалуйтесь на меня, не возражайте против моих мероприятий. Действуя заодно, мы сможем устранить все затруднения.

— В высшей степени разумное условие, — обрадованно сказал Низам-аль-Мульк. — В сущности, нам давно следовало его соблюдать. Хорошо, забудем прошлое. — Будете ли вы верны обещанию? — решительно спросил Маджд-ад-дин.

— Нет ничего позорнее вероломства. Бог — один, слово — едино.

На следующий день Низам-аль-Мульк официальным указом был назначен везиром.