Назад в СССР: демон бокса – 2

Глава 10

10

В окопы

Мой перевод в Белсовет «Динамо» обернулся лишением самой маломальской награды за освобождение самолёта, о ней намекали в Москве после душещипательного разговора о попытке вербовки. На Героя Советского Союза я не рассчитывал, молод ещё, вот если бы отважно погиб, другое дело. Но орден там или медаль… Ничего подобного. Для пограничников, а от них, с самого низа, должно рождаться представление на госнаграду, я уже был отрезанный ломоть. Для «Динамо» — в доску свой. Вот только злосчастный рейс произошёл, когда на должности в Белсовете не числился, кругом засада.

В остальном жизнь мало поменялась. Мы снова сблизились с Коганом, он пытался осмыслить мои более чем непривычные ему подходы к боксированию — с переменой стоек и стилей, давал дельные советы. И тренировок по карате в ипостаси боевого самбо я не забрасывал, хоть куда больше стремился домой, к семейному очагу, медовый месяц у нас растянулся и не думал заканчиваться.

Ким, купивший, наконец, «жигуля» с заокеанских заработков, согласился приезжать в Жданы, мы занимались в моём личном и пока не до конца оборудованном зале, порой привозил двух-трёх пацанов для спаррингов, после чего мы парились в баньке и с удовольствием ужинали.

Вику тоже начал понемногу приучать к физкультуре: совершенное тело должно таким оставаться и сопротивляться годам. Она прежде занималась танцами со спортивным уклоном, но только до переезда в Минск, сохранила растяжку и с большего — тонус. Я пристроил её в группу дамочек из числа супруг офицеров КГБ и МВД, своего рода клуб, где под началом тренера, мастера спорта по художественной гимнастике, пару раз в неделю занимались аэробикой а-ля Джейн Фонда, а ещё получали домашние задания. Вылилось это в довольно комичные ситуации: «Ты в доме убралась?» — «Нет ещё, у меня же тренировка, не у тебя одного!»

Мы стали не только любовниками и супругами, но и коллегами-спортсменами, если игнорировать разницу в уровне. Наш медовый месяц продолжался по начало мая, был счастливым и куда продолжительнее календарного, тогда же у супруги началась задержка.

А меня ждали обязательные майские двухнедельные сборы в Грузии на побережье Чёрного моря и чемпионат СССР в Узбекистане. В финале чемпионата я напоролся на того самого Славу Яковлева, куда более мощного, чем Тайсон-юниор. Завалить его не смог, сам раза три получал до зелёных искр в глазах, от предчувствия неудачи просто замолотил его в третьем раунде на лучшей физухе, выдохся… Победил три-два по очкам, довольно сомнительно, зато к полному восторгу Когана: так и надо, не уродуя противника.

В Госкомспорте сделали вывод, что в текущем сезоне располагают сразу двумя супертяжами экстра-класса, и поделили путёвки. В Тампере на чемпионат Европы отправился ленинградец, хоть запросто мог бы и я. Финляндия не давала политического убежища и возвращала беглецов в Союз, ЦРУ не смогло бы там действовать столь нагло, как в других странах Западной и Северной Европы. Мои боксёрские начальники не знали, что Монреаль для меня закрыт наглухо, а я не спешил их расстраивать.

В конце июля был вызван в Москву на площадь Дзержинского за новым назначением. Мысленно сопротивлялся переводу в столицу, хоть это и не крах всему, денег достаточно, сниму или куплю дом в непосредственной близости, Вике будет почти так же удобно, как в Ждановичах, благо здесь центральный госпиталь КГБ, поздний срок беременности и роды пройдут под самым квалифицированным в СССР наблюдением. Наивный! Реальность оказалась гораздо страшнее.

— Валерий Евгеньевич! — со мной беседовал очередной динамовский генерал-майор в присутствии полковника-кадровика, даже странно видеть такое созвездие ради какого-то лейтенанта. — Юрий Владимирович лично проявил заинтересованность в судьбе офицера-олимпийца. Жаль, что вы не сможете защитить честь сборной на Кубке мира в Канаде. На ближайшие полгода все ответственные турниры в Северной Америке и в капиталистических государствах Западной Европы для вас закрыты, дальше — посмотрим. Но есть одно нуждающееся в помощи государство, где агентов ЦРУ дозволено расстреливать без суда и следствия. Наши товарищи весьма нуждаются в ценных советах чемпиона по единоборствам. Отправляетесь в полугодовую командировку в ДРА, в Кабул.

Уж лучше Монреаль… Ну почему я не устроил дебош, отрезавший бы от любых загранок до самого развала СССР⁈ Твою мать…

— Подписан приказ о присвоении вам очередного звания, — подсластил пилюлю кадровик и, выдержав театральную паузу, торжественно добавил: — В связи с проявленным мужеством при освобождении рейса Москва-Лондон и принципиальной позицией по противодействию вербовке иностранными спецслужбами старший лейтенант госбезопасности Матюшевич представлен к досрочному присвоению следующего звания. Приказ на столе Председателя. В Кабул летите капитаном, Валерий Евгеньевич.

То есть чернила не просохли на приказе об очередном звании, и тут же рождается новый приказ — на внеочередное⁈ Где, когда, с кем и почём подобное происходило? Я прецедентов не знаю.

— Служу Советскому Союзу! — изобразил безумную радость на физиономии, усилием воли растянув уголки губ. — Мне в аэропорт или можно домой съездить, утрясти дела? Жена беременная.

— Конечно, капитан, — благосклонно прокудахтал динамовский. — Ваш борт на Кабул через пять дней.

Спа-асибо!

Я прыгнул в «Ниву» и погнал в Минск. Почему не самолёт-поезд? Всегда хотел в Москве сохранить мобильность. А расстояние между городами преодолевал за семь с половиной, максимум — восемь часов, ибо построенная к Олимпиаде-80 дорога пока пребывала в приличном состоянии. «Нива», оснащённая лишь четырёхступенчатой коробкой передач, отчаянно ревела на скорости больше ста двадцати, двигатель умолял включить пятую, которую вазовские гении не предусмотрели. По населённым пунктам не особо сбавлял, за скорость останавливали редко. Тем более, увидев удостоверение КГБ «того самого» Матюшевича, олимпийского чемпиона и прочее, гайцы отпускали с миром. А что поршневая быстро ляжет от такой эксплуатации и расход масла догонит расход бензина, плевать, куплю другой мотор или вообще другую тачку.

На бензоколонке под Смоленском отошёл отлить на тёплую летнюю траву, не найдя оборудованного отхожего места, и пока застёгивал пуговицы на форменных брюках, ровно над мокрым заколыхалось облачко.

— В победителях Кубка мира в супертяжёлом весе по-прежнему значится Яковлев. Почему ты не поехал в Монреаль?

Супермозг запутался во временах. Для меня здешнего, на травке у Смоленска, Кубок мира в Канаде ещё в будущем.

— КГБ не пускает, намекают: из-за инцидента с рейсом Ил-62. Возможно, говорят неправду. И в Тампере не разрешили. Статуса невыездного у меня нет.

— Плохо! Следующий турнир…

— Для меня следующий — в Кабуле. Командирован на полгода. Что-то изменить выше моих сил. Проще обождать и вернуться на ринг.

— Ещё хуже. Рассмотри вариант перебежать к моджахедам и просить политического убежища на Западе.

— Уже рассмотрел. Вероятность около тридцати процентов, что моджахеды сначала расстреляют пленного русского шурави, а только потом спросят — не изволишь ли ты попроситься к нам. При таких шансах ставку не сделаю. «Вышний»! Для тебя моих полгода — считанные минуты. Для добычи восьмисот миллионов времени предостаточно. Проект твой, но голова — моя. Давай действовать разумно, хорошо?

— Но это последняя отсрочка. Не сумеешь эмигрировать, накажу.

— Да я сам заинтересован! Но в одиночку систему не переломлю, вынужден ждать подходящего момента.

Он разорвал коннект, не попрощавшись. Уход не по-английски, а по-хамски. Что же, отсутствие культурных манер у заказчика — далеко не главный его порок.

Снова вдавив газ в пол, я вспоминал, что известно об Афганской войне с высоты две тысячи двадцать четвёртого года. К концу восьмидесятых годов советское вторжение в эту страну будет осуждено Верховным Советом СССР. Погибнет сразу или потом от ран около двадцати тысяч советских граждан. Афганцев, для которых эта война будет гражданской, некоторая часть всё же поддержала просоветский режим, погибло не менее миллиона, никто толком не подсчитал. Советы, с одной стороны, пытались на оккупированной территории наладить нормальную цивильную жизнь, строили гражданские объекты, с другой — уничтожали целые кишлаки вместе с жителями, если глинобитные стены этих кишлаков моджахеды использовали в качестве фортификационных сооружений. Как показали попытки насадить цивилизацию западного образца, предпринятые британцами до советской оккупации, а потом объединёнными силами НАТО с американцами во главе, сама задача невыполнима в принципе, если только не извести население под ноль, заселив покорными, но кто туда поедет добровольно? Как итог, Афганистан контролируется движением «Талибан», признанным террористическим и в Российской Федерации, и в других значимых государствах, ноль демократии, ноль соблюдения прав человека и плюс все остальные прелести исламской военно-религиозной диктатуры. Некогда тихая и никому не интересная страна превратилась в одного из главных поставщиков наркоты на планете. И всё благодаря коммунистической Апрельской революции семьдесят девятого года, в очередной раз хочется воскликнуть: браво, товарищи коммунисты! Вы как всегда молодцы.

Еду исполнять «интернациональный долг»? Он у меня один: вернуться домой живым, а также возвратить в Союз целыми подчинённых, если таковые у меня будут. Афганистан обречённо катится в ад, препятствовать или способствовать этому процессу не собираюсь.

Домашние восприняли новость как большую честь. Ещё бы! О потерях «ограниченного» контингента в восемьдесят первом мало кто знал, ехать исполнять «интернациональный долг» считалось честью, тёща уверяла: даже Лев Игнатьевич смягчился, узнав, что навязанный ему зять — не диванный воин, а настоящий, коль согласился сражаться на реальной войне за правое дело, там, «куда Родина послала».

Я бы так далеко послал меня пославших…

Что совсем скверно: Вике в районе Нового года рожать. Я вернусь, если ничего не случится, только к февралю. Кто её встретит из роддома в мороз?

А, знаю. Неуёмный Гоша. Лев Игнатьевич способствовал его назначению в ПВО в Белорусском военном округе, новоиспечённый лейтенант не уехал на дальнюю точку в Заполярье. Уже засветился перед Викой и принёс очередную жертву на алтарь своей любви: примет её и с чужим ребёнком.

Тридцать первого июля она отвезла меня на «волге» к поезду, наслаждалась управлением машиной с восторгом новичка, чему я был не рад. Вдруг колесо спустит, что делать? По мобильнику техпомощь не вызовешь, одна на дороге, беременная и с хорошо заметным животом… Конечно, абсолютное большинство нормальных мужиков скорее всего остановится, прикрутит запаску, но всегда есть отличный от нуля шанс нарваться на местного чикатиллу. В общем, я сам её усадил за руль и сам себя за это упрекал.

Оля, сидевшая сзади, выбралась из салона и убежала якобы по делам, не мешая прощаться.

— Когда отойдут воды, и тебя положат, скажи Оле отбить мне телеграмму. Именно Оле, не маме, не папе. Хорошо?

— Но ты же…

— Вот именно. В роддоме обычно держат четыре-пять дней, если всё хорошо, а у тебя обязательно будет нормально, верю. Порву шкуру на боках, но выпрошу короткий отпуск, там надо найти попутный борт до Ташкента, затем до Москвы, а дальше — понятно. Надеюсь успеть тебя встретить.

— Не надо! Мама с Олей встретят.

— И Гоша.

— Он много раз послан на… Пойдёт знакомой дорогой. По пути выпьет по случаю. Или без случая.

— На него же западала твоя подружка. Наташа, кажется.

— Она не теряет времени зря. Пробовала с Гошей — не вышло. Встречается с каким-то адвокатом. Ей всё равно, лишь бы высокий ростом и приличный с виду.

— А не груда мышц как боксёр-супертяж.

Вика хмыкнула.

— Жалеешь, что к тебе не клеилась? Сделал бы намёк — побежала бы, теряя каблуки. Но поздно, с женатиками не вяжется. Ничего. В Афганистане война, вдов много, утешишься.

— Вот это была очень нехорошая шутка.

— Знаю… — она повесила голову и упёрлась лбом в руль. — Психую, потому и говорю гадости.

— В твоём положении нервничать не стоит.

— Не стоит⁈ Муж едет на войну! «Немецкую волну» слушала — наших уже сотни погибли, дальше — хуже! Если и преувеличивают, то не очень.

Жаль, что она расстраивалась. И одновременно здорово, что разобралась в происходящем, выбросила из головы мусор про «интернациональный долг» и «выпала большая честь». Причём — сама, я уходил от этой темы. Сейчас пришлось выкручиваться.

— Верно. Гибнут те, кто сопровождает колонны. И участвует в операциях по зачистке территорий от душманов. Я же — блатной, тебе хорошо известно. Буду сидеть в Кабуле, учить офицеров царандоя приёмам рукопашного боя.

— Учить ментов мордобою, для этого — олимпийский чемпион⁈ Не говори ерунды. Всё равно, что микроскопом забивать гвозди.

Моя милая была чудо как хороша на эмоциях — в смеси печали и гнева. Глаза горели, ресницы хлопали, щёки порозовели, а выпуклый живот, поднявший ткань джинсового сарафана, ничуть не портил фигуру, когда уверен — это твой ребёнок.

— Дела обстоят немного не так. Мои перемещения курирует лично Андропов. По каким-то причинам ему выгодно, чтоб его протеже имел в личном деле отметку о службе в Афганистане. Если бы я и правду был необходим, командировку выписали бы на два года. В моих условиях шесть месяцев — минимально возможный срок. Хоть мне невыносимо покидать тебя в таком положении, в самое важное для нас время. Но ты выросла в семье военного, знаешь это гадское слово: приказ.

— Папа везде возил маму с собой.

— Тебя — в Кабул⁈ Милая, там дикая жара. Зимой морозы, порой — поболее чем у нас, всё же от полутора километров над уровнем моря. Жесточайшая антисанитария. А рожать там можно, только если женщина готова произвести десять-двенадцать, один-два выживут. Мне проще, я мужик, об меня рельс согнётся. Что тебе привезти из загранки?

— Только не сифилис…

Выдавив последнюю мрачную как бы шутку, Вика, наконец, разрыдалась. Я смотрел на часы: истекали последние минуты… Не хотелось прыгать в «двойку» Минск-Москва на ходу.

— Жди. Люблю. Адрес для связи сообщу как узнаю.

Я вытащил чемодан из багажника и побежал к перрону. Жена даже не вышла из-за руля. Неизвестно, кому в этот момент было тяжелее.

Дальше началась обычная суета: получение формы, назначение как бы в Ташкент. Если убьют, семья получит уведомление: утонул, купаясь в Амударье или Сырдарье, что там ближе течёт, в Афганистане меня просто нет. Нас нет. Армия призраков.

Из Москвы звонил домой, последний раз из Ташкента, едва докричался через помехи, потом Ил-76 оборвал эту ниточку.

Прилетели. Город, увязший в песках времени, очень далёкий от двадцатого века, не считая автомобилей и автоматов Калашникова. Пожалуй, оружия было даже больше, чем машин, его открыто носили люди и в форме, и без, поди разбери, кто остаётся на стороне Советов, кто сочувствует моджахедам.

Относительно современные здания есть, но большая часть Кабула мало отличалась от Иерусалима библейских времён, каким он мне запомнился до Иудейской войны, глинобитный, пыльный, малоухоженный восточный город. Афганскую столицу окружали горы, на их отрогах просматривались зубцы древних каменных стен для защиты от нападений завоевателей и прилепившиеся высоко, как ласточкины гнёзда, дома.

Жара, недостаток кислорода, духота. Но не только от испарений, порой — откровенных миазмов, ощущалась и разреженность воздуха. Я ещё ничего, но прилетевшие со мной, преимущественно парни из периферийных аппаратов КГБ, добровольно рвавшиеся в Афганистан ради карьеры, поголовно жаловались на вялость, сонливость, слабость.

Не прибавлял настроения интерьер нашей казармы-общежития: окна до половины заложены мешками с песком, поверх мешков стоит РПК со снаряженными магазинами. Короче, не отель, а мини-крепость, готовая к осаде и отражению штурма. Но на входе дежурит часовой-афганец, во время намаза он непременно расстелет коврик, бухнется на колени и начнёт отбивать поклоны, отрешившись от земного-тленного. Любой атеист, если не из местных, то «наёмник буржуазного капитала» запросто перережет ему глотку и беспрепятственно проникнет в неприступную цитадель.

В этом были все афганцы: вроде пытались исполнять указания советников из СССР, но подходили к делу настолько по-своему, что получалось криво, косо, с прорехами и по итогу теряло смысл.

Гэбешники-соседи приходили в ужас от организации местной системы безопасности и присоединялись к бесплодным попыткам предшественников навести элементарный порядок, ровно с тем же успехом: то тут, то там регулярно вспыхивала стрельба, усиливаясь после двадцати двух с началом комендантского часа. Без сомнения, сторонники сопротивления чувствовали себя в Кабуле как дома и гадили официальной власти, удерживающейся на штыках шурави, во всю силу своей фантазии. Раз у входа в казарму рванула самодельная бомба, часового контузило, вылетели стёкла, на этом ущерб ограничился, но мы понимали: следующая может бабахнуть прямо под ногами.

Я тоже ничем не мог похвастаться. Начальство царандоя, то есть министерства внутренних дел, по подсказке кого-то из Москвы задумало создать при Главном управлении защиты Революции отряд специального назначения из особо преданных и особо крепких парней.

Что я им мог преподать? Боксёрская техника не котировалась ни в коей мере, ведь бокс, по Высоцкому, не драка, это спорт отважных и т.д., впрочем, я уже говорил. Куда больше пригодились навыки боевого самбо, но с одной оговоркой — столкновения без оружия здесь практически не происходили. Милиционерам куда лучше бы зашли приёмы гэбешной «Альфы» по использованию автоматов и пистолетов не как в тире или на армейском стрельбище, а при ведении огня из самых разных положений, в прыжке, в кувырке, с движущегося транспорта.

Оборона от холодного оружия? Да запросто, если только не знать, как его пускают в ход сторонники моджахедов, ненавязчиво приближаясь вплотную к советским или царандоевским, чтоб неожиданно вогнать кинжал в почку. Защита только одна: бронежилет, но кевларовых здесь не имеется, а стандартная советская кираса килограмм сорок веса, не помню точносколько, придаёт бойцу скорость и маневренность беременной улитки, такой точно не жилец.

Занятия по физухе на открытом воздухе? Мы не самоубийцы, место концентрации бойцов царандоя и русских советников немедленно стало бы лакомой мишенью.

Абсолютно не желал никуда влезать и отсиживаться за чужими спинами не хотел, не поймут. Это война, здесь каждый на виду, прозрачный как стекло. Струсишь — и клеймо труса пристанет, уедет за тобой в Союз, несмываемое, как не соскоблить генеральские лампасы с ног Льва Игнатьевича, он, даже сняв штаны и раздевшись, всё равно ощущает себя генерал-майором с соответствующими правами и принципами «я решение принял, я решений не меняю». Посему начал ездить в сопровождении колонн. Так сказать, чтоб проверить на практике эффективность методов обучения. Может — зря, притащили-то меня в Кабул ради понта, вон, ажно олимпийский чемпион натаскивает царандой… Короче, поехали.

Мой отряд катался по маршруту Баграм-Кабул, о котором пелось в песне, нескладной, но задушевной, как и все остальные, сочинённые в «ограниченном контингенте»:

Тот, кто ни разу не был в Баграме, кто не встречал с автоматом рассвет,

Пусть же он нам не завидует с вами: нет, ничего здесь хорошего нет.

А над Баграмом горы высокие, каменный нас окружает мешок.

А над Баграмом, совсем недалёкое, солнце в зените, пыль да песок.

В Баграме находилась крупнейшая авиабаза, далее дорога уходила на север к границе СССР, соответственно, от этой трассы зависело снабжение. Загибающаяся экономика Советского Союза не обеспечивала своих граждан многим необходимым, сюда же грузы шли сплошным потоком. «Дружественная рука социализма», мать её…

Самым неприятным местом на трассе был перевал Саланг, и не только тоннель, по которому ехали, вжав голову в плечи: вдруг подрыв, завалит, умрём, похороненные заживо. Прямые участки, окружённые горами, были ничуть не лучше, местность идеально способствовала организации засад, и всю её под контроль не возьмёшь, для этого «ограниченный» контингент пришлось бы раздуть до безграничного. Да что горы, большинство уездных центров контролировали повстанцы.

Как описать происходившее?

Три километра над уровнем моря. Длинная колонна, впереди танк Т-62 или Т-55, разница невелика, несколько БТРов или БМП, потом грузовики. Замыкающие — танк и БТРы. Именно задний танк важен: он может стрелять поверх колонны, и у него больше шансов пощипать душманов, потому что первый залп из нескольких РПГ-7 перемножит на ноль головную бронетехнику.

Если духов много, обстреляют и хвост, запирая нас на узкой дороге, где объехать или развернуться проблематично, сколько случаев было, когда неисправный грузовик или даже БТР летел с обрыва, чтоб освободить путь для остальных.

Если же возможно было спихнуть в сторону, вдоль обочины чернели обгорелые остовы.

Длинная змея машин поднимает безумное количество пыли. Она всюду. Первое, что усваивают новички: забить нахрен на все наставления по уходу за оружием. Если на автомате после чистки останется тончайший слой смазки, считай себя покойником. Пыль, как не извращайся и не берегись, непременно проникнет внутрь и, перемешанная с маслом, образует идеальный абразивный материал, «калаш» откажет чрезвычайно быстро. Масла налей чуть больше — готова весьма эффективная затычка. Парадокс, но трение голого металла о металл даже несколько меньше. Поэтому чистить внутрянку автоматов и пулемётов приходится часто и сверхтщательно, но в конце непременно протирать насухо.

Жаль, что рот и нос не протрёшь. Пыль забивает ноздри, хрустит на зубах.

А над всем этим пыльным безобразием безжалостно сверкает жестокое горное солнце. Точно такое светило на Кавказе при знакомстве с «Вышним». Слышишь, инопланетный уродец? Здесь, близ тоннеля Саланг, я бесконечно далёк от добывания тебе миллионов, хоть придушивай, хоть обссыкайся кипятком.

Само собой в такие рейсы ходил не каждую неделю, домой писал: всё хорошо, разлюбезная Виктория Львовна, народ подобрался покладистый, можно сказать, душевный, с огоньком, дислокация наша протекает гладко, в обстановке братской общности и согласия. И разнежился я на горячем солнышке, ни о чём беспокойства не испытывая. Солнышко здесь такое, аж в глазах бело…

Надеялся — поймёт, правду военная цензура не пропустит, поэтому пародировал товарища Сухова из «Белого солнца пустыни».

В ноябре с группой афганцев из местной службы безопасности, аналог советского КГБ, сопровождал некую особо ценную посылку, прилетевшую из Москвы, небольшой такой сейф с кодовым замком. Снова почему-то вспомнились «Сирены Титана» и самое главное послание, перевозившееся инопланетным кораблём, содержавшее единственное слово «привет». Наш БТР-80 занял место в середине колонны, в теории самое безопасное. Я сидел на броне, ближе к корме, положив АКМ, завёрнутый в одеяло, на коленки, обозревая левую сторону, афганец рядом смотрел направо. За три с лишним месяца не то чтобы выучил пуштунский язык, но так — нахватался верхушек, вполне мог ходить с местными, не нуждаясь в переводчике.

Сильно задержались с выездом, лучше было бы обождать, но кто-то торопил. Когда до Кабульского шоссе оставались считанные километры, начало темнеть, что очень нехорошо. У духов попадались приборы ночного видения, да и при свете звёзд машины видны неплохо даже при выключенных фарах. Рассмотреть стрелков на окружающих трассу небольших горках получится, только когда те кроют огонь — по вспышкам из стволов.

— Ахмед! Вижу слева блики от стёклышек.

— Бинокли. А, шайтан… Всё в руках Аллаха, брат. Следят. Молись, чтоб не напали.

Наш конвой был совсем некрупным — всего десятка полтора машин, включая БТРы, танков — ни одного. Шли небыстро, дорога была грунтовая и очень разбитая. Заднице доставалось особенно, когда не одно-два колеса, а все восемь попадали в выбоины одновременно, броневик начинал прыгать как горный козёл, меня подбрасывало и так прикладывало о верхний бронелист, что не удивлюсь образованию на нём вмятин от моих полупопий. Внизу в десантном отделении — не лучше, если не удержался, голова в каске бьётся о потолок и прочие твёрдые конструкции, соперничая с языком колокола: бам-бам-бам. К тому же попадание из РПГ-7 по корпусу, а броня у БТРа только против автоматных пуль, с большой вероятностью выписывает похоронки всем, под той бронёй находящимся. Конечно, вопреки наставлениям люки открыты, чтоб ударная волна от взрыва вышла из заброневого пространства, причинив минимум ущерба… Но я точно не согласен находиться внутри коробочки, если будет прилёт.

Прошло минут десять или пятнадцать с того момента, как обнаружил блики. Напряжение чуть отпустило. Достал флягу с водой, отхлебнул, смывая песок с зубов. И тут началось.

Когда бабахнуло впереди, это головная машина набрела на мину, я как сидел, так и кинулся головой вперёд с брони как купальщик в речку, только каменистая почва там нефига не жидкая и не мягкая. Флягу потерял, не до неё, угодил в какую-то канаву, давшую призрачное укрытие, и выдернул АКМ из одеяла.

Сразу после взрыва полилась яростная стрельба с обеих сторон. С нашей тяжело грохотали башенные «владимировы», стрекотали автоматы и ручные пулемёты, с гор к автоматным очередям присоединялись одиночные хлопки, и это самое неприятное, кто-то сохранил и приволок древние английские винтовки «бур», тяжелые и неудобные, зато мощные и точные. В упор, говорят, пробивают борт БТР, сам, правда, не видел.

У наших тактика — палить в белый свет как в копеечку, просто заливая позиции партизан валом пуль, заставляя прижиматься, кого-то и подранят. АК-74 демонстрирует чудеса живучести, его не клинит после расстрела нескольких магазинов подряд, даже если взяты магазины от ручного пулемёта.

У меня же АКМ, он чуть тяжелее, пуля крупнее и дальность прямого выстрела меньше, но с моим опытом…

Поэтому бил прицельно короткими очередями, перекатывался, снова стрелял, прячась за валунами и ныряя в очередную выбоину от колёс. Хоть, по большому счёту, где-то сочувствовал афганцам, они пострадали от той войны многократно сильнее, чем советские, стопроцентно имели право защищать родную землю от иностранцев и иноверцев. Но сейчас, в горячке боя, насрать, кто по большому счёт прав или виноват в этой войне. Я на стороне парней из царандоя и службы безопасности, наши общие враги — на той гряде холмов, со всеми нюансами разберёмся позже… Если останется кому разбираться. Оттого наводил тщательно и радовался, когда после моей очереди по вспышкам выстрелов с той позиции больше никто по нам не пулял.

Мой бронетранспортёр уже горел метрах в тридцати-сорока. От пылающих машин низко стелился дым. Стрельба потихоньку стихала, первой прекратилась с нашей стороны.

Я вставил последний магазин, перевязанный с братиком синей изолентой. Шестьдесят патрон, пистолет Макарова, к нему шестнадцать патрон, две гранаты… Как-то мало против группы партизан, бесстрашно выбравшихся из укрытий и направившихся вниз.

Как легендарные герои Второй мировой, встать во весь рост и от пояса высадить рожок, когда подойдут шагов на тридцать, потом упасть, пронзённому пулями от уцелевших?

Не вариант. У меня скоро родится сын. Или дочь, ей охотно прощу, что она — не сын.

Стараясь не совершать резких движений, пополз к ближайшему бортовому «уралу», тоже горевшему. Тихо, аккуратно… Не кашлять! Дым от соляры и масла был такой густой, что, казалось, его можно мазать на хлеб.

Под картером двигателя, позади переднего моста, было вообще невыносимо. С коробки передач летели капли кипящей жидкости. Говорите, в Афганистане жарко? Так жарко, как под сожжённым «уралом», мне не было никогда.

Самое скверное, плавилась резина, система подкачки шин давно приказала долго жить, колёса сдувались, и машина оседала вниз. Я подсунул под картер редуктора какой-то булыжник и молился, чтоб грузовик элементарно не расплющил меня своей раскалённой от огня тушей. Выбраться из-под него больше не мог: по сторонам мелькали ноги моджахедов. Кто-то наклонится, встретится со мной глазами и скажет: привёт, гяур, вот ты и приплыл…

«Вышний» точно бы посоветовал: вылезай и сдавайся. Пуштунского минимума хватит для заявлений, что я против войны и всей душой за Ахмад Шаха Масуда, с детства мечтал стать исламистом, вместе с воинами Аллаха воевать против неверных, ни в кого из братьев-мусульман не стрелял и вообще прошу отпустить меня в США… Не считая чёрного от копоти «калаша» и порохового отпечатка на физиономии, его не смыть, тем более — без воды и фляги.

Когда стемнело до черноты, а душманы покинули уничтоженный конвой, я всё же вылез. Снял разгрузку, чтоб стать тоньше, разодрал униформу, рассадил кожу на спине и груди, что вообще не проблема. Вытащил автомат.

Ну а теперь?

Как вариант — ждать здесь. Наверняка пропавший конвой начнут искать при свете дня, прилетит вертушка, затем приедет пехота. Но нет гарантии, что при первых лучах рассвета сюда не придут партизаны посмотреть — а вдруг упустили ночью что-то ценное. До светла лучше смыться и спрятаться в горах.

Я прокрался к чадящему БТРу. Гарь от ГСМ перемешалась с тошнотворной вонью сгоревших тел. В корме застрял неразорвавшийся снаряд от РПГ-2, наверно, китайского образца, но остальные качественно сделали своё дело.

Внутри темно, как у негра в жо… в смысле — за пазухой, и до сих пор горячо. Ближе к пулемётной башенке наткнулся на чьи-то останки, очень маленького человека. Нет, нормального, от высокой температуры скукожился. А вот за ним нащупал переносной сейф.

Он весил килограмм десять, не меньше. Но для олимпийца-тяжеловеса, даже в разреженном воздухе гор и после стресса, ничего особенного, только ручку обмотал куском тряпки, чтоб не обжечься. С ним прятался до утра, больше всего страдая от потери фляги, уроненной в самом начале представления. Язык за считанные часы превратился в рашпиль, горло пересохло. Меня чуть не подстрелили, когда пришли спасатели, которым вообще-то уже никого кроме меня не осталось спасать.

Примечание автора к главе 10: в афганском эпизоде использованы мемуары Владимира Быкова «Под Баграмом», также служившего в органах МВД БССР в 1980-е годы; в отличие от меня ему пришлось повоевать в Афганистане, как и некоторым другим моим сослуживцам. Оттуда же взяты слова песни про Баграм.