Назад в СССР: демон бокса – 2

Глава 19

Эпилог

Недосказанное по телефону догнало меня в письме. Я уже где-то догадывался, что Виктория не хочет лететь в США не только из-за беременности и предстоящих родов, но и вообще.

Она попросила развод.

В порыве злости я засунул листок в самый дальний ящик стола. Но очень цепкая память сохранила каждую букву.

«Я любила тебя. Быть может, люблю и теперь. Но твоё отношение ко мне невыносимо. Ты всегда принимал решения сам, меня только ставил перед фактом, когда уже не было выбора. Даже согласие выйти за тебя замуж — это просто следствие какого-то вихря, который ты на меня обрушил, ошеломил. Яркий парень, богатый, с налёту сорвавший мою девственность уже на третьем свидании, забросавший подарками и меня, и родственников… Я сказала 'да», но теперь сомневаюсь, это было моё «да» или просто уступила напору, не успев ни о чём задуматься. Конечно, мне было важно вырваться из-под диктата родителей, особенно отца. Но я попала ещё в худшую зависимость. Твоё решение уезжать прямо сейчас, не считаясь с моими чувствами, привязанностями, да самым элементарным желанием, из одного лишь «верь мне, я лучше всё знаю», меня доконало. Это не причина, пойми, это — последняя капля. Я не хочу уезжать из СССР! Не потому что такая комсомолка-ленинец наподобие твоего отца. Здесь мой дом, моя мама. Конечно, меня с детства готовили, что за мужем придётся ехать далеко и, возможно, в сложные условия. Но не в США же, порывая со всем прежним миром!

Я больше не верю тебе. В том числе, что скоро всё изменится. Не вижу причин. По-моему, это выдумки. Люди, живущие в СССР и на Западе, далеки друг от друга как на разных планетах. Да, я вправе перебраться на твою планету один раз, но назад дороги нет.

Какое у Маши будет детство в СССР, я знаю. Оно — хорошее, светлое. Что было бы в США, понятия не имею, а исходить только из твоих обещаний больше не смогу.

Даже с двумя детьми рассчитываю найти достойного молодого человека. Советского, никуда не уезжающего. Маше всего два с половиной, она успеет тебя забыть. А наш сын, я чувствую, что родится мальчик, больше уже не твой ребёнок.

Ты мне достаточно оставил, хватит на многие годы, да и родители помогают — твои и мои. В материальном плане не пропаду, детей подниму, денег не нужно. Меня только волнует судьба дома. Для власти ты — преступник, изменник. Уверена, в ближайшие месяцы дом захотят обратить в доход государства. А детям куда лучше в Ждановичах, чем на Пулихова. Моя просьба, ради детей: пришли апостилированную дарственную. Или доверенность на кого-то из нас, чтоб дом переписать на меня. Вряд ли тебе он понадобится.

И последняя просьба. Закончим с домом, и уйди из нашей жизни навсегда. Будь счастлив, ты умеешь обустраиваться. После оформления развода пришлю тебе копию, можешь вступить в брак в США. Прощай'.

В этот день я забил на тренировку. Тренер будет вопить, промоутер ссать серной кислотой, ну и хрен на них. Поехал к океану и тупо смотрел на волны. Ночью долго не мог уснуть, наконец, позвонил Стасу. У них примерно девять вечера.

— О, америкэн бой! Ждал, что ты позвонишь. Но у великих людей великие дела?

— Вика прислала письмо с просьбой о разводе.

— Ну да. Именно это я бы тебе и сказал. Но твой московский адвокат, помогавший делать Вике документы на выезд, не сообщил, как тебя найти. Мол — адвокатская тайна, клиент не уполномочил.

Мог сам подсмотреть в бумажках: в приглашении указаны и мой текущий адрес в Калифорнии, и домашний телефон, и даже телефон конторы промоутера на случай, если буду в отъезде.

Я не стал объяснять Стасу, что юридическая консультация того «адвоката» находится на площади Дзержинского и называется конторой глубинного бурения, в простонародье — КГБ.

— Что с ней произошло?

— Понятия не имею. Первый месяц суетилась, сама звонила, мол — как там? А всё по маслу. Обычно, сам знаешь, вызывают в твою бывшую фирму, устраивают форменный допрос, стращают: папа потеряет должность в ВИЗРУ. Ничего подобного! Ушлый тип тот твой знакомый.

Я постарался увести разговор в сторону. Господа из ФБР, если слушают стасов трёп, запросто заподозрят, что столь лояльное отношение к моей пока ещё супруге — неспроста.

— Гоша вокруг неё крутится?

— Да, видел раз, когда приезжал к вам в Ждановичи. Он там гостил. Не знаю подробностей, но его вроде комиссовали из армии по болезни. Не пьёт вообще! Закодировался что ли? Не, ты не думай, каких-то шашней у него с Викой не может быть, она уже с нормальным таким животом. Богатырь у вас растёт. Прости, у неё растёт.

Дальше можно мысль не развивать. Протрезвевший Гоша — он и есть тот добрый молодой человек, что примет Вику с двумя моими детьми.

— Валера!

— Да?

— Как там Ким поживает?

— Похоронил его в августе. Неоперабельный рак, метастазы по всему организму. Уже было не спасти.

— Йёпс-с-с…

— Такие дела, дружище. Все мы смертны. Даже мы с тобой, хоть пока ещё очень молодые. Не знаешь, у корейцев сорок дней отмечают как у православных?

— Понятия не имею. Ким вообще ни в каких богов не верил.

— Правильно делал. Стас! Я — не бог, и мне верить можно. Так вот, через пару-тройку лет поездка в Штаты не будет чем-то космическим. Как только откроют шлагбаум, я организую тебе вызов и визу, оплачу перелёт. Осмотришься. Понравится — останешься. Или вернёшься в Минск с полным чемоданом барахла и впечатлений.

— Ого! Ты уже и там — весь из себя?

— Нет. Через десять дней первый бой против профессионала. Полтора-два года уйдёт, чтоб отдубасить второй эшелон и выйти в претенденты на матч защиты чемпионского пояса. Ну, это когда дерёшься с чемпионом мира и если победишь — чемпионство твоё. Поэтому катаюсь на старом «форде» семьдесят девятого года и живу в съёмной квартире. Дом мне не нужен, раз без семьи.

— О! Да ты крепко на пессимизме. С таким настроем идти в бой нельзя.

— Тут ты прав. Если вымещу всю злость на том негритёнке, его унесут вперёд ногами в негритянский рай. А я — не расист, я — пацифист, за всё хорошее против всего плохого.

— Скажешь тоже…

— Скажу. Но каждое слово доллар стоит. Перезвоню как-нибудь из Европы, оттуда, говорят, дешевле. Чао!

— Чао…

Не выспался, но принял для себя несколько важных решений.

Отказаться от дома? Откажусь, но не в пользу неверной жены. Отдам его Машеньке. Значит, нужна доверенность… Знаю, на кого — на ма. В доверенности укажу, что в договоре дарения необходим запрет на отчуждение недвижимости законным представителем до достижения Марией Валерьевной возраста полной гражданской дееспособности, а сам дом до этого времени предназначается исключительно для проживания самой Маши, её брата/сестры и матери, без права вселения иных лиц. Это на случай, если Гоша за мой счёт захочет улучшить жилищные условия.

Не верю завязавшим алкоголикам. Либо у них сносит крышу на фоне нарушения обмена веществ, организм слишком привык к этиловому спирту, либо срываются и уходят в запой.

И такое чмо будет ошиваться около Вики, Маши, моего сына? Но ничего не могу поделать.

Следующий звонок был в Грузию, за эту ночь телефонная компания поднимет на мне десятки долларов. Плевать.

— Резо! Гамарджоба, генацвале!

— Вах, Валерий! Как ты там? В загнывающем капытализме?

— Не поверишь, до какой степени комфортно тут загнивать. Скоро границы откроют, а я уверен — так тому и быть, приглашаю, дорогой! Виза, оплата дороги, всё за мой счёт. Тут такие девушки-негритяночки, пальчики оближешь.

— Ты же женат, да? Её выпустыли?

— Выпустили. Но она не захотела ехать в США. Требует развод.

— Вай-вай-вай, какой глупый и избалованный женщин! На Кавказе нэ такые.

— Верю, дорогой. Наверно, это была ошибка, которую суждено совершить.

— Так пашли её к чорту!

— Уже. Но есть загвоздка. С ней осталась дочка Маша, два с половиной года. И скоро родится второй ребёнок. А переводить деньги из США…

— Палучат по смэшному афыцыальному курсу. Понял тебя, брат. Но мандарины — твои!

— Отлично. Могу я тебя попросить? Отправляй в Минск ежемесячно тысячу с припиской «алименты», весь урожай продай сам.

— Тебэ не выгодна!

— Верхушку оставь себе. Я буду обязан. Приедешь в гости в Штаты — отблагодарю!

— Карашо! Сэмья — это святое, генацвале, даже если она распалась. Нэ перэживай!

От семьи у меня осталась лишь фотография, снимала Ольга, Маше тогда стукнуло ровно два годика: она со мной и своей мамой в обнимку с Рексом, пёс серьёзный такой, понимает важность момента…

О грядущем разводе шепнул только Дону Дюку, моему промоутеру, попросив посоветовать юриста, что составит и оформит доверенность, её пошлю московскому адвокату с Лубянки — способствовали, что я остался без жены, так помогите. Больше не стоило знать никому, особенно журналистам. Для спортивных газет и телепередач я никто, пока не набрал побед в профессиональных боях, под полторы сотни выигранных на любительском ринге без единого поражения как бы не в счёт.

Именно это носилось в воздухе на предматчевой конференции. Я вышел коротко стриженный, чтоб дракон виднелся из-под волос, голый до пояса и в белых трусах. Афропротивник цвета тропической ночи, только белые зубы, наоборот, был в чёрных трусах. Чуть выше меня ростом, телосложение похожее — оба жилистые, рельефные, не набравшие лишнего жира. Имидж мой конкурент держал парня из уличной банды, намеревавшегося проучить беленького-чистенького. Эдакий сын матери-наркоманки, выросший без отца, бомбивший квартиры и тачки на районе, грабивший прохожих и толкающий дурь. Короче, типичный афроамериканец из бедного квартала.

— Майк — фаворит боя, — шепнул мне промоутер, очень несимпатичный седой негр где-то пятидесяти лет с репутацией лучшего специалиста своего дела, но на редкость нечистоплотного. — Про твои заслуги молчим. Пацан провёл одиннадцать боёв, все выиграл, семь досрочно. Ты как профи — ни одного. Поэтому такие условия.

Странные условия. Я, чемпион Олимпийских игр и всякого прочего, получу на руки двадцать пять тысяч, из которых придётся ещё уплатить подоходный, противник — пятьдесят. И ещё тридцон победителю. В общем-то, бой третьесортный, Дон Дюк взялся за меня лишь ради перспективы.

В силу его расовой принадлежности все вокруг меня были исключительно чёрные, включая тренера, секундантов и массажиста. Именно последний вызвал у меня не то чтобы доверие, скорее — наименьшее недоверие. Мой соперник — фаворит? Ну, хорошо.

— Патрик! Поставь на меня пять тысяч баксов — на победу в первом раунде.

Он даже плечи перестал мне мять. В большом зеркале напротив массажного кресла отразилась его пухлая физиономия, обуреваемая сомнениями.

— Не советую, мистер Вал. Я тоже ставил на вас. Но в первом раунде не уложите, поверьте старому Пату.

— Хорошо. Три тысячи на первый раунд и две — на победу. Половина прибыли — твоя. Оправдаешь доверие, будешь постоянно работать за хороший процент.

— О’кей, мистер Вал. Пат всегда рад хорошему бизнесу.

Мы готовились к бою в отеле во Фриско, перед началом вышли на публику. Корреспондентов было немного, матч «дикарь из КГБ» против «уличного бойца» вызвал лишь сдержанный интерес. К предстоящему взаимному унижению для разогрева я относился более чем спокойно, несмотря на увещевания Дона «задать жару». Допускается говорить всё, что угодно, оскорблять, опускать, макать в дерьмо. Не стоит лишь задевать национально-расовые чувства — прослывёшь расистом, а в боксе, где белые относятся к вымирающему меньшинству, такое клеймо закроет все двери. Но это только мне, если чёрный назовёт меня белым ублюдком, для него — норм.

Я позволил Майку Роджерсу проявить себя во всём блеске красноречия, пусть укрепляет реноме фаворита, и он меня не подвёл. Он даже не говорил, скорее — пел в стиле хип-хоп. Или читал рэп, не сильно улавливаю разницу, сопровождая текст соответствующими танцевальными движениями и добавляя: йоу-йоу! А потом переступил черту.

— Какого хера ты приехал в нашу свободную страну, ты, отрыжка КГБ! Никому ты ни здесь, ни там не нужен. Даже жена от тебя отказалась. Нет стояка? Привози! Мы с парнями с улицы обслужим её по первому классу.

Я оглянулся на Дона, единственного, кто в курсе про мою бракоразводную проблему. Он настолько старательно хранил невозмутимый вид, что даже ребёнок догадался бы: умышленно слил сведенья конкурентам, чтоб этот щенок меня больнее уязвил и сильнее завёл.

А тот не унимался, и я почувствовал, как внутри меня открываются некие шлюзы и клапана, отключаются предохранители. Я не бросился на черную тварь немедленно, за что был подвергнут дополнительным насмешкам.

Наконец, один из журналистов удосужился спросить у меня: что обо всём этом думаю.

— Цирк низкой пробы. Бокс начнётся после команды «бокс». Тогда и посмотрим: умеет ли этот щенок драться или только тявкать. Я закончил.

— Ты кого, белая сопля, обозвал щенком? Твоя мама мой хер сосала!

Роджерс сделал вид, что бросается на меня, но легко поддался, когда его остановили секунданты.

На ринге перед тем, как вставить капу, он пальцем и языком показал неприличный жест, означающий минет. После гонга и команды «бокс» бросился вперёд безбашенно, словно нажрался наркоты.

Я легко принял на перчатки и локти удары его первой атаки и моментально достал в корпус на разрыве дистанции. Роджерс сто пудов не ожидал, что ему крепко прилетит на первых же десяти секундах, но я не дал ему обдумать неприятности и влепил тройку, все удары прошли.

Поплыл, опустил руки. Судья молчал, не останавливая бой.

Ну что тут попишешь… Простой и незамысловатый хук в подбородок.

Его отшвырнуло на канаты. Капа вылетела изо рта. Судья не вмешивался.

Я видел, что засранец сейчас упадёт. Но тот схватился левой за канат и, едва придя в чувство, снова показал языком грязный знак. А потом заржал:

— Твою жену я точно оттрахаю!

Следующая секунда выключилась из памяти. Я опомнился от сильнейшей боли в правой руке, Роджерс завалился с неестественно вывернутой головой… Всё как в замедленной съёмке… Судья кричит, наконец, своё «стоп» и, схватив за локоть, тянет меня в противоположный угол. Он ещё досчитал до десяти, и только тогда к телу кинулись секунданты. Думаю, к этому времени «уличный боец» уже не дышал.

Дон просто выл от восторга. Пат, улучив момент, вручил мне пачку долларов, не облагаемую никаким доходом. Трибуны скандировали «Кэй-Джи-Би-киллер!» без тени осуждения, зрителям понравилось быть свидетелями убийства на ринге.

Что угодно готов дать на отсечение, никто в Сан-Францисковском обкоме не произнесёт: «есть такое мнение товарищи, что жестокий бокс нам не нужен». Нет в Калифорнии обкомов, как и в любой стране с нормальным государственным устройством. Но в Советском Союзе пусть криво-косо, но всё же стараются, чтоб бокс в частности и спорт вообще носили какие-то благородные черты. Здесь этим не пахнет.

В чём-то Вика права, действительно не хотелось уезжать. Парадокс: Советский Союз — замечательная страна, но ублюдочное государство.

Теперь я один. Начисто. Работающие в шоу-индустрии спортивных развлечений мне чужды в той же мере, что и «Вышний».

Товарищи с холодными руками и холодным сердцем, зато с горячей головой, имею в виду ПГУ, ничуть моё одиночество не скрасят, а сделают его более хлопотным. Не исключаю, подставят под удар.

У меня одна цель, одна задача — демонстрировать верность «Вышнему», ибо от него зависит существование моих детей — Маши и Вани, сына я назвал в честь Вани Бутакова, не глядя на то, что надумает Вика с родителями.

Прекрасно понимаю, что для существа умершего и одновременно бессмертного, просуществовавшего в том или ином виде более двух тысяч лет, роман со смертной грешницей — всего лишь эпизод, о котором престало забыть и не вспоминать. Дети? Так был сын от жены Вани Бутакова, чьи следы потерялись во время фашистской оккупации Белоруссии.

Виктория — всего лишь обычная молодая баба, очень красивая, конечно, но не более того.

Надо отнестись к потере отрешённо и безразлично. Не получается.

Что-то особое произошло в этой жизни. Наверно, оттого, что не просто подселён в тело несчастного, ставшего одержимым демоном, а начал с рождения и в одиночестве. Редкие появления «Вышнего» просто ничто по сравнению с плотной ангельской опекой в прошлых заданиях.

Порой убеждаю себя: гормоны двадцатитрёхлетнего тела давят на сознание. Самообман. На самом деле, во мне гораздо больше от человека, чем от демона. И человеческие родительские инстинкты очень сильно влияют на мировосприятие, тем более — на принятие решений.

Ване будет около сорока, Маше — чуть больше, когда наступит девятое августа две тысячи двадцать четвёртого года. Детки! Ваш «папотька» сделает всё от него зависящее, чтоб этот день не стал последним для вас и всего человечества.

Хоть до сих пор понятия не имею, как это осуществить в реале.