Назад в СССР: демон бокса – 2

Глава 18

18

Забугорье

Последний день соревнований выдался свободный, второй финалист снялся, никого не удивив, и мне не привыкать. Югославы отказались бойкотировать Олимпиаду в Лос-Анджелесе, боксёры сборной в турнире не участвовали, против нас вышел второй состав, и сербский супертяж предпочёл не искушать судьбу, встречаясь с «костоломом», то есть мной, сломавшим челюсть болгарину в полуфинале. Получилось случайно, но для будущей профессиональной карьеры полезно, там зрители любят кровь, пот и слёзы.

Домой звонил каждый день, иногда по два раза, убедился, что Машенька поправилась. Она брала трубку и спрашивала, какой подарок ей привезу, я обещал большой подарок, а сердце щемило. Когда-нибудь узнает, что «папотька» наврал!

И вот день «икс». Мы с Кимом оставили вещи в отеле, взяли только большие спортивные сумки с белыми полосками и надписями «Адидас», гружёные теми же боксёрскими перчатками в количестве, словно обокрали всю советскую сборную. За нами топал неприметный мужчина в светлых брюках и тенниске, лицо укрыли солнцезащитные очки. Нацепи он бейджик «кровавая гэбня», и то его профессия не считывалась бы столь откровенно. Впрочем, держался тот далеко, на пределе видимости.

До бульвара князя Александра Караджорджевича шлёпали пешком под палящим балканским солнцем, чтоб случайно не стряхнуть хвост. Я искоса поглядывал на корейца, тот пока держался молодцом.

— Начинаем?

— Давай, Валера.

Телефонных будок было много, впору «Матрицу» снимать — из каждой переход на корабль повстанцев. Наш желанный корабль никуда не плыл, замерев на вечной стоянке под звёздно-полосатым флагом над крышей.

Бросил монетки в щель… Палец будто обрёл собственную волю, не хотел набирать номер амбассады. Но я его заставил.

— Посольство Соединённых Штатов? В ста метрах от главного входа ждут двое советских граждан — олимпийский чемпион по боксу Валерий Матюшевич и его тренер Ким Васильев. Мы по идейным соображениям не желаем возвращаться в СССР и просим политического убежища. Что? Спасибо, сэр.

Нас пропустили практически моментально, морпех на входе только проверил документы, сербский полицейский, отиравшийся снаружи, ничуть не интересовался происходящим.

Помощник консула, худой чернокожий мужчина лет тридцати в идеально белой сорочке с короткими рукавами и при чёрном галстуке, пригласил нас пройти в кабинет, украшенный американским флагом, гербовым орлом и портретом Роналда Ригна, сорокового президента США.

Поблёскивая очками в дорогой оправе, он предложил нам присесть, молодому и старому, оба в спортивных костюмах, неприглядно простецкие в компании рафинированного дипломата.

— Что послужило причиной просить политическое убежище?

— Прошу прощения, сэр, мой коуч плохо владеет английским. С вашего позволения отвечу за двоих. В СССР нам не хватило свободы самовыражения. Я — многократный чемпион страны, чемпион Европы среди юниоров и взрослых, олимпийский чемпион, победитель многочисленных международных турниров, один заканчивается прямо сегодня в Белграде, но мой соперник отказался от боя. Без преувеличения, перед вами — самый сильный боксёр-любитель современности весом свыше девяносто одного килограмма. Моя мечта — встретиться с прославленными супертяжами профессионального ринга, но коммунистическая идеология не позволяет организовать подобные бои. Такая же мечта движет моим тренером. Кроме того, я являюсь капитаном Комитета государственной безопасности СССР. Открытые мне служебные тайны внушили отвращение к этой организации. Я с радостью поделюсь этими секретами с уполномоченным офицером ваших спецслужб и, надеюсь, внесу какой-то вклад в борьбу против мирового зла. Просим грин-карту США, в перспективе рассчитываем на гражданство. От советского отказываемся.

Речь мне писали в ПГУ, подкорректировал её лишь чуть-чуть, убрав пропагандистское клише про «империю зла».

— Очень хорошо… Вы согласитесь на публичные выступления с разоблачением тёмных сторон происходящего у Советов?

— Конечно. Кроме деятельности КГБ, о ней сообщу конфиденциально. На перебежчиков смотрят сквозь пальцы, а вот к разглашающему служебные тайны запросто пришлют киллера. Жаль, что мою пресс-конференцию не покажут по телевидению в СССР.

— Почему — жаль?

— Советские граждане, кто не слушает радиостанцию «Голос Америки», живут в плену иллюзий. Одно ваше появление на советском экране их бы шокировало и без всяких моих разоблачающих спичей. Мои соотечественники убеждены: чернокожих в Америке давно линчевали расисты, немногие выжившие влачат существование на уровне рабов. За исключением Бони Эм.

— Бони Эм — европейцы. Что же… Я не вправе принимать окончательное решение, но с большой уверенностью прогнозирую, что правительство США с пониманием отнесётся к вашей просьбе. Вы материально нуждаетесь?

— Ничуть, сэр. На первое время имеем некоторое количество наличных, а далее рассчитываю на контракт с промоутером. Вы смотрели матч СССР-США восемьдесят первого года? Я победил американского супертяжа нокаутом. Мне несколько визиток сунули — готовы меня провести на профессиональный ринг. Наконец, по пути в США мне удалось освободить захваченный террористами самолёт с сенатором Вэнсом на борту, тот обещал всяческую поддержку. Упс, прошу прощения, сейчас президент от Республиканской партии…

— Я голосовал за демократов, — белозубо улыбнулся дипломат. — Работающий на правительство США вправе поддерживать любую партию.

— В СССР тоже. Служишь в госсекторе — поддерживай любую партию. Тем более, она всего одна — Коммунистическая партия Советского Союза.

Брови афродипломата взлетели вверх, потом он засмеялся — шутка прошла.

Разумеется, эта короткая беседа была далеко не последней. Нас развели и допрашивали поодиночке, Кима — с переводчиком. Меня отдельно пытал ЦРУшник, ему довольно много рассказал про Балашиху, завоёвывая доверие.

К вечеру был готов приговор, напоминающий финал мультика про Чебурашку и крокодила Гену: мы принимаем вас в отряд, хоть вы скворечники не сделали. То есть пропускаем в резиденты самой-самой страны на свете. Вырисовалась и перспектива. Афродипломат отобрал наши паспорта, пообещав обеспечить в них австрийские и американские визы. Обоих временно разместили на территории посольства, пока не требуя никаких обличающих совок интервью, поскольку ещё не покинули социалистическую землю.

Только в Вене я смог позвонить домой.

— Значит, ты всё же решился…

— Решился ещё в Союзе. Оформлю вид на жительство в США, это быстро, и немедленно вышлю вызов. Я напряг одного высокого человека… Словом, документы на выезд тебе оформят без проволочек, не так, как нам делали Югославию. За камином чёрная металлическая коробка. Открой. Хватит и на жизнь в СССР, и на дорогу до США. Потом выберем, в какой части мира нам удобнее жить. Хочешь Лазурный берег Франции? Карибские острова?

— Я хочу, чтоб ты был с семьёй…

— В СССР, пока он не рухнул, это невозможно. Сейчас ты лети ко мне. А дальше будем перемещаться и выбирать где лучше.

— Это ты всегда выбираешь…

— Как Маша?

— Ждёт папу. Спрашивает каждый час. Звони!

Не ободрила. Я пересчитал оставшиеся марки, истратил их на газировку и пошёл к Киму, ожидавшему у такси в аэропорт. В ожидании рейса набрал офис сенатора. Ответил женский и очень знакомый голос.

— Джей! Рад тебя слышать. Это Валерий Матюшевич из Советского Союза. Помнишь весёлый перелёт в Лондон?

— Валери… Мой Бог! Где ты?

— В аэропорту. Жду рейса Вена-Нью-Йорк. Сбежал и запросил в американском посольстве политическое убежище. Сенатор обещал поддержку, пока не растаяла его благодарность. Ну и тебя рад услышать, при случае — увидеть.

— Секунду… Ты — суперчемпион и одновременно политический невозвращенец? Грейт! Одно совместное выступление Венса по Си-Эн-Эн, и ты — в шоколаде. Когда прибывает твой рейс? Сразу пересаживайся в самолёт до Ди-Си. Встречу, размещу близ Вашингтона. Я ведь помню, чем тебе обязана…

— Не стоит благодарности. Со мной, кстати, тренер. Найдётся для него палатка и спальный мешок?

— Палатка в «Хилтоне» устроит? Тебя повезу домой, пусть муж видит героя, вернувшего мать его детей на землю живой и здоровой.

— Взревнует, нет? Лечу!

Полёт с одной промежуточной посадкой прошёл без осложнений и приключений, даже без турбулентности, пересадка тоже, в Вашингтоне Джей, сопровождавшая босса, прорвалась прямо к трапу на лётное поле.

Вышло замечательно, кроме одного — Вика с Машей остались в Минске. И это «но» испортило всю малину.

Госдеп не снял сливки с моего побега, зато Венс оторвался по полной. Светили софиты, стрекотали камеры, изощрялись в остроумии интервьюеры, я отвечал на вопросы, старательно не выпрыгивая за рамки, установленные парнями с чистыми руками и холодным сердцем… или как-то у орлят Дзержинского иначе. О них начал думать как об отрезанном ломте, хоть, на самом деле, мне сохранено капитанское звание, пусть — в тайне, придёт срок, вырасту до майора, и где-то накапливается денежное содержание за годы спецкомандировки, оно, правда, скоро рассыплется в труху как весь СССР и его денежная система.

— У вас осталась в СССР семья? — первый человечный вопрос задал британец из Би-Би-Си.

— Увы — да. Не смог вывезти жену и двухлетнюю дочь. Пользуясь этой сценой, заклинаю власти США быстрее оформить мне пребывание, чтоб мог отправить вызов в СССР. Молюсь, чтоб он попал на стол порядочному офицеру КГБ, и тот не препятствовал отъезду. Виктория! Мария! Я люблю вас! Кричу с другого континента и надеюсь: вы услышите! Приезжайте! Свободный мир ждёт вас!

Дальше посыпалось всяко-разное о боксёрской карьере, отвечал уклончиво: конкретных планов нет, открыт к любым разумным предложениям, надеюсь сразиться с сильнейшими тяжеловесами-профессионалами США и всего мира как сильнейший любитель планеты. Но пока нет ничего важнее, чем обеспечить переезд семьи.

Три дня я прожил у Джей, успев сделать очень многое. Главное, мы с Кимом избавились от наличности, положив её в банк. У сообщника по побегу вышло более двухсот тысяч долларов, у меня в районе четырёхсот тысяч. Помощница сенатора, сопровождавшая нас в банк, цифр не видела, зато узрела, как два эмигранта на глазах невозмутимого представителя банка резали и потрошили боксёрские перчатки, извлекая перевязанные стопки денег.

В двадцать первом веке нас бы замела полиция, и очень сложно было бы доказать, что пачки мятых купюр с рожами американских президентов добыты не оборотом наркотиков. В восемьдесят четвёртом ничего подобного не произошло. Мы с Кимом получили по чековой книжке. После чего Джей сама отвезла его в Балтимор, в лучшую больницу соседнего штата на обследование.

Грин-карту я получил на пятый день с прибытия в столицу, срок невероятный даже для ненаучной фантастики. Сенатор Вэнс в память о полёте на Ил-62, а также в благодарность за пиар-акцию на пресс-конференции, сделал физически невозможное. А потом ещё переправил вызов Виктории через Госдеп, минуя почту.

Мы расстались с сенатором, я полетел в Лос-Анджелес — готовиться к первому бою на профессиональной арене. Кима оставил на Восточном побережье, навестив перед вылетом в больнице.

— Подремонтируешься — прилетай. Будешь секундировать мне против профи.

Он лежал на койке в отдельной люксовой палате, сотка долларов в сутки как с куста, не меньше. На высохшем азиатском лице тлела лёгкая улыбка.

— Я нужен тебе только для боёв и ставок?

Вопрос был под ребро.

— Ничего, что ты для меня — единственная частичка оставленного мира, совсем, кстати, неплохого? Помнишь, как ты меня заприметил, тогда ещё шкета, в детском спортивном лагере? Если бы не ты…

— Остался бы обыкновенным разрядником. Я помог тебе начать намного раньше.

Ну, ты не знаешь всех моих возможностей…

— Спасибо.

— Эх, Валера. Если бы я умел заживлять на себе любые болячки так же сверхъестественно быстро, как удаётся тебе, то и рак не страшен… Я умираю.

— Все мы умираем, вопрос в сроках. Что врачи говорят?

— До трёх месяцев. Если бы раньше, то интенсивная химиотерапия помогла бы.

— А почему к ней в СССР не прибегал? Там тоже что-то умеют.

— Умеют. Но я заплатил, чтоб уничтожили мои анализы. Кто бы выпустил онкологического в Югославию?

То есть, не умри проклятый армяшка в Донецке, и мы бы сбежали двумя годами раньше, тренер имел шансы протянуть намного дольше? Теперь не изменить. История не знает сослагательного наклонения, если не топтать бабочек.

Вышел из белоснежного корпуса под палящее солнце Мэриленда, оглянувшись. Медицина в Штатах безумно дорогая, страховки у Кима нет, но его денег хватит и на три, и на пять месяцев, и на похороны.

Увидеть Вашингтон и умереть?

Буду навещать его в Балтиморе, ну хоть пару раз, пусть перелёт через континент напрягает и по деньгам, и по затрате времени. У него никого нет в этой стране, кроме меня. В Минске ушёл бы, окружённый десятками учеников и коллег по «Динамо». Стоило ли улетать?

В Лос-Анджелесе снял небольшую квартиру, что было крайне сложно и дорого из-за наплыва людей, здесь начинались Олимпийские игры. Сходил, кстати, на некоторые из соревнований по боксу, горько пожалев, что так всё повернулось. Если бы не выпендрёж советских партийных чиновников, и сборная СССР приехала бы сюда, я перенёс бы побег на Олимпиаду, после золотой медали в супертяжёлом весе… Поздно сокрушаться. Позже планировал искать дом, пока арендный, чтоб уместиться с Викой и двумя детьми, а также с какой-то проживающей нянькой-латиноской. Посмотрим, какую недвижимость приобрести в собственность. Я пока плохо ориентируюсь в местных реалиях, слишком много непривычного… Несмотря на огромный опыт до вселения в эмбрион Валеры Матюшевича, двадцать три года в СССР во многом превратили меня в ординарного хомо-советикуса, в американскую жизнь надо врасти. А потом уехать в Европу или куда-то ещё, глубинное неприятие заокеанской сверхдержавы не преодолею.

Несколько долларов ежедневно улетали на разговоры с Минском. Точнее — ежесуточно, у нас обычно висела ночь. Мой друг Стас пришёл, забрал викин паспорт, вызов в США и постоянно сообщал, на каком этапе документы. Сам я Стасу не звонил и не уточнял, кто ему поручил заняться её выездом. С высокой степенью вероятности телефон такого эмигранта, слишком заметного, стоит на прослушке ФБР или какой-то другой родственной конторы.

О конторах. ЦРУ начало мной интересоваться только в Эл-Эй. Беседовал с ними дома, один представился агентом, второй, с чувством превосходства, специальным агентом.

— А я — капитан КГБ. Это примерно как начальник над специальным агентом.

Серьёзные белые парни в деловых костюмах не приняли шутки. Хорошо, что не щеголяли в августе под солнцем Калифорнии как агенты ФБР или вообще персонажи фильма «Люди в чёрном», их всегда изображают в антрацитовом прикиде, как ортодоксальных евреев в чёрных лапсердаках в Израиле. Пахнут потными подмышками, наверно, за версту.

— Мы знаем ваше звание, мистер Мат’юшевич. Вы служили в пограничных войсках, в спортивных войсках «Динамо» и в специальном отряде «Вымпел». Будьте любезны рассказать о них как можно подробнее.

Специальный агент кивнул неспециальному, тот достал кассетный диктофон и включил запись.

— Боюсь, сэр, одной беседы будет недостаточно. Давайте запланируем две. У вас кассетка два по сорок пять?

— Два по часу.

— Значит, на две кассетки точно наговорю, с перерывом на кофе.

Структура и численность двух пограничных частей на белорусско-польской границе, хоть и содержалась в тайне, укрытая двумя нолями совершенной секретности, ничего особого собой не представляла. Просто административный кордон с социалистическим вассалом-сателлитом, пусть немного беспокойным из-за «Солидарности» и военного положения в Польше. Рассказал про штаб пограничного округа в Киеве, про царящие нравы — на примере рассказа, как меня пытались не пустить в КПСС из-за того, что не пропустил вперёд себя блатного выскочку.

Агент вежливым жестом попросил заткнуться и перевернул кассету. Я сходил на кухню за кофейником. Столько говорить подряд не приходилось даже на пресс-конференциях, горло требовало смачивания.

Спецагент велел продолжать.

— В ваших сведениях, сэр, остался досадный пробел. Пять месяцев я провёл в Кабуле, отправленный на усиление службы безопасности города.

Покер-фейс ЦРУшник не хранил. На морде мелькнула заинтересованность.

Ох, эти пыльные улицы Кабула и дороги Афганистана… Где я чуть не погиб. А уж проклинал поворот судьбы, забросивший меня в эту дыру, тысячу раз. И не меня одного. Сотни тысяч угодили в это чистилище, десятки тысяч отправились в загробную зону.

— То есть вы убивали повстанцев, сражающихся за национальную независимость против оккупации Советов?

— Я убивал вооружённых людей, пытавшихся застрелить меня лично. Ваши оценки неверны. Пусть не большинство, но серьёзная часть населения поддерживает армию ДРА и царандой, там идёт гражданская война, а не национально-освободительная. Советы сдетонировали её, захватив Кабул, теперь поддерживают одну из сторон, к ним лояльную. Несколько лет это ещё продлится. Потом уйдут, предоставив афганцам возможность резать друг друга беспрепятственно. Афганистан — это тот же Вьетнам, только в Центральной Азии. Вмешательство высокоразвитой страны не всегда решает туземные кризисы.

Передайте это Джорджу Бушу-младшему, когда выбьется в президенты, добавил про себя.

Афганистан занял ещё практически час, после чего я недвусмысленно, хоть и вежливо, указал визитёрам на дверь.

— Складно излагаете, — неожиданно похвалил спецагент. — Вам бы романы писать.

— Чтоб меня отловил и прикончил из снайперки агент КГБ?

— Вы преувеличиваете размах их операций за границей. Они предпочитают сбор данных активным действиям. Но — похвально, что вы думаете об осторожности.

Подарил номер «Советского Спорта» с короткой заметкой о моём предательстве. «Лишён звания заслуженного мастера спорта СССР и других званий». Особого шума из-за моего невозвращенчества не поднимали. Вряд ли отсутствие реакции вызвано мерами ПГУ, скорее всего: «есть такое мнение — скандал не раздувать и не подавать пример другим товарищам остаться за границей».

После ухода пары шпионов выдохнул. А что делать? Я — двойной агент, служу «Вышнему» и КГБ, хрен редьки не слаще. В обоих ипостасях ЦРУ — мой враг, а я прикидываюсь другом.

Вечерело. Жара, невыносимая днём, начала отступать. Ближе к воде под действием морского ветра она развеется ещё быстрее. Для снятия стресса спустился к парковке и сел в подержанный «форд», покупку более свежей машины отложил до гонораров на профессиональном ринге, а на «форде» отправился к побережью — пробежаться под пальмами вдоль океана километров десять… Сори, уже не десять километров, а шесть с чем-то миль.

По пути заметил хвост. Зелёный «шевроле» пропал из виду, потом снова нарисовался, как будто меня вели на двух машинах. Как добропорядочный резидент Соединённых Штатов, я чётко выдерживал положенные тридцать пять миль в час, не пытаясь оторваться. Думаю, мне, накатавшему сотни тысяч на таком рожне, как «волга», «нива» и УАЗ, экстремальная езда на нормальном авто дастся легко.

Кстати, надо озаботиться — поменять водительские права. Красные корочки ГАИ СССР здесь вряд ли утолят чаяния дорожной полиции.

Аллея вдоль пляжа была достаточно многолюдна. По ней бегали, катались на велосипеде и просто фланировали пешком сотни калифорнийцев всех возрастов и расовой принадлежности. Приткнув «форд» на парковке, я влился в их поток, как делал ежедневно на протяжении последних двух недель.

При росте в шесть футов не сильно выделяюсь среди аборигенов. Ну, более накачанный, а дракончика на бритом затылке скрыла бейсболка. Пусть хоть сто раз олимпийский чемпион, в Эл-Эй я ничуть не звезда. Вот голливудские киночудища — это да.

Меня догонял худощавый мужчина, глянувший на часы и обронивший:

— Как быстро летит время!

— Не угнаться пешком.

— Через полмили приметный поворот налево у рекламы «Кока-Колы».

Я сбавил темп, переходя на трусцу, дал назвавшему пароль оторваться и уйти вперёд. Его зелёная майка с большой белой цифрой «двадцать» мелькнула между бегущими и пропала.

Многовато для одного дня шпионских игр.

У «Кока Колы» свернул налево, вглубь прохода, засаженного высокими кустами, больше человеческого роста, он вёл к туалетам. Обнаружил человека в зелёной майке в проёме между кустов. Убедился, что явных признаков слежки нет, а веб-камеры в восемьдесят четвёртом на каждом углу не поставишь, нырнул в тот же проём.

— Поздравляю с удачным внедрением. Год или больше не тревожим никакими поручениями, осваивайтесь.

— И за то — спасибо. Что с документами жены на выезд?

— Всё в порядке. К концу августа будут готовы. Только, Валерий Евгеньевич, из Минска докладывают: есть сомнения, что она рвётся ехать. Звоните, разберитесь. Как с нами связаться, не привлекая внимания, вы знаете.

— Да. Всего!

Я выскочил обратно на главную дорогу как можно быстрее, надеясь, что для стороннего наблюдателя вираж налево вписался в стандартное время на посещение отхожего места.

Что творится в Минске? Вика уверяла: беременность проходит нормально. Маша в порядке, ждёт встречи с папочкой. Но вот о конкретике вылета мы давно не говорили.

Ночи и стандартного времени для разговора с домом ждал с особым нетерпением. Проснулся раньше будильника.

Длинные гудки.

Попробовал часом позже, то же самое.

Чувствуя, как внутри всё сжимается, набрал номер квартиры на Пулихова. Подняла трубку Оля, по голосу, слабому и искажённому расстоянием и многочисленными коммутациями, всё равно почувствовалась некоторая растерянность. Она позвала Викторию.

— До родов не прилечу. У меня всё нормально. Но через океан? Вдруг возникнет угроза выкидыша.

Раздался треск. Её голос стал практически неразличим, потом пропал, звонок оборвался. Начал набирать снова и снова — ничего не вышло.

Первое желание: бросить всё, купить билет на рейс Нью-Йорк — Москва.

Посадят? Вряд ли. Я ничего не успел натворить, на пресс-конференциях сетовал только на невозможность биться с профи и свободно путешествовать по миру, Советский Союз «империей зла» не обзывал. ПГУ, конечно, не признается, что невозвращенчество имело место быть по их заданию, благополучно проваленному, если прилечу в Москву.

«Вышний» придушит? Плевать! Но вот если аннулирует мой возврат в прошлое, то сделает несостоявшимся и рождение Маши, и её братика либо сестрички, а это уже никуда и никак.

Лететь нельзя.

Впрочем, через восемь дней уже поднимался на борт «боинга» на рейс в Мэриленд. В Балтиморе после резкого ухудшения самочувствия скончался папа Ким, медицинские прогнозы оказались слишком оптимистичными. А я больше ни разу не навещал его, уехав в Калифорнию!

Стыдно.