Глава двадцать четвёртая Глупее зайца зверя нет

Глупее зайца зверя нет

Он мнит, что волк его не тронет,

Когда он спрячется в траве

И лапками глаза закроет.

20 августа. 1974 год

США. Штат Миссури. Колумбия.

Те же, и там же…


Ступор у героя-пожарника прошёл довольно быстро. Он выронил канистру, и развернувшись, бросился бежать. Вернее попытался убежать… Я не раздумывая схватил первую попавшуюся обугленную деревяшку и в городошном стиле швырнул ему по нога. Удачно попал, под коленку опорной ноги. Фицпатрик кубарем полетел на траву, покрытую утренней ещё росой.

Встать он уже не успел, так как я влепил ему кулаком по затылку, да так, что он крепко приложился лицом о землю. А я уже вязал ему руки за спиной. Хорошо, что проволоку прихватил из мастерской. Я-то думал с её помощью канистру донести до сарайчика, а тут нарисовался более ценный груз.

Короче… Не успел бравый пожарный и «мяу» сказать, как уже оказался связанный и с пистолетом, приставленным к левому глазу.

— Дёрнешься, я тебе в глаз выстрелю. И скажу, что так и было… Если вздумаешь орать, то стрелять буду в рот. Ты меня понял?

Парень быстро-быстро закивал. Похоже, что он ещё не очухался, а значит, самое время задавать каверзные вопросы.

— Кто приказал тебе поджечь дом?

Молчание.

Я надавил пистолетов на глаз и повторил:

— Кто приказал поджечь дом? — а потом спросил в лоб, наудачу. — Это приказал тебе Отец Джозеф, да?

Фицпатрик закивал.

— А почему тогда ты полез в дом, спасать совсем незнакомую тебе девчонку?

— Я… Я не знал, что в доме, кто-то есть… Убийство — это смертный грех. Я не хотел никого убивать. Я бы просто поджог дом. и всё…

— Молодец! Ты — герой! Сперва поджог дом, а потом полез спасать оттуда девушку… Зачем преподобному это было надо? Говори!

— Ему нужен этот участок…

— Зачем?

— Здесь раньше был пустырь на окраине. Но десять лет назад мистер Смит купил участок и построил дом.

— И что? Говори, сука!

— Мне нужен адвокат… Ты не имеешь право…

* * *

Ага… Пришёл в себя. О правах заговорил. Адвоката запросил себе. Ну а дальше, как всегда в Америке. Я — не я, и канистра не моя.

Мне права не зачитали…

Руки за спиной связали…

Пистолетом угрожали…

Показания выбивали…

Знакомая картинка. У бандита и злодея прав больше, чем у обычного законопослушного гражданина. Потом окажется, что это и не он злодей, а я, потому что… Ну и так далее…

* * *

— А зачем тебе адвокат. Я застал мародёра, который пришёл на пожарище, чтобы украсть что-нибудь ценное. Ну, например, фамильные ценности тёти Марии. Они там до сих пор ещё лежат в обугленной шкатулке. Я тебя поймал, а ты на меня напал. Защищаясь, я совершенно случайно нажал на спуск вполне легально зарегистрированного пистолета и убил тебя. Максимум тут будет убийство при превышении мер необходимой обороны. А может и вовсе мне ничего не будет. Ведь ты на чужой земле. Право частной собственности никто ведь не отменял?

По глазам парня было видно, что ему такой расклад не понравился. Тогда я решил его «добить».

— А учитывая, что ты пришёл сюда один, и нас никто не видел, я просто прикопаю твой труп… Ну, например, вон там. — я показал рукой в сторону странного вскопанного прямоугольника за домом…

* * *

Такой реакции я от него не ожидал. Просто совсем не ожидал.

Фицпатрик затрясся мелкой дрожью и стал как будто отползать от того места, суча ногами…

— Н-нет… нн-нет. — умоляюще стал плакать он. — Только не это!

— А чем тебе это место так не нравится?

Я подхватил его под мышки и стал подтаскивать поближе…

— Н-не надо! — этот здоровенный парень рыдал, как маленькая испуганная девочка. — Не надо! Я всё расскажу…

* * *

Да-а… Чудны дела твои Господи… Особенно у католиков. Уж, не знаю, специально их отбирают по какому-то принципу, или на них целибат так действует…

Вот наши русские православные попы… И попадью имел и детишек куча всегда была. Ну, а если и погуливал порой, то что уж тут плохого. Да. Грех… Но не такой…

А у католиков, если вскрывается какой греховный скандал, то либо содомиты, либо ещё хуже… Да куда уж хуже…

Дэниел Фицпатрик родился в обычной ирландской семье. В детстве был очень набожным мальчиком и даже пел своим детским тонким ангельским голоском в церкви. Преподобный отец Джозеф очень хорошо к нему относился. Отец Джозеф вообще, очень хорошо относился к мальчикам из хора. Да что там говорить… Он любил их… Ага… Во всех позах.

Но лет десять назад двое из его любимчиков решили, что больше не хотят такой любви. Только зря они ему прямо об этом заявили. Надо было в полицию идти, или хотя бы родителям рассказать… Хотя. Им могли и не поверить… Скажут, что преподобный отец человек уважаемый и не мог творить такое греховство. А он мог. Мальчиков уважаемый человек убил. Дэн не знал, как он это сделал, так как всё происходило не у него на глазах. Он всего лишь помогал священнику избавляться от трупов. Их закопали тут, на пустыре. Ведь тут никто не жил ещё тогда.

А «сбежавших» от родителей нехороших мальчиков так и не нашли. Наверное до сих пор ищут… Дети в Америке часто убегают.

В течение года «сбежали» ещё двое. А Дэниел помогал прятать их трупы. Место уже было знакомое.

Когда Смит купил участок и стал строить дом, отец Джозеф особо не беспокоился. Потому что дома тут строят не копая под фундамент большую яму. Да и дом строился в стороне от захоронения. Забеспокоился священник, когда появилась Мария, а муж решил выкопать бассейн, выбрав для этого не самое лучшее место, с точки зрения отца Джозефа.

Мистер Смит был рукастым мужиком, и копать бассейн начал самолично. Это его и сгубило… Мария очень переживала по поводу внезапной смерти мужа. После этого у неё уже не возникало никакого желания выкопать бассейн. Она замкнулась в себе, стала часто бывать в церкви. Ей и в голову не пришло бы, если бы кто-то сказал, что к смерти её мужа причастны такие люди… По версии полиции, Смит упал с лестницы и свернул себе шею, когда решил подлатать крышу. Полицейский офицер Ленни Каллахан, проводивший дознание этого инцидента тоже когда-то в детстве был воспитанником преподобного отца и его любимчиком.

— Этот Каллахан, случайно не твой бойфренд? — чисто наугад спросил я.

По глазам Дэна я понял, что снова попал в точку. Фицпатрик был смущён. Его лицо вчера слегка опалило огнём, а сейчас он и вовсе покраснел, как спелый помидор.

Да. Времена каминг аутов ещё не настали в США, и свои содомитские привычки мужчинки пока ещё прячут от посторонних. Ничего-ничего… Лет через сорок-пятьдесят тут с трудом можно будет найти натурала гетеросексуала… Тьфу на них!

— Сколько всего там зарыто мальчиков?

— Четыре… — начал блеять Фицпатрик… — А про остальных я не знаю…

— Ты всё врёшь!

— Про пятерых мне ещё Ленни рассказывал.

— Ясно. И что мне теперь с тобой делать?

— Отпусти меня! Я никому ничего не расскажу!

— О,кей. Только давай мы сделаем так. Я сейчас запру тебя в мастерской. А сам съезжу в полицию.

— Зачем?

«Вопрос Дэна мне подсказал, что не все в полиции в курсе грехов отца Джозефа. И это хорошо…»

— Найду твоего друга Каллахана. И если он подтвердит твои слова, то…

Я задумался… А что ему пообещать? Ящик печенья и бочку варенья?

— Вот тогда все вместе и подумаем, как загладить вашу вину перед Марией и Хуанитой.

— Девушка умерла в больнице. Два часа назад…

* * *

В глазах у меня помутилось. В висках запульсировал колокол… Я молча встал, и зайдя со спины к Фицпатрику быстрым отработанным движением свернул ему шею…

Перед глазами стояло красное марево… Я тупо смотрел куда-то вдаль, не думая ни о чём. В голове было пусто-пусто. И лишь только колокол всё громче звенел там… «По ком звонит колокол?» Глупый вопрос… Это набат… В этом городе слишком много греха. Этот колокол будет звонить по ним…


20 августа. 1974 год

США. Штат Миссури. Колумбия.


В этом времени ещё не появились мобильные телефоны. Это печально. Мне пришлось долго искать телефонную будку.

Но и это я сделал не сразу… Теперь мне уже некуда спешить. Труп Фицпатрика я повесил на ближайшем дереве, сымитировав, что он сделал это сам, подставив вместо табуретки канистру из-под горючего. Старался, чтобы всё получилось натурально, хотя и не уверен, что в полиции не найдётся умника, который поймёт имитацию.

После этого я перекусил в городе, приобретя в ближайшем открытом магазине кусок колбасы, хлеб и лимонад. Хотелось нажраться каким-нибудь крепким алкоголем, отключиться и забыться, но у меня ещё были дела…

— Алло! Полиция? Соедините меня с офицером Каллаханом. Да, да… С Ленни. У меня для него важное сообщение. Да. Конечно, подожду…

Минуту-другую ожидания и молодой голос на том конце провода:

— Каллахан у телефона.

— Ленни! У Дэна проблема… Он хочет повесится…

— Что? Кто это?

— Это не важно. Он у сгоревшего дома. Приезжай скорей! Я не смогу его остановить…

Я бросил трубку. Ну, что же? Проверим что у них за любовь-морковь такая крепкая мужская…

Машиной я не пользовался. Она так и стояла возле кузни покойного Смита. Я решил прокатиться на велосипеде. Ведь именно на нём приехал Фицпатрик, чтобы забрать забытую канистру. Он и вчера на нём приезжал, чтобы поджечь дом, а после вернулся к себе на службу, и вовремя выехал на пожар с остальными пожарными…

* * *

Чёрт. Еле успел. Полицейская машина приехала буквально через полминуты после меня. Надеюсь, что Ленни прилетел один, без напарника. Судя по тому, что цветомузыка на крыше не была включена, так оно и есть. Я встал за кустами, недалеко от того места, где в петле болтался труп Фицпатрика.

Ленни Каллахан оказался довольно-таки тщедушным юношей. Наверняка он был у них в паре за девочку, хотя кто их знает этих извращенцев…

Увидев своего близкого друга, болтающегося в петле на дереве, Ленни застыл, взирая на эту картину, и лишь только через минуту потянулся за рацией.

А вот этого нам совсем не надо.

— Убери рацию обратно и подними руки! — скомандовал я, приставив пистолет к виску Каллахана.

— Я полицейский!

Хотел я ему в ответ сказать фразу из фильма «Брат-2», типа: «Да, ладно… Я тоже милиционер». Но боюсь, что этот юмор он не поймёт.

— Ты думаешь, что это не заметно по твоей форме и машине? Я знаю про тебя всё. И то, что ты сраный педик… И то, что там в петле твой любовник болтается. И то, что тут недалеко за сгоревшим домом закопаны мальчики, убитые тобой и гомосеком в рясе.

— Я не убивал. Это всё он.

— На колени!

— Что?

— Встань на колени! А руки держи так, чтобы я их видел!

— Хорошо!

— Кто ещё знает про закопанных детей?

— М-м… Отец…

— Твой отец?

— Нет. Отец Джозеф.

— Сколько там всего закопано трупов?

— Точно не знаю… Больше десяти, наверное…

— Не хочешь написать чистосердечное признание?

— Моя мама… Она не перенесёт такого позора.

— Она что, не знает, что у вас с Фицпатриком была любовь?

— Она догадывалась… Она ругала меня и заставляла молиться. Посылала на исповедь к…

— Ну, конечно же, к преподобному отцу Джозефу…

— Д-да… Он ей сказал, что я покаялся во всех своих грехах.

— А скажи мне, Ленни! Как я смогу найти этого вашего Джозефа одного и в тихом укромном месте?

— Только в его церкви…

— Это я и так знал. А где он живёт?

— Дом рядом с церковью…

— Ясно… Так я понял, что ты не хочешь, чтобы твоя мама узнала про все твои грехи?

— Н-нет… Не делай этого, пожалуйста!

— Тогда, ты должен поступить так же, как и твой друг Фицпатрик. Убей себя!

— Но это же грех…

— Всего лишь ещё один грех в твоей жизни… Грехом больше, грехом меньше. Дорога в рай для тебя уже давно была закрыта…

— Но отец Джозеф сказал…

— Этот прислужник Сатаны? Содомит совращающий маленьких мальчиков? И ты думаешь, что из его рта льётся истинное слово божье, а не гадкие помои?

Наоборот, убив себя, ты спасёшь свою маму. Она будет тебя жалеть, но никто ей не скажет, что её сын был гомосексуалистом и убийцей детей.

— Я же не убивал…

— Ты был пособником убийцы, а это одно и то же…

— Но я не хочу умирать…

— Тогда я сейчас тебя прострелю ногу, а потом вызову полицию и расскажу всё про вас. И про затраханных и убитых детей, и про то, как ты помогал закапывать трупы. И, кстати, Дэн, сказал, что это ты убил мистера Смита.

— Нет. Это они. Это всё они. Я не убивал.

— А хочешь, я помогу тебе?

— Как?

— Ты возьмёшь в руку свой револьвер, а на курок нажму я. Тогда ты не станешь самоубийцей, и у тебя останется последний шанс покаявшись перед богом, попасть не в ад, где тебя будут варить в смоле, а в райские кущи…

— Я не хочу умирать…

— Другого шанса я тебе не дам, Ленни. Считаю до трёх… Один…

— Я согласен… Только маме не говори, пожалуйста!

— Не скажу. — ответил я, нажимая на курок револьвера пальцем Каллахана.

* * *

Как романтично… Один повесился оттого, что из-за него погиб человек, а другой застрелился у его ног. Идиллия… Картина маслом… Пидарасы.


20 августа. 1974 год

США. Штат Миссури. Колумбия. Городская больница.


В больницу я поехал на машине. Там я нашёл в приёмном отделении Марию. Она сидела с заплаканными глазами и молчала… Я попытался с ней поговорить, но она смотрела на меня невидящим взглядом и молчала. И это было страшно…

— Не трогайте её! — посоветовала мне женщина в форме медсестры. — У неё нервный срыв. И возможно помутнение рассудка. Доктор Эпштейн уже вызвал психиатра, чтобы тот осмотрел её.

— А я могу увидеть девушку? Ту, что сгорела на пожаре…

— Она в морге… А вы ей кто?

— Друг. Просто друг…

— Вообще-то у нас… Только родственники… — медсестра посмотрела на обезумевшую Марию, и решительно сказала. — Пойдёмте! Я Вас провожу… Только, пожалуйста, не рассказывайте потом никому.

— Никому! — повторил я вслед за ней.

И мы пошли…

Коридоры, лестницы и снова коридоры… Железные двери, за которыми царил холод и мёртвое спокойствие.

По своей работе в прошлой жизни, мне частенько приходилось бывать в подобных заведениях. Видел я трупы людей в разном виде. И раздутые после долгого нахождения в воде, и высохшие, как мумия. А ещё по частям… Но это всё была работа, и никаких особых эмоций она не вызывала. Человек ко всему привыкает.

Эмоции возникают, когда приходишь в морг, чтобы увидеть может быть в последний раз близких и родных тебе людей. Я схоронил отца и мать… Старшая сестру, погибшую под колёсами машины… А ещё… Одну свою близкую подругу. Она умерла от рака не дожив и до сорока лет…

Ну, а теперь вот… Лолита. Колумбийская девчонка и боевая подруга. Она недавно спасла мне жизнь, и вот сама лежит на холодном металлическом столе… Ожоги на её теле уже выглядят бледными. А лицо всё такое же… Оно не пострадало от огня. Сильно обожжены руки, ладонями которых она закрыла лицо… Сами собой у меня по щекам потекли слёзы.

— Нам пора уходить! — сказала медсестра.

Я нагнулся и поцеловал мёртвую девушку в губы. Но, увы… Мы не в сказке о мёртвой принцессе, которую поцелуй может вернуть к жизни. Смерть — это билет в один конец…

Хотя… Судя по нам с Лёшкой — это совсем не так. Может и Лолите тоже повезёт, и она окажется в другом мире, в другом теле… Дай бог ей удачного перерождения.

— Прощай, Лолита!

— По документам она — Хуанита.

— Для меня она всегда была — Лолита… Спасибо Вам, что позволили проститься с ней.

— А ты разве не придёшь на похороны?

— Я должен уехать…

— Куда?

— В Нью-Йорк. Я должен быть там через два дня…

Ни в какой Нью-Йорк я конечно же не собирался, но зачем об этом знать кому-то постороннему…

Я покинул прохладу морга, и сев в машину отправился за оружием. Марии я сейчас помочь ничем не смогу. Пусть уж медики ей занимаются. А я заберу свои железки и свалю из этого города. Негостеприимный он какой-то, как оказалось.

Главное не забыть перед отъездом зайти в церковь. Поставить свечку за упокой невинно убиенной души Марии де лос Долорес Диаз.

Загрузка...