Не введи во искушение

Глава 13

Пауль фон Гинденбург любил повторять: падает только созревший плод. Он был убеждён, что совсем недалеко то время, когда германские вооружённые силы врежутся в Россию, как острый нож в масло. Нужно лишь немного выждать. Генерал-фельдмаршал знал о Пополнении русской армии, не исключал, что могут ещё последовать попытки наступательных действий, но всё это лишь агония и не представляет угрозы для Германии. Разложение России продолжается и последует с новой силой после прибытия в Петроград Ленина и его сторонников. Эти, как они себя именуют — социал-демократы, большевики отработают деньги, что получили от германского государства.

Ещё в начале войны Гинденбург обратил внимание на большевистскую фракцию как на сторонников развала России, когда их лидер Ленин высказывался за превращение империалистической войны в войну гражданскую и за поражение своего правительства.

У генерал-фельдмаршала Пауля фон Гинденбурга имелись неоспоримые факты: русская армия выходит из-под контроля своих офицеров, а её министры, эти говоруны Временного правительства Гучков и Керенский, не имеют никакого влияния в войсках.

Теперь уже ни Англия, ни Франция не уповали на новый государственный строй в России и, кажется, теряли надежду видеть в ней главного поставщика солдат на Восточный фронт. Россия спутала все карты Антанты.

Гинденбург усмехнулся: «Ещё и не так спутает, когда в историю России вмешаются большевики...»

Между тем вконец измученная и обнищавшая Россия вступила в полосу новых кризисов и потрясений. И тому первопричиной была усталость народа от войны. Понапрасну Временное правительство пыталось пробудить патриотизм: заявления о том, что Россия должна соблюдать договор со странами Антанты и довести войну с Германией до победного конца, лишь вызывали гнев простого люда. Уже в апреле рабочие фабрик и заводов Петрограда вместе с солдатами гарнизона вышли на демонстрацию, что привело к частичной смене Временного правительства. В состав правительства вошли представители ряда социал-демократических партий. А член партии эсеров Керенский был включён в него как министр военных и морских дел. Позже он был назначен председателем Временного правительства, а затем и главкомверхом.

Назначение Керенского военным и морским министром вызвало у Краснова тягостное недоумение. Он считал Александра Фёдоровича и его военных комиссаров пустословами и краснобаями, от которых армии один вред.

Настанет время, и жизнь подтвердит мнение Краснова о Керенском. И только необходимость заставит генерала оказывать Керенскому помощь и поддержку.

Это случится через несколько месяцев после приезда Ленина и его сторонников в Петроград. Знал Гинденбург, знало германское правительство кого пропускать из Швейцарии через свои границы, знало кого финансировать. В лице большевиков Гинденбург и его правительство нашли своих союзников. Помогая им деньгами, приводя их к победе, к власти, Германия бескровно получала земли Украины и контрибуцию. И кто знает, не случись германской революции, сколько бы ещё лет Украина была колонией Германии.

Замутило Россию. Царя скинули, появилось Временное правительство. Советы появились...

Эсер Керенский стал военным министром, а вскоре возглавил Временное правительство. С ним в правительстве появились социал-демократы...

Пошла чехарда и в армии. Главкомверхом стал генерал Алексеев. Ему в помощь — генерал Деникин. Как колоду карт тасовали генералов: вытащили Брусилова...

Генерал Деникин заявил о себе в Ставке, при Керенском произнеся прекрасную речь о чести армии. Он говорил, что Россию надо сохранить под знаменем свободы... «...Дайте и нам реальную возможность за эту свободу вести в бой войска под нашими старыми боевыми знамёнами... Есть Родина... Есть море пролитой крови. Есть слава былых побед... Вы втоптали наши знамёна в грязь... Пришло время — поднимите их и преклонитесь перед ними...»

Керенский долго жал руку Деникину, однако, сместив Брусилова с поста главкомверха, назначил на эту должность генерала Корнилова, сторонника укрепления дисциплины армии. Деникина послали командовать Западным фронтом.

Так судьба свела генералов Корнилова и Деникина...

На фронте в полках и дивизиях частенько появлялись комиссары Временного правительства. Они расхаживали в защитных френчах английского покроя, в зелёных шинелях английского сукна, произносили патриотические слова. Речи их сводились к призывам вести войну до победного конца. Немцев комиссары называли захватчиками, а Россию многострадальной и говорили, что только теперь война носит истинно справедливый характер, потому что власть перешла в руки Временного правительства.

Как правило, комиссаров не слушали, освистывали, оскорбляли. С одним из таких представителей Временного правительства Краснову довелось встретиться в корпусе. Комиссар приехал на автомобиле, важный: бородка клинышком, сам — как шар, не ходит — перекатывается.

Пообедав с Красновым, комиссар потребовал собрать стрелковый полк на митинг. Пётр Николаевич предложил для этого полк, находящийся во втором эшелоне.

Когда комкор с комиссаром подходили к расположению полка, издалека был слышен гул голосов. Краснов сказал невесело:

— Не хотел бы я оказаться на вашем месте, уважаемый Самсон Викторович. Сейчас солдаты вроде потревоженного осиного гнезда. Может, отменим митинг?

— Не извольте беспокоиться, Пётр Николаевич, я знаю, как говорить с солдатами.

— Прошу прощения, моё дело — предупредить.

Комиссар взобрался на помост, поднял руку, призывая к тишине. Когда толпа начала стихать, заговорил. Речь его была правильной, слова чеканные. Солдаты слушали до той поры, пока комиссар не сказал о войне до полной победы.

Толпа ожила, поднялся шум, свист.

— Воевать зовёшь, шкура?

Члены солдатского полкового комитета сгрудились вокруг комиссара, прикрывая его от солдат. Толпа подступила к помосту.

— Воевать? Отчего ты сам не на фронте? Ступай на наше место, вшей покорми!

Один проворный солдат ловким прыжком очутился на помосте, к комиссару подскочил. Винтовку в руки ткнул:

— Иди, боров кормленный, повоюй с наше...

И под общий хохот, нахлобучив на голову комиссара замусоленную папаху, столкнул его с помоста.

Краснов понял: пора вмешаться. Подозвал членов комитета, приказал отвлечь толпу, а сам тем временем увёл комиссара с митинга.

Что германская армия скоро начнёт боевые действия, генерал Краснов понимал и готовил корпус к обороне. Он велел собрать разведданные по всей линии, занимаемой корпусом. Сведения были неутешительны: германское командование подтягивало резервы.

Как-то Краснов, проходя по ходам сообщений, обратил внимание на то, что русские окопы порой подходят очень близко к австрийским, что помогает солдатам общаться между собой. О том генерал Краснов сказал командирам дивизий на совещании, потребовал всячески пресекать «братание».

А брожение в стрелковых полках усиливалось. Всё чаще звучали призывы расходиться по домам. Не помогали и заставы казаков. Солдаты покидали окопы обычно ночами, шли к железной дороге, собирались группами на вокзалах.

Попытался Краснов применить к беглецам дисциплинарные меры, но на их защиту встали солдатские комитеты.

Вскоре генерала Краснова ночью вызвали к телеграфу. Пришёл приказ отвести части в тыл. К утру подошли дивизии, занявшие место корпуса на линии фронта.

В апреле побежали весенние ручьи. Они подмывали ещё не растаявшие сугробы, подступали к лесу, что стеной высился неподалёку от фольварка[12], где разместился Краснов.

Редкие дни генерал проводил дома. Его не привлекал письменный стол: картины прошлого блекли в сравнении с нынешним днём. Пётр Николаевич задумывался: как могло случиться, что не стало той России, которую он знал, не стало государя?.. И что можно предпринять? Говорят о Временном правительстве. Разве он, Краснов, генерал русских войск, не хочет, чтобы это правительство обновило Россию? Но способно ли оно? Что делать? Извечный русский вопрос.

Иногда Краснов приказывал седлать коня и, сопровождаемый десятком казаков, выезжал в сёла, где стояли его пехотные дивизии. Он посещал солдатские митинги, но не выступал, знал: солдат не перекричать. У них одно желание: услышать об общей демобилизации и разъехаться по домам.

Бывало, генерал заворачивал к казакам, слушал, о чём говорят те, с кем он прошёл войну.

У казаков весь разговор сводился к земле, отберут ли её пришлые мужики. Краснов вступал с казаками в разговор, пытался объяснить, что это их земли и за них они в ответе. Если будут защищать свои наделы, то никакая сила не посмеет лишить казака его земельного пая.

Вторая тема казачьих разговоров совпадала с солдатской: они тоже не хотели больше воевать и ждали роспуска по домам.

Взвод Шандыбы дневалил по конюшне. Иван обходил денники, осматривался: чисто ли убрано, есть ли сено в кормушках-яслях.

Кони были не те, что до войны: плохо ухожены, разной масти. За лошадей у Шандыбы болела душа, для казака конь — главное богатство. А кони ныне не чищены, как прежде, и похудели: вон у Воронка кострец выпирает. И таких, как Воронок, немало. Иван не забыл наказы отца: коня корми и холи; сам не доешь, а Воронку сполна дай; за коня с тебя спрошу...

Тут Шандыбу позвали — письмо от отца пришло. Присел Иван, принялся разбирать каракули Захара Мироновича. На целой странице передавал отец поклоны от всей родни, по имени-отчеству каждого величал.

Писал Захар Миронович об отеле первогодки: бычка принесла, осенью мясо будет. Может, Иван поспеет к тому дню, если война закончится и домой отпустят? О корме беспокоился: что брат Мишка заготовил, к весне едва ли хватит. Шандыба вспомнил, как с Мишкой на покос ездили и как спали на молодой, духмяной траве...

Больше всего Ивана Шандыбу поразили сообщения о том, что сход хуторских избрал Стёпку Уса атаманом и что Стёпка женился на Варьке.

Шандыба не мог представить себе Стёпку атаманом, да ещё женатым на Варьке. Хотя что удивляться: три года уже как Иван на службе. За эти три года Варька давно в невесты выкохалась... Ничего. Придёт время, вернётся Шандыба, и для него невеста сыщется, не на хуторе, так в Вёшках...

И думы унесли Ивана в родной курень. С матерью поговорил, с отцом, с братом Мишкой. Вырос-то как, поди, и не узнает. Ванька домой воротится, а Мишке служить пора...

Ночью Шандыбе Степан Ус приснился, атаман хуторской: выходит важно из своего правления, ровно атаман станичный. И голос зычный, навроде у Гаражи. На груди, как у Ивана, три Георгия болтаются... Хотел бы Шандыба и Варьку повидать, да иное пошло...

Привиделось Ивану, как они с Мишкой, братом, траву косят на той стороне Дона, на лугу. Рослая трава налипает на лезвие, пахнет свежестью, вроде разрезанного огурца. Рубахи сняли, оголились до пояса.

Тут вечер настал, варят на костре кулеш, в Дону купаются. А девки хуторские, какие граблями траву скошенную подгребали, к костру подсели. И вроде с ними Варька, а на Ивана внимания не обращает. Шандыбе так обидно стало, что он проснулся...

На другой день сотник нарядил полувзвод Ивана на закупку фуража. Четырьмя бричками тронулись, Медленно потянулся обоз. Шандыба сидел с передним ездовым. Разговаривали, Дон вспоминали. Давно миновали сёла, где на постое распределились стрелки. Дымились походные кухни, щами тянуло. Повара в грязных халатах подкладывали в огонь поленья, на казачий обоз внимания не обращали...

Показались деревни, но везде, куда ни заезжали Иван с ездовым, ответ был один: нет ничего. И только в дальней глухой деревне, где, казалось, ничего не могло и быть, им вдруг продали зерна фуражного.

Загрузились ездовые, повернули в обратный путь. День уже заканчивался, когда обоз проезжал сёла со стрелками.

— Версты через две домой воротимся, — сказал Шандыбе передний ездовой. — В самый раз к ужину попадём.

Иван и ответить не успел, когда от леса внезапно хлопнул выстрел. Качнулся Шандыба, упал на мешки с зерном. Погнали казаки коней, скорей взводного до лазарета.