Не введи во искушение

Глава 27

Вооружённые отряды метались по всему Дону. Будто слоёный пирог, перемешались части 8-го и 9-го красноармейских полков с частями казаков. Бились, не жалея сил, каждый воевал за свою правду.

Станицы и хутора выставляли охрану. По железнодорожным веткам катились красные бронепоезда. Их подрывали, разбирая путь; высадившихся матросов и красноармейцев косили из пулемётов и винтовок.

Пошли упорные слухи, что красные бросили в бой личный состав Рязанских и Тамбовских курсов красных командиров, начали формировать новые добровольческие батальоны. Но что могли поделать сравнительно малочисленные отряды красноармейцев, когда против них поднялся весь Дон? Не было им покоя ни днём, ни ночью. Не щадили их казаки, люто бились за свою землю.

А в Новочеркасске в эти дни атаман Краснов говорил на Круге:

— Россию не спасут ни немцы, ни англичане, ни японцы, ни американцы — они только разорят её и зальют кровью. Спасёт Россию сама Россия. Спасут Россию казаки! Добровольческая армия и вольные отряды донских, кубанских, терских, оренбургских, сибирских, уральских, астраханских казаков спасут Россию... И тогда, как встарь, широко разовьётся над нашим Доном бело-сине-красный русский флаг единой и неделимой России...

Краснов с трибуны Круга подтвердил, что и у добровольцев и донцов цель одна — единая и неделимая Россия. Разве только пути к этой цели у атамана Войска Донского и у Деникина разные.

Пётр Николаевич считал свой путь более гибким, а Деникина слишком прямолинейным.

На заседании донского правительства Африкан Богаевский повторил вслед за Деникиным: если бы Москва пообещала Краснову Донскую республику, он бы пошёл на союз с красными. Однако Советское правительство не хотело объединения с Красновым. Такое заявление Деникина и Богаевского было очередным «компроматом» в адрес Краснова...

Старики сошлись с вечера. Сначала помолчали, повздыхали. Зажгли лампу, зачадили самокрутками. Покурили, вроде и на душе полегчало.

К полночи надымили так, что и дыхнуть было нечем.

— А что, Минаевич, как мыслишь, дойдут сюда красные? Звона как взялись!

— То как сказать. Помнишь, кум, как Фомин полк казачий к большевикам привёл?

— Это какой Фомин? Который перебегал то к красным, то к белым?

— Он самый...

— Да вроде бы не должны большевики заявиться. Наши стойко держатся.

— Слух был, вроде красные вциковских комиссаров на Дон послали.

— Стёпка хучь бы заехал, порассказал... Он ведь как-никак офицер, хорунжий.

— Сдаётся, кум, плохи наши дела...

— С одной стороны — плохи, а с другой — и не очень. Вона как атаман на Круге держится. Орел, истый орёл.

— Да и на Кубани генерал Деникин с добровольцами лихо двинули. Столицу кубанскую Екатеринодар в бою одолели.

— Говорят, он к англичанам и французам клонится, от них помощи ждёт. С ними на Совдепию наваливается. Может, и не дойдут сюда большевики... Сказывают, атаман на последнем Круге говорил: только казаки Россию поднимут...

— А вот скажи, кум, ежели возьмут Москву, кого в цари сажать?

— Бог его ведает. Одно думаю: Россеи без царя не жить. Ты вот ответь, может ли уважающий себя человек без царя в голове существовать?..

Замолчали, свернули по новой самокрутке.

— Хороший табачок у тебя, кум.

— Деручий. Эвон как начадили. Ты в Новочеркасск не собираешься поехать?

— Да надо бы. Говорят, германец уголёк донецкий грузит.

— Уголёк не знаю, а вот зерно наше в вагоны засыпают. Хлеб из него в Германии пекут. Хлебушек-то наш дюже пахучий, а они там ерзац едят...

Разошлись с первыми петухами, когда небо уже рассвет тронул...

Оказавшись за границей Хопёрского округа, Донская армия приостановила своё наступление. Стремительное преследование отступавшего противника казаки прекратили и на все приказы не реагировали. Ответ был один: на кой ляд чужая земля нужна.

Денисов не успевал пересаживаться с коня на автомобиль и снова с автомобиля на коня. По фронту метался, от совещаний устал. Командиры дивизий во всём с ним соглашались, спускали соответствующие приказы по полкам, но казаков в наступление силой нельзя было погнать. Казак — он человек, ему интерес надобен. Когда затронули большевики чувства собственников, стали отбирать зерно, пошли разговоры о переделе земли, казаки разом поднялись, весь Дон за оружие взялся, целые армии повстанческие собрались. А подошли к границам, и враз исчез у казаков интерес — стали за Хопром...

Из Вёшенской, из станичного правления на Хутор прискакал нарочный с известием членам Круга немедля прибыть в Новочеркасск...

Лето на осень перевалило, ночами стало холодать. Старики из сундуков кожушки достали.

— Духом нафталинным прёт, — поморщился Сергей Минаевич, застёгиваясь.

— За дорогу выветрится, — ответил Захар Миронович.

Намостили сена в телегу и отправились.

Днём солнце пригревало, кожушки снимали, к вечеру опять надевали. Кровь стариковская не дюже-то согревает.

Ехали Захар Миронович с Сергеем Минаевичем, переговаривались. Всё больше молодые годы на ум приходили.

К ужину коней выпрягут, на морды их торбы с зерном оденут. Сами бутылку первача из сумки извлекут, затычку кочерыжную вынут, по глотку сделают, и сразу жизнь повеселеет. Закусят салом с луком, яйцами вкрутую. А там, глядишь, на песню потянет, голоса, правда, не те, что в молодые годы, с хрипотцой.

Песни поют, какие ещё с давних лет знали:

— Конь боевой с походным вьюком... — начнёт один, второй подхватит...

И по донской степи далеко слышно, как старые казаки поют.

У Семикаракорской через Северный Донец переправились, в Кривенской умылись с дороги, в порядок себя привели, чтобы бравыми казаками в Новочеркасск заявиться.

— Ты, кум, — попросил Захар Миронович, — коней определи, а я тем часом к Ваньке наведаюсь, может, чего прознаю. Да и мать сала увязала, пирогов напекла...

Охрана Захара Мироновича признала:

— Не иначе к сыну. Нет его, урядник заутреню в соборе слушает.

Захар Миронович Ваньку в храме отыскал, обнял:

— Это хорошо, что от Бога не отворачиваешься. Мать вот узелок навязала, сказала, отыщи Ивана непременно... А мы с соседом снова заседать на Круге призваны. — Захар Миронович при этих словах даже крякнул с удовольствием. — Послушаем, что ещё атаман гутарить будет.

По брусчатке Новочеркасска бегали вездесущие мальчишки-газетчики, призывно орали:

— Газета «Донской край»! Газета «Донской край»! Хоть умирай, хоть оживай!

— Приказ генерала Краснова отслужить панихиду по убиенному императору!.. Казнь семьи Николая Второго! Глумление большевиков!

— Читайте «Донской край», восстановление монархии в России!

Либеральная оппозиция рвалась в драку.

— Убрать редактора «Донского края» Родионова! Прочь монархиста от редакторского кресла! Долой покрывающего его Краснова!

На Круг либералы завалились толпой, шумели, топали, кричали во всю глотку: «К прошлому нет возврата!», «Мы против монархии!», «Краснов, ваши помощники — ваши враги, уберите их!»

Круг заходился в восторге, аплодировал. Богаевский усмехался, говорил председателю Круга Харламову:

— Кажется, дни нашего атамана сочтены.

Краснов неподвижно сидел за столом президиума, сцепив пальцы рук. И только чуть заметно билась, пульсировала жилка на виске.

Сергей Минаевич склонился к Захару Мироновичу:

— Не пойму, кум, чем он им не угодил?

— А чёрт их знает. Богаевский вроде доволен. А сам правительство возглавляет. Уж об позиционерах этих и говорить не след. Им доверь власть, они её враз проговорят. Словоблуды и пакостники. Навроде тех котов, какие верхушки сметаны слизывают и не краснеют, когда их ругают, только уши прижимают.

— Неужто доведётся нового атамана Донского избирать?

— К тому дело клонится.

— Нонче бы главкомверха сюда, Денисова.

— На фронте он.

— Поглядим, что завтра атаман скажет.

— А энти мухоморы по комнатам общежитий шляться будут, за своих агитировать против Краснова.

— Послушаем, а выбирать станем своим умом. Чай, мы не бычки, чтоб нас на верёвке водили...

Утром Захар Миронович проснулся с тяжёлой головой, умывался долго. Вошедшему Сергею Минаевичу пожаловался:

— Вею ночь такое снилось! Вроде я на хуторе, а не узнать. Курень свой, а на базу поросята бегают, визжат, ажник навроде щенят, поскуливают. Бабка моя в корыто им корм засыпает, а поросята вдруг в позиционеров обратились и ко мне: «Выбирай, Захар Миронович, в атаманы Богаевского!»

— А я, кум, как возвернулись с Круга, полбутылки в себя и так спал — ничего не видал. Насилу утром пробудился.

— Я вчера Ваньку своего повидал, он говорил: «Вы там, батя, с Сергеем Минаевичем долго не размышляйте, Дону атаман Краснов нужон...»

Заседание Круга началось с гимна. Играл атаманский оркестр, и делегаты нестройно, но во весь голос подпевали: «Всколыхнулся, взволновался православный тихий Дон...»

Когда спели, уселись, Захар Миронович промолвил:

— Славно, аж слезу вышибает...

Затем принесли из Донского музея войсковой пернач, знак атаманской власти. Краснов взял его, приподнял и в тишине заговорил:

— Я принял пернач в годину трудную, когда не стало войскового атамана Алексея Максимовича Каледина, а Дон разрывала смута. Тогда многие не стали слушать атамана Каледина, его предупреждений, что придут Совдепы и коммунисты на хлеб ваш, на землю вашу позарятся... Изведали, взялись за оружие. Поднялся Дон... Меня в атаманы выбрали, хоть я и видел: нелёгкий хомут надеваю. Всем миром Дон восстанавливали. Жизнь получшела, сами видите. Но вам сегодня будто шоры на глаза надели: принялись расшатывать власть, подрывать веру людей в неё...

Краснов медленным взглядом окинул сидевших в зале. Кто-то из дальнего угла выкрикнул:

— Трудно — передай власть другому!

На него зашикали. Краснов продолжил:

— Вы, казаки, хозяева земли Донской. А я ваш управляющий. Но когда управляющий видит, что хозяин недоволен его работой, да мало того, что недоволен, а разрушает сделанное управляющим, он уходит... Это его долг! Ухожу и я, но считаю своим долгом предупредить вас, что атаманский пернач тяжёл. Не советую вам вручать его в слабые руки!

И, положив пернач на стол, при гробовом молчании Краснов покинул зал.

Слышно было, как под его грузными шагами поскрипывают половицы. Он уходил набычившись, увешанный множеством орденов, сияя золотом погон. И когда за ним закрылась тяжёлая двухстворчатая дверь, зал взорвался криками:

— Вернуть атамана! Вернуть!..

Была избрана особая делегация, которую обязали просить атамана остаться у власти до очередных выборов.

К обеду делегация вернулась с согласием Краснова и его просьбой ускорить выборы. Они были назначены на начало сентября, но дату выборов вскоре перенесли под давлением сторонников Деникина, желавших видеть атаманом Войска Донского Африкана Петровича Богаевского...

В это время о себе дали знать немцы. Круг получил решительный протест рейхстага: «Донские казаки деловым образом разрешили вопросы, поставленные нами; равно и мы деловым образом разрешили вопросы, поставленные ими...»

Перед выборами на закрытом заседании правительства Богаевский прочёл телеграмму майора Коненгаузена, который от имени германского командования требовал вновь избрать атаманом Петра Николаевича Краснова. В противном случае Германия отказывалась от доброжелательной позиции к Дону.

Ничего не понимая в закулисной борьбе Круга, Захар Миронович и Сергей Минаевич очень устали. Им хотелось домой на хутор. Тело чесалось и горело, просило бани. Да и харчи на исходе: не стоять же на паперти собора...

А накануне вечером в Новочеркасском ресторане в отдельном кабинете сидели генералы Лукомский и Богаевский.

На Круге Лукомский представлял Добровольческую армию. Посылая его, Деникин сказал:

— Для нас приемлемым атаманом Войска Донского был бы не Краснов, а наш сторонник Богаевский.

Сейчас Лукомский не без сожаления говорил:

— Я вижу, Африкан Петрович, Круг озабочен давлением. Сомневаюсь, чтобы у него хватило смелости противостоять Германии.

— Вполне с вами согласен, Александр Сергеевич. Как бы ни хотела Добровольческая армия видеть в донском атамане своего сторонника и союзника, но Круг опять изберёт Краснова.

Генералы выпили по стопке анисовой водки, закусили осетровой икрой.

Богаевский вытер салфеткой губы:

— Александр Сергеевич, тем не менее хочу сказать вам, что у генерала Краснова сегодня нет выбора. Один путь, как и у генерала Деникина — на Москву. И Краснов от этого пути не отказывается. Различие в том, что генералы доят разных коров: Краснов — германских, Деникин — англо-французских. — Богаевский рассмеялся.

— Разница — в жирности молока.

— Думаю, что нынче англо-французские коровы дают молоко меньшей жирности.

— Но германские коровы требуют лучших кормов.

Лукомский побарабанил пальцами по столу.

— Да, придётся мне огорчить Антона Ивановича.

Богаевский развёл руками:

— То, чего хочет человек, не всегда совпадает с желаниями Господа...

Той же ночью Лукомский телеграфировал Деникину:

« Я глубоко убеждён, что донской атаман генерал Краснов, входя в соглашение с немцами, вёл двойную игру и, страхуя Дон от всяких случайностей, лишь временно «по стратегическим (как он выразился) соображениям» хотел присоединить к Дону части соседних губерний... Но всё же чувствовалось, что он в конце концов не отделяет Дон от России и на борьбу с советским правительством пойдёт до конца и поведёт за собой Дон».

Эта телефонограмма не успокоила Деникина, однако он понял: сменить Краснова не удастся. Теперь оставалось одно: сохранить войскового атамана своим союзником, чтобы он хоть как-то поддерживал Добровольческую армию в походе на Москву...

Утром выборы состоялись. За Краснова подали 234 голоса, за Богаевского — 70, пустыми были 33 бюллетеня.