Не введи во искушение

Глава 17

Этими и другими не менее печальными известиями встретил Краснова Псков, куда генерал приехал в полночь 30 августа.

Было объявлено, что путь разобран и поезд дальше не пойдёт.

Краснов отправился в станционный буфет, но там, как и на станции Дно, всё было занято солдатами, в основном Псковского гарнизона.

Едва Пётр Николаевич прошёл к стойке через спящих солдат, как навстречу ему из-за крайнего столика поднялся полковник Вяземский, которого Краснов знал ещё по службе в атаманском полку.

— Пётр Николаевич, голубчик, какими судьбами?

Краснов подсел к столику, рассказал Вяземскому свою одиссею, спросил о генерале Крымове.

— Утром прошлого дня Крымов уехал в Лугу, а где сейчас, Бог его знает. Может, в Петроград подался.

Выпив с Вяземским стопку водки, Краснов не стал больше задерживаться и отправился на розыски коменданта станции. Измученный и усталый, тот всё выслушал, но на продолжение движения ответил категоричным отказом, сославшись при этом на указание штаба фронта. Краснов потребовал телефон генерала Клембовского. Комендант покачал головой:

— Генерал Клембовский уехал в Петроград. Вероятнее, он будет назначен Верховным главнокомандующим.

Ответ озадачил Краснова.

— А Корнилов?

— Не знаю. Ходят слухи, что он арестован. Вы читали приказ Керенского, объявляющий его изменником?

— Читал.

Краснов потребовал соединить его со штабом фронта.

Когда Петра Николаевича соединили, он услышал:

— С вами говорит временный командующий Северным фронтом генерал Бонч-Бруевич.

Краснов представился, извинившись за беспокойство в столь поздний час.

Бонч-Бруевич сказал:

— Я прошу вас сейчас приехать ко мне. Мне нужно с вами переговорить. Посылаю автомобиль.

Часы показывали полтретьего ночи, когда Бонч-Бруевич принял Краснова. В комнате находился ещё один человек, который представился комиссаром Савицким. Едва Краснов сказал, что имеет приказание явиться к генералу Крымову, как Бонч-Бруевич загадочно улыбнулся:

— Генерал Крымов уже покинул Лугу и находится на пути в Петроград.

— Но я должен принять от него корпус, чтобы заняться его устройством. Я знаю, корпус находится в беспорядке. Солдаты голодают, а это грозит грабежами.

— Я с вами согласен, но об этом мы подробно поговорим утром. А сейчас не предпринимайте никаких действий, отдохните с дороги...

Утром следующего дня Бонч-Бруевич снова принял Краснова.

— Пётр Николаевич, продолжать поиски генерала Крымова вам не нужно. Он уже у Верховного главнокомандующего Керенского. Что касается вашего нового назначения, то о нём вы узнаете в самое ближайшее время. Оставайтесь в городе...

Поздно вечером Краснова поднял наряд из юнкеров школы прапорщиков, который объяснил, что генерала вызывают на допрос к комиссару Северного фронта.

В помещении комиссариата генерала встретил комиссар Северного фронта поручик Станкевич. На допросе присутствовало ещё несколько представителей Керенского, в том числе и комиссар Савицкий, которого Краснов видел при встрече с Бонч-Бруевичем.

Допрос вёл Станкевич. Он спросил, каким образом Краснов оказался в Пскове и не имел ли каких-либо поручений от Корнилова. Пётр Николаевич ответил, что ему было лишь поручено принять Третий конный корпус.

Ответ Краснова, казалось, удовлетворил Станкевича, он задал ещё несколько вопросов и наконец сказал, что Корнилов арестован, а Верховным главнокомандующим является Керенский. Начальником штаба утверждён генерал Алексеев.

После окончания допроса Краснова отпустили под подписку о невыезде из Пскова.

В тот же день Петра Николаевича вызвали к исполняющему обязанности командующего Северным фронтом Бонч-Бруевичу. Ему было сказано, что генерал Крымов покончил жизнь самоубийством, а он, генерал Краснов, по приказу Алексеева вступает в должность командира Третьим конным корпусом.

Перед Петром Николаевичем встала задача собрать разбросанный по железным дорогам корпус, разместить его по квартирам в районе Пскова и, обеспечив всем необходимым, снова сделать боевой единицей русской армии...

Хотя Краснов и узнал об аресте генерала Корнилова» но все подробности стали ему известны позже.

А события разворачивались следующим образом. Когда Керенский провозгласил себя Верховным главнокомандующим, генерал Алексеев был утверждён им Начальником штаба. Корнилов, несколько раз связавшись с Алексеевым по телефону, пригласил к себе генералов Лукомского и Романовского, переговорил с Ними, после чего отказался от поста главкомверха.

На следующий день приехавший в Могилёв Алексеев встретился с Корниловым «с глазу на глаз». Затем он арестовал генералов Корнилова, Лукомского и Романовского и отправил их в гостиницу «Метрополь» под охрану текинцев личного полка Корнилова.

В Бердичеве в Ставке Юго-Западного фронта были арестованы командующий этим фронтом генерал Деникин, а также генералы Марков, Вахновский и Эрдели...

Забегая несколько вперёд, следует сказать, что заключённых из «Метрополя» перевели для содержания в город Быхов в преобразованную под тюрьму женскую гимназию. Керенский намеревался устроить «суд» над изменниками-генералами, но не успел...

Минуло полтора месяца, жизнь арестованных генералов вошла в своё русло. По утрам они прогуливались, разбирали почту, принимали родственников.

За это время генерал Корнилов направил письмо на Дон к атаману Войска Донского генералу Каледину с просьбой оказать помощь верному ему Текинскому полку. С Дона пришли несколько вагонов с хлебом, а башкиры Москвы и Петрограда перевели большую Сумму денег на имя Лавра Георгиевича.

Неоднократно Корнилов запрашивал Каледина, как отнесутся казаки к его приезду на Дон. Каледин отвечал, что Дон ждёт и его, и остальных генералов...

Октябрьский переворот резко ускорил события. Генерал Духонин объявил себя главнокомандующим.

Каледин попросил выдать Корнилова на поруки, но ответа не было. Тогда «быховские» заключённые приняли решение уходить на Дон. Они ушли, ушёл за своим кумиром Корниловым и полк текинцев...

Но всё это будет позже. А сейчас генерал Краснов принял Третий конный корпус. Положение дел оказалось хуже, чем Пётр Николаевич мог себе представить. Многие офицеры были арестованы солдатами. После смерти Крымова его начальник штаба генерал Солнышкин запил. Командир Уссурийской конной дивизии генерал Губин впал в полную прострацию. Драгуны арестовали своего командира полка Шипунова. Всё руководство по дивизиям и полкам взяли на себя солдатские комитеты. Появились в корпусе комиссары Станкевич, Савицкий и другие.

Генерал Краснов обратился к комиссарам с просьбой в первую очередь освободить арестованных офицеров, чтобы наладить элементарную дисциплину.

С помощью комитетов комиссарам удалось эту задачу выполнить. В своей работе по руководству корпусом Краснов тоже опирался на комитеты. Ему удалось выгрузить из эшелонов Приморский драгунский и Уссурийский казачий полки и расселить их по деревням.

Но едва стала налаживаться обстановка в корпусе, как Петра Николаевича вызвали в штаб фронта и вручили предписание Керенского: 1-ю Донскую дивизию сосредоточить в районе Павловск — Царское, штаб — в Царском, Уссурийскую дивизию сосредоточить в районе Гатчина — Петергоф, штаб — в Петергофе.

Этот приказ объяснялся якобы предполагаемыми попытками финнов и немцев высадиться в данном районе. Однако и Краснову и его штабу было ясно: это не что иное, как боязнь Третьего конного корпуса. Было решено ослабить его боевые качества, дабы корпус не мог пойти на Петроград.

Получив приказ, Краснов с помощью комиссаров и комитетов выполнил его. Дивизии корпуса заняли предписанные им районы.

Затем Краснов выехал в Петроград к главнокомандующему Петроградским военным округом, находившемуся в Царском Селе.

В прежние годы в округе царила торжественная обстановка, стояли строгие часовые, важный швейцар сидел в гардеробе. Теперь же Краснов в который раз убедился: нет армии, нет дисциплины.

У подъезда вместо часовых топтались два юнкера, одетых в мешковатые шинели с погонами Павловского училища. Нестриженные, растрёпанные, они о чём-то разговаривали между собой.

Прежний швейцар встретил Краснова, однако теперь он был какой-то растерянный. Швейцар сидел у Вешалки рядом с грудой шинелей и пальто. Узнав Краснова, махнул безнадёжно. По грязным лестницам «ковали солдаты, группы гражданских, на дверях многих кабинетов виднелись надписи от руки «Политический комиссар».

На Краснова смотрели с удивлением. Генерал был одет строго по форме, подтянут, выбрит.

Петра Николаевича встретил генерал Теплов, старый знакомый по лейб-гвардии Измайловскому полку. Он сразу же оговорился:

— Какие указания я вам могу дать? Я калиф на час. Может быть, завтра меня здесь уже не будет. Скажу одно — идёт борьба за власть. С одной стороны — Керенский, который всё-таки хочет добра России и намерен с честью вывести её из тяжёлого положения, с другой — Совет солдатских и рабочих депутатов: большевики во главе с Лениным, который становится всё более популярным... Вы, Пётр Николаевич, вызваны для борьбы с Петроградским гарнизоном, распропагандированным большевиками. Что и как делать, не скажу. Сам не знаю...

Поездка в Петроград убедила Краснова в том, что большевики становятся всё сильнее. Пётр Николаевич направил на имя генерала Алексеева докладную записку, характеризующую обстановку в Третьем конном корпусе. Краснов предложил убрать как малонадёжную Уссурийскую дивизию подальше от Петрограда, влить в корпус гвардейскую и 2-ю Свободную казачью дивизии. Одновременно он предложил 1-й, 4-й и 14-й казачьи полки отправить на Дон, где они окажутся под влиянием казачьих традиций и быстро «перевоспитаются»...

От командующего Петроградским гарнизоном Краснов узнал, что Третий конный корпус планируется отправить в район города Острова, где корпус войдёт в состав 5-й армии и будет в резерве командующего.

И ещё Краснов узнал, что Совет солдатских и рабочих депутатов Петрограда выразил недовольство руководством Третьего конного корпуса и в этом получил поддержку командующего Северным фронтом Черемисова.

Корпус был переброшен в район города Острова и размещён по окрестным деревням. Вскоре поручик Матушевский прибыл к генералу Краснову от имени Совета солдатских и рабочих депутатов. Он заявил, что его задача — примирить офицеров штаба корпуса с солдатами. Для этого он должен побеседовать с личным составом. Однако беседы не получилось. Состоялся митинг, где выступавшие солдаты обвиняли офицеров в измене. Матушевский от имени Совета выступил в защиту офицеров. Конфликт с трудом удалось ликвидировать...

У Матушевского и Краснова за ужином состоялся разговор. Член Совета убеждал генерала в правоте взглядов Ленина и Троцкого...

— За ними не посмеют не пойти, — говорил Матушевский. — Когда будет нужно, Троцкий поставит гильотину на Александровской площади и будет рубить головы всем непокорным... Вы ведь помните уроки Французской революции? На эшафот поднимались представители всех классов. Гильотина рубила головы и контрреволюционерам, и ортодоксам.

Краснов усмехнулся:

— Но я помню и другое. История не прощает бессмысленного кровопролития. Спустя некоторое время палачи сами взошли на эшафот.

Матушевский внимательно посмотрел на Краснова:

— В вашем лице, генерал, большевики будут иметь Серьёзного противника...

Шандыба заканчивал последние процедуры. Голова заживала, рана постепенно затягивалась. Молодой организм побеждал болезнь. Но в последнее время Иван постоянно спрашивал себя — а не окажется ли он дома в тягость родителям?

Шандыба прогонял эту мучительную мысль. Нет, Когда он доберётся домой, то окончательно выздоровеет. Непременно станет пахать землю, убирать хлеб, косить траву...

Ночами Иван пробовал пальцами затянувшуюся рану и успокаивал себя словами матери, которая часто говорила: ничего, до свадьбы заживёт...

Шандыба понимал, что в семье Савостиных он лишний рот. Хотя ни Савелий Антипыч, ни Матвей ему о том ни разу и словом не обмолвились.

Доходили слухи, что на Питер движутся казачьи части, что вот-вот ворвутся «дикая» дивизия и дивизия генерала Крымова. Что между Керенским и Корниловым идёт борьба за власть. Потом пошли разговоры, что Керенский одолел Корнилова, что командующий Третьим конным корпусом генерал Крымов застрелился, а корпус принял генерал Краснов.

Для Шандыбы это известие было неожиданным. Неужели это тот самый Краснов, который командовал полком, где служил он, Шандыба? И, которого он, ещё мальцом вёз из Вёшек в Миллерово?

Иван рассказал о том Савелию Антипычу и Матвею. Помянул и то, что свой первый Георгиевский крест получил из рук полковника Краснова. В ответ Матвей ехидно заметил:

— Крестный твой себя ещё покажет...

Однажды Матвей воротился домой поздним вечером и, умываясь, сказал Ивану:

— Всё, Ванька, хватит тебе отлёживаться. Завтра идём, буду знакомить тебя с моими товарищами.

Что корпус растаскивают по частям, Краснову стало ясно давно. И от этого ему, человеку, много лет проведшему в армии, было страшно. Пособником же растаскивания являлся командующий Северным фронтом генерал Черемисов.

6 октября он потребовал от Краснова выделить две сотни казаков и два орудия в Старую Руссу, две сотни и два орудия в Торопец и две сотни и два орудия в Осташков.

Краснов попытался противостоять тому, но успеха не имел.

Расчленение корпуса продолжалось. 8 октября от Краснова потребовали отправить два полка в Ревель. Это делалось под предлогом опасности наступления немцев.

Не успел Краснов исполнить этот приказ, выделив 13-й и 15-й полки, как потребовалось послать ещё один полк при двух орудиях в Витебск. Туда выступили приморские драгуны. Накануне исполком их солдатского комитета заявил, что в роли жандарма полк выступать отказывается, но не будет пособничать германцам и не допустит ни братаний, ни дезертирства. Полк будет всячески охранять граждан города от грабежей и насилия.

21 октября шесть сотен и четыре орудия ушли в Боровичи, где солдаты убили начальника гарнизона и Командира полка и устроили настоящий мятеж. Краснов выделил на подавление этого мятежа Уссурийский дивизион и часть амурцев.

В результате в корпусе остались шесть сотен 9-го Донского полка, а от Уссурийской конной дивизии шесть сотен Нерчинского полка и две сотни 1-го Амурского полка.

Не лучше обстояло дело с артиллерией. Из двадцати четырёх орудий оставалось двенадцать, да ещё четыре орудия 1-й Амурской казачьей батареи.

Итак, грозная сила в пятьдесят казачьих сотен, угрожавшая Петрограду, сведена была к минимуму: восемнадцать сотен из разных полков.

Приказы же следовали один за другим и часто противоречили друг другу. 23 октября предписывалось передвигаться в район Старого Пебальга и Вендетты в распоряжение командующего армии. Не успел генерал Краснов начать передислокацию, как 24 октября за подписью Керенского была получена телеграмма срочно направить в Петроград Донскую дивизию на подавление готовящегося большевистского переворота.

Краснов отдал распоряжение вернуть в Лугу тех донцов, которые ранее были отправлены в Ревель и Новгород. Сосредоточив в Луге всю Донскую дивизию, он решил двинуться на Петроград походным порядком, не связывая себя железнодорожным путём.

Но не успела Донская дивизия приготовиться, как Краснову стало известно: Временное правительство низвергнуто, большевики Ленина и Троцкого взяли власть.

Тут перед Петром Николаевичем встал вопрос: как быть? Приказ принять Третий конный корпус у Крымова он получил ещё от Корнилова. Приказ он выполнил. Но главкомверхом стал Керенский. Краснов подчинился Керенскому: на него он возлагал надежды по восстановлению дисциплины в армии, наведению в ней порядка. В большевиков, в ленинскую демагогию Краснов никогда не верил. Пётр Николаевич убедился, что обещание мира, земли лишь разлагает солдат, делает их пацифистами, готовыми бросить оружие и разойтись по домам. Это в первую очередь и заставило генерала Краснова изначально сделаться ярым противником большевизма.

В глубине души Пётр Николаевич ещё продолжал верить обещаниям Керенского в созыв Учредительного собрания, в то, что этому органу предстоит решить дальнейшую судьбу России...