Не введи во искушение

Глава 29

Германия находилась в преддверии краха. Капитуляция её стала реальным фактом. Предчувствуя это событие, Ленин говорил на Совете народных комиссаров, что «мы признаем самостоятельность Украинского государства до той поры, пока там стоит германская армия. Как только в Германии поднимется рабочий класс, мы сейчас же поведём работу по освобождению Украины от всех этих самостийников, гетмана, национал-социалистов, петлюровцев...»

Краснов знал, что Германия проиграет войну на Западе. Но он надеялся, что на Востоке немцы удержатся. По его мнению, у Германии было достаточно солдат, чтобы поддерживать порядок на Украине.

В телефонном разговоре со Скоропадским войсковой атаман предупреждал гетмана, что видит со стороны петлюровцев и махновцев растущую опасность для Украины. Петлюра со своей национал-социалистической партией и анархисты Махно подрывают власть Рады и гетмана.

Известие о революции в Германии 9 ноября 1918 года потрясло Краснова. Но он не думал, что это событие отразится на армии, что немцы срочно станут выводить свои войска. Но немцы уходили. Уходили организованно: эшелонами, сохраняя себя как войсковые единицы, с оружием, знамёнами, кассой. Краснов говорил жене:

— Лидочка, обрати внимание. В дни таких потрясений немецкие солдаты не побежали, как наши русские, на поезда, повисая на подножках, усаживаясь на крыши товарняков. Как крысы с тонущего корабля...

Немцы ушли, и на Украине загуляли петлюровцы и махновцы.

Гетман Скоропадский, понимая свою слабость, обратился к атаману Краснову с просьбой о помощи. Была достигнута договорённость, что донские войска займут Луганск, Дебальцево, Юзовку, Мариуполь и Беловодск.

Казаки вступили в эти районы. В них назначались донские генерал-губернаторы, чтобы пресечь недовольство местного населения и возмущённые голоса на Украине, заявлялось, что мера эта временная, пока не появится прочная и всеми признанная народная власть.

В занятых районах казачьи войска начали вступать в конфликты с петлюровцами и махновцами...

Уход германских войск и начало боевых действий с украинскими националистами привели к резкому падению боевого духа красновцев. Появились признаки разложения: пьянки, драки, случаи дезертирства не только рядовых казаков, но и офицеров.

Донская армия разваливалась. Из её рядов с октября 1918 года выбыло сорок процентов рядовых и восемьдесят процентов офицеров. И на глазах Краснова гибла его гордость, его «молодая армия». Из трёх её дивизий одна сражалась под Царицыном, другая, после боев на севере области, была переброшена на Украину, последняя стояла в резерве в Новочеркасске, Таганроге и Ростове.

Уход немцев с Украины, потеря надежды на Германию, её армию и финансовую поддержку сделали Краснова беззащитным от нападок оппозиции.

В Новочеркасске подняли головы все враги войскового атамана. Собрались съезды кадетов и монархистов, которые в один голос критиковали Краснова за связь с немцами. Оппозиция искала себе новых хозяев. Она видит их в Англии и Франции. Поскольку Деникин опирался на страны Антанты, то на Кубань под защиту Добровольческой армии устремились все противники Краснова.

Одним из первых в административном аппарате Деникина оказался видный кадетский деятель Дона Парамонов. Перебежал туда же и министр донского правительства Лебедев.

Надо отдать должное Краснову: пытаясь спасти положение, он через барона Майделя начал переговоры с англо-французским командованием. Однако англо-французы на развитие переговоров не пошли. Союзники считали Войско Донское зависимым от немцев и в значительной мере пробольшевистским.

Краснов же самоуверенно считал, что поскольку он владеет угольным Донецким бассейном, то с ним должны считаться. Краснов наивно полагал, что если он, войсковой атаман, заявит о неприятии на донской земле иноземной силы, то англичане и французы будут вынуждены начать торговаться.

Краснов предложил всем государственным образованиям на территории бывшей Российской империи провести мирную конференцию из представителей Украины, Дона, Кубани, Польши, Добровольческой армии, Белоруссии и Сибири, чтобы решить, будет Россия монархией или республикой, из каких частей она будет состоять, каковы будут её границы.

Предложение по созыву конференции было послано Деникину. В ответ Деникин в письме к Краснову предложил провести конференцию в Яссах, а поскольку представителей от всех территорий собрать вряд ли удастся, то в первую очередь пригласить союзников и самых известных людей России.

Кроме того, Деникин писал, что первым шагом к «собиранию земли русской» будет решение вопроса об общем командовании.

К союзникам донская и добровольческая делегации поехали порознь. Помимо этого приехали ещё несколько делегаций, которые предлагали англо-французам в ответ на признание и военную помощь свою поддержку.

Любопытно, что Краснов, глава своей делегации, требовал: пока нет единой России, считать Войско Донское самостоятельной демократической республикой.

Донцы в Яссы опоздали. Признать их требования французский генерал Бертелло отказался — таких полномочий он не имел. Однако донцы получили пять с половиной тысяч винтовок, сорок семь пулемётов и два миллиона патронов.

Но в Яссах донская делегация убедилась, что Франция вопреки Англии не хочет дробления России. Французы заинтересованы в единой и неделимой России, способной противостоять будущей Германии и могущей оплачивать российские долги.

Именно такую Россию Франция видела в лице Деникина. Он выступал от имени всей России, а не от каких-то её отдельных территорий. Это стало решающим фактором. Глава англо-французской миссии генерал Пуль направился на встречу к Деникину, а Краснову пришлось довольствоваться встречами с офицерами с миноносцев, вошедших в Азовское море.

Холодный ветер с колючей порошей заставлял ёжиться, закрывать лица.

Ноябрьский ветер дул с Дона, гнал по брусчатке засохшую листву, тарахтел железом по крышам, рвал ставни с петель. Давно уже Новочеркасск не видел такой непогоды...

Ждали зимы. По булыжным мостовым ездили ломовые извозчики, зазывно выкрикивали:

— Угля! Кому угля! Антра-ацит!

В один из ноябрьских дней по Новочеркасску прошёл слух о прибытии в Азовское море эскадры англо-французских миноносцев и что вскоре надо ожидать в столице Войска Донского союзническую делегацию.

Краснов был огорчён. Он ожидал, что к нему приедет сам глава миссии генерал Пуль, но тот отправился к Деникину, тем самым подтвердив, что Добровольческой армии отдаётся приоритет.

Однако и тем представителям, которые должны были появиться в Новочеркасске, следовало уделить должное внимание...

А по городу загуляли новые слухи: в Новороссийске началась высадка союзнического десанта, который совместно с Добровольческой армией и Войском Донским вот-вот начнёт общее наступление на Москву.

Вскоре стало известно, что в Таганрог отправлен почётный караул из лейб-гвардии Атаманского полка. Все двести казаков были специально одеты в новенькую форму.

Хорунжий Любимов велел Шандыбе нацепить на гимнастёрку Георгиев.

— Тебе, Иван, предстоит иногда появляться перед послами, так пусть видят, какие наши донцы герои.

Шандыба спросил ненароком:

— А стариков из Круга вызывают?

Любимов расхохотался:

— Ну, Иван, придумал. Чтоб союзники увидели нашу донскую дремучесть? Как деды бородами трясут да от глухоты ладони к волосатым ушам подносят?..

Богаевский спросил Краснова:

— Если генерал Пуль поехал к Деникину, то чего ради эти сюда едут?

— Я думаю, их цель — политическая рекогносцировка. Воочию ознакомиться с положением дел на Дону...

Из Таганрога сообщили: в Новочеркасск прибудут англичане: капитан Бонд, лейтенанты Блумфельд и Монро и французы капитан Ошен и лейтенанты Дюпре и Фор.

Узнав состав миссии, Краснов расстроился: слишком уж непредставительная делегация. Богаевскому он сказал:

— Что поделаешь, Африкан Петрович, на безрыбье и рак за рыбу сойдёт...

Именитых гостей у атаманского особняка встречали сам Краснов с войсковым правительством и архиепископ собора Гермоген со священниками. Стоял почётный караул, было огромное стечение новочеркасского люда. Под донской гимн, сыгранный войсковым оркестром, гостей провели в дом.

Когда гости разделись, Шандыба с удивлением увидел множество наград на их мундирах.

«За какие же подвиги они награждены? Может, ходили в конные атаки или бились с противником в штыковой? А может, за долгое сидение и кормление вшей в окопах?» — думал Иван, и не мог не заметить простой казак из донского степного хутора, сколько спеси было у заграничных офицеров, как высокомерно они разговаривали с донскими генералами. В сопровождении именитых новочеркассцев союзники прошли в зал, где от обилия донских вин, рыбных и мясных блюд ломились столы. Пел хор певчих, играла музыка. В зале сразу забывалось, что где-то существует Советская Россия; казалось, есть только Войско Донское и ему процветать многие лета.

Во главе стола поднялся генерал Краснов:

— Господа союзники, вы находитесь в зале, со стен которого на вас смотрят герои той войны, когда жители Парижа приветствовали своих освободителей, донских казаков. Это герои войны 1812 года Платов, Иловайский, Денисов... Сегодня уже донскце казаки взирают на вас с великой надеждой. Мы вручаем вам судьбу Дона и нашу судьбу... В эти суровые дни, когда мы испытываем угрозу большевизма, мы все надеемся на английский и французский народы, на ваши армии. Мы молимся, чтобы Бог вразумил русский народ и он с вашей помощью восстановил единую и неделимую Россию...

Речь Краснова была длинной. Он с пристрастием описал ужасы большевизма, в конце выступления ещё раз подчеркнув, что сделала Россия и её император Александр Первый для Франции.

В ответном слове капитан Бонд от себя и от капитана Ошена заверил донское правительство, что они, Бонд и Ошен, являются официальными представителями держав Согласия и что им приятно видеть порядок на Дону, что Англия и Франция — союзники России в войне с Германией и Россию они видят только единой и неделимой...

В заключение капитан Бонд сказал, что он поднимает бокал за великую Россию и хотел бы услышать её старый прекрасный гимн.

Генерал Краснов, повернувшись к гостям, громко повторил:

— За великую, единую и неделимую Россию!

Зазвенел хрусталь. Оркестр заиграл «Боже, царя храни...»

После того как Добровольческая армия закрепилась на Кубани и отряды красногвардейцев были вытеснены к Каспийскому морю, Деникин провёл мобилизацию в армию крестьян и казаков. Армию добровольцев пополнили войска Покровского и Шкуро. Но в лагере Деникина наметился раскол.

Стремление Добровольческой армии очистить Кубань от большевизма вызвало одобрение у казачества. Но впоследствии, когда стало ясно, что Деникин старается о восстановлении старого режима, среди кубанского казачества пошли разговоры о самостийности, о сближении с Украиной. Подобные настроения были и у правительства Кубанской рады.

Именно в те дни генерал Краснов заявил, что он отказывается признавать Особое совещание при Деникине, поскольку Особое совещание властью не является. Тем паче что и на Дону и на Кубани существуют свои правительства.

Генерал Краснов высказал предложение, чтобы в будущем все переговоры велись «единым казачьим фронтом: все казаки — союзники друг другу».

Краснов определился и в отношении Украины: Дон не вмешивается в её дела, донские казаки лишь защищают свои западные границы.

Побывав на Дону, кубанская делегация осталась очень довольна порядками, наведёнными здешним правительством. Положением дел на Дону и в Донецком угольном бассейне остались довольны и Англия с Францией, отдав должное генералу Краснову. Но вместе с тем и генерал Пуль высказал пожелание, чтобы атаман Войска Донского всё-таки подчинялся генералу Деникину.

После посещения союзнической миссии авторитет Краснова несколько укрепился, хотя оппозиция по-прежнему отрицательно относилась к атаману Войска Донского за его бывшую лояльность к немцам.

Многие простые казаки наивно считали, что в скором времени союзники заставят казачество и большевиков пойти на мировую.

Краснов понимал несбыточность этих надежд и постоянно повторял, что главная задача донских и кубанских казаков — это совместный поход на Москву. Атаман Войска Донского при этом «нажимал» на союзников, утверждая, что Дон может пойти и на мировую с большевиками, дескать, казаки уже выполнили свою задачу, освободили Дон от коммунистов. В одном из посланий генералу Пулю Краснов писал, что «для дальнейшей борьбы с большевиками Дон не может нести тяготы в прежнем стопроцентном масштабе и может уделить на эту борьбу во всяком случае не больше двадцатипроцентной силы, а семьдесят пять процентов работоспособных казаков нужно обратить на восстановление разрушенного хозяйства. С этим должны считаться и союзники, и Добровольческая армия».

Из окна вагона Иван Шандыба видел станционные постройки Ростова, ещё не закованный льдом Дон, городские улицы. С правой стороны остался рабочий Темерник. Потом заросли камыша, водяные блюдца, батайские плавни.

Поезд шёл и шёл вначале по донской земле, миновал станцию Степную — кордон Дона и Кубани. Потянулось степное кубанское раздолье. Здесь стали чаще встречаться курганы, сторожевые и могильные.

Снег покрыл озимые поля. Сюда по весне придут хозяева, бросят в землю яровые, подсолнечник, бахчевые.

Шандыба увидел, как заяц, уже сменивший шубку, поднялся на задних лапах и скачками пошёл петлять, пока не скрылся в мелком терновнике. Заяц напомнил Ивану те времена, когда он на хуторе ставил силки...

Поезд миновал будку обходчика и, не останавливаясь, направился на станцию Кущевская.

В поезде было всего три вагона. В среднем ехал Краснов, атаман Войска Донского. Шандыба знал: генерал отправляется на встречу с главой союзнической миссии генералом Пулем.

«К чему атаману потребовалось встретиться с англичанином? Да ещё в такую пору?» — размышлял Шандыба...

Поезд остановился на втором пути. На первом, что рядом с Кущевским вокзалом, стоял поезд англичанина.

Из заднего вагона красновского поезда высыпали казаки лейб-гвардии Атаманского полка, построились в почётном карауле. Шандыба помог Краснову сойти на перрон. Атаман миновал караул, поднялся в вагон-салон генерала Пуля.

О чём говорили генералы, Шандыба, естественно, не знал, хотя их разговор для неискушённых людей показался бы обычным: виды на урожай, торговля на Дону, валюта. Пуль высоко оценил хозяйственные и военные способности генерала Краснова, отметил, что Дон не только освободился от большевиков, но и успешно отражает попытки реставрации совдепии.

Когда Пуль заговорил о боевых качествах донских и кубанских казаков, Краснов понял, о чём англичанин поведёт речь дальше: казакам совместно с добровольцами надо очистить всю Россию от Советов.

Выслушав англичанина, Краснов сказал:

— Я признаю необходимость совместных действий. Но надо учитывать, что казак ещё и хозяин: землепашец, земледелец. Ему кормить семью надо, и он этому должен время уделять, а не воевать круглый год.

Пуль понял, что двинуть казаков на Москву без реальной помощи союзников маловероятно...

Краснов поднялся. Пуль, прощаясь, заметил, что он хотел бы видеть генерала Деникина во главе всех тех сил, каким суждено будет спасти Россию...

Захар Миронович, укрывшись на базу, затачивал колья под виноградник. Прошлой осенью он привёз из Кривлянской несколько лоз, решил виноград развести.

Приспособившись на пеньке, Захар Миронович тесал колья, а сам о своём думал. Давно не было писем от Мишки с Украины. Иван всё также при атамане состоит. Недавно Стёпка Ус письмо с раненым казаком из Вёшек передал. Фронт вот-вот рухнет, и большевики на Дон ворвутся. Генерала Деникина офицеры по станицам и хуторам мотаются, добровольцев собирают. Стращают, что не простится казакам восстание, иных постреляют, а иных сошлют, куда Макар телят не гонял. А земли казачьи будут распахивать рязанские и тамбовские мужики.

Донское правительство по указке Краснова проводит новую мобилизацию.

«Позиционеры, — думал Захар Миронович, — критикуют войскового атамана. Особенно упорствует председатель Войскового Круга Харламов. Он носится с идеей создания единого командования донцов и кубанцев».

Захар Миронович взялся за очередной кол, когда на баз вошёл Сергей Минаевич.

— Зря стараешься, кум, аль не слыхал, чё Краснов удумал?

Захар Миронович вогнал топор в пенёк.

— Что удумал?

— А то, что мы скоро, кум, с тобой хозяевами не будем.

— Это как понять? — поднял седые брови Захар Миронович. — Аль большевики сюда идут?

— Большевики — иной сказ, они чужие. А вот когда свои такую же линию гнут, тут куда горше.

— Чё, кум, сказки сказываешь, вертишь, как твой Серко хвостом, — начал злиться Захар Миронович.

— Вот послушай: есть указ самого атамана Войска Донского. Указ ещё осенний, да его всё спускать не осмеливались. Весь хлеб продовольственный и кормовое зерно за прошлый год надлежит сдать по 10 рублей за пуд. А весь новый урожай под учёт в распоряжение Войска Донского...

— Вот те раз, аль я не хозяин своему зерну? — возмутился Захар Миронович.

— Да так оно получается. Говорят, что ежели поспешишь, премию дадут.

— Это, кум, навроде продразвёрстки большевистской...

— Выходит, что так. Я своего Степу увижу, скажу: ты что же, сукин сын, за такую власть воюешь...

— Да уж это точно, ещё Георгия заработает...

Достав кисет, Захар Миронович свернул самокрутку, протянул кисет Сергею Мироновичу:

— Закуривай, кум, время подходит, того и гляди нас и табаку лишат.

— Поживём — увидим...

Началось новое большое наступление красных. Ожесточённые бои развернулись на юго-востоке Дона. Красноармейские отряды просачивались вглубь степей, рыскали по станицам и хуторам. Казаки же самовольно покидали части, разбегались по домам. Сотня Степана Уса отбилась от полка. Однако Степан сказал:

— Ничего, пусть не думают большевики, что поставили нас на колени. Мы ещё повоюем.

Установили усовцы три «максима» на тачанки и пошли гулять, наводя страх на красные отряды. Никого не щадили. Там, где проходила Стёпкина сотня, кровь лилась щедро...

Генерал Денисов в последнее время сильно сдал. В свои тридцать четыре года выглядел на все пятьдесят. Невысокого роста, худой, он почти не покидал передовую. Днём объезжал части, выступал перед казаками, ночами с начальником штаба генералом Поляковым сидел над картами.

В последнее время Денисов редко наезжал в Новочеркасск, нечем было ему порадовать войскового атамана. Красные нажимали по всей границе, они бросали в бой всё новые силы, снимая их с других фронтов.

Как-то Денисов сказал Полякову:

— Предчувствую, что скоро фронт развалится совсем. Казачки так и норовят по станицам разбежаться, под женины юбки спрятаться.

— Святослав Варламович, не пора ли Краснову объединиться с Деникиным? У того есть силы, и их помощью мы устоим.

— Боюсь, Деникин выдвинет условия, на которые Краснов не пойдёт.

— А не получится ли, что красные будут бить нас поодиночке?

Денисов промолчал, принялся ходить между столами с картами. Наконец ответил:

— Я рассчитывал на патриотизм казаков, но оказалось зря. Большевистская агитация пересилила. Чувствую, со временем поплатятся наши казачки, да будет поздно. Продразвёрстка — это ещё цветочки, а вот когда ягодки созреют...

Денисов остановился у окна и, глядя в темень ночи, промолвил:

— Завтра с утра поеду в Новочеркасск. Буду говорить с атаманом.

Генерал Денисов легко взбежал по ступеням атаманского особняка. Подскочившему Шандыбе сбросил на руки шинель, приказал:

— Доложи!

Краснов встал из-за стола, двинулся навстречу Денисову:

— Вы, Святослав Варламович, очень кстати. Намечается созыв Круга. Мутит воду оппозиция. — Он указал на кресло, сам уселся напротив. — Как обстановка в армии?.. Если бы союзники прислали хотя бы два-три батальона своих солдат, казаки сразу почувствовали бы себя уверенней... Но у наших союзников куриные мозги. Они считают, раз Германия потерпела поражение, то можно почивать на лаврах. О, нет, они плохо знают немцев, их воинственный арийский дух...

Краснов, пригладив ладонью волосы, повторил вопрос:

— Так что делается на фронте?

Денисов встал, подошёл к висящей на стене карте Дона:

— Пётр Николаевич, нам нужна победа. Она должна вселить в казаков уверенность. И поскольку наши новые союзники, в отличие от немцев, дерьмо, то я предлагаю...

Поднявшись, Краснов подошёл к карте.

—...в течение десяти дней перебросить лучшие наши части от Царицына и Астрахани на Северный фронт и, сосредоточив их, начать здесь наступление. Чего мы этим добьёмся? Освободив северные станицы, побывавшие в ярме большевиков, мы поднимем там казаков на восстание. Одновременно мы внесём в наши части дух патриотизма, которого сегодня нет... И отсюда мы начнём наш путь на Москву...

Глядя на карту, Краснов долго молчал, потом спросил:

— Святослав Варламович, а не попытаются ли красные прорваться на нашем Восточном фронте, пользуясь его ослаблением?

— Это я учёл. Здесь мы подготовим глубоко эшелонированную линию обороны.

— До начала Круга подготовить такую операцию вы не сумеете. А вот по прошествии Круга подумаем. Надо хорошенько всё взвесить и обсудить с генералом Поляковым. И если судьба будет к нам благосклонна, то с Богом. Я поздравляю вас и вашу семью, Святослав Варламович, с наступающим Рождеством Христовым...

На станции Торговой, что ближе к царицынской ветке, на другой день после Рождества было суетно. Прибыли генерал Деникин, атаман Войска Донского Краснов, главнокомандующий Донской армией генерал Денисов, генерал Щербаков, отвечающий за связь - Деникина с союзниками, генерал Смагин и ещё ряд высокопоставленных лиц.

Заранее подогнали два комфортабельных вагона, один — для совещаний, другой — под ресторан.

Генерал Деникин вёл себя уверенно. Он был убеждён, что Донская армия на грани развала.

Краснов приехал, так и не дождавшись высадки союзного десанта в Новороссийске. Генерал Пуль продолжал настаивать: объединитесь, признайте Деникина главнокомандующим, и мы вам поможем.

Накануне генерал Денисов проинформировал Краснова об обстановке на Донском фронте, и войсковой атаман вынужден был пойти на «оперативное объединение».

Выступая на совещании, генерал Деникин предложил кроме единства военного ещё единство государственное на основе «полного признания автономии новых государственных образований». Причём предполагалось, что Донская армия в оперативном отношении подчинится Деникину, но ни одна её часть не будет уведена с Дона, если Дону будет угрожать опасность. За поставленное союзниками оружие Дон будет платить углем.

Краснов поднял обе руки в знак протеста.

— Нет и нет, — заявил он, — единое командование невозможно: это приведёт к тому, что казаки разойдутся по станицам.

Его поддержал генерал Денисов:

— Казаки не потерпят подчинения русским генералам...

Донцы предложили: чтобы успокоить союзников, надо объединиться чисто формально.

Деникин отверг это предложение и потребовал реального подчинения. В знак протеста он дважды пытался покинуть совещание.

На сторону Деникина встал и Щербаков. Он сказал:

— Единое командование невозможно, но его требуют союзники. Мы все должны понять главное: затягивая соглашение, мы не получаем помощи извне...

За обедом велись общие разговоры. Когда покидали вагон-ресторан, Краснов заметил:

— Лучше бы иметь командующим какое-то третье лицо, чтобы и Антон Иванович, и я, и командующий Донской армией ему подчинялись.

— Кого вы имеете в виду? — спросил генерал Щербаков.

— Я предложил бы адмирала Колчака.

— Но он далеко на востоке.

— К чему спорить, — вмешался генерал Самгин. — Соглашение есть. Нужно его оформить.

Едва сели за стол совещания, как Деникин вновь вознамерился уехать. Краснов остановил его:

— Антон Иванович, ввиду сложившейся обстановки я считаю необходимым признать над собой ваше верховное командование, но при сохранении автономии Донской армии и подчинении её вам через меня. Давайте писать приказ.

Деникину подали бумагу и чернила. Он собственноручно написал и подписал документ.

Краснов, прочитав, от себя добавил:

«Объявляя этот приказ Главнокомандующего Вооружёнными силами на Юге России Донскими армиями, подтверждаю, что по соглашению моему с генералом Деникиным Конституция Всевеликого Войска Донского, Большим Войсковым Кругом утверждённая, нарушена не будет. Достояние Дона, вопросы о земле и недрах, условия быта и службы Донской армии этим командованием затронуты не будут, но делается это с весьма разумною целью достижения единства действий против большевиков».

Генерал Денисов, прочитав дописанные Красновым строки, огорчился:

— Пётр Николаевич, вы подписываете себе и Донскому Войску смертный приговор.

Краснов вздохнул:

— Святослав Варламович, вы прекрасно понимаете: я подчинился воле союзников. Я выполнил их условие, чтобы они оказали Дону и добровольцам военную помощь.

Добровольцы тоже были недовольны результатом совещания и особенно припиской, сделанной Красновым. Генерал Драгомиров упрекнул Деникина:

— Эта приписка уничтожила весь смысл единого командования.

Деникин устало махнул рукой:

— Делайте что хотите...

Через два дня в Новочеркасск прибыл генерал Пуль. Он был доволен.

— Союзники, — улыбался Пуль, — несомненно окажут помощь донскому казачеству. Хотя целый ряд чисто технических трудностей не позволяет сделать это быстро.

На вопрос Краснова, какие конкретно трудности мешают союзникам, Пуль ушёл от ответа. За Пуля ответил генерал Свечин, посланец Дона в Париже. Он написал войсковому атаману: «Нет ни одного солдата и даже офицера, который не только желал бы продлить войну, но даже слышать об этом не может... Английский генерал Томсон (генерал-квартирмейстер при английском правительстве на мирной конференции) на завтраке сказал, что Англия не даст живой силы. Американский член конференции Сесиль (бывший член правительства) говорил при мне: снабжение дадим, живой силы — нет».

Развал фронта ещё можно было бы на некоторое время приостановить, окажи союзники реальную помощь.

Но слова, не подкреплённые делом, окончательно разложили войска. Казаки покидали фронт. Краснов писал Деникину: «Главное, на чём играют агитаторы, — это отсутствие союзников. Они говорят, что казаков обманывают, и это в связи с утомлением, большими морозами и тяжёлыми условиями борьбы на севере вне железных дорог разлагает северные станицы, и они очищают фронт».

В агитационных целях Краснов просил Деникина прислать хотя бы один батальон иностранцев, тогда, считал он, можно будет отстоять Дон.

«В противном случае, — писал Краснов, — пройдёт короткое время, несколько недель, и тогда Дон надо будет отвоёвывать, как придётся отвоёвывать Украину».

Впоследствии Краснов вспоминал: «Как только война перестала быть национальной, народной — она стала классовой и как классовая не могла иметь успеха в беднейшем классе. Казаки и крестьяне отошли от Добровольческой армии, и Добровольческая армия погибла».

Краснов попытался ещё раз обратиться к Деникину за помощью в лице союзников на царицынском фронте. Главнокомандующий согласился при условии передачи на этом участке командования генералу Врангелю, на что Краснов ответил категоричным отказом.

На этом все попытки генерала Краснова получить хотя бы малейшую поддержку от Добровольческой армии закончились. Теперь атаман Всевеликого Войска Донского судил, что скажет Войсковой Круг.

От Вёшенского округа на Круг поехали Захар Миронович с Сергеем Минаевичем.

По февральскому снегу добрались в кошёвке[15], поставленной на полозья, в тёплых кожухах, подшитых валенках. Так, в одежде, и на заседание Круга явились: в зале было холодно, печи грели слабо.

Вёл собрание председатель круга Харламов, один из главных противников Краснова.

Накануне оппозиция решила первый удар направить против Денисова, обвинив его во всех неудачах Донской армии.

От генерала потребовали отчёта. Но что мог сказать Денисов? Не мог же он ответить, что все последние дни они с начальником штаба генералом Поляковым разрабатывали наступательную операцию на Северном фронте. Сюда подтягивались лучшие дивизии Донской армии.

Оппозиция взваливала на генерала Денисова обвинение за обвинением.

Мало что смыслившие в боевых операциях Захар Миронович с Сергеем Минаевичем соглашались с выступавшими. Но вот слово взял войсковой атаман Краснов. Речь его была направлена в защиту Денисова.

— Не рушьте армию, господа делегаты Круга, одумайтесь, что вы делаете? Враг идёт, чтобы нас уничтожить. Ваше недоверие к командующему армией генералу Денисову и начальнику штаба Полякову я отношу всецело и к себе, потому что являюсь верховным вождём и руководителем Донской армии, а они только мои помощники... Устранить их от сотрудничества со мной — это значит отрубить у меня правую и левую руки.

Закончил свою речь Краснов решительно:

— В таком случае я отказываюсь от должности донского атамана и прошу избрать мне преемника.

Он покинул заседание под шум зала.

— Смотри, — говорил Захар Миронович, — я считаю, Круг неверно поступает, когда атаману недоверие выказывает.

— Может, оно и так, кум, но семь округов против атамана?

— А черкасня за него. А там три округа. Я за Краснова буду голос держать...

Председатель Круга Харламов предложил:

— Сделаем перерыв на обед, а потом проголосуем по округам. Как они решат, так и поступим.

Знал Харламов, знала и оппозиция: округа выскажутся против Краснова. Его обвинят и в том, что союзники не дали помощи, и что он не соглашался на объединение с Деникиным...

Когда все выкричались и поставили на согласование, то отставка Краснова была принята, только «черкасня» покинула Круг... Краснов лишь покачал головой:

— У зависти чёрные крылья...

16 февраля на Круге ждали генерала Деникина. Краснов выехал ему навстречу, чтобы лично доложить о положении на фронте и в Войске.

Под станицей Кущевской генералы встретились.

Узнав об отставке Краснова, Деникин нахмурился:

— Жаль, что меня не было на Круге, я бы не допустил этого.

Краснов ответил:

— Сейчас настроение Круга и Войска таково, что любое ваше желание будет исполнено. Казаки видят в вас спасителя и всё для вас сделают.

Краснов хотел остаться атаманом и ждал поддержки Деникина. Но командующий Добровольческой армии видел атаманом Всевеликого Войска Донского своего соратника Африкана Петровича Богаевского. Пообещав Краснову поддержку, Деникин не приложил к этому никакого усилия.

На Круге же Деникин обещал Дону полную поддержку, а затем, отобедав у Краснова, отправился на фронт в район Донецка...

Пётр Николаевич стал готовиться к отъезду. Сказал жене:

— Лида, мы поедем в Батуми к брату, отдохнём. Когда советская власть рухнет, возвратимся в Петербург и заживём прежней жизнью.

— Нет, — решительно возразила Лидия Фёдоровна, — в этой стране ты постоянно ходишь по лезвию ножа. Уедем в Германию; надеюсь, ты не забыл, что 8то моя родина. Ты снова вернёшься к литературной работе, обретёшь покой за письменным столом. Ведь ты не только генерал, но и писатель.

Сжав виски ладонями, Краснов долго сидел, глядя в одну точку. Наконец поднял на жену глаза:

— Хорошо, Лидочка, поедем. Но я обязательно вернусь, когда родина будет во мне нуждаться...

Накануне Краснов отпустил Любимова и Шандыбу попрощаться с родными. Иван робко спросил генеральшу о Варьке. Лидия Фёдоровна сказала:

— Если она такая же честная, как вы, я обещаю, что возьму её в горничные.

Февраль был снежный и непостоянный: мороз то ударит, то отпустит. Шофёр вёл машину осторожно, не торопясь. Любимов и Шандыба сидели молча. Да и о чём тут говорить?

Трудно, ох как трудно прощался Алексей с близкими. Чувствовал, что не на год и не на два покидает родные места. Доведётся ли ещё повидать стариков? Или хотя бы побывать на их могилах?

У Ивана расставание прошло легче. Не задумывался он особо: уезжает и уезжает. Ко всему, не один покидал хутор. Варька согласилась сразу, а дома сказала:

— В Вёшки поеду к доктору.

В машину села, кутаясь в полушалок. Всю дорогу жалась к Ивану. О Степане не думала: три года не жила с ним, а мучилась. Да и где он, Степан?

В Новочеркасске в особняке атамана суетились, паковали вещи. Лидия Фёдоровна сразу же забрала Варьку к себе, а Иван стал помогать Краснову разбирать книги и рукописи. Сгущались сумерки, когда в комнате хорунжего Любимова раздался выстрел. Иван вбежал первым и увидел: лежит на ковре Алёшка, а рядом наган...

Хорунжего Любимова похоронили в Новочеркасске на следующий день. Было зимнее хмурое утро. Провожали Алексея генерал да несколько старых товарищей. Когда Любимова опускали в могилу, Краснов сказал, смахивая то ли слезу, то ли растаявшую снежинку, ползущую по щеке:

— Многие годы ты верно служил мне, сколько войсковых частей поменяли... Но вот за рубеж со мной не поехал: видно, Дон родной удержал тебя. Не буду судить: права такого не имею. Пусть земля отцов примет твоё тело...

На станцию Новочеркасскую стекался народ. Создавалось такое впечатление, что ехали и шли со всего Дона проститься с бывшим атаманом. Даже из бывших противников нашлись такие, кто уже жалел об отъезде генерала Краснова.

Шандыба с Варькой ещё с вечера привезли на вокзал вещи, занесли в вагон. Сидя в первом купе, стали ждать приезда генерала с женой.

Ивану было невесело. Тяжело переживал он смерть Алексея, свой отъезд. Думал: когда война закончится да большевиков прогонят?

А вот Варька была спокойна. Она — не одна, и скоро начнётся новая жизнь. Скоро она окажется далеко, где нет войны и люди живут по мирным законам. И она, Варька, увидит эту жизнь...

Погода начала меняться, пошёл дождь, люди прятались под зонтиками, уходили в буфет на вокзале.

Уже начало темнеть, когда подъехали Краснов с женой, Богаевский и генерал Сидоркин, назначенный вместо Денисова командующим донскими войсками.

Краснову вручили цветы, заиграл оркестр. Пётр Николаевич поднялся с сопровождающими в вагон, прошёл в купе. Поезд медленно тронулся, оставив позади толпу провожавших...

Хотя Краснов был уже лицом частным, на перроне Ростовского вокзала выстроился караул от лейб-гвардии казачьего полка со штандартом[16] и трубачами.

Командир полка генерал Дьяков поднялся в вагон:

— Ваше превосходительство, полк, которым ещё ваш дед командовал, просит выйти к нему.

Надев шинель и папаху, Краснов последовал за Дьяковым. Едва взялся за поручни, как трубачи возвестили о его появлении. Замер почётный караул, а с привокзального двора донеслись повторы команд.

Поздоровавшись с караулом и услышав ответное «Урра!», Краснов направился на привокзальную площадь, где его ожидал полк. Спешившись, стояли неподвижно сотня за сотней, прощаясь с бывшим атаманом Всевеликого Войска Донского.

Чувствуя комок, подступивший к горлу, Краснов вышел на середину площади и заговорил:

— Дорогие лейб-гвардии казаки, я тронут вашим вниманием. Сегодня я уже не ваш атаман и нет у меня права на почётный караул. Вы пришли сюда со святым штандартом, чем оказали мне высокую честь и внимание. С вами, дорогие донцы, я связан кровными узами. В ваших рядах, служили мои предки, ваш полк водил когда-то мой дед... Когда я служил в лейб-гвардии Атаманском полку и был с вами в одной бригаде, я много раз стоял со своим Атаманским штандартом подле вашего штандарта. Служите же Всевеликому Войску Донскому и России, как служили ваши отцы и деды, как подобает служить первому полку донского войска, доблестным лейб-гвардии казакам. Благодарю вас за верную и доблестную службу в моё атаманство на Дону...

Генерал Краснов направился к почётному караулу, остановился перед штандартом и, преклонив колено, поцеловал полотнище. Многие казаки плакали...

У вагона, где стояли Богаевский и Сидоркин, Краснов попрощался с провожающими, и вскоре поезд с бывшим атаманом Всевеликого Войска Донского тронулся.