Не введи во искушение

Глава 18

Донская дивизия готовилась выступать на большевистский Петроград. 9-й полк уже погрузился в вагоны, ожидая отправки. Остальные полки ожидали приказа.

Генерал Краснов вместе с начальником штаба Поповым снова выехал в Псков. Здесь они должны были встретиться с командующим Северным фронтом генералом Черемисовым.

Но командующий пребывал в полной растерянности: фронт рухнул. Внятного разъяснения Краснову Черемисов не дал, и тогда Пётр Николаевич вместе с Поповым отправился к комиссару Войтинскому, который замещал комиссара Савицкого.

Приходу офицеров Войтинский не обрадовался:

— Керенский здесь. Ему удалось тайно выехать из Петрограда. Сейчас я вас проведу к нему. Он приехал на автомобиле с американским флажком, хочет собирать войска для подавления большевистского заговора...

Войтинский выглядел усталым. Бессонные ночи, частые заседания сделали его лицо бледным и измождённым. Он шёл впереди Краснова, говоря отрывисто:

— Главкомверх вызвал к себе командующего Северным фронтом, но Черемисов сказался больным. Хитрит, не знает, кому служить...

У одной из дверей Войтинский остановился:

— Пришли.

Краснов глянул на обшарпанную дверь.

— Здесь?

Войтинский кивнул, открыл дверь. Керенский стоял у затемнённого окна. Повернулся круто. Да, это был он.

Краснов впервые встречался с этим человеком, но Часто видел его портреты в газетах. Петру Николаевичу всегда претила самоуверенность Керенского, его игра в Наполеона. Человек сугубо гражданский брался управлять военным ведомством. Ничего не понимая в тошном искусстве, он решил, что может осуществлять верховное командование. Дилетант без знания стратегии и тактики, адвокат и краснобай, поставивший Россию перед катастрофой.

Керенский быстро шагнул навстречу.

— Где ваш корпус, генерал? Я надеялся встретить его в Луге.

Краснов смотрел в чуть заросшее щетиной лицо с опухшими, воспалёнными глазами. Одет во френч и галифе, с резкими манерами, с привычкой повелевать.

Генерал доложил: части разбросаны, и их надо собирать, а двигаться на Петроград малыми силами — это безумие.

Керенский прервал Краснова:

— Вы говорите непродуманно. Ваша армия пойдёт за мной. Я поведу её против этих негодяев, за мной пойдут все. В Петрограде никто большевикам не сочувствует. Здесь присутствует Барановский, — Керенский кивнул на сидевшего за столом генерала. — Скажите, что вам требуется, чтобы немедленно собрать корпус?

Краснов сказал, где какие части находятся, что необходимо сделать.

Барановский записал, отложил карандаш.

— Вы получите все ваши части, а также Уссурийскую дивизию. Кроме того, вам будут приданы 37-я пехотная дивизия, 1-я кавалерийская и весь 16-й армейский корпус...

Керенский перебил Барановского:

— Вы довольны, генерал?

Краснов, не веря в реальность того, что слышал, ответил:

— Да. Если все эти части соберутся вместе, Петроград будет освобождён от большевистской заразы.

— Не сомневайтесь. Считайте: все эти части уже под вашим командованием.

Это было сказано с такой уверенностью, что Краснов заколебался.

Но невольно напрашивалась простая мысль: если бы армия была за Керенского, разве бежал бы он из Петрограда, отсиживался бы в Пскове? Разве кто-то посмел бы задерживать войска в Острове?

Краснов высказал свои сомнения. Бывший главнокомандующий выразил удивление: он был уверен в обратном. Керенский считал, что названные генералом Барановским части по-прежнему верны Временному правительству.

Увидев, что Краснов собрался уходить, Керенский спросил:

— Вы куда, генерал?

Краснов удивился:

— В Остров, ваше превосходительство. Я обязан закрепить за собой Гатчину.

— Я еду с вами.

Керенский велел подать автомобиль.

— Скажите, когда мы прибудем в Остров?

— Думаю, через час с четвертью.

— В Острове соберите к одиннадцати часам дивизионные и другие комитеты, я хочу поговорить с ними.

Пётр Николаевич поморщился, однако не стал возражать. Ведь верила же Керенскому Россия, овациями принимала. А вдруг ему сейчас поверят солдаты?

Когда автомобили выехали из Пскова, город ещё спал.

До Острова Савостин с Шандыбой добрались засветило. Под сильными руками Матвея маленькая ручная дрезина бежала резво.

— Ты только, братишка, о знакомстве с матросами своим казачкам помалкивай. Но знай, им на Питер идти не резон. Всё одно — остановим. Весь флот двинем. И вообще казакам с Керенским не по дороге...

Дрезина миновала будку обходчика, проехала ещё версту и остановилась. Савостин закурил, попыхивая махоркой, сказал:

— Теперь ещё раз слушай. Ты, Иван, пойдёшь вдоль эшелона в одну сторону, я в другую. Но не сейчас, а как стемнеет.

Смеркалось быстро. Матвей отбросил очередную самокрутку и сплюнул.

— Ну, Иван, пора...

Ночь была глухая, морозная, над станцией нависли низкие тучи. Небо грозило первым снежком. Шандыба не спеша брёл вдоль эшелона. Двери вагонов были полураспахнуты, и в тусклом свете фонарей Иван видел дремлющих дневальных.

Кони фыркали, перебирали копытами. Шандыба вспомнил Воронка. Отвели ли его на Дон, к отцу?

В вагонах стоял густой запах мочевины, он перемешивался с запахом сена, седельной кожи и сбруи. Всё до боли знакомое.

У одного из вагонов Иван остановился, прислушался. Хотел понять, о чём казаки переговариваются. Однако ничего не разобрал.

Один из проходивших мимо казаков взглянул на Шандыбу.

— Ну-ка, посвети, браток, — раздался хриплый голос.

Ивана осветили фонарём. Рванулся Шандыба, но крепкие руки удержали.

— Да ты, кажется, ещё и сопротивляешься? Ну-ка, давай в вагон, там разберёмся.

Шандыбу втащили в вагон, усадили на тюк стена. Державший Ивана казак велел дневальному:

— Зови дежурного по эшелону.

Вскоре явился хорунжий. Иван узнал... Любимова. Тот от удивления открыл рот:

— Шандыба? Какими судьбами? Ты ведь был в госпитале? Казачки, да это же Шандыба, взводный. Земляк наш.

Окружившие Ивана казаки зашумели. Кто-то сунул ему самокрутку, хорунжий велел принести из походной кухни каши. Иван ел не торопясь, рассказывал. Начал с того дня, как очутился в госпитале. Про знакомство с Матвеем Савостиным Шандыба умолчал.

Разговор закончил Любимов:

— Ты, Шандыба, теперь среди своих. Спи, а утром порешим, как с тобой поступить. Думаю, тебе сподручней оставаться в 9-м полку. С ним и службу продолжишь, и на Дон, домой, возвернёшься.

Утром казаки сказали Шандыбе, что на станцию Остров приехал сам Керенский и будет выступать перед казачьими комитетами. Иван поначалу даже не поверил. Донцы позвали его с собой: как-никак бывший взводный, три Георгия имеет.

День выдался морозный, ветреный. Комитетчикам пришлось пробираться в здание через толпу казаков и солдат артиллерийского дивизиона.

Прошагал генерал Краснов в тёмно-синей бекеше и папахе, из-под которой виднелись седеющие виски.

Иван, увидев Краснова, сразу вспомнил, как мальцом вёз полковника из Вёшенской в Миллерово, как потом служил под его началом...

Зал заполнили в основном казаки-донцы, особняком держались уссурийцы во главе с урядником-амурцем. Все ждали Керенского, переговаривались:

— В кои лета сподобился повидать самого главкомверха.

— Аж не верится.

— А ты, Емеля, и верь всякой брехне.

— Брехал бы твой кобель и ты с ним.

— Но-но, погодь, я тебе язык укорочу.

— Да тише вы, вона Керенский появился.

Шандыба вытянул шею. Ну, каков он, Керенский? И был страшно удивлён. Этот лопоухий, неказистый мужичок и есть главкомверх? А тот, нервно потирая руки, начал говорить. Казаки-донцы притихли, слушали, опасаясь что-либо пропустить. Керенский говорил усталым голосом о том, что революционные завоевания в опасности: революция свершилась без крови, но вот безумцы-большевики хотят залить Россию кровью...

— Брешешь! — раздался выкрик из задних рядов.

Керенский поморщился, но продолжал:

— ...если мы откроем немцам фронт, это будет предательство наших союзников...

Среди уссурийцев послышались голоса:

— Станичники, не слушайте его, он опять нас в окопы гонит.

Донцы зашумели.

— Заткните глотку амурцу, — кричали одни.

— Нет, пусть он скажет, — требовали другие.

Неожиданно Керенский замолчал и как-то боком вышел из зала. На его месте — Шандыба даже ахнул — вдруг появился Матвей Савостин. Он взмахнул бескозыркой, будто саблей рубанул:

— Братья-казаки! Керенский зовёт вас воевать Питер, но вы не верьте ему. Мы, большевики, призываем: возвращайтесь в свои станицы, где вас давно ждут. Не верьте генералам, правда за сторонниками Ленина...

— Правильно говорит, — снова послышался голос амурца. — Вон у вас генерал Краснов! Хотите, чтобы он снова сел на казачью шею?

— Да вы, желтолампасники, большевикам продались, — кричали донцы.

Шандыба понял, что скоро пойдут разборки донцов с уссурийцами.

Он выбрался из помещения, поискал глазами Матвея и, не найдя, отправился к себе в вагон.

Керенский был недоволен своим выступлением. У него сильно болела голова: видно, сказались хроническое недосыпание и общая усталость. Он ожидал, что казаки встретят его восторженно и поддержат его призыв двинуться на большевистский Петроград. Но этого не произошло. Керенский сидел, опустив голову на руки.

Вошёл генерал Краснов, негромко кашлянул. Главкомверх поднял голову.

— Генерал, вы связались со станцией?

— Да. Вам подадут вагон. А для сопровождения вашего автомобиля выделен взвод 9-го Донского полка.

— Хорошо. Вам я поручаю начать поход на Петроград.

— Ваше превосходительство, — Краснов нахмурился, — я ожидаю прибытия обещанных генералом Барановским войск, но их пока нет.

— В этой ситуации, генерал, я надеюсь только на казаков.

— Но вы, ваше превосходительство, сами заметили: часть казаков распропагандирована большевиками.

— Зараза большевизма даёт свои ядовитые всходы. Генерал, надо с корнем их вырвать. Казаки — наша опора...

Автомобиль с Керенским и Красновым отъехал от штаба корпуса в сопровождении взвода конных казаков и вскоре остановился у станции, где уже выстроился почётный караул. Керенский прошёл вдоль строя. На приветствие сотня дружно рявкнула:

— Здра... жела... господин Верховный главнокомандующий!

Керенский полуобернулся к Краснову:

— И вы, генерал, ещё сомневались? Нет, там на собрании были не казаки. Там был сброд, паршивые овцы, которые портят всё стадо. Настоящие казаки — вот они.

Он поднялся в вагон. Следом вошёл и Пётр Николаевич. По путям сновал, посвистывая, маневровый паровоз, бродили солдаты.

Прибежал, запыхавшись, начальник станции, сказал испуганно:

— Машинисты не желают исполнять приказ. Опасаются расправы большевиков.

Краснов вызвал командира Енисейской сотни есаула Коршунова.

— Вы, есаул, кажется, служили когда-то машинистом?

— Помощником машиниста, ваше превосходительство.

— Настроение солдат вам известно, думаю, о том, Что в этом вагоне поедет Керенский, знают и псковичи. Приказываю вести поезд, нигде не останавливать» Псков-Пассажирский и Псков-Товарный проскочите полным ходом...

Наконец состав тронулся. Поезд набрал скорость, первую остановку сделал на станции Чарской. В вагон поднялся начальник военных сообщений генерал Кондратьев. Краснов стоял в проходе. Кондратьев сказал:

— Ваше превосходительство, я прошу пропустить меня к главкомверху.

— Он отдыхает.

В это время дверь в купе распахнулась, и Керенский, увидев Кондратьева, спросил резко, срываясь на крик:

— Почему медлят эшелоны с войсками?! Вы обязаны в первую очередь пропустить те части, какие противостоят большевикам!..

И снова поезд набрал ход, миновал Псков, где Керенского ожидали возмущённые солдаты. Толпа надвигалась на вагон, но состав пролетел без остановки. Крики возмущения, стрельба остались позади.

Краснов перекрестился:

— Слава Тебе, Господи.

Сгустились октябрьские сумерки. На каком-то полустанке поезд сделал короткую остановку, чтобы пропустить встречный. С ним прибыли офицеры из Петрограда. Они вскочили почти на ходу в вагоны, где разместились казаки-енисейцы, сотник Карташов подробно докладывал обстановку в столице.

— Ваше превосходительство, мы не знаем, чью сторону держать. Гарнизон колеблется...

В эту минуту в купе в Краснову вошёл Керенский. Сотник вскочил. Керенский протянул ему руку. Но Карташов не принял её.

— Виноват, господин Верховный главнокомандующий, я сторонник генерала Корнилова и вам руки не дам.

Лицо Керенского залилось краской. Он покинул купе, бросив на ходу:

— С этого офицера, генерал, взыщите...

За окном был мрак холодной ночи. Поезд прошёл Лугу не останавливаясь. Краснов задремал. Сон его нарушили вошедшие Керенский и политический комиссар капитан Кузьмин. Пётр Николаевич застегнул воротник кителя, поднялся. Керенский торжественно заговорил:

— Генерал, я назначаю вас командующим армией, идущей на Петроград. Поздравляю вас, генерал!..

И уже обычным голосом, без всякой торжественности, добавил:

— Дайте мне полевую сумку, я напишу приказ.

Он вышел из купе, усталый, осунувшийся. Ушёл и комиссар. Краснов пожал плечами, сказал сам себе:

— Командующий армией... Армия: шесть сотен 9-го полка да четыре сотни 10-го... Не густо.

В Гатчину пришёл серый осенний рассвет, пробирался через оконце вагона. Поезд миновал станционные постройки, лязгнули буфера и сцепления. Состав нехотя остановился. Начальник штаба доложил:

— Гатчина-Товарная...

Рано утром, когда всё ещё спали, казаки заняли станцию и узел связи. Гатчина оказалась в руках красновцев.

Уже в эмиграции Краснов вспоминал, как из Гатчины начался его поход на большевистский Петроград, проход командующего без армии. Разве можно было Считать серьёзной военной силой десять сотен? И тем не менее Гатчина явилась исходной точкой потому, что здесь произошло разоружение роты солдат лейб-гвардии Измайловского полка.

Едва рота прибыла из Петрограда и построилась на перроне, как её окружили енисейские казаки-пластуны. На роту навели снятую с платформы пушку. Сотник Коршунов велел солдатам сдать оружие, те не сопротивлялись.

Здесь Краснова ожидали прибывшие из Новгорода две сотни казаков при двух орудиях.

Не успел генерал принять рапорты от сотников, как его вызвал расположившийся в Гатчинском замке Керенский. Когда Краснов явился, тот сидел за столом с Двумя девицами и адъютантом. Пригласив Краснова в другую комнату, Керенский сказал:

— Генерал, вы должны немедленно начать наступление.

Краснов удивлённо поднял брови:

— Господин Верховный главнокомандующий, с какими силами? Я должен дождаться других частей.

Керенский заложил большой палец за борт френча, презрительно скривил губы.

— Вы боитесь? Но вам никто не окажет сопротивления. Исполняйте приказ!

Возвратившись, Краснов связался по телефону с женой, жившей у знакомых в Царском Селе. Лидия Фёдоровна сообщила: здесь всё спокойно, никаких большевиков нет.

Срочно были посланы в разведку две роты. Одна отправилась в Красное, другая в Царское Село.

Из Петрограда офицеры-перебежчики доносили, что там идёт борьба между большевиками и сторонниками Временного правительства. Большевиков поддерживают вооружённые рабочие и матросы. В Питере по сути правительства нет, а есть какой-то «Комитет спасения Родины и Революции*. Краснову удалось выяснить, что Комитет — активный противник большевиков, создал новое правительство без Керенского, которое ведёт агитацию в частях Петроградского гарнизона. Однако солдаты растеряны, держатся пассивно. Что касается Преображенского и Волынского полков, то были слухи: солдаты готовы поддержать красновцев. То же говорили о казаках 1-го, 4-го и 14-го Донских полков. Однако все эти сведения требовали проверки. В одном Краснов был убеждён — Петроградский гарнизон находится в нерешительности. Об этом можно было судить хотя бы по Гатчинской школе прапорщиков. Начальство этой школы самое большее, что сделало, — это выставило заставы на дорогах и наблюдало за порядком в городе.

Вскоре в Гатчину прибыли ещё две сотни 9-го Донского полка и пулемётная команда и полсотни Амурского полка, нерчинцы где-то задерживались.

На вопрос Краснова, что с нерчинцами, генерал Хрещатицкий ответил: главкомсев Черемисов оставил их в Пскове для охраны штаба фронта.

По сообщениям из Ревеля, 13-й и 15-й Донские полки погрузились в эшелоны, но их не выпустили до «выяснения обстоятельств». Стоявший в Витебске Приморский полк вообще отказался выполнять распоряжение Краснова. И только 1-й Осадный полк численностью в восемьсот солдат выехал из Луги в помощь Керенскому да броневой дивизион из Режицы был готов присоединиться.

Таким образом, «армия» Краснова к 27 октября насчитывала около шестнадцати тысяч человек, из них четыреста восемьдесят казаков. Тем не менее Краснов принял решение наступать на Петроград.

Наступление начали ночью. Объехав резервный казачий полк и растянувшиеся по улицам Гатчины батарея, Краснов дал команду трогаться. Зацокали копыта. Громыхая по булыжникам, поползли орудия. Отряд выбрался из Гатчины и двинулся по дороге на Царское Село. В восьми вёрстах колонна остановилась. Из авангарда доложили: путь преградила застава из роты стрелков. На переговоры с ними Краснов отправил дивизионный комитет. Вскоре застава сложила оружие и разошлась. Колонна снова продолжила движение...

Наступило раннее утро, рассеялся туман, и вдали показалось Царское Село. Отряд снова остановился. Послышались хлопки выстрелов. Краснов поднял к глазам бинокль, увидел поле, изрытое свежими окопами. Лидия обороны преградила дорогу. По выстрелам Пётр Николаевич определил: не менее батальона солдат. Если затеять бой, из Петрограда может явиться помощь. Краснов принял решение начать переговоры. Вместе с тем он выдвинул на позиции три батареи и две головные сотни. Казаки спешивались, остальная колонна их прикрывала.

Выстрелы участились, но вскоре стали реже. Краснов приказал открыть артиллерийский огонь. Орудия били прицельно, командиры батарей знали, что в доме недалеко от казарм живёт жена Краснова.

Хорошо было видно толпящихся у ворот Царскосельского парка митингующих стрелков.

Краснов с членами комитета направился к ним. Шум улёгся. Перед толпой Пётр Николаевич остановил коня, поднялся в стременах.

— Солдаты, мы идём на Петроград, чтобы восстановить законное правительство...

Толпа молчала.

— Солдаты, добром просим, — подали голоса комитетчики. — К чему кровь проливать...

Из толпы раздалось:

— Братцы, а и то, пусть идут!

— Нет, не пропустим!

Солдаты разделились: одни кричали: «Пусть идут!», другие: «Не пропустим!»

Подъехал адъютант:

— Ваше превосходительство, там Савинков, он направился к солдатам.

Краснов повернулся к адъютанту:

— Велите казакам приготовиться. Если не пропустят, начнём бой.

Из-за поворота показался автомобиль Керенского, остановился перед толпой. Опираясь на переднюю дверцу, Керенский вылез.

— Стрелки, солдаты, вы опора России, на вас надежда Временного правительства... Не служите контрреволюции. Сдайте оружие...

В это время казаки силой начали разоружать солдат, те направлялись в казармы.

Автомобиль с Керенским укатил, отряд Краснова вступил в Царское Село. Часть разоружённых солдат направилась к железной дороге.

Заняв Царское Село, красновцы установили посты на станции, радиоузле и телефоне.

В Царском к Краснову явился эсер Савинков с предложением арестовать Керенского и самому стать во главе правительства. Но Пётр Николаевич отклонил это предложение. Савинков, заручившись поддержкой офицеров-корниловцев, настаивал...

В это время приехали комиссары Станкевич и Войтинский. Они принялись совещаться с Савинковым, Краснов тем временем занялся переформированием войск.

Сложные отношения сложились у него с пулемётной командой 14-го Донского казачьего полка, заражённой идеями большевизма. Казаки говорили, что они заодно с Лениным, поскольку Ленин против войны и за мир.

Напрасно Краснов убеждал, что Дон — казачья родина и они призваны служить Дону. Переговоры оказались бесплодными, пришлось прибегнуть к силе. Конфликт на время удалось пригасить.

Оценив свои силы, генерал принял решение продолжать наступление. К этому его побуждало давление со стороны Керенского и комиссаров Станкевича и Войтинского. По их сведениям, в Петрограде вовсю шла борьба с большевиками. Они утверждали, что казаков ждут, хотя сам Краснов имел другую информацию.

Между тем многие казаки заявляли, что они отказываются идти на Петроград без пехоты. Раз стрелки не хотят выступать, значит, они за большевиков. Но если 1-й, 4-й и 14-й Донские полки выйдут из Петрограда и двинутся навстречу красновцам и за ними последуют преображенцы и волынцы, тогда иное дело.

Краснов убеждал казаков, что прежде чем наступать на город, он выяснит силы противника и настроение петроградцев. Если обстановка будет складываться в пользу наступавших — одно решение, если против — другое...

Утром 30 октября Краснов получил из Петрограда записку, в которой председатель совета Союза казачьих войск Михеев и секретарь Соколов сообщили, что положение в городе критическое. Юнкеров и офицеров убивают. Пехота колеблется, выжидает, когда Краснов начнёт наступление. Промедление грозит крахом всего.

Краснов прочитал записку казакам, и они дали согласие наступать...

Эшелон, в котором ехал Шандыба, дном прибыл в Царское Село. Иван лежал на тюках сена, укрывшись видавшей виды шинелью: сильно болела голова. Было зябко, хотелось чего-нибудь горячего. Дневальный принёс краюху хлеба и котелок с кипятком.

Шандыба, густо посолив горбушку, медленно жевал, запивая водой. Издалека слышалась стрельба.

— Кто одолевает?

Казак-дневальный пожал плечами:

— А кто ж его знает...

Так прошёл день. Ночью паровоз засвистал и медленно потащил состав из Царского в сторону Пулкова. Пройдёт эшелон метров триста, станет. Постоит, лязгнет сцеплениями, немного продвинется и снова станет.

Шандыба дремал, но стоило поезду дёрнуться, как Иван пробуждался от боли. Стонал, сцепив зубы.

— Терпи, казак, — приговаривал дневальный.

Он сбегал в прицепной пассажирский вагон, привёл фельдшера. Тот протёр рану, смазал, сделал перевязку:

— Живуч ты, казак. Другой бы уже Богу душу отдал, а ты тянешь. Да Господу-то видней кого прибирать. По хорошему, тебе бы опять в госпиталь, да вишь, не пускают нас питерцы...

Фельдшер ушёл в свой вагон. Боль в голове чуть унялась. Иван прикрыл глаза, стараясь уснуть. Задумался: с кем он — с казаками, или с Матвеем и его друзьями. Попробуй разберись...

Забылся Шандыба в дрёме, а перед глазами опять родная степь. Дон воды катит медленно, тихо. До сердечной боли потянуло Ивана домой, в свой курень...

Шёл дождь со снегом, когда Краснов, оставив пехоту в Царском, выступил на Пулково с 9-м и 13-м Донскими казачьими полками и частью енисейцев. Генерал чувствовал: под Пулковом быть бою. Подозвав сопровождавших его членов Временного правительства Савинкова, Гоца и Дана, сказал им:

— Господа, не лучше было бы вам остаться в Селе?

Те промолчали. Генерал понял: хочется вступить в Петроград под охраной казачьих сабель.

От влажных конских крупов поднимался лёгкий пар. Краснов приподнялся в седле, навёл бинокль. Стали видны линия обороны, окопы, брустверы.

Затем Краснов увидел густые цепи наступающего противника. Определил: в центре рабочие-красногвардейцы, а по флангам матросы. Матросов было много, больше, чем солдат. Из дальнобойной пушки со стороны Пулкова раздался выстрел. Снаряд разорвался где-то сзади.

— Орудия снять с передков, развернуть на прямую наводку!

Командиры батарей приказ генерала выполнили. От Пулкова выползли три броневика, но по ним ударили пушки. Снаряды взрыхлили землю вокруг бронемашин. Одна загорелась, две другие задом начали отползать.

Цепи противника приближались. Краснов подозвал ординарца:

— Командиров сотен ко мне.

Те явились незамедлительно.

— Второй сотне 13-го полка на Красное Село. Четвёртой сотне 9-го полка на деревню Сузи. Первый взвод 9-го полка на Большие Кузьмины, второму взводу на Славянку и Колпино в обход Пулково...

Командиры разбежались.

Краснов снова припал к окулярам бинокля, следя за происходящим. Вот опять ударили казачьи батареи. Шрапнель разорвалась среди красногвардейцев. Те дрогнули, после второго залпа побежали. Однако матросы короткими перебежками настойчиво шли вперёд. Спешились и казаки, рассыпались цепью.

Оглянувшись, Краснов не увидел ни Дана, ни Гоца. Когда и куда те исчезли, генерал не заметил. Савинков остался.

Ударили казачьи пулемёты, и матросы залегли. Краснов с горечью подумал, что прорваться к Петрограду через Пулково сил вряд ли хватит, одна надежда, что бой привлечёт внимание Петроградского гарнизона и казачьих частей, дислоцирующихся в городе. Может, поднимут восстание против большевиков?..

Внезапно прискакал связной с донесением, что большая колонна солдат численностью до нескольких тысяч движется от Московского шоссе к Варшавскому.

Отдав распоряжение бронепоезду выйти навстречу колонне, Краснов выжидал, как развернутся события. С бронепоезда ударили пушки, и этого оказалось достаточным, чтобы солдаты разбежались. Как позже выяснилось, это был лейб-гвардии Измайловский полк.

Такой поворот событий поднял Краснову настроение. Из Гатчины в помощь прибыло две сотни 9-го полка. Спешившись, они вступили в бой.

Тут из Царского Села с удручающим известием возвратились посланные за снарядами и патронами интенданты. На их пути встала вооружённая команда, которая категорически отказалась выдать боеприпасы, заявив, что соблюдает нейтралитет.

К исходу дня солдаты стихийно стали собираться на митинги. В криках и спорах родилось решение: от казаков потребовали прекратить бой, заявив, что ударят с тыла...

Угроза подействовала. Бой начал стихать, но тут оживились матросы. Они постепенно накапливались на обоих флангах, заняв Большое Кузьмино, вышли на Варшавскую железную дорогу и приблизились к Царскому Селу. Затем обстреляли деревню Редкое Кузьмино и оказались в тылу красновских войск.

Опустившаяся ночь прекратила боевые действия...