Не введи во искушение

Глава 7

Совещание у генерала Краснова подходило к концу, и командиры полков собирались разъезжаться. Речь шла о вопросе, всем известном, — о подготовке к новому рейду по тылам противника. Командир дивизии обратил особое внимание полковых начальников на молодых казаков третьего срока призыва, велел распределить их по сотням, какие уже не раз бывали в рейдах. Потом генерал приказал офицерам полков лично последить за конным составом: проверить амуницию, перековку лошадей, запасы продовольствия и зерна, которые приторочат на вьючных коней...

Прогрохотав мотором и стрельнув выхлопной трубой, остановилась мотоциклетка. Вошедший офицер связи вручил командиру дивизии пакет из штаба Юго-Западного фронта. Начштаба фронта полковника Денисова вызывал в штаб фронта.

Отпустив полковых командиров, Краснов с Денисовым высказали свои предположения о причине вызова. Краснов в заключение сказал:

— Святослав Варламович, поезжайте на автомобиле, быстрее возвратитесь. И помните: мне с вами было хорошо работать, и другого начштаба я бы не хотел...

Проводив Денисова, Краснов попросил хорунжего Любимова подать чаю. К нему он особенно пристрастился, когда служил на Востоке. Пил чай очень крепким и без сахара.

Алексей Любимов долго жил бок о бок с Красновым и хорошо изучил все его привычки: чай принёс с крутым кипятком. Генерал пил мелкими глотками из своей любимой чашки китайского фарфора, размышляя, по какому поводу вызван в штаб фронта Денисов. Неужели переведут из дивизии? А этого не хотелось бы. Денисов серьёзный и, главное, надёжный начальник штаба. Хотя, по убеждению Петра Николаевича, заслуживает и должности и звания повыше...

Перед отъездом Краснов попросил Денисова узнать, нет ли для него письма от Лидии Фёдоровны.

День перешёл на вторую половину. Пётр Николаевич допил чай, отставил чашку. Раньше, живя в Петербурге или на Востоке либо в царстве Польском, Краснов после обеденного чая обычно садился за письменный стол. Сегодня он знал, о чём хотел бы написать. Мысли, обгоняя друг друга, подсказывали ему сюжет романа, который он конечно же напишет, как Только закончится война...

Генерала и литератора в эту минуту охватила жажда творчества, потребность излить мысли на страницах бумаги. И кто знает, может, и поддался бы генерал литератору, не явись неожиданно адъютант Кубанского полка с тревожным известием: третья сотня взбунтовалась!

Краснов, садясь в седло, спросил у ротмистра Якушкина причину бунта, но тот толком не знал.

Пустив коня вскачь, генерал подумал, что он мог ожидать неповиновения среди стрелков в пехоте, где солдаты — вчерашние мужики, но чтобы у казаков «лучился бунт!..

Бунтарскую сотню было слышно издалека: у полковой кухни стоял гвалт. Краснов подъехал, осадил коня. Увидев генерала с конвоем, казаки поначалу притихли. Но потом толпой окружили Краснова и подъехавшего к нему полкового начальника. Краснов приподнялся в стременах:

— Казаки, кубанцы! Что случилось? Из-за чего возмущение?

В ответ гул голосов, крики.

Генерал поднял пуку.

— Я не понял, пусть выйдет один и всё объяснит.

Казаки подались, пропустив вперёд бородатого урядника.

— Ваше превосходительство, казаки харчем недовольны. Мы не свиньи, поглядите, ваше превосходительство, чем нас кормят.

Командир полка прикрикнул:

— Урядник Самойленко, ты присягу нарушаешь! Это бунт!

— Никак нет, ваше превосходительство, мы присяге верны, но посуди сам, можно ль с таким харчем мириться? В прошлом разе мясо тухлявое. Как-то раз кости навроде собачьих, а куда мясо подевалось, никто не знает. Сёдни вот какой случай. Петренко, волоки сюда мешок!

Маленький казачок в алом чекмене[9] мигом притащил холщовый мешок и высыпал под ноги генеральского коня кучу сухарей. Урядник взял один сухарь, подал Краснову. Генерал понюхал. Сухарь пахнул плесенью и мышами.

Краснов отдал сухарь полковнику, сказал резко:

— Найти виновных интендантов и наказать достойно. Немедленно привезите новую качественную партию сухарей. И следите лично, чтобы в котлы закладывалась здоровая пища. — Он повернулся к толпе: — Казаки, давайте расходитесь. Ваше питание я сам буду контролировать, а виновных мы найдём. Я верю, кубанцы, что вы честно исполните свой долг, этого требуют Государь и Отечество!

Отъехав в сторону, Краснов повернулся к полковнику:

— Установите подстрекателей. Не доведи Бог до бунта в полку. Если что, вас и интендантов отдам под суд трибунала!

— Ваше превосходительство, — возмутился полковник, — но где я возьму качественную провизию? Что привозят...

— Полковник, это ваша забота. Вы в ответе за дисциплину и боеспособность полка. Наконец, у вас есть полковая касса и вам дано право закупок.

Круто повернув коня, Краснов не прощаясь погнал его обратной дорогой. Следом поскакал охранный полувзвод.

Привязав к развесистому дереву коня, Шандыба чистил его гребёнкой. Воронок перебирал копытами, на месте не стоял.

Неожиданно со стороны передовой раздался гул самолёта. Аэроплан летел низко, чуть выше деревьев.

Задирая головы, казаки следили за невиданной птицей. Кони испуганно ржали, рвались с недоуздков.

Аэроплан, сделав круг, улетел. Казаки загомонили:

— Разведчик.

— Во германец, какую штуку придумал!

— А летун-то в шапке кожаной и в очках. На меня доглядел.

— Так-то уж на тебя!

— Ты чё, баба?

— Вот дурень!

— Братцы, в Святом Писании сказано: будут летать но небу железные птицы и люд клевать. И опутают землю и грады проволокой колючей...

Усмиряя Воронка, Шандыба думал: отчего неймётся германцу, всё бы ему воевать русскую землю. Пулемёт выдумал, именем российским назвал — «максим». И ероплан от него летает, бомбы в нашего брата кидает...

Рокот самолёта застал генерала Краснова во флигеле, где размещался штаб дивизии. Он выскочил во двор. Следом выбежали несколько офицеров.

Сделав круг, самолёт удалился. Краснов прошёл в штабную комнату, склонился над картой фронта, разложенной на столе, всмотрелся в линию расположения корпусов немецких и русских.

Генерал понимал, что этот самолёт — разведчик. Не иначе германцы готовят очередное наступление. Где оно начнётся — вот вопрос. Основательности германского штаба и его командования Краснов отдавал должное. И ещё ему как человеку военному импонировали дисциплина и порядок в немецкой армии. Там ^солдат не ропщет, не выступает против войны, и никому не дозволено выдвигать какие-то требования. Немец даже и не подумает выразить недовольство питанием. А казаки подняли бунт.

Краснов отмечал на карте места, где немцы могли бы начать наступательные операции. А самолёт противника в это время высматривал, где русское командование сосредотачивает резервы, пути переброски их к фронту.

Изучая линию обороны дивизии, Краснов выискивал места возможного прорыва немецких войск, учитывая их излюбленную тактику фланговых ударов. Однако явно угрожающих участков он не увидел.

Пришёл хорунжий Любимов. Генерал оторвался от карты:

— Ну-с, Алексей, принеси-ка мне ужин не из офицерского котла, а из казачьего. Хочу узнать, чем людей кормят.

Среди казаков дежурного взвода с утра пошли разговоры:

— Дезертира поймали.

— С фронта сбёг.

— Ничего, скоро все побежим...

Ус услышал, прикрикнул:

— Но-но, балаболки, присягу забыли?

Увидел Шандыба дезертира: маленький, щуплый, воротник на шее хомутом болтается. Озирается среди казаков затравленным зверьком.

— Куда же ты бег? — спрашивают казаки.

— Домой, на Рязанщину. Там, в селе, жена с детишками. Пухнут с голоду.

— Дак изловят же.

— Меня изловят — другие убегут. Ты вот в окопе посиди!

— Сидели.

— Гляди, братцы, он ишшо нас окопом стращает!

— А могет, он правду гутарит. У нас на Дону по базам ветры гуляют.

— Немец прёт.

— Да ты, я зрю, и трибунала не пужаешься?

— А чего его пужаться? И там смерть, и в окопах смерть. Кабы конец войны видеть, а то ведь нет...

Прибежал хорунжий Любимов:

— Ус, седлай коня, дезертира в штаб корпуса.

Разбрелись казаки, а у самих на душе муторно. Жаль солдатика, по всему видать, настрадался в окопах...

Возвратился полковник Денисов. Вызывали для перевода, однако Брусилов представление задержал.

Узнав о волнении в третьей сотне кубанцев и о поимке дезертира, начштаба нахмурился:

— Знаете, Пётр Николаевич, я слышал в штабе фронта, что в Петрограде нездоровая обстановка. В окружении царя на важные государственные дела влияет Григорий Распутин. И этот сибирский бродяга всецело овладел доверием государя. Да и о императрице всякие грязные слухи гуляют по столице.

— Я им не верю, Святослав Варламович.

— Рад бы с вами согласиться, да конкретные факты налицо. Ни одна смена государственных деятелей не проходит без Распутина. Эта чехарда вызывает возмущение в Петрограде. Ко всему, безграмотный, развратный мужик вхож в покои императрицы. Он якобы лечит наследника. В Петрограде, Пётр Николаевич, брожение умов. Как бы не воспользовались этим всякие социалисты.

— Господь не допустит. Триста лет сидят на троне Романовы и, даст Бог, просидят ещё больше.

— Хочется верить, Пётр Николаевич.

— Мы, Святослав Варламович, императору присягали и будем верны ему. Донское казачество — одна из главных опор трона.

— Это так. Но волнение в третьей сотне удивляет.

— Что интенданты — воры, давно известно. Но сухари, поточенные мышами, в еду давать? Да за это надо под трибунал отдавать!

— Да не осудят ведь. У интендантов везде связи, они любого купят.

— Но, Святослав Варламович, есть ещё Божий Суд.

— Пётр Николаевич, воры и казнокрады Божьего Суда не боятся.

— Это горько. В Европе-то по-другому.

— Азия доминирует над европейской Россией силой своих традиций и привычек.

— Жечь калёным железом.

— Боюсь, слишком глубоки корни. Вот вы, Пётр Николаевич, говорили: блюсти верность императору. Я с этим согласен. Но до меня доходили и другие разговоры: якобы наша государственная система устарела.

Краснов постучал костяшками пальцев по столу.

— Когда подобные речи произносят социал-демократы, это одно дело. Я расцениваю их как заразу, растлевающую общество. Но если это говорят всякие там думцы, которые спят и видят себя во главе страны, то они толкают Россию в пропасть. Нам не грех поучиться у немцев. Слово «орднунг», что значит «порядок», для них священно...

Краснов поднялся, прошёлся по комнате. У большой карты России на стене остановился, скользнул взглядом по Донщине.

— Я, Святослав Варламович, хотя и родился в Санкт-Петербурге, но очень люблю Донщину. В своих книгах я, возможно, несколько идеализировал казачью жизнь, но поверьте, Дон — моя сердечная привязанность. Она передана мне по наследству. За Дон я готов жизнь отдать. Не могу спокойно слушать, когда казаки поют: «Всколыхнулся, взволновался православный тихий Дон...», слёзы наворачиваются. Знаете, я не раз думал: если суждено мне будет выбирать место для жительства после армии, непременно остановлюсь на какой-нибудь станице, где растёт виноград, а летом подсолнухи и пчелы летают...

Краснов замолчал. Денисов встал:

— Пётр Николаевич, наши желания совпадают. Но это в далёком будущем... Позвольте откланяться.

Стрелкам пришла замена. Измотанные в боях, уставшие от окопного сидения полки уходили в тыл. На смену им шли части отдохнувшие, пополненные личным составом. Занимали окопы, размещались в блиндажах.

Гармонист, сидя на приступочке, задумчиво наигрывал: «Разлука, ты разлука, чужая сторона...» Кто-то из солдат прикрикнул:

— Не нагоняй тоску!

Гармонист сменил мотив, заиграл: «Соловей, соловей, пташечка, канареечка жалобно поёт...»

По траншее, пригнувшись, шёл ротный, приговаривая:

— Обживай окопчики, соколики, разлюбезные мои, засиделись в тылу, теперь ждите, скоро в наступление пойдём.

Поравнявшись с гармонистом, сказал:

— Селиванов, давай-ка нашу.

Селиванов, перебирая ряды гармоники, затянул:

«Солдатушки, бравы ребятушки...»

Гремя котелками, стрелки шли за едой. Походная кухня расположилась позади окопов в укрытии. Повар торопился раздать еду, покуда немцы не начали обстрел. Все знали: германцы — народ пунктуальный, обеденное время соблюдают. Да и жизнь в немецких окопах начиналась чётко: ели, пили эрзац-кофе и только после этого начинали воевать.

Солдаты ёрничали:

— Германец только на сытое брюхо воюет...

Через село, где расположился штаб дивизии, проводили полки, снятые с фронта. Задерживались у колодца, жадно пили воду, курили. Шандыба спросил у присевшего отдохнуть солдата:

— Вымотались?

— Третий месяц в окопах. Грязью обросли, живность всякая заела. Перво-наперво баню истопим.

— Сам откуда?

— Воронежский. Слыхал, деревня Аненская?

— Деревню не слыхал, однако воронежцы погранцы наши.

— Мы к донским землям примыкаем. По дому истосковались, война всю душу вымотала.

Солдат поднялся, поправил шинельную скатку и, закинув за плечо винтовку, пошёл вслед за изломанным строем. Прорысила группа офицеров; посигналив, проехал автомобиль командира пехотной дивизии. И снова прошла, поднимая пыль, колонна стрелков.

Проводив взглядом нестройные ряды пехоты воронежских и рязанских, ивановских и костромских, ярославских и орловских, пензенских и смоленских мужиков, одетых в солдатскую форму, так похожих общей усталостью и тоской по своей избе, Иван Шандыба почувствовал, как его самого потянуло на Дон, в родной курень.

Из села выехали брички с фуражирами, разъехались по дальним деревням. Застучали молотки в полковой кузнице. Казаки выводили коней на водопой: донцы жили своими заботами. Ждали приказа, готовились к наступлению.

В штабе фронта Краснов встретил генерала Каледина. Оба обрадовались: воевали почти рядом, а виделись редко. Каледин командовал 12-й Донской казачьей дивизией, и его соединение шло в авангарде армии Брусилова, а Сводная казачья дивизия шла в арьергарде, прикрывая отход армии.

Генералы оба были донцами и были оба — сторонниками рейдовой тактики. И того и другого вызвали к командующему Юго-Западным фронтом.

— Не известна ли вам, Пётр Николаевич, причина вызова?

— Пути Господни неисповедимы, Алексей Максимович. Однако смею предположить: если сразу двух кавалеристов позвали, речь пойдёт о какой-то нас двоих касающейся операции.

Краснов тронул Каледина за рукав мундира.

— Я слышал, Алексей Максимович, вас ожидает приятное событие — прочат на корпус.

Каледин пригладил усы:

— Так за корпус, Пётр Николаевич, и отвечать надо соответственно.

Генералы прошлись по дорожке у штаба; день был ясный, но не жаркий. Заканчивалось цветение сирени, но запах всё ещё чувствовался в воздухе. В стороне От штаба собралась группа офицеров, у дороги пофыркивали автомобили, у коновязи стояли осёдланные кони.

Краснов сорвал ветку сирени:

— В Петербурге сирень позже распускается.

— В Петрограде, дорогой Пётр Николаевич. Петербурга уже нет. — Каледин помолчал. — Плохо в столице сегодня, ох как плохо. Любителей поговорить слишком много развелось. Краснобаев полно, а твёрдой руки нет. На поверхность всплыли смутные личности. Казачьей нагайки на них нет. — Каледин говорил зло. — Дума — это скопище болтунов, мечтателей. Была бы моя воля, висеть бы им на фонарях на страх другим... Они не только армию, они своими разглагольствованиями Россию губят.

Из штаба выскочил дежурный офицер, позвал к командующему.

В кабинете Брусилов был один, и Краснову это показалось необычным. Он ожидал увидеть здесь начальника штаба фронта или хотя бы его заместителей. Предложив генералам сесть, Брусилов заговорил, речь его была приподнятой:

— Господа, наконец-то мы переходим от отступления и обороны к наступлению. Штаб Юго-Западного фронта разработал план операций, в которых вам уделяется одно из важнейших мест. Общий план одобрен Ставкой и главнокомандующим. — Брусилов пристукнул ребром ладони по столу. — Я понимаю, вам не терпится узнать свою роль. С ней вас познакомит начальник штаба. Исходя из общего плана вы должны разработать свои, поставить в известность штаб Юго-Западного фронта и по одобрении начать подготовку к наступлению: вы, генерал Краснов, — силами своей дивизии, вы, генерал Каледин, — силами своего корпуса. О часе наступления вас уведомит фельдъегерь штаба Юго-Западного фронта. А сейчас вас ожидает начальник штаба...

Штаб генералы покинули вместе. Уже усаживаясь в автомобили, обменялись мнениями.

— А ведь мы, Алексей Максимович, верно говорили.

— Да, не на пироги нас приглашали.

— Хорошо бы ещё одну пехотную дивизию. Немцы — серьёзный противник.

— Согласен: прорыв фронта должен лечь на стрелков. А кавалерия завершит дело.

С тем и разъехались...

Из-за леса, за которым прячется солнце, поднялся и завис над русскими траншеями серебристый аэростат. Задрали стрелки головы, дивуются.

— Колбаса, истинно колбаса!

— «Колбаса», — съёрничал рыжий солдат. — Вот как пальнёт, так узнаешь, почём лихо.

— Летун! Вишь, в корзине сидит!

Повисел аэростат над русскими позициями и улетел.

Поговорили солдаты о германской башковитости. Поспорили, кто хитрее: немец или русский мужик, да и смолкли.

Появление над позициями дивизии немецкого аэростата встревожило генерала Краснова. Зародилось сомнение: не прознало ли германское командование о намечающемся наступлении? Вызвал Краснов начальника дивизионной разведки полковника Харыбина, велел узнать, что делается на той стороне.

В австрийский тыл ушли разведгруппы. Краснов ждал их донесений. Вести оказались неутешительными. Германское командование 10-й армии усиливало оборону австрийцев за счёт 19-й и 20-й пехотных дивизий.

Краснов и Денисов понимали, что пробить такую «борону будет трудно. А ведь генерал Брусилов отводил Краснову с Калединым роль ударной силы, которой надлежало прорвать фронт и выйти в тылы противника с последующим развитием наступления на Владимир-Волынский—Ковель. Если подобное случится, в котле окажется крупное соединение австрийской армии. А Юго-Западный фронт начал бы наступление и других фронтов.

Полковник Денисов, маленький рыжеволосый донской казак с голубыми глазами и аккуратно стриженой головой, отличался аккуратностью и прилежностью в штабной работе.

Из своих тридцати с лишним лет он едва ли не десятилетие занимал штабные должности. Начинал в полку, последние два года был в дивизии.

Когда на должность командира дивизии прибыл генерал Краснов, Денисов остался доволен. Он считал Краснова человеком культурным, зная генерала как писателя, исследователя казачьего быта.

Приняв дивизию, Пётр Николаевич оправдал надежды начальника штаба. Генерал зря не распекал казаков, был тактичен с офицерами, в должной мере обладал храбростью и военными знаниями. С начальником штаба у генерала сложились товарищеские отношения, основанные на доверии и уважении.

Краснов ценил Денисова и полностью доверял его знаниям и опыту штабного работника. Когда генерал прибыл из штаба и поделился с полковником известием о предстоящем переходе фронта от позиционной войны к наступлению, Денисов сразу спросил:

— Позвольте, Пётр Николаевич, для наступления требуется подтянуть резервы. Видите вы их? Тем более если, как вам говорили, нашему участку отводится важная задача. Я не вижу тех сил, с которыми мы будем прорывать фронт.

Сомнения Денисова Краснов передал в штаб, попросив выделить ему дополнительно хотя бы один-два пехотных полка для первого удара по позициям противника. Просьба Краснова была доведена до командующего фронтом, на что Брусилов ответил:

— Генерал Краснов забывает, что у него малый участок, а у меня целый фронт...

Стало ясно: 2-я Сводная казачья дивизия должна рассчитывать только на свои силы. Все резервы Брусилов бережёт для развития дальнейшего наступления Юго-Западного фронта.