Неистовый Роланд. Песни I–XXV

1 Не скупись на услугу ближнему:

Доброе дело не без доброй мзды.

А хоть и не дастся мзда —

Все ж ни казни, ни сраму, ни урону.

Но кто губит ближнего, тому приспеет

Заплатить незабытый долг,

Ибо сказано: не сойтись горе с горой,

Но человеку человека не минуть.

2 Вот и видно,

Каково пришлось Пинабелю

Расплатиться за недоброе дело

Правой мздой за неправый ум.

Господь бог,

Не терпящий невинного страдания,

Оберег девицу, и всякого обережет,

Кто воздержан от низости и мерзости.

3 Понапрасну полагал Пинабель

Быть ей мертвой и быть ей погребенной

И вовек уже не предстать,

Взыскуя по Пинабелевой кривде.

Отчий замок —

Даже тот не стал ему в прок

Близ Понтьерских мест, в кручах гор,

Прозываемый Высоким Берегом.

4 А держал тот Высокий Берег

Старый граф Ансельм, отец злодушного,

Не сыскавшего ни друга, ни приспешника,

Чтоб уйти от Клермонтских рук.

Дочь Амона

У подножия той большой горы

Без труда исторгла жалкую жизнь,

Ни слезам не внимая, ни моленьям.

5 Уложивши красавица лжевитязя,

Ей самой искавшего смерть,

К милому поворотила Руджьеру, —

Но судьба становится поперек,

Подстелив такую ей тропу,

Что вела в лесную глубь и глушь,

Дикую, чужую, пустую,

А уж солнце садилось в серых сумерках.

6 Не имев, где промедлить ночь,

Здесь и возлегла Брадаманта

Под ветвями на мураве,

То в дремоте дожидая зари,

То следя, как плывут в небесном своде

Марс, Венера, Юпитер и Сатурн,

Но во сне и въяве

Видя в думах Руджьерово лицо.

7 Тяжким сердцем

Полные она испускала вздохи,

Мучась, что сильнее любви был гнев.

«Это гнев меня отхитил от возлюбленного:

Ах, зачем не стало мне глаз,

На лихое пустившись дело,

Оглянуться, чтобы после вернуться,

Чем лететь, не глядя и без памяти?» —

8 С таковыми словами на устах,

А еще того пущими — в сердце,

Источала она вздохи, как ветер,

Изливала слезы, как скорбный дождь.

А когда ей в очи

Долгожданный блеснул восток,

То взнуздала она пасшуюся свою лошадь

И пустилась навстречу дня.

9 По немногом выезжает она времени

На опушку, где лишь утро тому назад

Был чертог, в котором столь долго

Ее узил злоумный чародей.

И предстал ей на той поляне Астольф,

Под уздцы красуясь гиппогрифом,

Но недоумея, кому

Вверить верного своего Рабикана?

10 По нечаянности

Было так, что Астольф стоял без шлема,

И едва показавшись из дубравы,

Брадаманта увидела двоюродного

Издали приметила, проворно

Поспешила, горячо обняла,

Назвала по имени,

Подняла забрало и явила лицо.

11 Никого Астольфу не надобно,

Чтоб оставить своего Рабикана

На сохрану и потом на возврат,

Лучше дочери Дордонского герцога —

Словно сам

Бог ее послал ему в подарок.

Всегда он был весел ее видеть,

А нынче всего она нужней.

12 Дважды и трижды

Братскими объявшись объятиями,

Поспросив с пристрастием,

Как живется ему и ей,

Говорит Астольф:

«Тороплюсь я в птичьи уделы!» —

И показывает красавице

Своего летуна.

13 А красавице[455]

И не в диво видеть ширококрылого,

Ибо не на нем ли с небес

Налетал на нее Атлант,

Ибо не ему ли вослед

Устремлялась она до боли глаз,

В день, когда умкнул он ее Руджьера

По крутой и неслыханной стезе!

14 Говорит ей Астольф принять

Рабикана, который конь быстрей,

Чем стрела

С тугой тетивы,

А с конем — его крепкое оружие,

И свезти его в Монтальбан

И держать там, пока он не воротится,

Ибо нынче оно ему не в прок,

15 Потому что к воздушному полету

Ему надобна легкость, а не вес.

Он берет себе шлем да рог,

Рог, спаситель от всяческой беды,

А Брадаманте поверяет копье

Аргалия, сына Галафрона,

То, которым коего ни коснись,

Вмиг задетый валится из седла.

16 И вскочив Астольф на летуна,

Медленно, медленно

Правит ввысь, а потом рванул,

Миг, и деве его уже не видно.

Так вожатый с кормчим

Бережны меж ветра и скал,

Но оставивши берег позади —

Парус вширь, и вперед в большое море.

17 Как умчался британский князь,

Тяжело задумалась Брадаманта,

Как доправить ей в Монтальбан

Родичевы коня и оружие, —

Ибо жжет ее и гложет

Жадное желание, жаркая страсть

Соспешить с Руджьером

В Валломброзе, а то и раньше.

18 В таковом она раздумий глядь —

Видит, по дороге — мужик,

И велит ему увязать доспех

Вьюком на хребет Рабикану,

И дает ему в повод двух коней,

Одного налегке, другого — с грузом,

Ибо у нее у самой

Лишний конь остался от Пинабеля.

19 Снаряжается она в Валломброзу,

Уповая Руджьера быть уж там,

Но какая дорога незаблудчивей,

Ей невесть, а мужик — нездешний,

Как бы им обоим не заплутать.

Вот она, окинувшись, что есть где,

Тронулась наудачу,

20 Рыщет вправо, рыщет влево,

А никого не встретить и не спросить.

Заполдень

Выбралась из чащи, глядит,

Видит гору, на горе замок,

И ни дать ни взять — Монтальбан.

А оно и был Монтальбан,

И в том замке — мать и некто из братьев.

21 Как узнала дама свои места,

В несказанное пришла огорчение:

Подойди она — и ее приметят,

И уже тогда не уйти,

А коли не уйти,

То сгорит она любовным огнем,

И не быть ей с Руджьером, и не быть

В Валломброзе крещенью и венчанью.

22 В том ли постояв размышлении,[456]

Порешила она отселева прочь —

И в обитель,

До которой уж небезведом и путь.

Но к добру или не к добру,

А судьба ее оттоле не выпустила,

Потому что навстречу — брат ее Алард,

И уже от него не у воротиться.

23 Брат ее Алард разводил

По постоям конных и пеших,

Набранных для государева войска

Новым сбором с ближних земель.

То-то между ним и сестрой

Братских ласк и лобзательных приветов!

И бок о бок они едут, беседуя,

В Монтальбан.

24 Въехала красавица в Монтальбан,[457]

Где родительница ее Беатриса,

Лик в слезах и сердце в тоске,

Тщетно ищет ее по целой Франции.

Но ни лобзанье уст, ни сплетенье рук

С матерью ли, с братьями ли

Не замена ей Руджьеровых ласк,

Памятно запечатленных душою.

25 Умышляет она послать

Не себя, так иного с быстрой вестью

В Валломброзу, чтоб уведал Руджьер,

Какова ее сдержала помеха,

И просить, если надобно просить,

Чтобы ради ее любви

Он крестился, а потом, как условлено,

Поспешил бы вести ее к венцу.

26 С тем же посланным

Хочет слать она Руджьеру его коня,

Незадаром ему любезнейшего,

Ибо краше по борзости и лихости

Не найти ни во стане сарацин,

Ни под сенью Главного Галла,

И лишь двое его не хуже —

Конь Баярд да конь Златоузд.

27 В оный день, как дерзкий Руджьер[458]

Взвился ввысь верхом на гиппогрифе,

Он оставил Фронтина Брадаманте

(Фронтин — прозывался конь),

И она его отправила в Монтальбан,

Чтоб ему кормиться и не томиться,

Разве что недолгими выездками,

И на том бы он лоснился и тучнел.

28 Всех своих дам, всех своих девиц[459]

Посадила она с собою к тканию

И на черный и белый шелк

Вывела узор тончайшего золота, —

И покрыла вытканным

Сбрую и седло скакуна,

А потом призывает наперсную свою

Дочь кормилицы своей Каллитрефии.

29 Тысячу она уже раз[460]

Поверяла ей своего Руджьера,

И красу его, и повадку, и доблесть

Вознося превыше богов,

И теперь, призвав, молвит: «Ни единую

Умней тебя и верней

Я не приищу себе посланницею,

Милая моя Иппалка!»

30 (Иппалка было имя наперснице).

Брадаманта ей приказывает: «Ступай»,

И указывает, когда и куда,

И о чем сказать милому повелителю —

Не обман-де

Попретил ей в путь к святой обители,

Но виною тому судьба,

А судьба сильней человека.

31 Усадила она Иппалку на лошадь,

Дала в руку Фронтиновы поводья,

А коли рехнется какой злодей

Отобрать у нее подуздного,

То его образумить одним именем,

Чей тот конь, —

Ибо нет на свете такого витязя,

Чтоб не дрогнул при имени Руджьера.

32 Многое молвивши и многое

Перемолвить Руджьеру от госпожи,

Отпускает госпожа

Внятливую Иппалку в немедленную дорогу.

И поехала она долгими верстами

По тропам, по полям, по лесам,

И никто ей не был докучником,

И никто не спытывал, куда ее путь.

33 Но о полдень, на спуске горы,[461]

На тропинке неторной и неладной

Вдруг навстречу ей бредет Родомонт,

Пеш, оружен, вслед малому карлику.

Вскидывает сарацин гордый лоб

И клянет все силы небесные,

Что такой скакун в такой красе

Держан дамскою рукою, а не рыцарскою

34 Клялся Родомонт

Первого встречного взять себе коня

Силою, и вот тот конь,

Краше и достойней, чем гадано.

Но напасть на даму он ставит в грех,

Рвется сердцем, но стоит в сомнении,

Глаз не сводит и лишь твердит:

«Ах! зачем не при нем его наездник!»

35 «Будь его наездник при нем, —

Отвечает Иппалка, — ты б опешился!

Наш хозяин не знает равного,

И уж верно он получше тебя».

«Кто же он? — кричит сарацин, —

Кто же он, презритель всего рыцарства?»

Та: «Руджьер». — «Коли он — Руджьер,

То беру я себе его коня, —

36 А уж ежели, как ты молвила,

Всех сильней он и всех храбрей,

То он сам

Пусть и взыщет за коня с меня подержное.

Я, — скажи ему, — Родомонт,

И меня легко сыскать к разделке:

Где ни стану,

Всюду зрится блеск моей доблести,

37 А куда ни ринусь,

Всюду след, как от божьей молнии!»

Так сказав,

Он перенимает золот повод,

И скачком — в седло;

А Иппалка в слезах, тоске и горе

И клянет Родомонта и срамит,

Но ему нипочем, и он правит в гору.

38 Правит в гору Родомонт вслед за карликом,

На спохват Мандрикарда и Доралисы,

А за ним,

Издали кляня и браня, — Иппалка.

Что случилось дальше, — узнается

После, потому что Турпин

Здесь отходит от своего рассказа

В то ущелье, где убит Пинабель.

39 Не успела Амонова дочь[462]

Выспешить из недоброго места,

Как является с другой стороны

Принц Зербин и при нем злая старуха.

Видит: на поляне лежит

Мертвый рыцарь, неведомо какой,

Но как был Зербин учтив и добронравен,

Тронулась его душа состраданием.

40 Бездыханен был простерт Пинабель,

Точась кровью

В столько ран, словно сто клинков

Свелись вкупе на всю его погибель.

И тогда по свежевмятым следам

Ринулся шотландский паладин

Наудачу —

Вызнать, кто убийца убитого.

41 А Габрине наказывает ждать:

Он-де к ней невдолге вернется.

Подступает Габрина к покойнику,

Глаз не сводит с большого тела,

Ибо не стерпеть ее душе,

Что на мертвом — ненадобные уборы:

Многим она дурна,

Но жадна так, как только может женщина.

42 Будь ей сручно, укравши, утаить, —

Быть бы павшему

Без покрова, кроющего латный доспех

И без самого латного доспеха.

Нынче же берет, что можно скрыть,

И томится о том, чего не можно,

А средь прочего снявши справный пояс,

Им пояшется меж юбкою и юбкою.

43 Вскорости воротился Зербин,

Тщетно рыскав по следам Брадаманты

И дорыскав до развилья тропы

На тропинки верховые и низовые.

А как день уж был при конце,

И не в радость была ночь в голых скалах,

То повернул он со старухою за спиной

Из злосчастного дола искать пристанища.

44 Тут-то и нашелся в часе пути

Большой замок Высокий Берег,

Где и стали они ночевать ту ночь,

Во всю ширь объявшую небо.

Но недолог был их постой, ибо вдруг

Крик, стон бьет в слух,

Льются слезы из всех очей,

Словно всем единое горе.

45 На Зербинов спрос

Говорят, что пришла к Ансельму весть,

Будто сын его Пинабель

Лежит мертв на тропе меж двух холмов.

Принц Зербин не показывает виду,

И дивится, и потупляет взор,

Но уверен:

Это тот, кого нашел он в пути.

46 Через малый час

В смольном свете несут печальный одр,

И над ним еще гуще крик,

И биение рук звучит до звезд.

Еще горше плач, как река

Из-под век вдоль скул,

Но еще того черней и грозней

Мрачный лик злополучного отца.

47 Величав и важен

Пока двигался похоронный строй

Пр старинному уставу и чину,

Столь забвенному в поздние века, —

Из господских уст

Пал приказ на уём народных смут:

Быть награде,

Кто уведомит о убийце сына.

48 С уст в уста и из слуха в слух

Зашумел тот приказ по всей округе

И дошел до неистовой старухи,

Злейшей медведиц, лютейшей тигриц.

И замыслила она Зербину погибель —

По единой ли злобе,

Для того ли, чтоб тщеславно собой явить

Чудище, чуждое человечности,

49 Для того ли, чтоб разжиться наградою, —

Но приходит она к скорбному графу

И поведши вероимную повесть,

Говорит: убийца — Зербин,

А из пазухи вынимает пояс,

Вмиг знакомый несчастному отцу

Несомненною тому уликою,

Что коварцая наветчица не лжет.

50 Длани ввысь,

Граф в слезах клянется отмстить за сына,

Подымает люд,

Обстигает Зербинов приют,

И Зербин, не чая себя в опасности

И ласкаясь быть вдали врагов,

В первом сне

Схвачен графом за мнимую обиду,

51 Темной ночью в темной темнице

Вкован в цепи, вбит в тяжкие колодки,

И еще не пробрызнул день,

Как звучит неправедный приговор

Быть ему четвертовану

На том месте, где вменен ему грех.

Никаких дознаний:

Так судил владетель, и в этом все.

52 А как сделался бел и желт и ал

Новый день под красавицею Авророю,

Высыпал народ с криком «Смерть ему!

Смерть!»

В казнь Зербину за не Зербиново дело.

Подлый сброд

Валит валом, кто пеш, кто конный,

А меж них, прикручен к скаредной кляче, —

Очи долу, шотландский князь.

53 Но Господь, вспомогающий невинности,[463]

Верным упователям — верный страж,

Таковую усмотрел ему оборону,

Что не быть ему убиту на той заре.

Предстает Роланд,

Крепкий вождь на пути спасения,

Смотрит свыше и видит: мелкий люд

Влечет гибнуть страждущего рыцаря.

54 А была при Роланде та девица,

Изабелла, дочь галисийского короля,

Обретенная им в лесном вертепе,

Где томилась она в разбойном плену,

В яром море

Сокрушенный оставивши корабль,

И которой дороже души и сердца

Принц Зербин.

55 Вызволясь Роландом из заточения,

Спутная ему на всех путях,

Как увидела она то людское толпище,

Так спросила паладина, «Отколь?»

Отвечает Роланд: «Не знаю», —

И оставивши ее на горе,

Сам — в долину, видит Зербина,

Глядь — и видно, что рыцарь хоть куда.

56 Приближается, вопрошает,

С чем он взят и куда его ведут;

Вскидывает скорбный чело,

Внемлет, и поведывает все, как есть,

Так правдиво,

Что уже Роланд за него — хоть в бой.

Явно ему о молвящем,

Что невинен, и казнь его неправедна.

57 А услышавши, что вершитель суда —

Граф Ансельм с Высокого Берега,

Вовсе тверд Роланд, что творится ложь,

Ибо правды за Ансельмом не водится.

Таковы они были, враг к врагу,

Ибо лютая свирепела рознь

Между Майнцским домом и Клермонтским,

На урон, на срам и на смерть.

58 «Развяжите, — кричит он, — рыцаря,

Или всей вашей сволочи конец!» —

«Кто такой ретивый рубака? —

Откликается некто, наглее всех. —

Будь он пламя и будь мы воск

Или хворост, — а все он слишком зычен!»

И вперед на франкского воителя.

А Роланд навстречу ему — с копьем.

59 Блещущий доспех,

Ночью снятый с Зербина майнцским недругом,

Оболокшим в него спину и грудь,

Не упас

От крутого Роландова удара.

Бьет копье справа по забралу,

Шлем цел,

Но дух вон, и шея пополам.

60 C ходу

Той же сталью и другого насквозь,

Прочь копье, в руках Дурандаль,

И в теснящемся их толпище

Кому голову надвое, кому

Шею с плеч, кому горло напрокол, —

Мигом

Больше сотни кто полег, кто бежит,

61 Треть мертва,

А иных он бьет, сечет, колет, режет, рубит, ранит, гонит,

Все в разбег, кто бросив щит, а кто шлем,

Кто копье, кто дрот,

Кто дорогой, кто бездорожьем,

Кто скрывается в пещерье, кто в дебрь;

Нынче Роланд безжалостен —

Кого тронет, никто не жив.

62 По Турпинову вычитанию

Было их сто двадцать, пало восемьдесят;

И тогда Роланд

Воротился к трепещущему Зербину.

Не сказать стихом,

Каково во спасенном ликование!

Благодарный простерся бы в хвале,

Кабы не был прикручен к клятой кляче.

63 Пока, высвободив князя, Роланд

Пособлял ему облечься в доспехи,

Отнятые было вражьим вождем

На свое же горе, —

Вскидывает очи Зербин

К Изабелле,

С холмной кручи по минованье битвы

Низошедшей во всей своей красе.

64 Как увидел Зербин пред собою

Даму, столь безмерно им любимую,

Даму, мнимую быть давно

Погребенной в пучине и оплаканной, —

Словно лед влег в грудь,

Стал он полон хлада и трепета;

Но отхлынул хлад

И взгорается неистовый пламень.

65 Он простер бы к ней объятия, если бы

Не почтение к англантскому графу,

Ибо как не порассудить,

Что Роланд ей приходится любовником?

Отлетает радость,

Снова мечется дух из горя в горе,

Ибо видеть ее с другим

Ему горше, чем слышать ее мертвой.

66 А еще и того больней,

Что красавицын друг — его спаситель,

И ее у него отбить

Нелегко бы, а пуще — непочетно.

Никому

Он не отдал бы добром ту добычу,

Но для графа по рыцарственному долгу

Он готов бы и выею под пяту.

67 Добрались они молча до ручья,

Спешившись для привала,

Снял усталый граф тяжкий шлем,

Снял Зербин,

И тогда-то узнала милая милого,

От мгновенной радости став бела,

А потом расцветши лицом,

Как цветок вслед дождю под светлым солнышком.

68 Ни мига не медля, ни на что не глядя,

Бегом к дорогому, обвила его шею

И не выговорит ни звука,

Но в слезах и щеки и грудь.

И без дальних слов

Тронутый их страстью Роланд

Воочию разумеет,

Что пред ним не кто иной, как Зербин.

69 А возобретя дар слова

И еще не осушивши ланит,

Дева поведывает о великом вежестве,

Каков был к ней французский паладин.

И Зербин,

Для которого Изабелла больше жизни,

Припадает к Ролландовым стопам,

Как две жизни прияв в одном дарении.

70 Было тут меж храбрыми без числа

Благодарствований и благоответствований, —

Как вдруг

Из-за темных ветвей — копытный звук,

Оба мигом головы под забрало,

Оба на-конь,

И едва каждый врос в свое седло, —

Выезжает на них рыцарь с девицею.

71 Это был небезвестный Мандрикард,[464]

Рвавшийся Роландовым следом

Отомстить Маниларда и Альзирда,

Павших перед доблестным паладином.

А отстал он

Оттого, что залучил Доралису,

Дубовым своим древком

Одержав ее у ста железных ратников.

72 Не гадал сарацин,

Что спешит за англантским графом,

Но по явным виднелось ему знакам,

Что великий то странствующий рыцарь.

Роланда, а не Зербина

Взмерив взглядом от темени до пят,

Кличет он, уверившись:

«Ты и есть, кого я взыскую!

73 Десять дней

Не схожу я с твоего следа, —

Таково меня жжет твоя молва,

Дошумев до стана, что при Париже!

Один спасшийся повестил о тысяче

Стигийских гостей от твоей руки

В том твоем побоище

Над Нигрицией и над Тремизеном!

74 Я не замедлю

Перевидеться с тобой, переведаться с тобой,

Ибо плащ поверх твоих лат

Мне свидетель, что это ты;

Но и без плаща

Ты и в сотне бы от меня не утаился:

Твой прегордый вид вопиет, что это —

Ты».

75 Отзывается Роланд: «Никому

Не оспорить твоей великой доблести,

Ибо столь достойная страсть

Не гнездится в низменном сердце.

Если хочешь ты со мной перевидеться,

То взглянув в забрало, взгляни в лицо:

Вот я съемлю шлем

Ради первого твоего желания.

76 Ежели же, взглянув,

Не отстал ты и от второго, —

Я готов

Уцоволить тебя в твоей погоне:

Посуди, таков ли я прегорд

Как лицом, так духом!»

А язычник на это: «Удоволь!

Ибо первое мое желание выполнилось».

77 С головы басурмана и до пят

Граф окидывает ищущим взором,

Но пи справа, ни слева, ни у седла

Ни клинка при нем не видит, ни палицы.

«Ежели обманет копье, —

Вопрошает, — то где твое оружие?»

А соперник: «Не твоя то забота —

Я и так ужасен врагу.

78 Мой обет — не вздевать меча, пока

Я не вырву Дурендаль у Роланда,

Оттого мне за ним на всех путях

Един сыск о многих расплатах!

А обещан был мой обет,

Когда вскинул я на эту голооу

Этот шлем, венчавший доспех,

Тысячу лет назад носимый Гектором.

79 Всем хорош доспех, да нет меча —

Как похитился он, неведомо:

Только нынче носит его Роланд,

А Роланд — отчаянная голова,

Ибо только он мне достанься,

Вмиг простится с недоброю корыстью

И еще сочтется со мной за смерть

Славного моего отца Агрикана, —

80 Знать, Роланд одолел его изменою,

А иначе бы тому не бывать!»

Не смолчал Роланд:

«Лжешь, — кричит, — и лжет, кто так скажет!

Но кого ты ищешь, это — я:

Я — Роланд, и сразил его по-рыцарски!

Вот и меч, за которым ты в погоне;

Отвоюй по доблести — будет твой.

81 И хоть он по праву в моих руках,

Мы с тобой переведаемся по чести:

Будь он в этой битве ни твой, ни мой,

А повисни между нас на лесине!

Повезет тебе взять меня или убить меня —

И он вольно твой».

Так сказав, он споясал Дурендаль

И повесил середь поляны на дерево.

82 Как распрянулись боец от бойца

В половину лучного перестрела,

Как пришпорили коня на коня,

Отваживши медлящие узды,

Как уметили удар на удар

В шлем, в забрало, в зрячие щели, —

Два копья, как лед,

Разлетелись в небо стами брызгами.

83 Взребезги копье, вдребезги другое,[465]

А не дрогнул паладин, не качнулся басурман:

Что осталось древка у рукояти,

С тем и в бой —

Хоть и оба свыкшись с железом,

Нынче, как мужик мужика

За межу, за кладезь, —

В драке друг друга охаживают дубьем.

84 С четырех ударов

И уже в рукоятях ни щепы,

А неймется раскипевшимся яростным,

Коли не с чем, так хоть на кулаки.

Трещат латы, рвутся кольчуги,

Где кто вметит, тот там и вхватит:

Ни крепче клещи, ни тяжче млат

Для иной поковки не надобны.

85 Как в такой беде сарацину[466]

Честью кончить неладный бой?

Грех терять любезное время,

Где удар ударившему в урон!

Грудь о грудь

Охватил Роланда татарин,

Стиснул,

Как Антея стискивал Геркулес,

86 Держит вперехват,

То рванет к себе, то отринет,

И таков он бешен,

Что забыл о конских браздах;

А Роланд себе на уме

И победной выгоды не выпустит —

Вытянул осторожную руку,

Хвать очелок и прочь с коня узду.

87 Силится соперника сарацин

Сдавить насмерть, ссадить с седла,

А Роланд сжал железные колени

И не гнется ни назад, ни вперед.

Басурмановыми напорами

Враз подпруга врозь пополам,

Рушится Роланд, а того не чует:

Сам в седле, и ноги в стременах.

88 Оземь грянулся граф

С грохотом, как груда оружий;

А скакун его супостата,

Чуть почуявши себя без узды,

Мчит в опор

Все круша по распутьям и беспутьям,

Глушась страхом справа и слева,

А на нем — Мандрикард.

89 Доралиса,

Видя друга в такой опромети прочь

И не смея остаться одна,

Гонит следом свою кобылу.

Мандрикард во всю свою спесь

Бьет коня пятами и пястью,

И кричит, и грозит, и велит:

«Стой!» — а тот все быстрее и быстрее.

90 Все быстрей в шальном перепуге

Без оглядки

Скачет милю, и две, и три,

Пока ров не стал поперек,

А во рву ни постели, ни подстила,

И в тот ров ударились конь и конник

Кувырком,

Но ни тот, ни другой не поковеркались.

91 Стал конь,

Но безуздному ни пути, ни управы.

В ярости сарацин

Сотрясает его за гриву,

А красавица ему говорит:

«Сними повод с моей кобылы —

Она смирная,

Все равно, что без узды, что в узде».

92 Непочетен

Мнится сарацину такой прием,

Но судьба ему приходит на выручу,

Поднеся узду не с того коня:

Предстает на его пути

Злобная Габрина,

По Зербиновом погублении

Припустившись в бегство, как волчица от псов, —

93 В том же платье,

В том же молодистом уборе,

Совлеченном ей в завзятый наряд

С Пинабелевой негожей любовницы,

И на том же ее коне,

Повсеместно изрядном и отменном.

Не гадав, не чаяв,

Наезжает старая на татарина.

94 Разразились хохотом

Мандрикард и Стордиланова дочь,

Взвидевши у наездницы

Ни старушечье лицо, ни мартышечье.

Тут-то и рассудил сарацин

Разнуздать ее лошадь себе в прибыль;

Сдумал — сделал,

Гаркнул на безуздую, и та — вскачь,

95 Вскачь по чаще, мча на хребте

Полумертвую от страха старуху,

Через рвы, по всхолмьям, по склонам,

Впрямь, вкривь, —

Но нестаточно мне ее дослеживать,

Коли надобно гласить о Роланде,

О Роланде, который, ссев с коня,

Вновь наладил сбитое седло,

96 Вновь верхом, начеку, и долго

Ждал, не явится ль татарин назад,

А как тот не казывался,

То решился его сыскивать сам.

Но быв доброго нрава и обычая,

Паладин не прежде пустился в путь,

Нежели учтиво и вежественно

Испросил дозволения у влюбленных.

97 Горевал Зербин,

Проливала слезы Изабелла,

Оба рады бы с ним, но граф

Не желал их ласкового сообщества,

Ибо-де не в честь

Странственному рыцарю,

Взыскавшему неприятеля,

При себе иметь друга и пособника.

98 Он их просит: ежели сарацин

Не ему, а им встретится ранее,

То будь ведомо тому, что три дня

Роланд медлит для него в этой местности,

А затем

Держит путь под Карловы знамена,

Под златые лилии:

Если хочет, пусть там его и ищет.

99 Отвечают они ему, что охотно

И такую исполнят просьбу и всякую.

С тем и разъехались

Налево Зербин, направо Роланд.

А свой меч

Снял он с дерева и вздел на себя,

И пустил скакуна по тем тропинам,

Где вернее чаял застичь язычника.

100 Но как крив был путь

Бездорожного сарацинова ристания,

То ни в день, ни в два

Граф, блуждая, не встретил его следов.

А на третий день приспел он к ручью,

Изливавшему светлую струю

По простору пестроцветного луга

Под чудесными древесными сенями.

101 Был полдень,

Маня в тень и голого козопаса,

А Роланду в шлеме, с щитом и в латах

И подавно ехал ось непрохладно.

Он и слез,

Но неладен стался ему приют,

Крут и горек превыше сказа

В тот злосчастный и злополучный день.

102 Озираясь, видит Роланд под ветками

Неисчетные надписи на стволах,

И приникнув взором,

Различает руку своей богини, —

Ибо это здесь, как мною молвлено,

Невдали от пастушеского крова

Хаживала с милым Медором

Обольстительная наследница Катая..

103 Анджелику и Медора[467]

Видит свитых он в ста местах в сто узлов,

И что букв в словах,

То Аморовых гвоздий в страдном сердце.

Рыщет, ищет он на тыщу ладов

Не поверить, чему невзгодно верить:

Силится удумать, что на коре

Не его, а соименная Анджелика.

104 Молвит: «Внятны мне ее письмена,

Многажды я видывал эту руку;

Но Медор — это, верно, вымысел:

Этим зовом зовет она меня».

Таковой неверною верою

Сам себе обманщик,

Стоит Роланд

В праздном чаянье сам себя утешить.

105 Но в душе сомненье, как злой пожар,[468]

Чем он пуще тушит, тем пылче пышет:

Так пичуга,

С недогляду всевши в сеть или в клей,

Тщетно плещется, и чем больше бьется,

Тем крылатая плотнее в плену.

Роланд движется к светлому источнику,

Где навесом выкрутилась скала.

106 Цепкий плющ и раскидистые лозы

Увивали вход;

Здесь-то в те палящие полдни

Леживали блаженные любовники,

И внутри и вне

Выплетшие вязь их имен

Инде мелом, а инде углем,

Или острым ножевым оконечьем.

107 Пеш подходит печальный паладин,

И вступая в сень,

Видит строки, словно вчера

Чертанные Медоровою рукою.

Счастье этих мест

Положил влюбленный в стихи

Лучшим складом своей природной речи,

А по-нашему гласили они так:

108 «Нежные травы, пестрые севы, свежие струи,

Милые тени пещерной сени,

Где светлая Галафронова Анджелика,

Многими любимая тщетно,

Почивала на лоне моем нагая!

За дарованную вами усладу

Чем воздать мне, бедному Медору,

Как не повсечасною хвалою

109 И мольбою

Ко влюбленным паладинам и дамам,

Здешним и мимохожим,

Случайным и доброхотным:

Молвить травам, цветам, сеням и струям:

Да блюдут вас солнце и месяц,

Чтобы нимфы вас охраняли

И от вас пастуший скот отгоняли!»

110 По-арабски

Это было писано, а Роланд

Между многих свычных наречий

По-арабски умел, как по-латыни,

Тем не раз по языческим краям

Сберегаясь от сраму и урону, —

Но напрасно,

Ибо нынче урон был пуще прибылей.

111 Трижды и четырежды

Он глядит в зловещие письмена,

Тщетно чая прочитать в них иное,

Вновь и вновь видя прежнее и прежнее.

С каждым взглядом в страждущей груди

Льдистым стиском стискивается сердце.

Очи в камень и мысли в камень,

И как камень — сам.

112 Обесчувствленный,

Остается он весь в добычу горю:

Кто не знает, зная —

Нет больнее боли, чем эта!

Подбородок в грудь, чело долу,

Он не в силах излить слезными пенями

Ни слезы, ни слова —

Так полон он муки.

113 Мука давит,

Рвется вон, а спирается внутри:

Так вода в сосуде

С узким горлом и круглым туловом,

Оберни его, и ринется вон,

Столь спираясь о тесном выходе,

Что лишь каплей капле каплется вслед.

114 Поопомнившись,

Вновь он мнит в том, что есть, не то, что есть,

Хочет верить, верит, надеется,

Что клевещут на его госпожу,

Чтобы он, Роланд,

Несносимой о ней терзался ревностью.

Кто замыслил такое зло,

Тот и вторил ее руке своею.

115 С такового ль зыбкого обнадеженья

Привоспрянув духом,

Вновь он, всел в Златоуздово седло, —

А уж в небе не солнце, а солнцев братец.

По недальней езде

Видит всшедший очажный дым над кровлями,

Слышит песий лай, скотский мык:

Он в усадьбе, и здесь ему ночлежье.

116 Спешился усталый,

Златоузда отдал справному малому,

Другой снял с него латы, третий шпоры,

А четвертый начищает доспех.

А была это самая та хижина,

Где израненный Медор повстречал свою судьбу.

Роланд хочет спать и не хочет есть,

Сытый горем тяжеле брашен.

117 Но чем пуще он взыскует покоя,

Тем плачевней тоска ему и труд,

Ибо стены, двери, окна в дому

Ненавистными же пестреют начертаниями.

Он не спрашивает, он сжимает губы,

Он страшится, что станет яснее дня,

Станет ярче дня

То, что он туманил для безболия.

118 Но обман себя — не обман:

И не к спросу находится ответствователь.

Пожелавши пастух рассеять

Паладинову тяготную печаль,

Затевает сказ о двух влюбленных,

Как он сказывал о них всем охочим,

А охочих было немало, —

И бездумную заводит он речь,

119 Как прекрасная Анджелика упрашивала

Перенесть в эту хижину Медора,

Изнемогшего раною, и как

Исцеляла его и исцелила,

Но сама восстраждала горшею

Раною от Амуровой стрелы,

И такой в малой искре был пожар,

Что металась в жару, не зная места,

120 И не помня, что она есть дочь

Наибольшего владыки Востока,

По крайней своей любви

Она стала женой малого латника.

До такого достигнувши конца,

Пастух вынес самое то запястье,

Каковым Анджелика при разлуке

Отдарила его приютную услугу.

121 Это стал топор,

Махом снесший голову с плеч

После неисчетных

Бичеваний от палача-Амора.

Роланд силится утаить свою боль —

Тщетно,

Ибо необорны

Взрыды и всплачи из уст и глаз.

122 А как он остался один,

И снялась препона его кручине, —

Из-под век по ланитам и на грудь

Хлынул слезный ток,

Разлились стенания и рыдания,

Он не сыщет места на ложе,

Оно жестче ему каменьев,

Жесточе крапивы.

123 А как вспало ему в тяжкую мысль,[469]

Что на самой этой постели

С блудным другом

Почасту-де леживала изменница, —

Он шарахнулся от пуха перин,

Он взметнулся прочь,

Как дремотный мужик на мураве,

Вдруг завидя грозящую гадюку.

124 Ложе, дом, пастух

Таково ему сразу ненавистны,

Что, не ждав луны,

Ни Авроры, предшественницы солнца,

Он хватает оружие и коня

И в чащобу, под сплетшиеся ветви,

Где вокруг — никого, и там

Воплем, воем разверз врата страдания.

125 Неуемны слезы, немолчны стоны,

Нет избавы ночью, ни днем,

Омерзели села, постыли домы,

Он простерт в глуши на голой земле,

Он не верит сам, что в очах

Столько слез, а в груди

Столько вздохов, и вновь и вновь

Говорит себе в разрыве рыданий:

126 «Нет,[470]

То не слезы бьют из глаз, как струя:

Недостало бы горю моему слез —

Иссякли б о полуплаче!

Не сама ли то жизненная влага,

Закипев, встекает к очам,

Чтоб излить в мой последний час

Боль и жизнь?

127 То не вздохи

Означают мучение мое, нет:

Всюду выдоху мера вдох,

Только мне мою боль вовек не выдохнуть.

Это — ветер от крыл любви,

Раздувающей пожар в моем сердце,

Чудо-пожар,

Жгущий, не сжигая.

128 Я уже не я:

Роланд мертв и в землю зарыт,

Он убит неблагодарною красавицею,

Он в неверной нашел врага.

Я лишь дух Роландов,

Рыщущий в мучащем аду,

Чтобы призрак мой был урок

Всем, кто вверит душу Амору»

129 Всю он ночь блуждал по черному лесу,[471]

А как брызнул огненный день, —

Воротила его тропа судьбы

В сень, где врезаны Медоровы строки.

Взвидев вновь он черты своей обиды,

Вспыхнул,

Весь — гнев, ярость, бешенство, ненависть.

И — за меч.

130 Рубит надпись, дробит скалу,

Брызжут в небо каменные дребезги;

Горе гроту, горе дубраве,

Где везде — Анджелика и Медор!

Не бывать

Здесь прохлады ни пастуху, ни стаду:

В гневе нет пощады ни ручью,

Ясному и чистому, —

131 В светлый ток

Летят камни, комья, комли, ветви, сучья,

Пока с дна до пены

Не взмелась во влаге темная муть.

Он в поту, и дыханье занялось,

Но все мало

Гневному огню и гнущей ненависти:

Павши навзничь, он дышит в небо,

132 Павши на траву, очи в небо,

Изможден, недвижен,

Не ев, не спав,

Он лежит три восхода и три заката,

А кручина круче и круче

Сводит яростного с ума.

На четвертый день

Рвет он с плеч кольчугу и латы,

133 Здесь шлем, там щит,

Одаль панцирь, а одаль и булат —

Все его железо

Разметалось по роще вразноброс.

Платье — в клочья, обнажены

Волосатая грудь, спина и чрево;

И настало то самое неистовство,

Что не видано и не взвидеть страшней.

134 В том ли буйстве, в том ли бешенстве

Меркнет ум и меркнут пять чувств.

Будь в руках клинок —

Вовсе дивны бы настали дела!

Но ни меч, ни секира, ни топор

Столь великой моготе не надобны:

Такова его проба сил,

Что рывком он рвет сосну о корнях,

135 За сосной другую и третью,

Как бузинный куст иль укропный сноп,

И дубы, и вязы,

Буки, ясени, яворы и ели;

Словно пташный ловчий,

Расчищая земь для сетей,

Рвет жнитво, крапиву и тростие,

Так Роланд — вековечные стволы.

136 На тот треск и тот грохот по дубраве

Стадные пастухи,

Побросав кто овец, кто коз,

Посбежались досмотреть, чье тут диво, —

Но уже я на рубеже,

За которым докучно слуху,

И чем длить, томя,

Я охотней дам повести отсрочку.