Немного скандала

Глава 12

«…Прошлой ночью ты пришел ко мне во сне, клянусь, я пробудилась, чувствуя твой запах на моей коже. Твой вкус на моих губах, и мне казалось, что мои пальцы только что гладили твои волосы. Мы держали друг друга в объятиях, твоя твердая плоть двигалась в моем лоне, жадными губами ты ловил каждый мой вскрик, мои ноги обвивали твои бедра. Я хотела, чтобы наслаждение длилось вечно, и все же жаждала восхитительного завершения. Ты содрогнулся в моих объятиях, и я возликовала. Ведь это моя женская плоть подарила тебе успокоение, которого ты искал, твои восторги слились с моими.

Мой возлюбленный Сэмюел… Когда ты снова придешь ко мне? Мы встретимся на нашем обычном месте? Все, чего я жду, — твоего письма.

Любящая тебя Анна».

Эмилия отложила письмо, чувствуя, как жарко щекам. Она не помнила деда, он умер за много лет до ее рождения. Воображение, однако, рисовало общепринятую картину — седые волосы, трость для ходьбы. Не совсем то, чтобы внушить страсть молодой женщине. Она чувствовала себя незваным соглядатаем, тайно проникшим в чужой дом. Но была во власти чар. Ее завораживали не только человеческие чувства во всей их сложности. Судьба, которая управляет жизнью человека, — вот что ее занимало.

Женился бы он на Анне Сент-Джеймс, если бы уже не был женат? Уступил ли минутному порыву или познал настоящую любовь? Любовь, которая не принимается в расчет, когда речь заходит о династическом браке, в который он вступил, женившись на бабушке. Уже не спросишь, ведь его давно нет в живых. Наверное, она так и не узнает.

Эта история казалась Эмилии такой романтичной! С другой стороны, жизни многих людей оказались погубленными, Анна Сент-Джеймс умерла совсем молодой…

С незапамятных времен женщины мечтали о том, чего не могли получить, влюблялись совсем не в тех мужчин, и Эмилия решительно не желала пополнить ряды этих страдалиц с безумными глазами. Подперев ладонью подбородок, она принялась размышлять о том, что недостижимо.

Об Алексе Сент-Джеймсе.

Темные волосы, почти невероятного оттенка; темные глаза, которые умели смотреть и загадочно, и жарко; сильные руки, которые подхватили ее так легко, словно она ничего не весила. Чудесной лепки рот, губы, которые действовали так убедительно! Впрочем, она и не пыталась сопротивляться.

Это чисто физическое влечение? Он очень привлекателен — лучшим тому доказательством являются легионы женщин, которых он, как говорят, уложил в постель. Но в глубине сердца она не верила, что здесь только это. Эмилия встречала многих мужчин — на балах, обедах, бесконечных вечеринках, мужчин красивых и обходительных. Вот, например, лорд Уэстхоп — хорош собой, с изысканными манерами, учтив и любезен.

Но никто из них не заставил ее сердце забиться сильнее. Не было ничего похожего на это странное, головокружительное очарование. Эмилия уже не могла без него обойтись. Она была по крайней мере ослеплена или… поглупела от любви?

— Боже, надеюсь, что нет! — пробормотала она, вся во власти противоречивых чувств. Простая задача — решить, что надеть, потому что, возможно, она увидит Алекса, — теперь отнимала у нее чуть не час перед самым выездом. А раньше она с безразличием хватала первое попавшееся платье.

Отчасти она понимала Анну и ее чувства. Эмилия тоже тратила время в бесплодных мечтаниях, притом наяву, а не во сне.

Эмилия встала и позвонила в колокольчик. Явилась запыхавшаяся Беатрис, присела в реверансе. Улыбнувшись, Эмилия решительно произнесла:

— Прошу вас, я хотела бы надеть зеленое платье муарового шелка и взять серебристую шаль.

— Конечно, мисс. — Молодая женщина направилась к гардеробу, чтобы достать платье, а потом занялась прической хозяйки. Через полчаса, когда Эмилия спустилась вниз, напольные часы в холле как раз отбивали одиннадцать. Ее юбки шуршали по вощеному полу.

В фойе отец подал ей руку, глядя на нее с неодобрением:

— Мы опаздываем.

Она поморщилась от его сухого тона.

— Приезжать первыми — дурной тон, не так ли?

— Полагаю; что ты права, однако нас ждет София.

Другими словами, ему не терпелось сдать ее на попечение тети, освободившись от обязанностей отца. Она всегда покорно принимала его нежелание участвовать в ее жизни. Но сейчас, когда Эмилия чувствовала себя женщиной, а не ребенком, его манера держать ее на расстоянии начинала ее раздражать.

— А мама любила выезжать? Ей нравилось бывать в обществе? — спросила она. Ей вдруг пришло в голову, что в последний раз спрашивала его о матери, когда была совсем маленькой девочкой. Наверное, это письма подсказали ей, что кипение страстей касается не только молодых мужчин и женщин. Любили ли ее родители друг друга? Она не знала.

Лакей только что распахнул перед ними парадную дверь, и ее отец молчал, выдерживая красноречивую паузу. Потом безразличным тоном сказал:

— Разумеется, она получала от этого удовольствие — в какой-то мере. Она была утонченная леди и графиня.

Высокопарный ответ не сказал ей ничего. «Отчасти это моя вина», — думала Эмилия, спускаясь по ступеням. Следовало проявить любопытство давным-давно, хотя, по правде говоря, мать казалась ей не более чем призрачной фигурой. А расспрашивать отца было не так-то просто, поскольку она очень редко его видела.

— В какой-то мере?

— Иногда вечер не приносил ей должного удовольствия. — Он протянул руку, чтобы помочь дочери сесть в карету.

В мозгу забрезжило смутное подозрение. Невероятно — почему ей раньше не приходило в голову?

— Почему? — прямо спросила она, не двигаясь с места. — Прошу, скажите мне.

Поколебавшись, он ответил:

— Она страдала тем же недугом, что и вы.

Подозрение подтвердилось.

Недуг. Это звучало как приговор, особенно потому, что ей не говорили раньше. Как она не догадалась? Эмилия застонала.

— Наверное, я должен был вам сказать. Очевидно, это наследственное. — Отец стоял рядом, в прекрасном костюме для вечернего выхода, глядя на нее с необычной мягкостью. — Итак, идем же.

Неужели в этом дело?

И тетя София ни разу не заикнулась, вот что было самое страшное.

— А мама правда умерла при родах?

Отец вздрогнул.

— Конечно. Неужели вы думаете, что я стал бы держать это в тайне от вас?

Да, что-то она в последнее время начала уставать от тайн, а они, кажется, повсюду.

— Вы никогда не говорили мне, что у нее были проблемы с дыханием, — заявила она, прямо в присутствии лакея, который держал открытой дверцу кареты.

— У меня были уважительные причины, — тихо ответил отец со страдальческим выражением на лице. — Не могли бы мы поговорить об этом в другой раз?

— Уж поверьте мне, — мрачно откликнулась она, позволяя ему помочь ей подняться в карету, — мы обязательно поговорим.

В первый раз за всю ее жизнь он взглянул на нее оценивающе. Это не был безразличный или властный взгляд, как обычно, — нет, на сей раз он, кажется, действительно увидел ее.

И это был большой успех.

София была на грани закипания. Она бы плюнула, если бы это не было ниже ее достоинства.

— Право же, милорд, вы, должно быть, шутите.

Ее зять, Стивен Паттон, лорд Хатауэй, лишь кивнул в ответ:

— Нет, мадам. Я хочу, чтобы вы употребили влияние, которое имеете на мою дочь, и заставили ее принять предложение Уэстхопа.

Слово «заставить» особенно резало слух, хотя София сомневалась, что Эмилию вообще можно заставить что-нибудь сделать. От матери она унаследовала не только золотистые волосы и красоту, но и ее характер.

— К чему такая спешка? Сезон едва начался, — возразила София, не сводя глаз с площадки для танцев, где как раз в этот момент ее племянница, ослепительно прекрасная в зеленоватого цвета платье, столь идущего к сияющим янтарным волосам, кружила в вальсе в объятиях красивого молодого человека, сына одной из ее подруг. — Уверена, лорд Уэстхоп видится вам подходящей партией. Но мнение Эмилии — вот что самое важное.

Самой Софии Уэстхоп казался скучным, как пресная лепешка. Несомненно, из него получился бы муж того сорта, что бесконечно рассуждают об охоте, голосуют заодно с парламентским большинством и предпочитают проводить время с друзьями, а не с женой, поскольку она уже есть и никуда не денется. Подозревала она за ним и самый страшный грех — что он скучен в постели.

Разумеется, хороший брак основывается не только на том, насколько муж искушен в любовных утехах, однако София была уверена, что мужчине непростительно быть плохим любовником, по крайней мере на ее эмансипированный взгляд. Разумеется, вслух бы она этого не сказала — это очень неделикатно!

— Важно, — веско сказал Стивен, — чтобы она была хорошо устроена и чтобы о ней заботился человек, который относился бы к ней с уважением. Я даже поведал графу о том, что у нее неладно со здоровьем, и его это не отпугнуло.

— Как великодушно с его стороны, — резко ответила София.

— Я так и подумал.

Кажется, ее зять был готов защищаться?

— Я согласна, что Эмилии нужен человек, способный оценить ее живой ум, разделить любовь к литературе, который восхищался бы не только ее наружностью, но и красотой ее души. — София прислушалась к раскатам музыки и увидела, как Эмилия смеется чему-то, что сказал ей партнер. Как грациозны были ее движения! Жаль, ей нельзя много танцевать! — Но, боюсь, только не Уэстхоп.

— Почему не он? — раздраженно спросил Стивен. — Пора покончить с этим делом. В доме некуда деваться от цветов и явившихся с визитом поклонников. Я провожу вечера на скучнейших мероприятиях вроде сегодняшнего, вместо того чтобы приятно провести время в клубе или за карточным столом…

— Милорд, она ваша дочь, и, что для меня еще важнее, она дочь Сары. Я хочу видеть ее счастливой.

Он тотчас же замолчал. София знала — он любит Эмилию, да только не умеет этого выразить. Эта спешка с замужеством указывала скорее на то, что его очень тяготит роль отца; которую пришлось наконец играть. Раньше Эмилия была заперта в стенах загородного дома, где о ней заботилась гувернантка. Теперь дочь превратилась в женщину, и нужно было как-то общаться с ней. Дело осложнялось и внешним сходством Эмилии с матерью. Может быть, это будило в нем воспоминания о ее смерти, а это событие, как подозревала София, он до сих пор отказывался принимать — на эмоциональном уровне. Он потерял разом и жену, и сына. Поэтому не приезжал в тот дом, где это случилось. Красноречивая деталь.

— И Уэстхоп не подходит на эту роль? — тихо спросил он.

— Нет.

— Вы уверены?

Она спрятала улыбку, слыша его смиренный тон.

— Боюсь, вас это разочарует, однако, да, я уверена.

Он, казалось, почувствовал себя оскорбленным, но София понимала — она только что задела болезненную струну в его душе. Он сухо сказал:

— Вам меня не понять, София.

— Разумеется.

Грубовато, но он по крайней мере был из тех мужчин, что могли признать поражение. Наскоро изобретя какой-то предлог, он отошел.

— Ну и что же вас так развеселило?

Обернувшись на толпу разодетых гостей, она увидела, что к ней направляется Ричард. Оркестр почти заглушил его слова. Она ответила:

— Я только что развеяла в прах надежды Хатауэя выдать Эмилию замуж за Уэстхопа. Теперь он несколько обижен, но это пройдет.

— Вы, дорогая, как никто, умеете повергнуть в прах мужские надежды. — Взяв ее руку, Ричард поднес ее к губам — к ее восторгу, он, кажется, обожал это делать. Потом добавил: — И я нахожу этот ваш талант очаровательным.

— Большинство мужчин так не сказали бы.

— Я не большинство.

Конечно, нет. Оркестр перестал играть, и Ричард отпустил ее руку. Она сказала:

— Сент-Джеймса здесь нет.

— Разве это плохо? Я думал, вы хотите оградить племянницу от его недостойного общества.

— Сначала — да. — Ей вспомнился вечер концерта. Было что-то трогательное в том, как он, едва войдя в гостиную, сразу нашел взглядом Эмилию. София начинала думать, что этот человек гораздо глубже и содержательнее, чем ей сперва казалось. — А теперь я в растерянности. Вы говорили с ним?

— Да, вроде того.

— И что? — Она сверлила Ричарда требовательным взглядом. — Что значит «вроде того»?

Ричард только улыбнулся в своей спокойной манере, как умел улыбаться только он.

— Дражайшая София, вряд ли я мог бы подойти к нему и напрямик спросить, что он затевает насчет Эмилии. Я встретил его несколько дней назад, когда мы оба играли в карты в одном и том же салоне. А потом исхитрился сесть рядом, когда за его столом освободилось место. Он мне нравится. Хорошо играет! По-крупному, но не перебирает.

— Как мужчина играет в карты… — начала было София, но Ричард не дал ей закончить.

— Рассказывает о нем очень многое, — сообщил он. — Сент-Джеймс не вопит от восторга, когда выигрывает, и не впадает в мрачность в случае проигрыша. В своем чувстве юмора он не опускается до непристойностей. Вообще не говорит о женщинах, даже тогда, когда другие начинают хвастать! Ни о прошлых увлечениях, ни о нынешних — к сожалению. Значит, он неболтлив и умеет быть деликатным. Вынужден заметить, как раз это нам сейчас не на руку.

«Нам». Выразительное слово, но, на взгляд Софии, она сама и Ричард еще не объединились в слове «мы».

— Скрытный повеса. Как некстати, — пробормотала она, наблюдая, как Эмилия садится, пропуская следующий тур, рядом с молодыми девушками. Эти девушки, «желтофиоли», как их называли, были из тех, кто не пользовался успехом у мужчин, и не потому, что были некрасивы, а из-за чрезмерной застенчивости. Одна из них, юная леди Элизабет Доде, была особенно дружна с ее племянницей, и сейчас девушки сидели и что-то обсуждали с видом заговорщиц.

— Как некстати, что он джентльмен, — Ричард усмехнулся.

— Ничего смешного. Ведь мы говорим об Эмилии.

— Знаю, — мягко согласился он. — Она вам как дочь, вы обожаете ее и мечтаете видеть счастливой. Если Сент-Джеймс — необходимое условие для счастья Эмилии, и он, и она очень скоро это поймут. Не в ваших силах помочь этому случиться, София. И домешать, боюсь, вы не сможете также.

Она бросила на него косой взгляд:

— Вы, к сожалению, правы. Впрочем, это не облегчает дело.

— Мы сделаем все, что сможем. А сейчас потанцуйте со мной. В тот вечер вы исчезли, так и не дав мне шанса опрокинуть ваш тюрбан на пол на глазах изумленной публики. — Ричард протянул ей руку. — Думаю, вы должны мне тур вальса, раз обещали.

Протянутая рука искушала. К тому же он был отличным танцором. И никогда не жаловался, если она вдруг сбивалась на ведущую роль — со всеми вытекающими неуклюжими последствиями.

— Мой тюрбан и вправду оказался не слишком удачным, — призналась она. — И не будьте ко мне слишком снисходительны. Даже я иногда ошибаюсь в том, что касается моды.

— Вы всегда выглядите божественно, дорогая София. — Его глаза весело блестели. — А теперь потанцуем наконец?