Немного скандала

Глава 26

Солнце нагрело роскошное фламандское покрывало, восхитительные запахи вырвали Эмилию из глубокого сна. Перекатившись на спину, она открыла глаза. Возле постели на лакированном столике орехового дерева стоял огромный серебряный поднос. Беглого взгляда было достаточно, чтобы оценить его содержимое: свежая выпечка, ваза с фруктами, грудинка, колбаски и яйца-пашот в тонких фарфоровых чашечках. Воздух наполнял божественный аромат кофе. Эмилия сонно пробормотала:

— Наверное, я в раю.

— Я заказал завтрак. — Сидя на краю постели, Алекс, полностью одетый, натягивал сапог. — Не знаю, сколько человек наш повар собирался накормить всем этим, но он, очевидно, не хотел, чтобы ты осталась голодной, — сказал он, словно оправдываясь.

— Да, у меня такое же впечатление.

Второй сапог был натянут, и Алекс поднялся. Сегодня на нем были бриджи из оленьей кожи и тонкая белоснежная сорочка, распахнутая у ворота. Черные как смоль волосы падали на воротничок. Сквозь высокие окна в комнату лился свет утреннего солнца.

— Я решил, что в это первое утро тебе вряд ли захочется затевать любезную беседу с моей бабушкой.

«Я все еще голая», — подумала Эмилия с некоторым смущением, когда попыталась сесть и шелковая простыня соскользнула, открыв ее грудь. Она торопливо натянула простыню вверх. Даже понимающая улыбка мужа не смогла ее приободрить.

— Ты рассудил верно, — сказала она, чувствуя, что краснеет. — Благодарю за заботу, однако куда ты уходишь?

— Встречаюсь с отцом. Королевское предписание прибыло вместе с завтраком, по всей форме — скрепленное герцогской печатью и предусмотрительно подсунутое под кофейную чашку. Игнорировать такое настоятельно не рекомендуется.

— Разговор будет обо мне. — Это был не вопрос, а, скорее, утверждение.

Алекс наклонился и поцеловал жену, обняв ее за плечи.

— Разговор будет о делах поместий. О прочих делах, а их немало. Только что, на прошлой неделе, я встречался с Хоторном, это главный отцовский поверенный. Поговорим также о здоровье короля, о новом политическом курсе Ливерпуля и, разумеется, не обойдем вниманием и предмет моей внезапной женитьбы.

Как он был спокоен! Как уверен в себе!

За это она тоже его обожала, потому что подобное поведение ясно давало понять — ему безразлично, если семья не одобрит его выбор. С другой стороны, Эмилии было немного завидно. Он мог быть так спокоен, не заботясь о возможных последствиях их женитьбы. Очевидно, Алекс знал, что всегда может рассчитывать на поддержку семьи, даже если привел в дом женщину, которую они никак не ожидали видеть в роли его жены. У самой Эмилии такой поддержки не было. Насколько ей было известно, отец отказался от нее.

И все же, подумала она в это розовое утро, глядя, как улыбается ей муж, она сделала бы тот же самый выбор, если бы пришлось пройти через это еще раз. Его руки, объятия, поцелуи…

И дело не только в этом. Его внимание, забота… и, как ни удивительно, их крепнущая дружба, сексуальное влечение — могучая сила, а она во многих отношениях была пока что новичком в любви. Но она была достаточно умна, чтобы понимать: время, проведенное в постели, — это лишь часть отношений. Ее оставили равнодушной толпы поклонников, которых представлял ей отец. Но этот единственный мужчина — ее мужчина — сразу занял место в ее сердце, и не только потому, что был красив или очарователен.

— Надеюсь, что он все же примет меня — ради тебя. Но по моему мнению, мы нашли друг друга, и это главное, — прошептала она.

Он поймал ее взгляд, став вдруг очень серьезным.

— Вот это, миссис Сент-Джеймс, истинная правда. Еще совсем не давно, если бы ты спросила меня, я бы назвал подобную сентиментальность смешной. Но сейчас мое мнение переменилось. С твоего позволения я бы отправился на назначенную встречу к герцогу, потом мы покатаемся верхом и я покажу тебе земли Беркли и ближайшие окрестности. Утро чудесное.

Эмилия откинулась на мягкие подушки. Обнаженные плечи и никакого беспокойства из-за семьи Алекса — оно растаяло в лучах его сияющей, теплой улыбки.

— Звучит заманчиво.

Алекс ушел, и Эмилия принялась за поиски своего халатика. Красноречивый холмик голубого атласа на полу в головах постели, сброшенный в момент любовного нетерпения накануне вечером. Тот, кто принес сюда поднос с завтраком, наверняка видел его. Сначала Эмилия оцепенела от ужаса, потом, призвав на помощь здравый смысл, вспомнила, что она теперь замужняя женщина. Более того — женщина, которая вышла замуж за известного своим распутным поведением Александра Сент-Джеймса! Смущение покинуло ее окончательно, когда она занялась едой. Вчера за обедом она почти ничего не ела. Слишком нервничала, чтобы отдать должное семи великолепным блюдам!

Эмилия налила дымящийся кофе в чашечку севрского фарфора и задумалась. С чего начать пир? Она выбрала бисквит, обсыпанный жженым сахаром, два безупречно приготовленных яйца и кое-что из фруктов. Она ела не спеша, размышляя над тем, как быстро меняется жизнь.

Осторожный стук в дверь оторвал ее от приятных мечтаний. Подняв голову, она замерла в тревожном предчувствии.

— Входите.

Вошла горничная, но не вчерашняя милая девушка, а женщина постарше. Торопливо присев в реверансе, она протянула Эмилии толстый конверт кремового цвета:

— Это для вас, мадам.

«Мадам»? К такому непросто привыкнуть, когда тебе всего девятнадцать. Эмилия взяла конверт:

— Благодарю.

Сгорая от любопытства, Эмилия сломала печать и прочла несколько строк, написанных легким, невесомым почерком.

Похоже, не только Алексу предстояла монаршая аудиенция. Она обратилась к служанке:

— Нельзя ли послать сюда горячей воды?

Они обошли периметр конюшен, обсудив целесообразность покупки новых племенных лошадей, прежде чем разговор зашел об Эмилии. Они как раз завернули за угол внушительных размеров кирпичного здания, хрустя каблуками сапог по чистому белому гравию, когда отец безразличным тоном спросил:

— Будь любезен, объясни, как это могло случиться?

Может, сделать вид, что он не совсем понимает, к чему клонит отец, столь резко меняя тему разговора? Но Алекс чистосердечно сказал:

— Полагаю, за это нужно благодарить старинный скандал. Выполняя просьбу бабушки, я познакомился с Эмилией. Этого было достаточно.

Мимо прошел грум, держа на поводу жеребенка; он почтительно опустил взгляд, склоняя голову, а молодой конь тем временем мятежно взбрыкнул, недовольный уздой. Отец выглядел отстраненно, как всегда, но ворчливо признал:

— Она красива. Очень похожа на мать.

— Вы знали ее мать?

— Что тут удивительного? Разумеется, я ее знал. Хатауэй со всеми его грехами все-таки граф. Мы вращаемся в одних и тех же кругах.

— Кстати, его дочь согласится с тобой, что он небезгрешен. — Алекс наблюдал, как хищная птица, судя по грациозному полету — ястреб, села на ветку дерева. Небо было до невозможного голубое, ни одного белого облачка. — Хатауэй то не замечает ее совсем, то пытается контролировать каждый шаг. На всякий случай, если вы не догадались, скажу: мне решительно указали на дверь, когда я просил у него разрешения жениться на ней.

— По крайней мере его мнения ты спросил.

Иногда суровость отца просто ранила.

— Мне почти тридцать. Вы полагали, что я должен просить у вас позволения?

Немного помолчав, отец вздохнул и пожал плечами. Они вместе зашагали от хозяйственных построек к садам.

— Неприятно признавать, но тут ты совершенно прав. Я так привык принимать решения за всех и каждого! Иногда мне кажется, что имею на это право, а ведь это не так.

Любопытное откровение от человека, который почти не делает признаний. От аристократического профиля отца веяло холодом. Они шли бок о бок.

— Ваше отвращение к Хатауэю не должно отражаться на отношении к Эмилии, вашей невестке. По крайней мере я на это надеюсь. Она очень беспокоится — и ее можно понять, — что вы невзлюбите ее лишь потому, что она дочь своего отца. Я пытался убедить ее, что вы сможете рассудить по справедливости.

— Вот как? — Отец, казалось, даже развеселился. Вот уж редкость! — Прибегаешь к лести, чтобы пробудить во мне родственные чувства? Понятно.

— С радостью — если это подействует. Ее счастье для меня очень важно.

— Тогда так тому и быть. — Лаконичный, но такой веский ответ. Во время разговора отец сохранял спокойный, невозмутимый вид. Но Алексу еще предстояло удивиться. Как только они оказались на краю сада, отец вдруг остановился и поднял голову навстречу теплому утреннему солнцу.

— Хатауэй может отомстить.

Алекс тоже остановился.

— Вполне. Я женился на его дочери вопреки его запрету. Воздержусь от наивных ожиданий, что при следующей встрече он улыбнется и дружески пожмет мне руку.

— Ты не понимаешь.

Герцог, всегда такой бесстрастный, наверное, имел основания так говорить. Его лицо приняло страдальческое выражение, которого Алекс никогда у него не видел. Он осторожно ответил:

— Нет, сэр. Очевидно, не понимаю. Может быть, вы объясните?

— Он может открыть ей правду. По крайней мере правду, какой он ее видит.

Да, это было бы как холодный дождь на голову, Алекс едва не произнес этого вслух. Вместо этого он спросил:

— Какую правду?

Неподалеку стояла резная каменная скамья, под кустом, который уже покрылся розоватыми бутонами. Рядом красовалась статуя Купидона — надо же, какая ирония! Отец жестом указал на скамью и веско добавил:

— Думаю, нам следует присесть.

— Неужели я рискую не устоять на ногах? — Не дожидаясь ответа, Алекс сел, вытянув перед собой ноги, и удивленно взглянул на отца. Тому явно было не по себе.

— В наших жилах течет королевская кровь. — Отец устроился рядом, прямая спина, надменное лицо. — Один из твоих предков — Вильгельм Завоеватель, и…

— Прошу прощения, — довольно грубо перебил Алекс, — какое отношение это имеет к нам с Эмилией? — Впрочем, он уже начал прозревать в этой мрачной трясине невежества, понял, что ему не хватает какого-то важного звена. — Если вы насчет того, что она мне не пара, то не трудитесь.

— Нет. — В утреннем свете лицо отца приняло почти человеческое, страдальческое выражение. Элегантный даже в сельской глуши, сдержанный и неприступный, сейчас он был тих и спокоен, как никогда. — Я только хочу напомнить, что на древе нашей родословной есть имена самых выдающихся людей английской истории. Тем не менее даже знатнейшие и благороднейшие семьи могут хранить свои мрачные тайны.

— Да, у меня сложилось такое впечатление, — сухо заметил Алекс. — Вы хотите поведать мне, что тайна семьи Сент-Джеймс действительно существует?

Складки вокруг отцовского рта залегли резче.

— Ты уже знаешь часть истории Анны Сент-Джеймс и Сэмюела Паттона, третьего графа Хатауэя.

— Да, я знаю, и притом немало. Я прочел некоторые письма из их личной переписки. Кто-то взял на себя труд посылать и мне, и Эмилии их любовные письма, по одному за раз.

Лицо герцога вытянулось.

— Кто-то? Ты не знаешь, кто их отправлял?

— Нет. — Подул приятный ветерок, ероша Алексу волосы и напоминая, какое утро он обещал Эмилии. — Однако я полагал, что всеведущая бабушка могла бы догадаться, поскольку именно с нее и началась эта драма. Разумеется, я не возражаю против того, что в итоге вышло, но мне кажется, что кругом меня кусочки головоломки, которую я никак не могу сложить.

— Она не станет тебе подсказывать. Поверь.

— Мне кажется, — усмехнулся Алекс, — это все равно что штурмовать Адрианов вал. Древний, но упрямо торчит на месте…

— Я не могу объяснить, откуда письма, но могу свести кое-какие концы, чтобы тебе помочь. — Вытянувшись в струнку, отец невидящим взглядом смотрел на обширные террасы садов в великолепном убранстве весеннего цветения. — Итак, ты желаешь счастья жене. Это похвально. Но к сожалению, есть некое ужасное обстоятельство, с которым тебе придется столкнуться, когда ты — я думаю, это должен сделать ты, а не ее отец, — расскажешь ей, что твой дедушка убил ее деда.

— Я знаю про дуэль, — признался Алекс, — но ей еще не рассказывал. И все же я думаю, учитывая, что Эмилия его вообще не знала, она…

— Поймет? Не уверен, что даже я могу это понять.

Где доказательства этому мрачному заявлению? А вокруг — солнечный свет, напоенный цветочными ароматами воздух, зеленое море парка. В такой обстановке верить отцу казалось просто невозможным.

Но отец продолжал бесстрастным тоном, тщательно подбирая слова:

— Отец утверждал, что это была дуэль. Паттоны уверены, что это было убийство. Как я уже напомнил, мы — наследники чести и славы наших предков за восемь веков их истории. Невероятно, чтобы мой отец просто взял и застрелил Хатауэя в приступе ярости, узнав о позоре сестры. Но свидетелей нет, есть только его слово. Твоя бабушка говорит, что безвременная смерть Анны в столь юном возрасте стала первым звеном в цепи последующих событий. Очевидно, мой отец и Хатауэй прежде были друзьями. Так граф и познакомился с Анной.

У Алекса перехватило в горле, но он сумел спросить:

— Секундантов не было?

— Ни единого. Я был слишком молод и мало что помню, да мне бы и не рассказали. Влияния отца хватило, чтобы замять скандал из-за того, что Хатауэй обесчестил его сестру. Леди Хатауэй вряд ли хотела публичной огласки, так что все держали в тайне, насколько было возможно. Вот и все, что мне по сей день известно.

Итак, обе семьи погрязли в обмане! Потребовалась долгая минута, чтобы осознать разнообразные последствия этой лжи, но у Алекса было такое чувство, что отец прав. Будет нелегко объяснить Эмилии, что их деды вступили в смертельную схватку. Вероятно, именно поэтому он до сих пор ничего ей не сказал.

Снова тема «влюбленных под несчастливой звездой». Как он устал от этого! И при чем здесь ключ, черт подери?

Александр задумчиво произнес:

— Мне становится ясно, в чем причина раздора между вами и отцом моей жены. Ваш отец убил его отца, и не в честном поединке, как я раньше предполагал. Обстоятельства его смерти вызывают сомнения… Многие ли мужчины, пережив подобное, сумели бы сохранить симпатию друг к другу?

— Его отец воспользовался неопытностью юной сестры моего отца. Скажи, чего еще он заслуживал, если не воздаяния за сей чудовищный проступок?

С подобным заявлением Алекс согласился бы всем сердцем, будь он сторонним наблюдателем. Но у него был свой интерес, да еще какой!

— Я прочел письма. У них была любовь.

— При чем тут любовь? — сурово оборвал отец. — Она только начала выезжать в свет, а он был женатый человек.

— Вы полагаете, что можете приказать сердцу? — Алекс невольно повторил слова Майкла. — Над любовью никто не властен. Иначе я не выбрал бы девушку, против которой ополчилась моя семья.

После недолгого молчания отец невозмутимо заметил:

— Действительно, я бы желал ей другого отца… кого угодно, право же! Но меня это задевает гораздо больше, чем других членов семьи. Оба твоих брата, кажется, совершенно очарованы. И Диана вдруг напустила на себя вид доброй невестки — тут меня не проведешь. Помимо красоты, у твоей жены есть умение нравиться.

Кажется, впервые в жизни отец и сын разговаривали по душам. Хоть что-то доброе в их невеселом положении.

— Она… другая. — Алекс улыбнулся. — Настоящая — вот самое правильное слово. Сначала я вместе с Эмилией негодовал: как Хатауэй смел заточить ее в загородном доме, забыв о ее существовании?! Теперь я ему благодарен. Она лишена притворства. Эмилия знает, что собирает дань всеобщего восхищения благодаря красоте, положению в обществе и солидному приданому. Но она достаточно умна, чтобы понимать: ни один из этих атрибутов не отражает истинной красоты женщины.

— Слова ослепленного любовью…

Безумно влюбленного, да! Разве это грех? Разве он пытается уйти от реальности, от того, чего требует создавшееся положение? Нет.

— Я счастлив, — спокойно сказал Алекс, — и не собираюсь отказываться от счастья ради застарелой вражды двух семей, которые, похоже, ведут необъявленную войну!

— Необъявленную? Тут ты ошибаешься, сын мой. — Отец встал, внимательно глядя на Алекса. Его лицо снова скрылось за привычной маской высокомерного патриция. — Линия фронта определена много лет назад.

Эмилия поблагодарила лакея, который провел ее до дверей личных покоев герцогини. Расправив плечи, она вошла в гостиную. Дверь за ней мягко затворилась.

Она очень надеялась, что ей предстоит отнюдь не словесная перепалка с последующим церемонным отступлением. За то небольшое время, что Эмилия провела в свете, она уже научилась распознавать признаки, но опыта для пикировки с герцогиней ей явно было недостаточно.

Роскошно убранную комнату заливал солнечный свет. Бархатные драпировки нежно-голубого цвета, тот же оттенок голубого в узоре лимонно-желтого с кремовым ковра; изысканная мебель, как раз на женский вкус. В простенке — огромное зеркало над резной каминной полкой итальянского мрамора, которое делало просторную комнату еще светлее. На одной из стен висел поразительный портрет молодой женщины. Белокурые волосы уложены в виде башни, изящная рука покоится на плече черноволосого мальчика. Они стояли на холме, в обрамлении покрытых густой листвой деревьев.

— Это я и ваш новоиспеченный свекор. — Голос доносился из дверного проема, ведущего в соседнюю комнату, предположительно спальню герцогини. — Разумеется, картина была написана много лет назад, но это одна из моих любимых.

Обернувшись, Эмилия присела в торжественном реверансе. В гостиную вплыла пожилая герцогиня.

— Доброе утро, ваша светлость.

— Поскольку вы, очевидно, теперь моя внучка, нет нужды держаться столь официально, леди Эмилия. Прошу садиться.

Прохладный тон, четко произнесенные слова не сильно обнадеживали, однако Эмилия выпрямилась и присела на оттоманку, обитую тканью в цветочный рисунок. Герцогиня предпочла стул напротив — похоже, это было ее привычное место. Между ними стоял столик, столешница которого была инкрустирована перламутром. Незамедлительно явилась горничная и поставила на стол маленький поднос с крошечными чашечками и фарфоровым чайничком.

— Обожаю пить по утрам шоколад, — сообщила герцогиня.

— И я тоже, ваша светлость.

— Вот как? Значит, тут мы сходимся. Будете разливать?

— Разумеется. — Эмилия поспешила выполнить ее просьбу. Руки немного дрожали, но она сносно справилась с трудной задачей и подала герцогине чашку и блюдце.

Бабушка Алекса, безупречная в утреннем наряде из серого шелка, приняла чашку сухими, покрытыми синими жилками руками.

— Вы очень красивы, дитя мое.

«Уже не дитя», — хотелось ей заметить, но она только сказала:

— Благодарю.

— Теперь я понимаю, почему внук так влюблен в вас.

Эмилии вспомнился вечер, когда Алекс беседовал с леди Фонтейн, когда отверг ее нескромные заигрывания. Габриэлла считалась одной из признанных красавиц высшего света. И Эмилия твердо заявила:

— Вряд ли дело в моей внешности. Он не настолько поверхностен — отдайте ему должное. Он не женился бы на девушке только потому, что она привлекательна. В светских гостиных нет недостатка в красивых женщинах, жаждущих его внимания.

— Вы защищаете его, а не себя. — Брови герцогини поползли вверх. — Это умно и многообещающе, сказала бы я.

«Сказала бы я»! В свете сложившихся обстоятельств нечего было и мечтать, что они тут же подружатся. Однако Эмилия знала, что Алекс безоговорочно предан своей бабушке.

— Думаю, любовь всегда обещает многое, ваша светлость.

— Да, вы можете так думать, потому что совсем юны. — Герцогиня деликатно отпила из своей чашечки, легкая печаль тронула ее выцветшие голубые глаза. — Некоторые любовные истории заканчиваются трагически.

— Например, любовь Анны и моего дедушки. — Эмилия не сочла нужным притворяться, поскольку теперь все вокруг — наверное, даже слуги — знали, в чем причина неприязни между их семьями.

— Вижу, вы не собираетесь ходить вокруг да около.

— Полагаю, на это нет причин.

Показалось ли ей, или действительно глаза пожилой дамы одобрительно блеснули?

— Что ж, хорошо. Да, именно история Анны и вашего деда. — Герцогиня с преувеличенной осторожностью поставила чашечку на драгоценный столик. — В их случае не стоило давать выход скандальному чувству. Из этого ничего не вышло — лишь несчастье для всех.

— Они не могли. Она слишком сильно его любила.

— Учитывая ваш возраст, я не удивлена, что их история видится вам в романтическом свете.

Эмилия вовсе не была убеждена, что пылкая страсть — удел молодых. Более того, она надеялась что это вовсе не так. Как горячо она желала бы, чтобы их с Алексом страсть длилась всю жизнь!

— Вы были там… Она была вашей золовкой. Я читала ее письма, но там не говорилось, как они встретились в первый раз.

— Письма? — Минутная оттепель сменилась ледяным холодом. — Откуда у вас могли оказаться письма моей золовки?

— Мне их посылали.

— Кто? — Века власти слышались сейчас в ее надменном тоне.

— Не знаю, — совершенно искренне призналась Эмилия. — Я думала, может, это вы?

— Что ж, это не я. — Она сказала, как отрезала. Однако вряд ли она оскорблена, решила Эмилия. Лицо герцогини внезапно приняло мечтательное выражение. Герцогиня не отрываясь смотрела на портрет, который чуть раньше заинтересовал Эмилию. Остывающий шоколад был забыт. Держась прямо, как натянутая струна, почтенная дама сидела, сложа руки на коленях.

— Кажется, кто-то хотел сыграть с нами очень странную шутку. Алекс тоже получал письма.

— И он тоже? — Миллисент Сент-Джеймс вздрогнула. Едва заметно, и все же это не укрылось от глаз Эмилии, как и внезапная бледность герцогини.

Эмилия встревожилась.

— Не позвонить ли горничной, ваша светлость? — спросила она.

— Нет… нет. — Герцогиня расправила поникшие было плечи. — Я только вспомнила… Да, это было время испытания, и я думала, что мне удалось покончить с этим, раз и навсегда.

«Покончить с этим»? Странное заявление, если не сказать больше. Эмилия осторожно заметила:

— Но кто-то знает.

— Да, — согласилась она с некоторой долей обреченности. — Это очевидно. Если вы получаете их письма, значит, кто-то знает.

Странно, однако сейчас, в этой залитой солнцем элегантной гостиной, Эмилия должна была бы сгорать от смущения, чувствуя неприязнь герцогини из-за прошлого. Но ей казалось, что между ней и бабушкой Алекса установилась странная близость…

— Расскажите мне о ней.

Некоторое время герцогиня молча смотрела на нее, затем рассеянно отпила шоколаду.

— Вы хотите знать про Анну?

— Будь вы на моем месте, вы бы не захотели?

— Возможно. Очень хорошо. — Пауза. — Моя золовка была очень молода, очень красива и слишком отважна. Совсем как вы, полагаю.

— Благодарю, ваша светлость.

— Не благодарите меня, дитя. Наш разговор пошел совсем не так, как я предполагала. — Ее слова сопровождались чопорным смешком. — Я хотела указать вам, что значит быть одной из Сент-Джеймсов. Я любила Анну, но ее не следует брать за образец.

Впервые за все это время Эмилия рассмеялась — тихо, сдержанно.

— И я предполагала совсем иную беседу, ваша светлость. И вам не нужно объяснять мне, какое это счастье — получить Алекса.

— Это не совсем то, о чем я собиралась говорить, — сухо заметила бабка ее мужа. — Однако я не вполне уверена, что некоторые предостережения молодой женщине, отважившейся выйти за моего пылкого внука-шалопая, были бы пустой тратой времени. Да женись он на ком угодно — и языки бы заработали вовсю. Но он женился на вас, и теперь жди домыслов особого рода. Например, о ребенке через восемь месяцев. Надеюсь, вы к этому готовы.

Это откровенное заявление заставило ее густо покраснеть. Но что поделаешь, герцогиня, возможно, права.

— Пусть говорят. Это не важно — я бы не изменила своего решения.

— Превосходно. Может быть, из вас в конце концов выйдет восхитительная Сент-Джеймс. Мы просто проигнорируем скандал. — Герцогиня высокомерно вскинула подбородок.

Как это хорошо — царственная особа решила сделать вид, будто кое-чего не было! Эмилия невольно взглянула на портрет снова. Вот они, нынешний герцог и его мать. Если у них с Алексом родится сын, унаследует ли он его темные блестящие волосы или будет белокурым, как она?

Ее взгляд сделался чуть пристальнее. Эмилия поняла, чем так поразил ее портрет. Сначала она не обратила внимания… Фон был не совсем обычный. Не просто листья были на деревьях, среди них угадывались лица. А фигуры отбрасывали на ровную поверхность лужайки фантастические тени.

Неповторимый стиль, который она уже видела.

— Ваша светлость… Могу я узнать, кто писал портрет?

Внезапная перемена темы разговора застигла герцогиню врасплох. Она сидела не шелохнувшись, и тонкая чашечка застыла в покрытой синими жилками руке.

Но может быть, речь как раз об этом?

Темноволосая русалка. Чудесное ожерелье.

Эмилия решительно отставила свою чашку.

— Это Симеон, не правда ли?

Пожилая дама чуть наклонила голову.

— Он писал Анну?

— Полагаю, нет нужды это отрицать, — сурово согласилась вдовствующая герцогиня.