Мартынов размышлял: «Взять голыми в бане — ох, как удачно! Особенно если уйдут все трое париться, одежду обшмонать, забрать оружие. Но это вряд ли. Оставят одного охранять, сейчас воришки в банях крепко работают. Но одного схватим. А остальные? Куда они голые сунутся? На улицу не побегут… А если в раздевальном зале найдутся их дружки? Ведь отбивать начнут, не дадут арестовать! Как быть? — Махнул рукой: — Положусь на волю божью, в случае чего перестреляю их. — И ухмыльнулся: — Или они меня!»
Выскочил из трактира, побежал в соседнее отделение милиции. Сразу к начальнику, сунул под нос удостоверение.
— Дай с десяток ребят, троих опасных бандитов задержать!
Начальнику отделения ой как не хочется давать не только десять, но даже одного. Он переложил бумаги на столе, поёрзал на стуле, подкрутил длинные усы и отрывисто сказал:
— Где ж, товарищ, я тебе армию такую найду?
— А сколько найдёшь?
— Возьми в дежурке Мишку Шура. Он здоровый, как медведь, отчаянный — жуть! Извиняй, больше помочь некем!
— Спасибо, товарищ! — Мартынов указательный палец направил в лицо милиционера, выдавливая каждое слово, медленно произнёс: — «Замечательно» ты борешься с контрреволюцией, ничего не скажешь! Тогда сам пошёл со мной, ну! Не пойдёшь, я тебя как саботажника в Лефортовский изолятор определю. Прямо сегодня! И под пролетарский неподкупный суд!
— Ты, Мартынов, меня не пужай! Я уже пуганный.
— Дело важнейшее! — У Мартынова от гнева задрожали ноздри. — Сам Владимир Ильич на контроле держит. Ленина уважаешь?
Вздохнул милицейский начальник, уж очень ему не хотелось вязать бандитов, тем более опасных — дело рисковое, подстрелить могут. Делать нечего, с Чека не поспоришь! Начал одеваться, два револьвера за пояс засунул:
— Где брать будем? В моечной? В раздевалке?
— Хрен их знает, где окажутся!
— В моечной хорошо бы, у голых оружия не будет, да и не убегут далеко, — мечтательно произнес милиционер. — Но как голых распознать?
— Кто к окнам бросится, в того стреляй! — усмехнулся Мартынов.
Но жизнь оказалась мудрей всех планов.
Позже Мартынов вспоминал, что едва они с двумя помощниками подъехали к бане, как в то же время туда на лихаче подкатили трое знакомых бандитов. В отчёте для Дзержинского, который он надиктовал секретарше, картина задержания выглядит невероятной: «Я вынул два револьвера, другой сотрудник тоже, а третий (здоровяк Шур) ухитрился под уздцы остановить лошадь. Ни один из бандитов не успел сделать ни одного движения, чтобы выхватить револьвер. Мы обезоружили их и повели…»
Сложно представить, что отчаянные бандюганы терпеливо ждали, пока чекисты на скаку лошадь остановят, достанут оружие и пленят их. Реальное задержание и отчёт об этом, как известно, по сей день часто не совпадают.
Задержанных отвезли во внутреннюю тюрьму на Лубянке. Сам Железный Феликс присутствовал на допросах. Как допрашивали несчастных, легко догадаться. Именно Феликс первым сказал железную фразу: «На следствии чекисту лаковые перчатки не нужны!» То есть нет таких истязаний, которые не мог бы применять чекист. Всё разрешено, любые зверства, любые издевательства! Подчинённым это предложение пришлось по душе, истязали заключённых так, что инквизиции не мечталось. Не так давно были обнародованы жуткие откровения: некоторые следователи мочились на головы истязаемых.
(Замечу, что первым восстал против пыток на предварительном следствии Лаврентий Берия. Однако сумел остановить это лишь после смерти Сталина. Внутренний приказ датирован 21 марта 1953 года.)
Вопрос был один:
— Где скрывается Кошельков, где его «малина»?
Хоть и бандиты, а понятие чести было: хранили молчание.
Эклерами не кормили, но в камеру таскали окровавленных, без зубов и сознания.
Любому мужеству есть предел. Если яйца зажмут дверями, то допрашиваемый ответит на любые вопросы, даже если не знает ответа. Чекисты этим секретом владели вполне. Владимир Ильич мстил за свой позор и унижение.
Кто-то из бандюганов не выдержал, назвал: «Дом Черкасова по Конюшковскому переулку».
Наградой за это была желанная смерть — пуля в затылок.