Необузданные желания

Глава 3

Я запускаю руку в штаны и достаю свой член. Обычно я воздерживаюсь от этого, когда смотрю, как она спит, но сегодня вечером мне это чертовски нужно. Она нужна мне. Стоя у изножья ее кровати и не сводя глаз с ее спящей фигуры, я несколько раз массирую свой член.

Она такая невинная, такая чертовски уязвимая.

Ее губы слегка приоткрываются, и я представляю, как мой член проскальзывает между ними. Почти представляю, как ее маленький влажный ротик будет всасывать меня. Я двигаю рукой сильнее, быстрее, представляя, как она задыхается, ее заплаканные щеки, ее страх, когда я так глубоко погружаю свой член ей в горло, что она ничего не может сделать, кроме как безмолвно умолять меня позволить ей снова дышать.

— Блять! — Шиплю я себе под нос.

Я протягиваю другую руку и осторожно стягиваю одеяло, совсем чуть-чуть, чтобы обнажить изгибы ее грудей. Ее розовые соски затвердели, и у меня слюнки текут при мысли о том, чтобы обхватить их. Я представляю, как буду облизывать, покусывать, сосать их. Мне хочется спустить одеяло еще ниже, чтобы получше рассмотреть. Чтобы увидеть больше ее тела. Но я этого не делаю.

Видите? У меня есть некоторая сдержанность.

Вместо этого я обхожу ее кровать и беру бледно-голубой шелковый бюстгальтер, который она бросила на пол. Я оборачиваю мягкую ткань вокруг своего члена, продолжая массировать себя. Когда она издает тихий стон, я жестко кончаю. Прямо на ее лифчик. Блять. Затем я наклоняю голову и смотрю на нее.

Что, черт возьми, ей снится? Или, лучше спросить, кто, блять, ей снится? Потому что, кем бы они ни были, они — гребаные покойники.

Я застегиваю молнию на джинсах и засовываю ее лифчик в карман. Это не первая вещь, которую я у нее ворую. Нагнувшись, я натягиваю одеяло ей на грудь, затем наклоняюсь вперед и вдыхаю аромат ее волос. Чертова ваниль. Всегда эта чертова ваниль.

Мои губы пылают от желания прикоснуться к ее коже, поэтому я отстраняюсь, пока не потерял контроль. Я выпрямляю спину, разворачиваюсь и выхожу из комнаты, по пути выключая свет. Затем я направляюсь к служебному лифту, на котором всегда поднимаюсь сюда. Забавно, что это еще и единственное место, куда она никогда не заглядывает.

— Что ты здесь делаешь? — Спрашивает дядя Брэй, как только заходит в кабинет своего спортзала.

— Что ты здесь делаешь? Я живу в Мельбурне. А ты нет, — парирую я в ответ.

— Не умничай. Тебе это не идет, Доминик. Почему ты в моем кабинете? — Он скрещивает руки на груди и пристально смотрит на меня.

— Наблюдаю за дерьмом, — говорю я ему. Мои глаза прикованы к стене с мониторами, пока я не останавливаюсь на одной конкретной комнате. Той, где она сейчас занимается.

Я не должен получать столько удовольствия от того, что она записалась на занятия по самообороне, потому что боится. Точнее, потому что она боится меня. Я породил этот страх. Я вижу его в ее глазах каждый раз, когда она не может удержаться и оглядывается через плечо. Она знает, что я наблюдаю. Даже сейчас она смотрит вверх. Прямо в камеру. Прямо на меня.

— Кто она? — Спрашивает дядя Брэй.

— Понятия не имею, о ком или о чем ты говоришь. — Пожимаю я плечами.

— Да, хорошо, пусть будет так. Однако если эта девушка окажется на пятой странице в списке пропавших без вести, не думай, что я не буду задавать тебе вопросы, — говорит он, наполовину шутя, наполовину нет.

— Разве я когда-нибудь давал тебе повод думать, что я какой-то психопат? — Спрашиваю я.

— Каждый день с тех пор, как тебе исполнился год, — невозмутимо заявляет он. — Но это не твоя вина. Просто так получилось, что ты унаследовал больше этих чертовых генов Маккинли, чем положено одному человеку. — Смеется он.

Это не совсем правда. Моя одержимость болью досталась мне от Уильямсонов. Точнее, от моей матери. Она боролась с самоувечием всю свою взрослую жизнь. В основном с ней все в порядке. Мой отец так часто следит за ней, что я не думаю, что у нее есть возможность пописать без его ведома. Скорее всего, он даже и за этим наблюдает. Не то чтобы мама когда-либо жаловалась. Это просто отвратительно. Как сильно они любят друг друга. Если подумать, все старики в моей семье до тошноты счастливы со своими женами. Даже большинство моих кузенов и кузин женаты и живут своей лучшей жизнью. Двое из них — друг на друге.

И скажите мне, что это не чертовски странно.

Эш и Бри, конечно, не кровные родственники. Бри — из рода Маккинли, а Эш — старший кузен Уильямсонов. Было чертовски трудно не перерезать ему горло, когда он начал встречаться с Бри. Она — моя любимица из всех моих кузин. А еще она единственная, кто меня понимает. Настоящего меня. Она понимает, потому что тоже родилась Маккинли — что в любой день является одновременно и благословением, и проклятием. Каждый из нас должен унаследовать пятьдесят процентов семейного состояния, включая все предприятия, входящие в корпорацию.

Именно поэтому я решил получить степень в области бизнеса. Однажды мы с Бри будем вместе управлять McKinley Industries. Надеюсь, не в ближайшее время. Мне хочется еще немного насладиться жизнью, прежде чем мне придется проводить гребаные дни напролет в офисе, сидя за столом в костюме.

Не обращая внимания на дядю Брэя, я продолжаю смотреть на экран. Инструктор подходит к Люси сзади, и его взгляд устремляется прямо на ее задницу. Эти глаза я вырву из его гребаной башки, если он не перестанет пялиться.

Не прикасайся к ней. Я повторяю это в своей голове, снова и снова, даже когда его руки тянутся к ней и ложатся на ее бедра, когда она наклоняется, чтобы потянуться.

— Кто, блять, этот урод? — Спрашиваю я дядю, вскакивая на ноги и протягивая руку к монитору. Не успеваю я опомниться, как уже меряю шагами комнату. Я не могу пойти и отрубить ему руки на глазах у всего класса. Нет, мне придется повременить с этим.

— Дом, успокойся, мать твою. Сядь. — Дядя Брэй загораживает дверной проем, как будто он может помешать мне покинуть этот кабинет, если я захочу уйти.

— Я спокоен, — невозмутимо заявляю я. — Никогда, блять, не был так спокоен.

— Да, конечно. Кто она такая и почему ты ведешь себя со мной как Джош? — Говорит он.

— Как Джош? — Повторяю я как попугай. Джош — мой дядя по отцовской линии.

— У тебя глаза как у убийцы. У твоего дяди, блять, всегда такой взгляд. Только он просто выглядит жутко, когда смотрит на меня так, а от тебя у меня мурашки по коже. Ты сейчас выглядишь чертовски пугающе. Не заставляй меня вытаскивать твою задницу из тюрьмы под залог, — говорит он мне родительским тоном, который у него иногда появляется.

— Не волнуйся, я бы все равно не стал звонить тебе, чтобы ты вытащил меня. Для этого у меня всегда есть дядя Зак. — Ухмыляюсь я. Мой дядя Зак — старший брат дяди Брэя.

— Хорошо, у него есть опыт. А вот мои девочки — чертовы ангелы, мне никогда не приходилось их выручать из беды. — Улыбается он.

— Разве Лили и Хоуп не арестовали за то, что они однажды ударили полицейского? — Спрашиваю я, вздернув бровь.

— Понятия не имею, о чем ты говоришь. — Дядя Брэй бросает мне в ответ мои же слова таким тоном, что можно подумать, будто он сам верит в свою ложь. Клянусь, эти девчонки могли бы в буквальном смысле подать ему на ужин человеческое мясо, а он бы и глазом не моргнул. Его дочери не могут сделать ничего плохого.

— Ну да. Что ж, мне есть чем заняться, нужно кое-кого покалечить. — Вздыхаю я и снова смотрю на экран. Я вижу, как Люси выходит за дверь.

— Доминик, я знаю, что твои родители учили тебя, что не стоит преследовать какую-то бедную девушку без ее ведома. Это называется преследованием. Если она тебе нравится, попробуй с ней поговорить.

— Я никого не преследую. Господи, отдай мне должное. — Я притворяюсь обиженным. С годами я научился скрывать отсутствие эмоций за юмором. Это проще, чем заставлять всех смотреть на меня и гадать, когда же я наконец сорвусь.

Дело в том, что… я сорвался уже давным-давно. Никто, кроме Бри и дяди Джоша, не знает правды обо мне, потому что они единственные, кто понимает мое стремление причинять боль другим. Однако я вымещаю свою злобу только на тех, кто этого заслуживает. Как этот ублюдок, который не знает, как держать свои руки при себе. Я мог бы помочь ему с этим. Не будет ведь проблемой, если он и вовсе будет без рук.

— Дом, если этот сотрудник завтра не выйдет на работу, тебе придется занять его место.

— Да, хорошо, потому что тебе так и хочется, чтобы я вел твои маленькие уроки самообороны.

— Я не могу придумать лучшего наказания, чем заставить тебя научить объект твоей одержимости защищаться от… тебя, — отвечает он с глупой ухмылкой на лице.

Он и не подозревает, как сильно задел меня за живое.

Выйдя на улицу, я направляюсь на парковку, где жду в своем Бентли, пока моя занятая Пчелка выйдет из здания, а затем завожу мотор и выезжаю за ней на главную дорогу. Я еще вернусь за этим ублюдком. На самом деле, чем больше я думаю об этом, тем лучше звучит идея дяди Брэя. Если бы я был ее инструктором, это дало бы мне повод прикоснуться к ней. Приблизиться к ней. В общественном месте. Где у меня нет выбора, кроме как контролировать себя.

Хочу ли я, чтобы она уже узнала о моем существовании? Я даже не уверен, что это возможно. Если только я не лишу рук всех мужчин из персонала дяди, чтобы никто не мог к ней прикоснуться, мне придется обучать ее самому.

Я следую за ней до ее квартиры, сворачиваю на боковую улицу, когда она въезжает в подземный гараж. Затем беру свой ноутбук и включаю запись с камеры. Наблюдение за ее ежедневной рутиной, продиктованной страхом, забавляет меня. Ужас, который я чувствую, исходящий от нее с экрана, делает мой член ужасно твердым.

Как и положено, она входит в свою квартиру и идет налево. Она открывает каждую дверь, каждый шкаф, каждый кухонный шкафчик, прежде чем покачать головой. К сожалению, я не слышу, что она говорит. Однако я точно знаю, что она ненавидит бояться. Об этом свидетельствует ее видимое разочарование. У меня в животе возникает легкий укол вины — по крайней мере, я думаю, что это чувство вины. Не знаю, что еще это может быть, но я чувствую себя немного виноватым за то, что напугал ее. В то же время я не могу дождаться, когда звуки ее криков наполнят мои уши, когда я заявлю на нее права.

Скоро. Наше время скоро придет. Я чувствую это нутром.

Я беру телефон с центральной консоли, нахожу цветочный магазин и заказываю ей букет синих тюльпанов. Именно этот цветок я вытатуировал у себя на груди, когда впервые встретил ее. Кровоточащий тюльпан, обвивающий мою правую часть груди.

Из динамиков машины раздается мелодия моего телефона, вырывая меня из мыслей. На экране высвечивается имя Эша.

— Да? — Говорю я вместо приветствия.

— Где ты? — спрашивает он меня.

— А что? — Моя первая мысль — Бри. Клянусь всем святым, если этот ублюдок допустит, чтобы с ней что-нибудь случилось, ему придется беспокоиться не о ее родителях. Потому что я изобью своих тетю и дядю до полусмерти.

— Мне нужно, чтобы ты заехал в клуб сегодня вечером. Я должен улететь обратно в Сидней, но твоя чертова кузина упрямится и не хочет ехать со мной домой, пока не закончит все свои дела здесь.

— О ком ты говоришь? Потому что у меня есть только один родственник, который не полный засранец. — Улыбаюсь я.

— Ты же знаешь, что это ставит меня в чертовски затруднительное положение, верно? Потому что, с одной стороны, я надеюсь, что это я. Но, с другой стороны, если ты называешь Бреанну засранкой, мне придется свернуть твою гребаную шею, и это заставит тетю Эллу плакать, а я очень не хочу ее расстраивать.

— Как будто ты можешь это сделать. Я сейчас приеду. Кстати, почему Бри зависает в Unhinged? Неужели у нее нет мест получше? — На самом деле, клуб моего кузена действительно элитный. Но я пользуюсь любой возможностью, чтобы поиздеваться над ним.

— Она говорит, что ей нравится проводить время в месте, названном в честь ее семьи, — выпаливает он в ответ.

— Кстати, ты же знаешь, что ты — мой самый нелюбимый кузен из всех. По тебе я бы точно не скучал, — говорю я ему.

— Просто тащи сюда свою задницу. У меня через час самолет, и я не оставлю ее одну. В этом городе полно гребаных подонков. — Вздыхает он в трубку.

Эш всегда предпочитал Сидней Мельбурну. Я приехал сюда учиться, потому что здесь училась моя мама. Она говорила, что ей здесь нравится, а я хотел хоть ненадолго сбежать от семьи. Этот план не оправдал моих надежд, так как они все равно продолжают появляться каждые две недели.