Непал без вранья

Глава 21 Из Непала в Россию. С любовью

Мы с Асей заходим в учебную хижину. Нас дожидаются дети — здесь самые старшие сорванцы из «львов» (A-класс, четвертый, если мерить российским стандартом) и «лофофорусов» (В, третий), от девяти до тринадцати лет. Мы раздаем материал, и каждый получает по листочку с биографией и фотографию человека, которого мы для него выбрали. Фотографии смотрят всем скопом, но когда добираются до биографий, в классе повисает тишина. Только губы в беззвучном знакомстве отшлепывают приветствия, а жалобный скрип маркера в защиту оригинальности напоминает о работе. «Где ты живешь?», «Что любишь делать?», «С кем дружишь?» — пишет Ася на доске примерные вопросы, какими можно начать свои письма.

Идея написать людям из России сложилась в несколько подходов. Прежде всего, когда мы изучали коммуникацию, и выяснилось, что ни один из школьников не писал в своей жизни писем.

На отвлеченных уроках я рассказывала детям о профессиях, кроме тех четырех, что они отыскали в учебнике. Художники, танцоры и музыканты все это восхищало их, как восхищает сказка. Но поверить в это им, сыновьям крестьян и дочкам плотников, было непросто. Тогда я решила познакомить ребят с людьми, существование которых здесь оставалось под вопросом. Я предложила спросить обо всем, что было им интересно и что с такой осторожностью они пытались превратить в свою мечту.

И наконец, я просто хотела разделить свои впечатления с семьей и друзьями. Особенно с теми, кто каждый день смотрел на меня глазами детей Непала. Как удивительно похожи бывают люди с разных частей планеты, подумала я еще в первую неделю в Сагарматхе.

И вот однажды вечером мы с Асей сели и разделили между собой два класса, по восемь человек на каждую. А следом выбрали по восемь близких друзей, какие не только с радостью поделились бы опытом или вдохновением, но и могли поддержать настроение открытия.

* * *

Ведь дети отнеслись к нашей идее с чрезвычайной серьезностью.

Я закончил, мисс! — первым кричит мне Нисан, как всегда. Я заглядываю в бумажку, его распирает от нетерпения. — Хорошо? Вам нравится?

«Вова, — пишет Нисан моему брату, и я сразу же представляю недоумение и неловкую радость парня пятнадцати лет. — Привет, мое имя Нисан Прасад Ачая. Я из Атитара. Моя деревня маленькая, из моей деревни мы видим горы. Много людей крестьяне в моей деревне. Моя деревня покрыта зелеными листьями. Мне одиннадцать лет. Моя любимая игра футбол и инвизан…»

— Мне кажется, он не знает, что такое инвизан, — говорю я Нисану. — В России в инвизан не играют.

— А я сейчас расскажу, — выхватывает он бумажку и приписывает:

«Инвизан мы делаем круг, и мы делаем две команды. И одна команда отличается от другой, а другая атакует, а другая ловит их, а они пытаются забежать в круг. Мы играем в инвизан как-то так».

— Теперь поймет? — скачет Нисан вокруг меня.

— Конечно, — улыбаюсь я, — теперь все встало на свои места.

«Я читаю в школе "Майя Юниверс Академия". Я читаю в четвертом классе. Я имел три брата и одну сестру, но мой старший брат и старшая сестра умерли, и я имею два брата. Мой большой брат почитает в 12-м классе, и другой брат почитает в 10-м классе. Мой любимый предмет математика и науки. Моя мечта быть водителем. Я остался с моим папой и мамой и одним братом. Мы выращиваем овощи в моей деревне. Ты выращиваешь овощи поесть или покупаешь? В моей деревне есть плотники, крестьяне и портные. А в твоей деревне? Я действительно хочу быть водителем, моя мама работает в доме. Мой папа шаман. Мои два брата читают…»

— Почему читают? — спрашиваю я у Аси.

— Учатся, — пожимает плечами она. — Особенности перевода с непальского.

«Я верю индуизму. Ты можешь помочь мне стать водителем? Пожалуйста».

— Чудесное письмо, — говорю я Нисану.

Он улыбается мне, словно светится, и я знаю эту улыбку. Эту беззастенчивую дурашливость, которая осталась в прошлом, несколькими годами ранее. Тогда я только уезжала из дому и не смогла как следует с ней попрощаться — знала ли я, что буду так скучать по ней? Что, вернувшись, встречу незнакомые мне раньше серьезность и обособленность возраста первых чувств и первых секретов.

***

Закончив писать, Нисан начинает вертеться и доставать всех вокруг. И в первую очередь Сабина, который лишь отмахивается от его приставаний. Найти Нисану большую противоположность, чем Сабин, президент совета школы, невозможно. Невозмутимый и важный сын Макармамы, хозяина деревни, и Фупу, главного здесь коммерсанта. Он даже в футбол играет, не вынимая рук из карманов. А уж когда предоставляется возможность пообщаться с дипломатами, тут он, как говорится, does his best[78].

«Дорогой мой друг Рустем, — начинает он свое послание Рустему, студенту МГИМО. — Меня зовут Сабин. Мне 11 лет, я из Непала. Непал разделен на 14 зон и 75 районов. Моя деревня в Сагарматха-зоне, районе Удайпур. Имя моей деревни Мальбасе…»

Единственная фотография Рустема, которую я отыскала, из Большого театра. Разодетые, мы с ним стоим у помпезной лестницы, в золотой раме громоздкого зеркала. Более нескромной фотографии и придумать нельзя. Вот только Сабина она завораживает. Он просит показать ее несколько раз, словно бы отмеряя ей смелость своих откровений.

«Я люблю учиться и играть в фудбол. Я хочу учиться, потому что в будущем я хочу быть президентом страны. Я хочу играть в фудбол, потому что мы практикуем в нашей школе. Я не люблю быть вороватым человеком. Потому что я хочу быть добрым человеком. Я хочу идти в университет после того, как отучу школу. Потому что мы можем выучить много вещей через университет. Моя мечта быть приминистром или президентом. Я буду делать политически…»

***

Шагаю дальше, до Тики Кумари. Она смеется всегда и в этот раз — и прячется за карточкой Рамины. Когда дети узнали, что волшебник из России, приславший мне коробку шоколада в деревню, Рамина, они устроили настоящее соревнование. «А Рамина — она кто?» — спросил меня Иман, как бы между прочим. «Она защитник растений», — ответила я. «А я как раз люблю растения!» — воскликнул он. «А я защитников», — подхватил Сантос. И хоть на деле все любили конфеты, досталась Рамина Тике — по очень простой причине. Каждый раз, когда я слышала, как заливается Тика, я начинала искать глазами Рамину, так были они похожи.

— Рамина живет в большом доме с родителями. Она любит путешествовать… — читает Тика по слогам. «Я тоже люблю путешествовать», — отвечает девочка, и я вспоминаю, что единственным ее путешествием из деревни была поездка в Катманду, организованная Элли и Бруно.

«Я тоже живу в большом доме…»

Состоящем из кухни и спальни, в апельсиновой роще Нигале, где нам однажды довелось ночевать. Одно из самых приятных воспоминаний здесь — как мы сидели у очага, и Тика, ее мама и сестры выгребали угли, чтобы погреться перед сном. Как они подвинули друг друга и позвали нас с Асей разделить последнее тепло вместе с ними.

«Я живу в доме, и у меня много голубей. А у тебя много голубей? Да, я имею друзей, мое дружеское имя Пратима. У Пратимы длинные волосы. Я никогда не видела льва. А что ты никогда не видела?»

«Я никогда не видел музыкантов, — пишет Упендра брату Аси, тромбонисту Арсению. Я мечтаю стать музыкантом…»

«Дорогой Паша, моя мечта быть художником, выводит Сандес. — Я хочу рисовать после школы, потому что я хочу быть художником. Я люблю делать работу в доме, когда я не делаю работу, я начинаю засыпать. А что ты любишь делать?»

«Дорогая мама Энни-мисс. Мое имя Сунита. Мне 12 лет. Я христианка. Я люблю читать книги. Я хочу быть доктором. Это хорошо быть доктором? Это легко быть доктором или нет? Когда я вырасту, мои папа и мама говорят, пожалуйста, будь доктором…» — сочиняет Сунита, самая ответственная девочка школы. Ее тетрадка — образец для подражания, и дети понимают это слишком буквально. Особенно Кила, соседка по парте.

«Дорогая Аня. Мое имя Кила Рана Магар. Мне 11 лет. (На самом деле 9.) Ты любишь танцоров? (Наверное, все же танцы.) Танцоры легкие или тяжелые? Ты танцуешь с маленькими?»

Покусав карандаш, Кила улыбается и дописывает:

«У тебя есть бойфренд? Ты хорошенькая».

* * *

— А для меня медсестра? — спрашивает Ниса, когда получает свой листок. — Я хочу быть медсестрой, Энни-мисс.

— Нет, Ниса, но для тебя что-то совершенно особенное. Этот человек мне очень дорог, и я выбрала ее для тебя неспроста. Но прежде прочитай, что здесь написано.

Она с недоверием разворачивает листок и медленно читает. Об одинокой девочке, которая потеряла свою семью, когда была совсем маленькой. Едва не умершей от тифа и отправленной в детский дом в платье, сшитом для собственных похорон. О детстве, тяжелом и полном лишений, о непростой юности и силе продолжать бороться за счастье и сохранять жизнелюбие. О победах упрямства и, наконец, о старости в кругу близких людей, которые любят этого человека всем сердцем.

Взволнованная Ниса поднимает глаза:

— Это же совсем как у меня, Энни-мисс! Прямо как у меня!

И, затаив дыхание, она начинает свой рассказ:

«Дорогая бабушка Энни! Здравствуйте. Мое имя Ниса Сару Магар. Я живу в Непале. Непал очень хороший. Здесь хорошие-хорошие публичные места и гора Эверест. Моя деревня плоская и холмистая. У нас есть много джунглей. Мы выращиваем еду и фрукты. Мы тратим час часов, чтобы пойти в школу. Моя семья не рядом. Но я живу с дедушкой и дедушкой (зачеркнуто) бабушкой. Мой папа уехал в другую страну и не вернулся, а моя мама оставила меня и ушла с другим мужчиной. Моя сестра тоже женилась. Я работаю в доме утром, и я прихожу в школу и иду домой, и я готовлю еду, и мы едим еду. Я люблю читать и хочу быть как вы. Иногда я люблю делать работу, потому что мы должны быть хорошими и добрыми в большом количестве. Я не люблю драться, потому что это не хорошо. Я люблю делать после школы работу и опять читать, потому что я хочу читать больше. Моя мечта быть, как вы, и медсестрой. У меня есть маленький кот и собака. У меня есть подруга. Ее имя Ревати и Сусилла. Я никогда не видела моря. Мой любимый предмет в школе математика. Я верю в индуизм. Я щаслива, потому что я читаю и вижу зеленые холмы, и мои дедушка и бабушка как боги. Что вы делаете после школы? У вас есть домашние животные? Вы щасливы или нет?»

Последней свое послание вручает мне Сусилла.

«Дорогая Камилла, я верю в мечту, — пишет она, — и я счастлива писать тебе это письмо».

Сусилла заворачивает его в смешной конвертик, кладет к остальным и выходит из класса. Я следую за ней, но на выходе меня кто-то ловит. Это Ниса. Она крепко держит меня и еще несколько минут не выпускает из объятий.

Заключение

Зима пришла в Мальбасе в конце декабря. Солнце, вопреки прогнозам Асиса, продолжало нас радовать, и днем температура обычно не падала ниже отметки в 10 градусов. А вот ночами она стремилась к нулю. Один спальник сменили целых три — спасительное наследство Элли и Бруно, которых я с благодарностью вспоминала каждый вечер. Я перебралась в кровать Аси, перетащив одеяло вдобавок, которое поначалу брезгливо стелила лишь под себя. И если раньше мы просыпались от водопадов, стекавших с крыши конденсатом прямиком в постели, то теперь даже они застыли повелением температуры. А утром обесцвеченную холодами траву покрывала стружка инея, напоминавшего о доме, грядущем празднике и снеге, какого этой зимой я увидеть уже не чаяла. Было удивительно признавать это, но я скучала по капризам погоды: ночному ливню, чей оркестр не будил меня с самых муссонов, снегу, который обыкновенно приглашал ожидание Нового года и перемен. Шел наш четвертый месяц без всяких осадков.

Мы надели куртки, сняли конверсы, заменив их тяжелыми, но теплыми ботинками из трека, закутались шарфами, и жизнь потекла еще медленней и глуше. Но согреться все-таки не удавалось. Я стала кипятить воду для купания, отчаянная Ася продолжала мыться под колонкой — стремительно и с криками. Холода оказались не настолько лютыми, как мы представляли из дома, но нередко сразу после уроков, когда солнце садилось за гору и налетал жестокий северный ветер, мы бежали к огню и проводили весь вечер у очага, читая вслух Стейнбека, Набокова и Фаулза, сменяя друг друга на готовке: Ася и я да несмышленый новый охранник, трехмесячный пес Балу. Он кусал все подряд и умудрялся спать вверх тормашками.

Остальные волонтеры давно разъехались, а Яна и Асис отбыли в Катманду покупать новые книги для школы и продлевать непальскую визу. Субасдай коротал вечера в своей деревне, и мы впервые остались в школе за главных — готовили, проводили утренний круг и занятия, отпускали детей сигнальным свистком, следили за стройкой, охраняли школьные запасы. И занимались тем приятным произволом, за который журить нас было некому. Например, готовили друг другу подарки прямо на уроках. Или же вместо уроков — так будет сказать, пожалуй, вернее. Дети удивлялись, ведь даже дни рождения в деревне справляют без подарков, а единственное угощение для одноклассников — две мятные конфетки, можно сказать, праздничный стол. Но они бережно хранили наши тайны («Точь-в-точь, как у Аси-мэм, то есть мы ничего не знаем», или: «Мы ничуть не догадываемся, что подарит вам Энни-мисс») и активно нам помогали. Мне — рисовать для Аси подарочные открытки от школьников старших классов, ей — разукрашивать упаковочную бумагу шестиугольниками-гексаграммами (звездами Давида, как мы привыкли их называть)[79].

***

Новый год мы встретили с тыквой, бережно хранимой целый месяц, яйцами, за которыми пришлось спускаться в нижнюю деревню, бананами и мандаринами, какими угостили нас дети, и, конечно, свечами и рождественским джазом. А вернувшись домой, я вручила Асе свой подарок — «Коробку воспоминаний» из десяти памятных деталей, в которую сложила билеты из Джанакпура, камешек из трека, страницу любимой книги, что мы читали вечерами, детские рисунки и другое, в том числе послания от Элли, Клаудии, Яны и Асиса, не успевших поздравить ее лично. Свой сюрприз Ася подарила мне утром — это была ее «страшная тайна». По которой я допытывалась весь декабрь. «Страшная тайна состоит в том, — написала она, — что больше месяца я готовила твой новогодний подарок, и ты постоянно меня засекала».

Но просто так я получить его не могла — прежде нужно было отыскать 13 записок с подсказками, одну за одной, и последняя рассказала бы мне, где лежит сокровище.

Например, записка 7

Здесь мне надо было перевести слова «шахматы» (chess) и «стук» (клок) или вспомнить наш разговор с вишнуитами, чтобы найти следующую записку в коробке с чесноком.

Записка 8

Эта задачка была о шуте, и я нашла следующую записку под картой джокера, прибитой над нашей кроватью.

Или же вот, одна из любимых, записка 10

Она указывала на Генри Торо, и записку номер 11 я отыскала в его книге «Уолдон, или Жизнь в лесу».

***

И наконец, добравшись до записки 13, я нашла в пакете с лекарствами несколько свертков, аккуратно упакованных в бумагу со звездами и перемотанных красной шерстью. Там были карты с игрой, которую так любила Элли. «Эллина игра», мы так ее и прозвали.

Проигрываешь/выигрываешь, как угодно, пьешь, правила простые.

«Карты старые, зато компактные — будешь брать с собой, — писала Ася. — Набор не полный, но напиться хватит:)».

Еще там были витамины, и — боже! — кальций:

«Кусайся покрепче и вообще не болей».

Набор черных ручек. Я улыбнулась — здесь местной шуткой был вопрос: «Куда подевались ручки?» Сомнений не оставалось ни у кого — они подевались в мой карман. Ручки нужны были мне постоянно, и они так быстро кончались, что за любой из них начиналась охота.

«Напиши книжку, — гласила записка, — я хочу быть героем сказки».

Презервативы: «Тебе это нужнее, чем мне».

И перцовый баллончик: «Всегда носи в кармане. Надеюсь, он тебе не понадобится».

Так Ася провожала меня в Индию.

***

После Нового года вернулись Яна и Асис и привезли с собой новых волонтеров нам на замену американку Шарлотт на естественные науки и Лорен, девочку из Южной Африки, на математику.

Весь следующий день я провела с Шарлотт, обучая ее общению с детьми, а она меня — как есть арахисовое масло с бананом (Господи, почему мне самой не приходило это в голову?). Я смотрела на нее и радовалась, что передаю детей именно ей. Шарлотт училась на геолога и в отличие от меня в самом деле любила и знала науки. Она прекрасно говорила на непали — это был ее третий приезд в Непал, и второй — в школу «Майя». И вела она себя как настоящий учитель, добрый, но строгий, с первых фраз установив необходимую учебе дистанцию, которую я не нашла и за пять месяцев работы. С детьми мы оставались сообщниками. Дурачились, шутили друг над другом. Они могли на меня обидеться, а я могла просить прощения. Могли мне рассказать, что их тревожит, даже если это шло вразрез со школьными установками. Мы могли сбежать с урока, если они находили пещеру Бонжакри и хотели показать ее мне. Могли танцевать под дождем и ловить друг друга.

Дисциплина. Субординация. Концентрация. Все эти постулаты с большой буквы, какие старался привить мне Асис, были чужды моим занятиям. Конечно, это не могло не влиять на качество знания. И как бы легкомысленно ни прозвучало, я рада была, что теперь у детей появился настоящий учитель, их грядущие экзамены были спасены.

Ну а мы оставались друзьями.

— Не уезжайте, Энни-мисс, пожалуйста! — каждый день уговаривали они меня. — Зачем вам уезжать?

— Но я не могу остаться.

Тогда они начали выдумывать причины, почему я заблуждаюсь на этот счет.

— Моя сестра выходит замуж на следующей неделе, вы не можете это пропустить, — сказала Сабу на с надеждой.

— Через один сукробар (пятница) будет главное собрание шаманов, а оно только раз в году, дразнил меня Нисан

— Но вы же вернетесь? — спрашивали они каждый день.

— Я очень хочу, правда, друзья, — отвечала я, но не могу пообещать вам. Ведь я сама не знаю, что будет дальше… Но мы же с вами будем общаться?

— Конечно, — кричали они наперебой, — мы будем писать вам.

***

Последнюю неделю мы почти не учились. Дети сочиняли прощальные письма. Я раздала им марки и конверты с адресом, на случай, если они захотят написать мне еще. Еще я вручила им анкету, безобразно пеструю, чтобы понравилась наверняка, и пачку наклеек. Когда я была ребенком, это занятие било все рейтинги популярности, и каждый имел свой опросник. Вспомнив это, я решила рассказать о нем и показать, чтобы не быть голословной. За право первого ответа мы разыграли жребий — так всем хотелось попробовать.

Наконец мы закончили карту. Идея украсить картой мира голые стены библиотеки принадлежала Камилю. Но он успел обрисовать только Америки, оставшиеся контуры заканчивала я. А разрисовывали карту мы вместе с детьми. Я разложила бумажки с государствами рубашкой вверх, как на экзамене, и каждый тянул по одной, а потом красил ту страну, что ему досталась.

Мы много разговаривали в эту последнюю неделю, я записала их на видео, сфотографировала классы по очереди на память. Раздала им последние ответы из России.

А потом пошел град. Он начался дождем, настолько слабым, что поначалу мы даже не заметили. Но вдруг кто-то закричал: «Пани (вода)! Смотрите, мисс, пани!» Все дети высыпали на улицу, ловили капли языком и скакали от радости. Они собирали крупицы града и показывали мне. Град становился все крупнее и сыпал чаще, и дети, визжа от восторга и боли, попрыгали обратно в хижину. Вдруг резко похолодало, и даже пар пошел изо рта. Конечно, все задрожали. «А ну-ка, поднимайтесь! — велела я им. — Будем встречать зиму танцами». К счастью, все были обуты — спасибо человеческой отзывчивости, какая помогла нам спасти детей в эти морозы[80].

За несколько минут все побелело. Я не узнала Мальбасе, настолько деревня преобразилась.

«Вы подарили нам снег, Энни-мисс», — написала в прощальном письме Протима.

***

Потом был последний утренний круг. Я прочитала прощальную речь, а дети спели мне You are ту sunshine, «песню Боба-дая», как ее здесь называли. Мне казалось, что это о Марли, но потом я прочитала, что пели эту песню все кому не лень, от Рэя Чарльза до Джонни Кэша. Все, кроме Боба Марли. Должно быть, дети говорили о Дилане, но, подозреваю, никто, кроме меня, в подробности не вдавался. Об этом я думала на последнем круге, стараясь удержать себя от сантиментов, какие бы обесценили пять месяцев моих необыкновенных будней. В конце концов, чем этот последний круг был важнее сотни предыдущих (девяноста двух, если включить педанта)?

Весь день я старалась вести себя как обычно, но под конец, когда мы прощались, когда я уносила с собой сумку, полную писем (ведь кто-то написал по нескольку штук), когда Нисан и Сандес, всегда такой сдержанный, повисли на мне, подав пример остальным детям, когда застенчивая Рупа, дождавшись, пока все разойдутся, вручила мне два лохматых браслетика, связанных ею из разноцветной шерсти, и, раскрасневшись, убежала, вот тогда я чуть не расплакалась. Как же буду я скучать по вам, как будет мне не хватать вас, мои дорогие «львы» и «лофофорусы», «гиппопотамы» и даже «динозавры», «кролики» и «инси-винси». Но понять это я смогу чуть позднее, не сразу, не в минуту возбуждающего ожидания перемен.

«Я приехал сюда учить вас, — сказал Бруно в своей прощальной речи, — но оказалось, что это вы научили меня, и вещам гораздо более важным».

Таким, как искренности. Как много в жизни взрослого бытового притворства, всевозможных условностей, чей толстый налет так усердно скрывает человека естественного. Как будто бы уязвимого, какого оберегаешь под масками равнодушия, или сатиры, или жеманства, и до которого сквозь эти баррикады оценке окружения не добраться. Вот только это небывалое заблуждение. И уязвимым становишься как раз в обратном случае, от невозможности защитить то дорогое, что не умеешь выразить прямо.

Я собрала рюкзак, в последний раз окинула взглядом нашу королевскую ночлежку[81]. Со времени приезда она изменилась до неузнаваемости. Мы повесили гамак, который подарил нам Марвин, постер Шивы с десятком змей, развесили флажки, постелили на пол соломенный коврик. Все эти книги, свечи, записки и картинки, прибитые к деревяшкам, птица, которую мы нарисовали над кроватью, хранили образ наших вечеров, полных шуток, откровений и настоящих открытий. Теперь это превращалось в воспоминание, в гербарий из букв, который я засушила одной из глав своей книги.

Я попрощалась с Мальбасе и деревенскими. С лужайкой, на которой мы с Клаудией разговаривали о жизни без сожалений. С площадкой, откуда открывался волшебный вид на гималайскую гряду. Здесь Бруно учил меня быть учителем, впервые назвав «Энни-мисс», и мне это страшно понравилось. «Я никогда не привыкну к этому», — сказала я ему тогда, кивнув на горы. «Как можно к этому привыкнуть? — эхом отозвался вопрос Шарлотт пять месяцев спустя. — Какая красота». И тогда я осознала, что почти неделю не вспоминала о ней.

Попрощалась с деревом, под которым Элли гадала мне по руке, и с холмом, откуда мы с Марвином и Камилем наблюдали за звездами и говорили об Австралии. Где каждое утро я встречала рассветы, писала и медитировала. И оттуда, с этого холма, я поймала закат, одну из лучших его вариаций. Меня провожало голубое небо, отливавшее снизу молочно-розовым, поглощенное фиолетовым и серым горизонтом. И горы — всех оттенков синего.

Прощайте, зефирные кручи, я буду вспоминать вас во снах. Прощай, Эверест. Я еще вернусь познакомиться с тобою поближе.

***