Невеста (СИ)

Глава 11

Пробуждение мое было резким и судорожным — я вспомнила, что так и не довышивала рубашку для жениха. Вместо этого я бегала по заброшенным мельницам, просыпалась на алтарях неизвестных богов, уничтожала себя дурными мыслями и прыгала через костер в хмельном веселье.

Я резко села на кровати, тут же заработав себе головную боль и открыла глаза. Мой взгляд уперся в маму, сидящую на стуле рядом с горящей свечой, склоненную над шитьем. Она как раз откусила нитку, и погладив расправила свою работу, в которой я с удивлением узнала ту самую свадебную рубаху предназначенную Соколу.

— Можешь еще поспать немного, — улыбнулась мама, а я увидела, что под глазами у нее залегли тени — видимо, сегодня она так и не легла спать, а вышивала вместо меня.

— Мама…

— Спи-спи, — махнула она рукой, — ты сегодня должна быть отдохнувшей и самой красивой.

— Спасибо, — кивнула я, но заснуть уже не получилось — нахлынуло осознание того, что вот он — день моей свадьбы.

Почему то раньше мне казалось, что это будет волшебство и сказка, и солнце должно будет выйти из-за горизонта необычно, и я буду чувствовать себя необычайно, и, возможно, сам день будет осенен каким-то божественным светом.

На деле же утро начиналось обыкновенно — в росе и утренней прохладе, солнце показывало первые лучи из-за горизонта, и они были вполне такими же, как обычно. И голова у меня болела совершенно не по-сказочному.

Я стояла на крыльце, обняв себя руками и вдыхала свежесть летнего утра и думала о том, что сейчас чувствует Сокол, проснулся ли он, ждет ли нашей встречи у алтаря. А может быть, он передумал и не придет? Мои раздумья текли размеренно и плавно, также, как солнце из-за горизонта.

Все изменилось, когда с хохотом и шуточками во двор прибежали мои подружки, чтобы помочь мне со сборами. Закружив меня хороводом, они за секунду втянули мою унылую персону в веселое праздничное предвкушение. Мы шумной толпой ворвались в дом, где девчонки тут же достали из сундуков мой наряд и ленты, заколки и тонкие башмачки.

Через некоторое время появились и подружки мамы, пребывающие в таком же радостном настроении. Они подхватили стопки наготовленных скатертей, салфеток, тканей и расписных полотенец, которые должны были украсить свадебный шатер и столы, алтарь и подмостки.

Они доставали из погреба уже готовые кушанья, из печи — томящиеся там с вечера яства, опустошили все полки с посудой и вынесли лавки. И конечно, хмельной мед и вино перекочевали в сторону шатра одними из первых. Наверняка, такая же картина сегодня была в каждом доме — пустые сени и кухни.

Я следила за этим, скосив один глаз, потому что в это время мои подружки колдовали над моими волосами: вплетали в них цветы и ленты, украшали колосьями и крупными бусинами. Прическа была почти готова, когда я услышала, как кто-то из соседских мальчишек вбегает в дом с криком: «Сваты!». Моя мама всплеснула руками и, сорвав с себя передник, побежала им навстречу.

Пока меня одевали в платье, разглаживали струящуюся ткань, прилаживали фату, обували ботиночки со шнуровкой и совершали еще тысячу разных нужных и ненужных движений, я прислушивалась к происходящему за дверью.

Родители Сокола упрашивали мою маму отдать им ее дочку, а мама «отказывалась»:

— Ой, продай нам ее за серебряную монету, — слышала я голос будущей свекрови.

— Нет. Других дочерей у меня нету, — отвечала мама.

— Ой, продай за золотую, — упрашивал папа Сокола.

Но моя мама была непреклонна:

— Где возьму еще такую?

Препирательство длилось недолго, ведь мама скоро согласилась меня отдать в чужую семью бесплатно, но получив обещание, что меня будут и любить, и жалеть, и баловать, и угощать, и считать своей родной дочкой.

Когда я была уже полностью собрана, мои подружки выбежали на улицу и устроили задания для дружков жениха. Я же стояла посреди комнаты, не находя себе места. Я видела, как всем вокруг весело, и пыталась отыскать такую же радость в себе самой, но почему-то в душе было неспокойно. Мне почему-то постоянно хотелось ускорить это все обрядное действо: чтобы разговоры шли быстрее, песни не были такими протяжными, глупые шуточки можно было бы вообще пропустить…

Но обряд на то и обряд, чтобы происходить по канонам, установленным не нами, но для нас. Поэтому все это «сватовство» было мучительно долгим. И когда меня наконец вывели из дому и передали в руки дружков, я буквально сгорала от нетерпения.

Меня усадили на коня, украшенного цветами и тканевыми косами, в его гриву были вплетены бусины и даже на голове было какое-то подобие короны. Конь шел через деревню важно и медленно, рядом с ним и за ним шествовали родственники с обеих сторон, а детвора, носилась вокруг, посыпая меня и все вокруг пшеном, маком и солью — чтобы был достаток, много детей и мало слез.

Много после, вспоминая и прокручивая в голове этот день, я думала, почему же этот конь не шел быстрее, почему обряд непременно должен был быть таким долгим, почему я никого не поторопила? Ведь тогда все могло бы сложиться по-другому. Я бы стала женой Сокола, нарожала бы ему кучу прекрасных детишек, и умерла счастливой от старости в окружении всей своей родни. А, может быть, было бы не так радостно, но, по крайней мере, я бы не стала тем, кем стала теперь.

Но тогда я просто ехала на коне и улыбалась, ведь из-за поворота уже показался купол свадебного шатра, украшенного травами и тканями, и рядом стояла толпа людей, среди которых, я надеялась, был и мой жених. Но он скорее всего стоял с другой его стороны, чтобы ненароком меня не увидеть — ведь это плохая примета.

Меня подвезли к пока что занавешенному входу в шатер с тыльной его стороны. Из него в назначенный момент я и должна была выйти к жениху и гостям. Точно такой же вход был сделан и для Сокола, но нас разделяла символическая стена из плотного полотна. Я прислушалась, — вдруг услышу его дыхание или он как раз говорит с кем-то, но из-за гомона голосов внутри шатра, я ничего не услышала. Я бы могла окликнуть своего жениха, чтобы услышать в ответ его голос, но побоялась — вдруг его там еще или вовсе нет.

Я закрыла глаза и помолилась — не ритуальной мольбой к кому-то из богов, а просто всем сердцем захотела, чтоб все сложилась так, как надо. Когда я открыла глаза, мне почудилось, что солнце особенно ярко вспыхнуло на небосводе, будто принимая мою просьбу.

Ожидание было мучительным, и я стояла, заламывая руки, ждала, когда же меня позовут войти. Я знала, что там сейчас чествуют мою маму и родителей Сокола, что снова произносятся обрядовые речи и обещания, что жрец также исполняет ритуал положения даров богам — яств, монет, особых предметов — и произносит молитвы.

Я не видела ничего вокруг, сама обратившись в слух — и ждала, когда же смогу выйти перед всеми, увидеть своего возлюбленного, взять за руку, впервые поцеловать при всех, не страшась, что прогневаю богов или предков.

Приветственные крики и гомон возвестили о том, что со всеми положенными ритуалами покончено — сейчас начнется самая основная и долгожданная часть — появление молодых. Первым должен будет выйти Сокол.

И правда, спустя несколько томительных мгновений я услышала, как зычный голос жреца зовет моего жениха. По правилам он не должен был появиться сразу, и эти мгновения, пока жрец, а за ним и все собравшиеся несколько раз повторили имя моего возлюбленного, показались мне мучительно долгими. Но потом раздались приветственные возгласы, хлопки, выкрики — значит, Сокол все-таки появился, и теперь жители деревни приветствуют его.

Сейчас моя мама должна будет подарить ему вышитую мной рубашку, облачить в нее и отвести к алтарю на другом конце шатра, мимо всех гостей к жрецу, который оденет на жениха свадебный венок, а затем придет и мой черед.

Но внезапно снова раздались крики. Они мне показались отнюдь не радостными, в отличие от предыдущих. Послышались мужские голоса, незнакомые, грозные. Они говорили что-то быстро, и то ли от волнения, то ли от все нарастающего гула голосов, я никак не могла понять, о чем толкуют эти мужчины.

Я приникла с натянутому полотну — стене шатра — пытаясь узнать, что же там происходит. Может быть, это часть ритуала, о которой мне не известно?

— Именем Великого Князя Сила, приказываю, — раздалось из шатра так громко, что перекрыло шум и недовольные возгласы людей, — всем мужчинам старше пятнадцати лет от роду и моложе шестидесяти отбыть немедленно в Солнцеград для защиты княжества от врага…

Голос продолжал что-то говорить, но его слова потонули в разноголосой какофонии: я услышала возмущенные выкрики мужчин, вскрики женщин и даже плач. У меня самой в ушах застучало так громко, что несколько секунд я вообще ничего не слышала, кроме этого стука. Послышались гавкающие команды незнакомых мужских голосов, женские вопли, а после я услышала звуки ударов. Я узнала голос жреца, сбивчиво толкующего про незавершенный свадебный обряд, про волю богов, про уважение к предкам. Но незнакомый мужской голос отвечал сурово и непреклонно, с насмешкой, с издевкой.

Я поняла, что я не могу больше ждать снаружи, пока внутри происходит что-то непоправимое. Я откинула ткань и вбежала в шатер. Я увидела жителей деревни, сгрудившихся в другом конце шатра и солдат с оголенными мечами и копьями, выставленными вперед. Жреца, склоненного в просительном жесте перед высоким мужчиной — вероятно, тем самым, что зачитывал княжий приказ. Солдаты одного за другим буквально выволакивали парней и мужчин из общей массы жителей и выводили из шатра. Солдат было около двадцати, значительно меньше жителей деревни, но они справлялись со своей задачей быстро и сноровисто.

Когда пришел черед дяди Ветра, он не позволил себя волочь, как скотину, оттолкнул солдата, схватившего его за плечо, и когда к нему кинулись, выставляя вперед мечи, еще двое, он остановил их:

— Сам пойду, — зло сказал он и вышел из шатра. Его жена упала на колени и завыла, прижимая к груди младшего ребенка, родившегося только в начале этой весны.

Я наблюдала за всем этим, как во сне — оторопело, недвижимо, с ужасом понимая, что ничего не могу сделать. Я увидела Сокола, который едва ли не единственный из всех мужчин пока что находился в шатре и с возгласом отчаянья бросилась к нему.

Солдаты обернулись в мою сторону, выставляя оружие, будто я могла им как-то навредить. Я услышала слова жреца:

— Позвольте завершить обряд, богами заклинаю.

Главный из солдат прищурился на меня и спросил:

— Это, что ли, невеста? — его губы скривились в усмешке, — слишком хороша, чтоб становиться вдовой так рано.

Его слова щелкнули по мне, как пощечина — я отшатнулась.

— Мы идем на войну, и вернутся не все, уж лучше дождись своего жениха, чем наденешь черный платок даже без первой брачной ночи, — он подмигнул мне, и я не поняла, чего было больше в его взгляде — насмешки или горечи. Солдат скомандовал своим подчиненным уводить Сокола, и они без промедления вывели моего жениха из шатра. Командир окинул пространство вокруг цепким глазом, замер на жреце, — а ты, ничего, крепкий, хоть и престарелый. Может, тоже пойдешь свою землю защищать? Я договорюсь, чтоб тебя в войсковые жрецы приняли.

Наш жрец истово замотал головой, чем вызвал смех у солдат.

— Ладно, — хмыкнул старший, — будешь здесь женщин и детей защищать, не ровен час и сюда вражье племя дойдет.

Он и другие солдаты вышли, получив приказ прочесать окрестности и деревню — вдруг, не всех мужчин удалось «призвать». Когда они вышли из шатра, я в растерянности повернулась к оставшимся гостям — женщинам, детям и нескольким старикам — и увидела испуганных потерянных людей, для которых только что небо упало на землю. Я поняла, что только что, возможно, в последний раз видела Сокола и не успела даже обнять его.

Видимо, осознание чего-то подобного пришло не только ко мне, потому что разом все женщины заголосили, горько и протяжно, а потом бросились вон из шатра. Немногие женщины, чьих мужей или сыновей не забрали в войско тоже потянулись к выходу — в шатре, где еще несколько минут назад было весело и торжественно, сейчас стало по-особенному тоскливо и горько. Жрец, неловко потоптавшись, потушил свечи на алтаре и тоже вышел.

Я осталась стоять внутри, а в голове билась фраза, сказанная Калиной на гадании: «Первая карта — справедливость. Тебе воздастся по заслугам. Боги вознаградят или накажут, как пожелают. Им виднее. Ты не должна пенять им, их слово верное. Скорее всего ты не поймешь их замысла, но должна принять».

Я вспомнила свою кровь на рубашке от укола иглой — дурную примету, и поняла, что именно в этой рубашке сейчас ушел от меня мой возлюбленный. В голове промелькнули все дурные поступки, которые я совершала за свою жизнь, а особенно поцелуи и прочие запретные шалости, которые я позволяла себе с Соколом — теперь я расплачиваюсь за них. Как я боялась наказания и знала, чувствовала, что оно неизбежно, а оно все равно стало внезапным и таким болезненным.

Я ощутила, что чьи-то руки легли мне на плечи — разумеется, это мама подошла меня утешить. Она молчала, ведь, пожалуй, в мире не существовало и никогда не будет существовать слов, которыми можно заполнить пустоту, когда кого-то теряешь. Теперь, как никогда раньше, я осознала тяжесть утраты, которая легла на плечи мамы, когда умер мой отец.

Но слез почему-то не было. Я всхлипнула, чтобы себя раззадорить, но глаза оставались сухими. Наоборот, вместо страдания и отчаяния, которые должны были сейчас заполнять мой разум, я ощутила решительность и злость. Вместо того, чтобы, как и остальные расстающиеся с мужьями и любимыми женщины, броситься вдогонку за конвоируемыми в слезах и панике, я стояла, и перед моим мысленным взором возникал план того, как я должна действовать, чтобы вернуть возлюбленного и быть с ним.

«Ты не поймешь их замысла, но должна принять»…

Как бы не так! Мне все понятно. Это и есть то испытание, про которое говорила ведьма, и я преодолею его. Я не позволю никому вставать между мной и моей любовью.

Видимо, на моем лице отразилась вся эта решительность, ведь мама с удивлением посмотрела на меня:

— Верба, что ты задумала? — она сердито нахмурила брови, — я с самого твоего детства знаю это выражение лица.

— Все хорошо, мама, — я чмокнула ее в щеку и стремительно вышла.

Мама отлично знала мои выражения лиц, но не менее хорошо она знала, что, когда я нахожусь в таком боевом настроении, останавливать меня бесполезно, поэтому она только вздохнула и сотворила охраняющий жест в воздухе.

Я же двинулась прямиком к разваленному домику Калины — я твердо решила вызволить Сокола из войска, не дать ему загубить свою жизнь на войне, и жить с ним долго и счастливо всю свою жизнь — и ведьма мне в этом поможет!

Дойдя до деревни я увидела, что там царит суматоха похлеще предсвадебной — женщины и девушки бегали между дворовыми постройками, раздавались окрики, а из каждого окна слышались шум и звон.

Я остановила пробегающую мимо мелкую соседскую девчонку Иволгу. На мой вопрос, что происходит, она быстро затараторила про то, что «дядя солдат» разрешил женам собрать по походной сумке для своих мужей и сыновей, потому что они сейчас выдвинулись в ближайший город Твердь, где останутся до завтрашнего утра. А значит, можно успеть принести им самое необходимое.

— Дедушка Клен на повозке вечером поедет в Твердь и всё отвезет, — закончила она и побежала дальше, по всей видимости, назад к шатру — за посудой или ещё чем-то необходимым.

Я же довольно улыбнулась — задержка в городе на ночь как нельзя лучше вписывалась в мой хитрый план.