Я почувствовала, как мои щеки заливает румянец — мой возлюбленный явно намекал на то, что в ту самую ночь он непристойно целовал меня там, внизу, и теперь хочет, чтобы я ответила взаимностью.
— Как ты можешь, о таком говорить?! — вскипела я, — разве ты не видишь, что мы прогневили богов!? Я нынче же ночью собираюсь обряд подношения высшим силам совершить — задобрить их перед свадьбой хочу.
На Сокола моя пламенная речь не произвела ровным счетом никакого впечатления, наоборот, он провел рукой по своим влажным волосам, откидывая их назад, а потом опустил руку прямо на свой член, обхватил, провел по нему вверх-вниз и призывно посмотрел на меня:
— Тем более, не все ли равно, за что задабривать богов придется — за один проступок или за два?
В его словах была какая-то извращенная логика, и я сразу не смогла найти, что ответить, а мой жених тем временем сделал два шага ко мне, и его орган, пребывающий в боевой готовности, теперь находился в непосредственной близости от моего, наверняка, пунцового лица.
— Нас же увидят, — пискнула я и заозиралась.
— Мы можем спрятаться, — он кивнул немного в сторону, где неподалеку несколько ив подходили практически к самому краю воды, полностью закрывая речную гладь и небольшой кусочек берега своими длинными ветвями от тех, кто мог бы идти по тропинке к реке, — тем более, дело к вечеру, по воду вряд ли кто-то сюда пойдет.
Сокол одним жестом наклонился и подхватил меня с земли, легко закинув себе на плечо, еще и легонько ладонью по попе припечатал. Я же только глаза от страха зажмурила, боясь пошелохнуться, ведь мне казалось, что стоит мне пошевелиться, то он не удержит равновесие и или я слечу с плеча жениха, или мы вместе кубарем покатимся по склону прямо в реку.
Пока я мучительно соображала, как не упасть с шагающего по неровной местности парня, ведь на голом теле даже не за что было ухватиться, Сокол не терял времени даром: одной рукой он крепко держал меня поперек ног под попой, а вторая рука начала гладить мои щиколотки, затем икры, залезла под юбку и коснулась коленей и продолжала пробираться все выше и выше. Понимая, что последует за этим, я стиснула ноги, за что получила весьма ощутимый шлепок по своей филейной части. Я ойкнула от неожиданности, Сокол же сделал обманный жест, покачнувшись, как будто вот-вот уронит меня, и я ойкнула уже от страха, одновременно забывая, что намеревалась держать ноги плотно вместе. Парень не стал мешкать и воспользовался моментом, чтобы дотянуться до моего самого сокровенного места.
— Сокол, прекрати, мне страшно, — пропищала я.
— Тише-тише, мы почти пришли.
Одним движением он отодвинул край моего белья, и я почувствовала, как его пальцы касаются нежной кожи складочек.
— Да тут влажно, — хмыкнул Сокол, поводя пальцем вдоль моих нижних губ, — а ты «страшно-страшно». Меня не проведешь.
Я почувствовала, что мои щеки не просто залил румянец, а они начали пылать, и цвета наверняка были густо-малинового.
В этот момент я увидела, что мы вошли в тень — значит попали под сень ив — и Сокол остановился, но пока не торопился ставить меня на землю. Его палец продолжал выписывать круги и линии у меня между ног, растирая влагу. Он слегка приоткрывал складочки, но не проникал внутрь, а дразнил меня, играл со мной. И ожидание того, что он сделает в следующие мгновение неожиданно оказалось томительным.
Сокол, как будто почувствовав мою слабину, удвоил напор — игра его пальцев заставляла все мои мысли рассыпаться осколками, которые мне никак не удавалось собрать в единое целое. А это странное положение, когда я беспомощно висела вниз головой придавала ситуации еще большей нереальности, так как я могла видеть только голые ноги и круглые ягодицы моего жениха. Зато это сильно обостряло все чувства.
Смелые пальцы возлюбленного кружили и кружили по моим нежным складочкам, задевали чувствительную горошинку и отступали, возвращались и продолжали томительную игру. И когда я уже была готова попросить о том, чтобы Сокол сделал что-то большее, один палец проник внутрь меня, очень медленно и плавно, растягивая нежную кожу, заполняя пустоту.
Я не сдержала стона.
— Очень хорошо, мышка, — выдохнул парень, и в его голосе звучало возбуждение, — хочешь еще?
Я молчала, потому что мне было стыдно даже самой себе признаться, что не просто хочу, а желаю этого. Мне казалось, что пока я не скажу об этом вслух, то будто бы и нет этой жажды, и тогда боги не узнают ни о чем и не прогневаются на меня.
Рука, танцующая у меня между ног замерла, хотя палец Сокола все еще оставался внутри. Я нетерпеливо заерзала, стараясь хоть чуть-чуть продлить ощущения.
— Я же вижу, что хочешь, — мурлыкал мой жених, — я чувствую, как сладко все сжимается там. Тебе нужно просто попросить.
В моих висках застучал пульс — я мучительно не могла дать ответа, так как внутренние противоречия просто разрывали меня. Как это неправильно, пошло, отвратительно. Как же мне этого хочется
— Да, — на грани слышимости наконец произнесла я, сама не веря в то, что говорю.
— Что «да», мышка? — Сокол явно насмехался надо мной.
— Да, я хочу еще, — проговорила я и поняла, что пропала — это не получится замолить перед высшими силами, ведь между их заветами и зовом плоти, я выбрала последнее. Можно замолить ошибку, глупость, незнание, а намеренное острое кипучее желание — замолить невозможно.
Отзвук моего ответа еще не успел дозвучать, а Сокол уже положил меня на траву, развел мои ноги в стороны, а сам устроился между ними. Все повторялось, как в ту ночь, только тогда уже стемнело, и казалось, что ночь скроет наш грех, а теперь было светло, хотя сумерки были не за горами. Я закрыла глаза, чтобы не видеть неба, сквозь которое на меня, наверняка, гневно смотрели боги и готовили свое страшное неотвратимое наказание.
Мой возлюбленный тем временем вернулся к ласкам. Один из его пальцев медленно входил и выходил из меня, как будто намеренно для это падение в бездну. Вторая рука гладила мои бедра, колени, мяла их, изучала. Затем Сокол наклонился и поцеловал. Я ощутила горячий язык в самой чувствительной точке тела, то, как он движется, ласкает, как губы обхватывают мои нижние губы, как дыхание опаляет нежную кожу.
А палец внутри все так же медленно, но настойчиво продолжал свое движение, заставляя меня подаваться бедрами навстречу ему, будто не он входит меня, а я насаживаюсь на него.
Внутри меня зарождался огонь, грудной клетке все сложнее и сложнее было пропускать в себя воздух. Я открыла рот и жадно хватала губами дуновения легкого ветерка.
Все мое сознание сосредоточилось в одном месте тела, мне было хорошо, и я совершенно не хотела думать ни о чем другом.
И вот когда я уже была практически готова рассыпаться на миллион кусочков от накатившего пика наслаждения, Сокол остановился. Горячая волна, что бушевала в груди и между ног стремительно откатилась назад. То томление, которое копилось и требовало выхода, замерло, не дождавшись финальной точки и начало таять.
В первое мгновение я не поняла, что произошло. А потом резко открыла глаза и приподнялась на руках — я решила, что, вероятно, кто-то нарушил наше уединение, поэтому жених остановился. Дикий ужас пробрал меня до мурашек, когда я подумала, что это мог быть кто-то из деревни. Но обведя открытое пространство взглядом, я поняла, что никого нет. Только Сокол все также сидел между моих разведенных ног и с прищуром смотрел на меня.
— Перед тем, как закончить, я хочу, чтобы ты выполнила обещанное мне, мышка. Ведь будет нечестно, если ты убежишь, как в прошлый раз.
— Я не убегу, — пылко проговорила я, ведь я тогда и правда, бросила Сокола одного на поле.
— Вот и хорошо, — улыбнулся парень и лег спиной на траву рядом со мной, закидывая руки за голову.
Его обнаженное загорелое тело предстало передо мной во всей красе, поджарое, волнующее. Особенно сильно меня волновал участок, который был несколько светлее остальных, так как гораздо реже показывался солнцу.
Я робела, смотрела на член Сокола и не знала, что должна делать, так как, разумеется, никогда ничем подобным не занималась.
Конечно же, мой жених понял мое затруднение и с улыбкой произнес:
— Что ж, мышка, я расскажу тебе, что делать, ведь совсем скоро ты будешь это делать очень часто. И я хочу, чтоб у тебя это получалось хорошо.
Я почувствовала, что краснею еще сильнее, хотя мне казалось, что это просто невозможно.
— Для начала погладь его…
Я медлила. Неловкость сковала всё мое тело.
— Смелее. Уверен, тебе понравится.
Я потянулась рукой к самому интимному месту Сокола, даже не зная, чего ожидать от прикосновения. Мне казалось, что должно произойти что-то невероятное, но я почувствовала только тепло и мягкую бархатистость нежной кожи, совсем не такой грубой, как на натруженных работой мужских руках, к примеру. А под этой мягкостью — упругую силу и твердость. Я пробежала пальцами по всей длине органа, едва касаясь его, не зная, приятны ли мои прикосновения, пытаясь разгадать, что чувствует в этот момент мой жених.
Сокол шумно выдохнул и я отдернула руку, так как мне показалось, что я сделала ему больно, но затем я увидела его легкую улыбку и решила продолжить изучение нового для себя «предмета».
Мой возлюбленный прикрыл глаза, но, кажется, продолжал наблюдать за мной из-под не до конца сомкнутых век, по всей видимости, не собираясь мне ни подсказывать, ни помогать. Я видела только, что он улыбается.
Я гладила возбужденную плоть, как котенка, нежно, аккуратно, будто бы даже с опаской и чувствовала, как он наливается силой, становится больше, и почувствовала, что внутри меня загорается интерес — как сделать любимому еще приятнее? Я начала не просто касаться, а массировать член подушечками пальцев, растирать ладонью, слегка щекотать. По всей видимости, Соколу нравилось, но я чувствовал, что он хочет большего.
Наконец, парень не выдержал и, схватив мою руку, сложил ее в кулачок, направив свой член в его серединку. Двинул моей рукой вверх-вниз, подавая бедрами навстречу движению.
Несколько повторений и из уст Соколы раздался стон.
— Да, мышка, так очень хорошо!
Поощрение из уст любимого только подзадорили меня, и я начала действовать увереннее, смелее. Его удовольствие как будто в зеркале отражалось во мне, и я почувствовала, что между моих ног снова становится влажно.
Вверх-вниз, вверх-вниз руками по нежной коже, чувствуя, как внутри загорается жар.
Сокол уже не лежал вольготно на земле, я видела, что он помогает мне, приближая момент разрядки, его руки распластались по песку и траве, пальцы вгрызались в почву.
И вдруг какая-то совершенно ненужная мысль пронзила меня насквозь, заставляя сбиться с темпа.
— Ну же, мышка, давай! — застонал Сокол, — еще чуть-чуть!
Его бедра приподнимались, член тыкался в мою руку, но тревожащая мысль довлела надо мной. Пальцы все еще сжимали плоть, а в голове бил набат.
— Скажи, почему, когда ты увидел меня, то спросил, не вернулась ли я за добавкой?
— Мышка, мышка, ты действительно хочешь поговорить об этом прямо сейчас? — Сокол даже не открывал глаз, он все еще пребывал в состоянии крайнего возбуждения и терся членом о мою ладонь.
— Да.
— Давай сначала завершим то, что начали, а потом поговорим? — умоляюще застонал парень, но я оторвала руку и даже отодвинулась подальше.
Сокол с негодующим вздохом открыл глаза и приподнялся на локтях. Его глаза смотрели на меня внимательно и строго, но он молчал.
— Говори, — потребовала я.
— Почему я должен перед тобой отчитываться? — губы парня криво изогнулись.
— Не должен, — согласилась я, — но послезавтра наша свадьба, и я хочу знать, что происходило здесь на берегу до моего прихода.
— Хорошо, — Сокол был серьезен, — если хочешь знать, то прибегала Сойка с ведрами, и я помогал ей их набрать.
Сойка — это девчонка из нашей деревни, старшая дочка в семье кузнеца, самая главная помощница родителей. Она, действительно, часто бегала и за водой далеко от дома, и по другим поручениям.
— Как ты мог нас спутать? — недоверчиво нахмурилась я, — она совсем маленькая, и косы в разные стороны всегда торчат!
— Ну извини, что только вынырнув из воды и увидев против солнца силуэт человека, подумал на того, кого видел пяток минут назад, а не на свою невесту, которая всю неделю от меня за семью замками пряталась!
Я задохнулась от возмущения:
— Во-первых, я не пряталась за замками, а была занята подготовкой к обряду. А во-вторых, я шла по тропе и не встречала Сойки, ни с ведрами, ни без.
— Значит, она раньше прошла или куда-то свернула — мне почем знать?! — Сокол вскочил с земли, а я вслед за ним. Он, видимо, хотел развернуться и уйти, но я остановила:
— Зато я видела Лиску!
Мой жених отшатнулся, как будто я его толкнула:
— На что ты намекаешь? На то, что я до твоего прихода забавлялся с другой девушкой, а теперь выдумал историю про Сойку и вру тебе?
В первую секунду я захотела крикнуть: «Да, именно так я и думаю!», — но, озвученное вслух, мое предположение казалось каким-то глупым, надуманным.
— Очень хорошо, — зло выдохнул Сокол, я увидела, что в его глазах плещется обида, — за день до свадьбы узнать, что невеста тебе не доверяет.
И столько боли было в его словах, что они отрезвили меня — действительно, как я могу не верить своему жениху? Разве он давал мне повод усомниться в нем? Я стояла, стараясь собраться с мыслями и молчала — мне было стыдно. Однако, Сокол понял это молчание по-своему:
— Ты, пожалуй, и не любишь меня вовсе, — произнес он горько, отворачиваясь.
Я почувствовала, что сердце гулко стучит в груди, готовое выпрыгнуть. Как я только могла выдумать этот бред про Лиску? Что за ревнивая дура?!
— Соколик, что ты, люблю, конечно! — я подошла к нему сзади, положила руки на голые плечи, — прости меня, глупую, я и сама не знаю, что говорю.
Но парень отстранился:
— Не любишь! — сказал он уверенно, — если б любила, то не отталкивала бы от себя.
Я закусила губу, чтоб тут же не возразить ему. Мне не хотелось продолжать ссору, обижать любимого еще сильнее, но и слова его были несправедливыми — если б не заветы праотцов, я бы могла стать его хоть сегодня, хоть сейчас!
— Ты же знаешь причину, почему же сердишься? — спросила я мягко, стараясь и голосом, и интонацией показать, что хочу помириться.
— Потому что для тебя дурацкие предрассудки важнее меня! В них никто уже не верит. Все девчата давно… — он рубанул рукой воздух и замолчал, не договаривая, хотя я знала, что он хотел сказать.
Внезапная горечь вперемешку со злобой затуманила мои мысли: «Ах, все, значит! Откуда же тебе это известно? Небось, не свечу держал?»
— Ну и ступай ко всем в таком случае, — взвизгнула я и осела на песок, закрывая лицо руками.
Какое-то время не происходило ничего — я не слышала, что говорит парень, да и говорит ли вообще, не думала ни о чем, только чувствовала, как сквозь пальцы текут горячие слезы. Но потом сильные руки обхватили меня, обняли, прижали к теплой груди, покачивая, баюкая.
— Мышка моя несмышленая, глупенькая мышка, — шептал ласковый голос, — не нужен мне никто, я же тебя люблю. Так люблю, что сил нет. Хочу мужчиной твоим стать навсегда. Что мне какие-то неведомые предки, когда сердце замирает при виде тебя. Ты же сама видишь, что голову теряю, когда ты рядом…