Следующим, что я ощутила, была прохлада — моей кожи коснулось дуновение ветерка. Я открыла глаза и поняла, что снова стою на пепелище сгоревшей мельницы, и все также держу в руках свечу и свою одежду.
Вокруг царила темнота, разрезаемая только светом звезд и луны. Неужели уже наступила новая ночь? Или еще не закончилась предыдущая? Почему же в Навьем Царстве был день?
Я бы могла подумать, что все произошедшее мне привиделось, но ночной ветерок холодил обнаженные плечи, а кожа все еще помнила поцелуи бога, вспомнив о которых, я уже не могла стоять — ноги подогнулись и я рухнула на землю.
Что было в моей голове, когда я решилась идти сама к правителю потустороннего мира? Как я могла согласиться на это? Но тут же пришел ответ — Сокол, я делала это ради своего жениха и ради нашего с ним будущего. И что же я могу сделать теперь, когда единственная возможность его спасти, упущена? Ведь вернуться в Навь и предстать перед Царем я уже никогда не осмелюсь.
Перво-наперво я решила одеться. Мятая, местами порванная, испачканная в пепле одежда и я в ней выглядели откровенно неприглядно, но, одевшись, я почувствовала себя гораздо увереннее. Но, когда за моей спиной хрустнула ветка, я подскочила и завизжала, будто меня режут. Страх, начавший было отступать, вернулся, тисками сжимая сердце. Я тут же представила, что на меня из темноты несется крылатый монстр с огромными клыками и горящими желтыми глазами. Но, обернувшись со всей возможной проворностью, я увидела только кривое лицо Калины.
— Чего кричишь, полоумная? Ночь на дворе, — проскрипела ведьма, подходя ближе, — как вижу, вечер удался, — хмыкнула она, указывая куда-то мне на шею, и разразилась каркающим смехом.
— Нет, — сердито выдохнула я, чувствуя, как успокаивается зашедшееся бешенным ритмом сердце.
— Неужто Царь тебе отказал? — деланно округлила глаза женщина, — помнится, он никогда не был особо переборчивым…
— Нет, — снова буркнула я, алея щеками.
— Не понравилось, что ли? — уже более правдоподобно удивилась Калина, — или, наоборот, понравилось так сильно, что и Сокол уже не нужен? И ты теперь недоумеваешь, зачем тебе ведовские силы? — она снова засмеялась.
Предположение ведьмы показалось мне настолько абсурдным, что я задохнулась от количества эмоций и фраз, готовых сорваться с языка.
— Вовсе нет. Я не стала ведьмой, — перекрикивая ведьмин смех ответила я.
— Что так?
— Не хочу об этом говорить, с вами — тем более, — я отвернулась и пошла в сторону деревни подальше от Калины, мельницы и воспоминаний о Навьем Царе, о котором мне сейчас хотелось думать меньше всего.
— Такая твоя благодарность за помощь? — донеслось мне вдогонку.
— Хороша помощь! Отправили меня в логово монстра, а теперь еще спасибо вам за это говори!
— Если напряжешь свои куриные мозги, то припомнишь, что ты сама этого хотела, — не смотря на обидные слова тон ведьмы не был злым, скорее просто негодующе-усталым.
— Да! — я же, наоборот, неожиданно для самой себя начала кричать, — сама хотела чуть не умереть от ужаса, когда на меня скалил пасть крылатый монстр, сама хотела отдавать свою невинность незнакомцу в обмен на ведовство, которое мне и даром не нужно, но я же сама хотела, чтобы моего жениха за минуту до нашей свадьбы забрали в войско, и, разумеется, я сама хотела, чтобы вы лезли в мою личную жизнь.
Я разрыдалась. И от того, что наконец с криком выплеснулся весь страх, затаившийся в глубине сознания, копимый с того момента, как лицо мужчины, нависшего надо мной начало превращаться в звериную морду. И от того, что вместо первой брачной ночи с любимым я сейчас стояла озябшая, голодная и перепуганная посреди леса. От того, что кричала на женщину, от которой за последние дни видела только добро и помощь, даже не смотря на скрипуче-недовольную форму, в которой они преподносились. А еще потому что все мои метания и злоключения в конечном итоге ни к чему не привели — Сокол по прежнему находился в войске, идущем на войну, в которой он может погибнуть.
Неожиданно я почувствовала, что меня сгребли в охапку костлявые руки и неловко похлопывают по спине в очень неуклюжей попытке успокоить.
— Ну-ну, — просипела Калина, будто я маленький неразумный ребенок. Но, на удивление, мне сразу стало легче, и слезы высохли.
— Извините, — буркнула я, — я была несправедлива к вам.
— Кхе, — ведьма издала звук, похожий то ли на кашель, то ли на смешок, — если бы каждый раз, когда ко мне относились несправедливо, к моей жизни прибавлялся день, то я жила бы вечно.
Мы помолчали, раздумывая каждая о своем.
— Что же мне теперь делать? — наконец озвучила я, то, что тревожила меня больше всего.
— Иди домой и живи своей жизнью, — пожала плечами Калина, отпуская меня и, будто смутившись проявленной ко мне нежности, отвернулась, — пожалуй, это и хорошо, что ты не обрела Дара. Для тебя он бы стал скорее проклятьем.
— Но я не могу просто все оставить!
— Можешь-можешь, — скривилась ведьма, возвращая себе свой обычный холодно-надменный тон, — возвращайся в деревню и помолись своим богам о том, чтобы Сокол и остальные мужчины воевали достаточно хорошо, и северный враг не дошел до здешних мест с своим огнем и железом.
Слова женщины ошарашили и испугали меня — я ни разу не думала о войне, как о том, что может произойти со мной, прийти в мой дом, на мою землю. Это было чем-то далеким и чуждым, о чем говорится в старых былинах, но что не может случиться в моей жизни.
— Ты никогда не думала о том, что это долг Сокола — встать на защиту княжества?
Я отрицательно покачала головой — нет, не думала. Я думала только о себе и своих чувствах, о том, что в мне представлялась совершенно иная картинка моего будущего: там должны были быть семья и дети, совместные праздники… А проблемы с неспокойными северными соседями всегда казались неважными и ненужными.
— Идем, проведу тебя домой, — Калина мягко, но настойчиво повернула меня в сторону тропинки, что вела в деревню и подтолкнула в спину, — отдохнешь, отоспишься, а завтра будет новый день — что-нибудь решится.
Я покорно пошла вперед — накатило какое-то опустошение, чувство беспомощности и ужасной усталости, как будто я целый день носила мешки с картошкой.
— Сейчас придешь домой, ляжешь в кровать, будешь видеть сны, — бубнила рядом со мной ведьма, ни на секунду не замолкая. И я шла, едва чувствуя, как движется мои ноги, будто я ступала не потраве, а брела в толще воды.
— Вы что, как-то на меня воздействуете? — поняла я и попыталась стряхнуть с себя наваждение, а ведьма даже отпираться не стала:
— Да, но это то, что тебе нужно — успокоиться, расслабиться, отдохнуть, уснуть, забыть…
С каждым словом я и правда все меньше тревожилась, а голова становилась легче и невесомее.
Мы шли все дальше и дальше, а женщина все приговаривала и приговаривала, нашептывала свои заговоры. Я лишь краем сознания улавливала, о чем она толкует.
— Все будет так, как должно — будешь жить, как жила. Ни хорошо, ни плохо. Боги знают. У тебя своя судьба, у Сокола своя, недолгая. Улетит Соколик. Будешь ждать, но не дождешься. Оно и к лучшему. Встретишь другого, а нет — и так не беда. Судьба такая или другая — никто не знает, а все же лучше, чем ведьмой. Глядишь, и не дойдет сюда война. Боги ведают. Завтра новый день. И после, и затем, и потом — все день за днем сложится. А он уж не жилец. Так зачем…
Мое замутненное сознание все же зацепилось одну ведьмину фразу, и я остановилась.
— Кто не жилец?
Калина скривилась, будто я ей соли в чай насыпала, положила мне руки на плечи, придавливая каким-то невидимым грузом.
— Не переживай, все переживешь. Богам виднее, как надо. Ты иди-иди, скоро новый день, скоро новая радость и печаль новая. Все лучше, чем вечное ничто, — ее голос зазвучал в моей голове громче, ввинчиваясь в мысли, заполняя собой все, — случится то, что должно. А что не должно — тому не бывать. Жизнь длинная, но то, что не предначертано — не случится.
Мое тело продолжило покорно идти вперед, но сознание продолжало бороться. Одна, не дающая мне успокоиться мысль билась в голове.
— Калина, — прошептала-просипела я, потому что голос отказывался мне повиноваться, будто горло сдавливала невидимая рука, — ответьте, Сокол умрет?
— Умрет — не умрет, какая разница? Не велика потеря. Тоже мне… — она явно начинала злиться и голос ее дрожал.
— Есть разница! — я снова остановилась.
— Да что ж ты за неугомонная дурища! — зашипела ведьма, обходя меня, впиваясь взглядом в мои глаза, сжимая мои плечи костлявыми пальцами так сильно, что я взвыла от боли, — почему не поддаешься? Слушай мой голос и повинуйся ему. Иди, успокойся, живи, как жила…
Я видела, как трясется от напряжения ее лицо, как кривятся от усилия губы, но наваждение уже спало — ко мне вернулась власть над моим телом и разумом, а ведьмины потуги теперь показались жалкими и смешными.
— Расскажи, что ты знаешь, — потребовала я у женщины, — почему уверена, что Сокол погибнет?
Я сама ухватила Калину, сжала пальцы посильнее, чувствуя ее костлявые плечи и то, что ведьма хочет освободиться от моего захвата, но не может. Какое-то время мы стояли в этой странной позе, будто выхваченной из танца, какие танцуют на шумных праздниках в нашей деревне. Наконец, женщина сдалась, опустила взгляд, разжала хватку.
— Что-то с тобой не так… — прокаркала она, — изменилась ты… Уверена, что Навий Царь с тобой не блудил?
— Не заговаривай мне зубы! Отвечай на вопрос! — мне показалось, что Калина старается отвлечь меня, чтоб не говорить того, что узнала, и это меня злило. Ее слова про то, что я изменилась казались пустыми — я не чувствовала в себе ничего нового, тем более, что наверняка знала, что с богом Нави до самого главного у нас так и не дошло.
Ведьма же скривилась, будто ей было физически неприятно говорить и произнесла:
— Я читала линии будущего, в каждой из них Сокол погибает.
— Что значит, «в каждой из них»?
— Ой, — Калинино лицо стало похоже кусок мятой-перемятой мешковины, — не с твоим коротким умишком в этом разбираться!
Я сжала пальцы на плечах старухи еще сильнее, буквально впиваясь ногтями ей в кожу, укрытую тонким слоем ткани, и она явно нехотя заговорила.
— Каждый поступок человека, его принятые и не принятые решения, иногда даже слова, сказанные в определенный момент, влияют на будущее — чаще всего незначительно, ибо то, что предрешено, то и случится. Разница лишь в том, какой дорогой человек придет к предначертанному. Но есть деяния, что меняют судьбу. Такое бывает редко, но все же случается.
— Ты хочешь сказать, что смерть — это судьба Сокола, которую нельзя изменить?
— Удивлена, что до тебя хотя бы это дошло.
— Что я могу сделать, чтобы он жил? — отчаяние с каждой секундой, с каждым словом старухи все сильнее затапливало мое сознание.
— Ничего, — ведьма пожала плечами, даже без тени сожаления или жалости — ей было все равно.
— Почему? Ты же сказала, что можно совершить деяние, которое меняет судьбу! Какое нужно деяние, чтобы спасти Сокола?
— Это не тот случай.
— Ты мне врешь! — я уже почти кричала, но даже не замечала этого.
— Я не могу врать, — с горечью произнесла женщина, — пока ты властвуешь надо мной — не могу.
И я поняла, что это правда. И поняла, что действительно каким-то образом сейчас управляю ведьмой, хоть и не осознаю, как и почему.
— Почему же ты раньше, этого не сказала? Зачем отправила меня в Навь? Зачем все это было нужно, если смерть Сокола уже предначертана?
— Она не была предначертана. Судьба изменилась несколько часов назад, уже после того, как ты ушла от меня со свечой. Случилось нечто, что изменило линии будущего, сплело их по-другому.
— Но что?
— Я не знаю и знать не хочу, — прохрипела ведьма, ее глаза начали закатываться, и я поняла, что если не удержу ее, то она просто рухнет на землю. Насколько могла осторожно, я уложила ее на траву, и сама села рядом, чувствуя, как неподъемная усталость наваливается на плечи. Но я не могла просто оставить все, как есть
— Если линии будущего изменились один раз, значит, их можно изменить снова!
— Не значит, — глухо буркнула ведьма, скрючившись на траве и тяжело дыша.
— Научи меня, как изменить все!
— Дурища ты стоеросовая! — со злостью просипела Калина, — не в твоей власти менять судьбу, и даже не в моей. А если б и было это тебе подвластно, ты никогда не узнаешь, как это сделать. Слишком тонки линии судеб, слишком запутанны их плетения. Не нам распутать эти клубки. Одним богам ведомо.
— Все равно я придумаю, как спасти Сокола.
— Кхе, — прыснула ведьма, — да, выкради его из казармы и спрячь себе под юбку! Глядишь, и не найдет его там смерть, — не смотря на свою явную слабость женщина расхохоталась.
— Именно так и поступлю! — вскипела я, потому что не выносила, когда надо мной насмехаются, и тут же вскочила на ноги, — прямо сейчас и отправлюсь.
Я, стараясь не потерять ни минуты, быстрым шагом припустила в сторону деревни.
— Полоумная! — раздалось мне вслед, но я уже не слушала, потому что изнутри меня распирало знание того, что я должна сделать и сделаю непременно, — впрочем, мне даже интересно, что же у тебя получится, кхе.