— Ты убьёшь им Эмиля.
Катарина смотрит на меня с почти материнской любовью, так не вяжущейся с её словами. Колени дрожат, руки трясутся, и я падаю на пол, цепляясь за подол её платья.
— Нет, пожалуйста, я не смогу!
Грудь разрывает от рыданий, я всхлипываю, надеясь как-то объяснить всё императрице. Представляю, как хладнокровно вонзаю нож в теле Эмиля, как он охает и валится на пол, как кровь, проступая, сливается с его чёрной рубашкой. В глазах темнеет от ужаса.
— Нет! Прошу вас! Всё, что угодно, только не это!
— Прекрати, глупая, — резко одёргивает меня Катарина, вырывая край юбки из моих пальцев. — Мне напомнить, что он сделал? Он не просто заставил тебя страдать, кувыркаясь в постели с Луизой за твоей спиной. Он решил прибрать к рукам всю Сиорию!
— Вы же сказали, что узнали это от меня… Но это не правда! — Опираюсь на подрагивающие руки и гляжу только в пол. Боюсь посмотреть в глаза Катарине, боюсь увидеть в них то безумие, что пугает не на шутку. Слёзы капают на мраморные плиты, но я не утираю их.
— Неужели ты думаешь, что я буду выбалтывать важные тайны пустоголовому сброду, не видящему ничего дальше своего носа? В том числе и тебе, безмозглая девчонка? — Катарина хватает меня за волосы и заставляет поднять голову. — Мы с Луизой спасаем тебя — и такую благодарность заслуживаем? Ты поможешь провести ритуал, который подчинит ей всех проклятых Сиории. Мы разрушим Сумеречную Стену, и никогда больше маги Тени не будут прятаться. Мы объединим нашу империю, вернём ей силу, заставим считаться с нами другие государства. А когда Луиза обручится с моим сыном, то никто не сможет больше нами помыкать.
— О боги… — Не верю своим ушам: что за бред срывается с губ Катарины? Но я больше не могу молчать. — Ваше величество, цесаревичу всего две недели! Неужели вы так хотите распорядиться его жизнью?
— Это мой сын! — кричит Катарина, больно дёргая меня за волосы. — Мне лучше знать, как он будет жить!
Я не вырываюсь из её хватки, просто продолжаю высказывать все мучавшие ранее вопросы:
— Вы должны знать, Луиза не сможет контролировать императора вечно: Тень вытянет из него все силы, он же погибнет, поглощённый ею! Я понимаю, вы испытали много боли, но его смерть не сделает вас счастливой. Император…
Не успеваю договорить: Катарина отвешивает мне хлёсткую пощёчину. Охнув, я сжимаюсь в комок у её ног. Ощупываю лицо и чувствую, как из уголка губы бежит кровь.
— Не смей меня поучать! — Императрица переходит на визг. — Ты сделаешь, что должно, иначе.!
— Леди, что происходит? — вкрадчивый голосок Луизы прерывает её истерический крик. — О боги, Лия! Катарина?
Бывшая фрейлина, а ныне наследница Адельбергов, спешит к нам. В её руке фонарь, который она ставит на пол, прежде чем склониться надо мной. Прохладные пальцы разворачивают моё лицо к свету, и Луиза озабочено оглядывает покрасневшую щеку.
— Эта дрянь совершенно не ценит оказанную ей услугу, — уже спокойнее говорит Катарина. Она поджимает губы в плаксивой гримасе, глаза наполняются слезами. — Я лишь хотела, чтобы Лия поняла, как тяжело мне пришлось в этом дворце.
— Ну что ты, дорогая! — Луиза бросает на императрицу утешающий взгляд. Она помогает мне подняться, берёт нас обеих за руки и сжимает в своих ладонях. — Сегодняшний вечер всех вымотал. Уверена, Лия не хотела тебя оскорбить.
Но Катарина вырывает руку. Белокурые волосы растрепались, по щекам текут слёзы — будто не она только что кричала в злой истерике. Её взгляд становится взглядом обиженной девочки, которая всю жизнь ждёт одобрения.
— И ты тоже на её стороне? — горестно шепчет императрица, отступая на шаг. — Все носятся с ней, как с писаной торбой, а она всего лишь должна сделать, что должно и не задавать лишних вопросов!
— Она сделает, ведь так, Лия? Всё будет хорошо, — утешает её Луиза, но Катарина, не слушает.
Утерев слёзы, она кричит:
— Пойдите прочь! Обе!
Не испытывая судьбу, мы спешно идём к выходу. Утерев кровь краем рукава, я бросаю осторожный взгляд на Луизу. На её лице гуляет безмятежная улыбка, словно поведение Катарины никак её не беспокоит. Вспоминаю её торжествующий взгляд там, в зале, и вся внутренне сжимаюсь. Луиза Адельберг разительно отличается от Луизы Фальк: от неё волнами исходит уверенность, которой во фрейлине императрицы я раньше совсем не замечала. Когда она подчинит себе всех проклятых Сиории, то станет очень могущественной магичкой. И вряд ли отпустит меня на волю — я слишком много знаю. Чувствую себя загнанной в угол мышью. И я ещё жаловалась на прошлую жизнь! В этой меня тоже не ждёт ничего хорошего.
«Нет, Лия, соберись!» — говорю я себе, стискивая челюсти от напряжения. Нужно что-то придумать! Я не могу сейчас сдаться, просто не могу позволить себе подчиниться требованиям Луизы и Катарины. Пусть Эмиль виноват во всех грехах, пусть он меня не любит и никогда не любил, но убить его в отместку? Он наверняка что-нибудь придумает, надо только как-то рассказать ему о плане Луизы.
Когда мы выходим из сокровищницы и дверь за нами закрывается, я намереваюсь тихонечко слинять к себе в комнату и уже там хорошенько обо всём подумать, но Луиза берёт меня за локоть, удерживая рядом с собой.
— Скажи мне, Лия, что ты знаешь о смерти моей семьи? — ни с того ни с сего спрашивает она.
Я спотыкаюсь на ступеньке лестницы, ведущей наверх, но быстро беру себя в руки.
— Их приговорили к казни. Кинжал Света отнял у каждого жизнь и силу — с её помощью создали Стену, удерживающую созданных ими проклятых на севере, — осторожно отвечаю я, словно ученица на экзамене по истории.
Луиза это тоже замечает. Она хмыкает, а потом говорит:
— Прям как по учебнику. Жаль, что никто не знает, как моей прабабке удалось выжить.
Я не очень хочу слушать её историю: нет никакого желания погружаться в пучины прошлого, но выбора у меня нет. Луиза поднимается по ступеням, опираясь на мой локоть, и от неё так просто не отделаться, поэтому принимаю заинтересованный вид.
— И как же, миледи?
— О, это совершенно замечательная история! В тот день, когда всю семью привезли в глухую деревушку под Гранцбургом, моей прабабке Аните исполнилось шестнадцать. Ты помнишь себя в этом возрасте, Лия? Самое начало жизни, когда всё вокруг кажется на редкость прекрасным — особенно, если ты любимая императорская дочь. Революция её никогда не волновала, она просто не замечала войны, увлечённая балами и ухаживаниями немногочисленных дворян, оставшихся преданными нашей семье. И именно поэтому взятие под стражу стало для неё ударом.
Мы преодолеваем все три лестничных пролёта и теперь идём по пустым, мало освещённым коридорам дворца. Встречавшиеся на пути стражи старательно изображают статуи, а Луиза и вовсе не обращает на них внимания, продолжая тихо говорить:
— Но судьба — удивительная штука, Лия. Случается, она даёт нам шансы, о которых мы не смели и молить. В Аниту влюбляется молодой герцог Клейн, сопровождавший императорскую семью в ту страшную деревню. Он решается на подвиг: лично пронзает её грудь кинжалом на глазах у всех и уносит бездыханное тело, чтобы самостоятельно похоронить его. Он был целителем, прям как ты, и очень рисковал: магия не может вернуть с того света, но если душа ещё не ушла к праотцам, есть шанс позвать её обратно. У него всё получилось. Он спрятал Аниту в той же деревне, а потом, после создания Стены, вернулся за ней и стал моим прадедом. Они уехали в Астерут, у них родилась дочь, моя бабушка, которая там же в Астеруте познакомилась с младшим герцогом Фальком. Только когда умерла моя мать, а тётка удочерила меня, мы с бабушкой впервые оказались в Сиории. Боги хранили нашу семью: Тень передавалась по женской линии и крепла с каждым поколением. Это судьба, что я оказалась здесь, что Катарина в меня поверила и сама предложила восстановить справедливость. Я должна всё вернуть на место, остановить разрушение Сиории, сделать её сильнее, чем прежде.
Мы идём по галерее, вид из которой выходит на набережную. Свет от уличных фонарей врывается в высокие окна, отражается в бегущей воде, отбрасывает пятна на мраморный пол под нашими ногами. Луиза останавливается у окна, вынуждая замереть рядом с ней.
— Понимаешь, почему так важно, чтобы наш ритуал удался? — отстранённо спрашивает она, не глядя на меня.
— Но разве не лучше снять проклятие? — с замиранием сердца спрашиваю я.
— Наивное дитя, — горько улыбается Луиза, поворачиваясь ко мне. В её взгляде сквозит ледяная уверенность. — И потерять всю мощь Тени, накопленную за сто лет? Император Альберт был слишком нерешителен, за что поплатился жизнью семьи, но я не допущу его ошибку и доведу задуманное до конца. А кроме того, я не знаю, как снять проклятье. Бабушка всегда говорила, что кинжал Тени примет только кровь истинной жертвы и истинного предательства. Она не знала наверняка, можно ли снять проклятие, ведь эта тайна ушла вместе с Альбертом. Поэтому у меня лишь один путь: подчинить его. Завтра, в полнолуние, ты пронзишь сердце Эмиля, чтобы мы вместе могли спасти Сиорию, и тогда, клянусь, я озолочу тебя и твою семью.
Меньше всего на свете сейчас мне нужны деньги. Хочу возразить, но тушуюсь под её холодным взглядом. В неверном свете уличных фонарей Луиза кажется мёртвой, высушенной Тенью до дна. Понимаю, что на неё не подействуют никакие мольбы, даже если я упаду на колени и буду целовать ей туфли, а потому молча киваю.
— Вот и молодец.
Она снисходительно похлопывает меня по щеке, тревожа только затихшую рану на губе, и уходит, растворяясь во тьме коридора. Я остаюсь одна. На сердце словно повесили каменную глыбу. Бреду куда глаза глядят, а в голове звенящая пустота. Все мысли исчезли, кроме одной: мне нужно увидеть Эмиля.
Я не знаю, где держат князя, и уж точно никто не позволит мне в одиночку бродить по дворцу, разыскивая его. Да что там: я даже не представляю, в какой стороне находятся покои, где сейчас ждёт меня Алиса! Смутно припоминаю, что не проходила по этой галерее, а потому понуро разворачиваюсь и иду в главный холл.
Меня бьёт озноб от волнений сегодняшнего долгого дня, хочется лечь, накрыться одеялом, заснуть — и пусть обо всё беспокоится кто-то другой. Вот только никто больше не знает о плане Луизы, ни в чьи другие руки не удастся переложить кинжал Света. Боги, и как меня угораздило влезть в такую ситуацию? Меня, девушку с крохотным даром Исцеления и совсем чуждым даром Тени, которым я совершенно не представляю, как пользоваться! Я не воительница, магичка тоже посредственная, у меня даже нет соратников. А единственная подруга с ума сойдёт, когда услышит про ритуал, убийство Эмиля и подчинение проклятых. Я с таким хладнокровием думаю об этом, что, кажется, сама уже свихнулась.
— Миледи! — Гвардеец, появившийся в соседнем коридоре, окликает меня. — Вы должны вернуться в свои покои. Пройдёмте.
В одной руке он держит фонарь, а вторую кладёт на рукоять сабли. Удивительно, но я даже не вздрагиваю от его строго голоса, лишь расправляю поникшие плечи и вздёргиваю голову.
— Я как раз искала кого-нибудь, кто мне поможет, — спокойно говорю, непроизвольно сжимая руки в кулаки. — Я всенепременно вернусь в свои комнаты, сир, но перед этим желаю увидеть его высочество. Проводите меня к нему.
Гвардеец хмурится.
— Но, ваша светлость, это невозможно, — неуверенно отвечает он. — Его высочество заключён под стражу.
— И что? — заявляю с небывалым даже для меня апломбом.
— К нему нельзя, миледи, — упорствует гвардеец.
— Глупости. Разве её величество запретила мне в последний раз увидеться со своим женихом? Или, быть может, леди Адельберг приказала запереть меня в покоях? Я только что с ней разговаривала, она ни о чём таком не упоминала. Вы можете спросить у неё лично, я подожду здесь.
С замиранием сердце наблюдаю, как бегают глаза гвардейца.
— Мне нужно всего полчаса. — Говорю холодно и уверенно, чтобы склонить его к нужному решению. — Хочу посмотреть в глаза этому предателю, прежде чем её величество велит казнить его за измену. Если вы беспокоитесь о безопасности, то можете меня обыскать. Конечно, я это запомню, но не буду слишком сурова. Возможно, вам даже достанется не самая паршивая служба где-нибудь на дальних рубежах Сиории.
Похоже, последний аргумент стал решающим. Лицо мужчины каменеет, он отпускает рукоять сабли.
— Хорошо, миледи. Пройдёмте за мной.
Мы идём по погружённому в сон дворцу, наши шаги гулким эхом раздаются в пустых залах. Императорские темницы оказываются в противоположной стороне от сокровищницы.
Мы спускается по узкой лестнице в подвал, откуда явственно несёт сыростью и холодом. Я внутренне съёживаюсь, но вида не подаю, хотя пальцы в миг становятся ледяными, стоит мне оказаться в низком, тёмном коридоре. Сердце от ужаса сжимается в крохотный, отчаянно пульсирующий комок: накатывают воспоминания о прошлой жизни. Конечно, тогда меня держали в главной тюрьме Вейсбурга — Верлисе, — расположенной на одном из островов. Окажись Эмиль там, не поручусь, что смогла бы с таким же непоколебимым видом напроситься на встречу с ним.
Гвардеец перекидывается несколькими словами со стражниками. Те с подозрением смотрят на меня, но я делаю вид, что не замечаю их изучающих взглядов. Один стражник уходит во тьму, гремя ключами от замка — от этого звука по спине пробегают мерзкие мурашки. Второй вручает мне зажжённый огарок свечи, который я чуть не роняю на пол. Боги, как всё перевернулось с ног на голову!
— Только не задерживайтесь, миледи, — тихо говорит гвардеец, провожая меня к самой дальней камере. — И зовите, если что.
— Благодарю вас, сир.
Передо мной со скрипом открывается дверь. Сделав глубокий вдох, вхожу внутрь и словно окунаюсь в прошлое, отражённое в кривом зеркале.