Невеста сумеречной Тени

Глава двадцать пятая, в которой мой мир рушится

Эмиль стоит, тяжело привалившись к стене. На его запястьях кандалы, а соединяющая их цепь проходит через кольцо, намертво вделанное в кладку. Дверь за моей спиной закрывается, снова гремит замок, и от этих звуков я забываю, как дышать. Трясущимися руками пристраиваю свечной огарок на краю стола, хотя толку от него немного: всё равно он не может разогнать гнетущий сумрак в камере.

Тяжёлое молчание повисает между нами. Я смотрю на Эмиля и только сейчас замечаю, как он осунулся за последнюю неделю. Боюсь и одновременно желаю поймать его взгляд, но князь смотрит в пол. Разрываюсь между непреодолимым влечением и болью, терзающей душу. «Зачем ты был так жесток? Ведь я готова для тебя на всё…»

Приказываю себе не плакать. Что бы ни было между нами, это в прошлом. Сейчас нужно сосредоточиться на спасении Эмиля и Сиории в его лице. Всё остальное — глупости, о которых я смогу погрустить позднее, когда всё закончится. Не смею даже представлять, как это может «закончиться».

— Эмиль? — Голос предательски дрожит, и я подхожу ближе. — Нам нужно поговорить.

— Пришла рассказать новую ложь о моих прегрешениях? — безразлично спрашивает он, по-прежнему не удостаивая меня взглядом.

Эти слова ударяют меня, как хлыстом: в прошлый раз их сказала я.

— Я не знала, Эмиль. — Подхожу совсем близко и перехожу на шёпот, чтобы нас не могли подслушать. — Боги, если бы я только знала!

Сейчас я могу протянуть руку, коснуться его лица, заправить локон длинных волос за ухо и заглянуть наконец в холодные серые глаза, но не решаюсь. Сухой комок застревает в горле, когда я продолжаю говорить:

— Нужно что-то придумать, Эмиль, — хрипло шепчу я. — Завтра вечером Луиза проведёт ритуал…

Запинаюсь, не зная, как сказать о своей роли. Чувствую, как дрожат губы, и хочется надавать себе по щекам, заставив собраться. Всё, хватит этих недомолвок, игр и интриг! Если я не расскажу всё, что знаю, князь умрёт от моей руки. Не уверена, смогу ли это пережить и сохранить разум.

— И что? — равнодушно спрашивает Эмиль.

Смотрю на его изящный профиль, разрываясь между желанием поцеловать тонкие губы и вцепиться в мундир и трясти до тех пор, пока он снова не станет тем самоуверенным князем, который постоянно всё решал за меня.

— Луиза хочет обратить тебя в подчинённого себе проклятого, который будет управлять другими тварями. Она намерена взойти на трон — как наречённая цесаревича Ричарда и при поддержке Катарины. Она желает разрушить Стену и править Сиорией. Мы не можем этого допустить.

— Неужели? А со стороны кажется вы неплохо поладили.

— Прекрати. Да, я проболталась о том, как ты угрозами получил моё согласие на свадьбу, но про Тень молчала, не говоря уж о странных россказнях про заговор. В этом я не участвовала. Я просто была очень обижена, Эмиль, и потому ошиблась.

Он с сомнением хмыкает. Проклятье, теперь я вынуждена оправдываться за то, о чём даже не представляла! Злость вспыхивает, но я стараюсь успокоиться: эмоции ни к чему не приведут, мы лишь в последний раз поругаемся.

— Пожалуйста, Эмиль, нам нужен план, — говорю тихо, но голос всё равно подрагивает от несправедливости. — Луиза держит императора под контролем Тени — не знаю, сколько он протянет, прежде чем магия выпьет из него все силы. Ты должен спастись, чтобы исправить это безумие. Скажи, что я могу сделать?

Наконец-то он поворачивается, его безучастный взгляд смотрит словно сквозь меня. Губы кривятся в снисходительной улыбке.

— Кажется, я больше ничего не должен, Лия. Уходи, хочу выспаться перед завтрашним представлением.

Вспоминаю последние часы своей жизни в тот раз. Как не могла заснуть, как надеялась до последнего. Как отчаянно целовала Эмиля, когда он пришёл незадолго до казни. Я очень хотела жить — и сейчас хочу.

— Не смей так просто сдаваться! — яростно шепчу я. — Ещё ничего не закончено, ведь до завтрашней ночи почти сутки! Скажи, кого мне надо найти? Герцоги Шмидт, Берг и Эрдман сейчас тоже под стражей, но я не знаю, где их держат. Может, есть кто-то ещё, кто может помочь?

Он качает головой, и тогда я хватаю его за руку. Она безжизненной плетью висит вдоль тела, его пальцы черны от всё усиливающегося проклятия и никак не реагируют на моё прикосновение.

— Совсем тебя не узнаю, — шепчу я. Делюсь с ним крохами собственного тепла, сжимая его кисть в своих ладонях. — Ты всегда знал, что делать, так почему сейчас тебе всё так безразлично?

— Может, потому что это бессмысленно? — тихо отвечает Эмиль. — Увы, Лия, я не знаю никого, кто сможет за сутки организовать нападение на дворец, да ещё и проведёт его успешно. Они забрали у меня магию: Катарина отняла Сияние, а Луиза контролирует Тень. Я умру так или иначе.

Глаза жгут подступающие слёзы. Я отпускаю руку князя: вместе со зловещим звоном цепей на меня обрушивается паника. Вцепляюсь в ворот его расстёгнутого мундира, пытаясь встряхнуть — но с тем же успехом могу пытаться сдвинуть стену.

— Не говори так, — всхлипываю я, утыкаясь лбом ему в грудь. — Тебя убьёт не Луиза. Она хочет, чтобы это сделала я.

Слёзы солёными ручьями текут по щекам, впитываются в рубашку Эмиля. Больше не сдерживаюсь, оплакивая свою глупую, бесцельную жизнь и любовь, разрывающую сердце.

— Я не смогу. — Давлюсь воздухом, никак не желающим проходить в лёгкие. — Просто не смогу. Лучше умереть.

Обнимаю Эмиля за шею, слушаю тяжёлые удары его сердца, ощущаю такой родной аромат — и от этого реву ещё сильнее. Он неловко обнимает меня за талию, похлопывает по спине, словно маленькую девочку, расстроившуюся из-за сломанной игрушки. Эта снисходительность болью пронзает душу. «Мне не нужна твоя жалость, Эмиль. Мне нужен ты — живой, пусть и не рядом», — проносится мысль, но высказать её в слух я не смею и лишь тянусь к его губам. В последний раз.

Князь замирает: я целую его, будто гранитную статую, — и вдруг крепко обнимает меня, до боли прижимая к себе, а губы отвечают с жадностью, граничащей с грубостью. Мы меняемся местами: Эмиль толкает меня к стене, я спиной натыкаюсь на кольцо, держащее цепь, и приглушённо вскрикиваю, но он не обращает внимания. Разбитая губа саднит — к поцелую примешивается привкус крови.

Я вздрагиваю, когда он рвёт ворот платья. Пуговицы сыплются на пол, плотная ткань с треском расползается в стороны, оголяя сначала ключицы, а затем и грудь. Пытаюсь сдержать его, упираясь ладонями в плечи, но безрезультатно. В его прикосновениях нет прежней страсти, теперь в поцелуях лишь похоть. Мне не хватает воздуха, обычно нежные пальцы Эмиля сейчас причиняют боль. Он наматывает мои волосы на кулак, дёргает их, заставляя выгнуться ему навстречу — но делает это грубо, жёстко. Я по-настоящему его не узнаю.

— Не надо, мне больно! — вскрикиваю, когда Эмиль вместо поцелуя кусает меня за шею. — Перестань!

— Разве ты пришла не за этим? — Его ядовитый шёпот у самого уха пугает не на шутку. — Разве не этого ты всегда от меня хотела?

— Боги, что за чушь! — Я всё-таки толкаю его в грудь, заставляя отступить на шаг, освобождаю свои спутанные локоны. — Я пришла, чтобы попытаться тебя спасти! И не хочу вонзать кинжал в твоё сердце, неужели в это трудно поверить?

Пытаюсь ускользнуть от его рук, но Эмиль не позволяет. Его ладони ложатся на каменную кладку по обе стороны от моего лица. Сковывающая их цепь обжигает кожу груди, и я пытаюсь хоть как-то прикрыться. Злой взгляд Эмиля страшит больше, чем недавнее безразличие.

— Ты просто трусиха, Лия. И лгунья, — холодно говорит он, будто не замечая моего дискомфорта. — Раньше ты требовала независимости, а сейчас хочешь, чтобы я решил все проблемы? Не нужно врать о беспокойстве за Сиорию и меня — тебе всегда было наплевать на страну, а от нашего фиктивного брака ты желала лишь удобства.

Его слова пронзают сердце не хуже кинжала. От несправедливости обвинений перехватывает дыхание.

— Нет же, всё было не так, — шепчу я, пытаясь оправдаться. — Ведь я…

Окончание фразы застревает в горле. Не могу произнести «ведь я люблю тебя» — только не под этим ненавидящим взглядом.

— Вы с Луизой стоите друг друга, — с презрением продолжает Эмиль. — Обе притворяетесь невинными овечками ради эгоистичной выгоды. Вы и в постели одинаковые: изображаете из себя скромниц, а по натуре те ещё шлюхи. Ты это хотела от меня услышать? Признание в нашей недолгой, но крайне бурной интрижке с мисс Адельберг?

Если бы я могла — зажала бы уши руками, лишь бы не слышать его больше, но это было бы совсем по-детски. По-прежнему сжимая ворот разорванного платья, отпихиваю Эмиля прочь, намереваясь уйти, но он больно хватает меня за плечо.

— Куда же ты, дорогая? Мы ещё не закончили.

Его ледяные, чёрные от проклятия пальцы удерживают мою челюсть, заставляют повернуться. Стискиваю зубы до боли в скулах, когда он говорит:

— Сделай милость, не разыгрывай завтра страдалицу. Ты хотела свободу? Так забери её, только перестань прикидываться той, кем не являешься.

Эмиль притягивает меня к себе и легонько целует, напоследок прикусывая уголок кровоточащей губы. Хочу оттолкнуть его, плюнуть в лицо, разразиться бранью площадной торговки, но не могу: сердце предательски разрывается от любви, когда он с внезапной нежностью стирает кровь, бегущую по подбородку. И отпускает меня.

Я выхожу из камеры опустошённая, раздавленная, униженная. Вижу ухмылки и сальные взгляды стражников словно со стороны — пусть бы они даже смеялись во весь голос, меня бы это не вывело из глубокой усталости, тяжёлым плащом лёгшей на плечи.

Обеспокоенный гвардеец округляет глаза, видя, как я судорожно сжимаю ткань платья на груди.

— Миледи, мне разобраться? — Он кивает в сторону камеры, старательно отводя глаза.

— Не надо, — безразлично отвечаю я, направляясь к выходу из темницы. — Я в порядке.

Ложь даётся легко: не собираюсь плакаться в жилетку первому попавшемуся незнакомцу, только потому что Эмиль оказался такой сволочью. Да и моё тело не пострадало, а вот душа и гордость… Но за это не казнят.

Перебираю в памяти каждую встречу с Эмилем и не могу поверить в произошедшее. Неужели всё, что он мне говорил, было ложью? Неужели каждое его решение было обманом? Где правда: в сегодняшних хлёстких, словно пощёчины, обвинениях, или в признании, что я — лучшее, на что он мог надеяться?

Пытаюсь уговорить себя, что это всё тот-же Эмиль, просто… Что просто? Сошедший с ума? Обозлённый на весь мир? О, если бы я могла забыть его, а лучше никогда с ним не встречаться! С губ срывается истерический смешок: я ведь так и хотела, для этого мне и был дан второй шанс, который я бездарно спустила на глупую влюблённость.

Да, я трусиха, желающая сбежать от ужаса, опутывающего меня, словно проклятье. Да, я лгунья, не сумевшая открыть Эмилю своё сердце. Вот только врала я прежде всего себе. Со всё более отчётливым ужасом понимаю: несправедливые слова, сказанные князем в могильной тишине темницы, не заставят меня убить его. Луизе придётся подчинить моё тело, опутать разум Тенью — и когда я очнусь с его кровью на руках, моя жизнь закончится в тот же миг.

Я медленно бреду, не смотря по сторонам, и если бы не предупредительная помощь гвардейца, то долго ещё ходила бы кругами по дворцу. Как-то внезапно мы оказываемся у двери в покои, где меня наверняка всё ещё ждут Мила с Алисой. Мужчина отпирает замок, пресекая вопросы остальных стражников, и я, кивнув ему вместо благодарности, переступаю порог гостиной, погружённой в сонную тишину.

Дверь тихо закрывается за спиной, но я ещё несколько секунд стою на месте, не решаясь пройти в спальню. Гостиная погружена во мрак, не горит ни одна лампа, лишь лунный свет вырывает у темноты куски пространства. Балконная дверь приоткрыта, ночной ветер с реки колышет занавески. Ёжусь от холода: комната будто выстыла напрочь. Я напряжённо прислушиваюсь к тишине покоев. Похоже, Алиса с Милой уже спят. Эта мысль, как ни странно, приносит облегчение: я обессилена настолько, что не в состоянии рассказать им все злоключения сегодняшней ночи. Желаю и одновременно страшусь неумолимо наступающего рассвета.

Скидываю натёршие ноги туфли прямо у порога и иду закрывать балкон. Завтра, как только проснусь, я подумаю, что можно сделать, но сейчас мечтаю лишь о кровати.

Захлопываю стеклянную дверцу, когда замечаю за плотной шторой какой-то странный блеск. Не сразу я опознаю в нём игру лунного света на оголённом лезвии кинжала. Боги, за портьерой, кто-то прячется! Пячусь, боясь сделать лишний вдох — и слышу тихий, но показавшийся оглушительным скрип половицы. Чья-то рука тут же зажимает мне рот, из-за шторы стремительно выходит мужской силуэт. Я вырываюсь, что есть сил, пытаюсь укусить чужие пальцы, впивающиеся в лицо, лягаюсь и пинаюсь — но ничего не помогает. Один из убийц обхватывает за талию, второй сгребает босые ноги. Они тащат меня в соседнюю комнату, дверь которой предусмотрительно распахивается, стоит им только подойти ближе.

— Вы что делаете, ироды?! — слышу я в темноте злобное шипение Милы. — Аккуратнее надо, а то её светлость прямо тут богам душу отдаст!

Хочу закричать, чтобы она позвала на помощь, но рука незнакомца всё ещё плотно зажимает рот. Мужчины сваливают меня на кровать, словно мешок с картошкой, а я наконец-то изворачиваюсь и впиваюсь зубами в кисть своего похитителя.

— Проклятье! — Тот приглушённо вскрикивает, отдёргивая руку.

Набираю в лёгкие побольше воздуха, собираясь завопить, что есть мочи, как вдруг перед лицом вспыхивает огонёк светильника. Алиса прижимает ладонь к моему рту, безостановочно шепча:

— Лия, это я! Всё хорошо, это друзья, всё в порядке, только, пожалуйста, не кричи!

Её буйные рыжие кудри рассыпаны по плечам. Она по-прежнему одета в платье: вовсе не похоже, что её подняли посреди ночи. Огромные зелёные глаза распахнуты — в них ни капли сна. Подруга передаёт лампу мужчине за спиной, и я узнаю в нём Адриана Шмидта.

— Я отпущу тебя, хорошо? — Алиса разговаривает со мной так, будто это я душевнобольная, а не весь мир вокруг свихнулся за одну ночь.

Оторопело киваю, когда по другую сторону кровати показывается Мила, тихо костерящая моих похитителей, но не за то, что они сделали, а за то, как.

— Говорила же, надо было мне её встретить! — зло шепчет она, заботливо убирая спутанные пряди волос с моего лба. — Боги, леди Лияра, что с вашим платьем?! Вы… Вас… Ух, только попадись мне, кто бы это ни был!

Она невольно поднимает тон, и на неё тут же с трёх сторон сыпется шиканье. Теперь уже и Алиса замечает мой потрёпанный вид. Приглушённо ахая, она бросается в темноту, чтобы через мгновение вернуться с плащом.

— Что происходит? — ошарашенно спрашиваю я, пока подруга старается накрыть меня тканью.

Смотрю на своих похитителей, не веря своим глазам. У двери замер герцог Кристиан Эрдман. Он выглядывает в гостиную, прислушиваясь к звукам в коридоре и совсем не обращая на меня внимание, а в двух шагах от кровати сквозь зубы ругается Виктор Берг, заматывая прокушенную кисть носовым платком. Адриан Шмидт относит лампу в дальний угол спальни, и комната погружается в тёплый полумрак.

— Но вы все… Вы же должны быть под стражей! — шепчу я. — Я сама видела, как вас опутали Тенью, перед тем как увести.

Ближайшие соратники Эмиля поворачиваются, словно по команде. Кристиан прикрывает дверь, что-то вешая перед этим на ручку, и подходит к кровати.

— И опутали, и увели, — с усмешкой говорит он. — Вот только не все гвардейцы в восторге от произошедшего переворота, а потому обыскивали нас на редкость паршиво.

Он показывает мне амулет на тонком шнурке, по которому пробегают белоснежные всполохи магии. Я узнаю её — Сияние. Только императорская магия может победить Тень.

— Извините за грубую встречу, миледи, — вмешивается Адриан. — Если бы вы позвали гвардейцев или кто-то из них вдруг решил проверить ваши комнаты, то всё пошло бы наперекосяк.

Он встаёт рядом с Алисой, кладёт руку ей на плечо, и та одаривает его такой нежной улыбкой, что с этими двумя сразу всё становится понятно. Я поспешно отворачиваюсь. Нет, я очень рада за подругу, но сейчас просто не могу выдавить из себя ни одной искренней фразы. Смущённо прижимаю к груди плащ и кое-как сажусь на кровати.

— Простите, милорд, — виновато говорю я герцогу Бергу, который наконец-то сумел перевязать кисть. — Позвольте, я подлечу?

— Не стоит, — грубо отвечает Виктор, пряча руку за спину. — Разберусь без вас.

Я проглатываю столь оскорбительное заявление: он и раньше относился ко мне с лёгкой прохладцей, но, кажется, побег к Катарине и все последующие события окончательно настроили его против моей персоны. Что-ж, это я как-нибудь переживу.

Сползаю с кровати, продолжая придерживать плащ, и иду за ширму в дальнем конце комнаты.

— Так как вы тут оказались? — спрашиваю из-за перегородки, освобождаясь от испорченной одежды. Сообразительная Мила притаскивает первое, что попадается ей под руку: им оказывается то домашнее платье, в котором я пришла к Эмилю. Содрогнувшись, всё же просовываю руки в рукава. Некогда привередничать по такому пустяку.

— Нас заперли в комнате как раз над вашим балконом, — рассказывает Адриан. — По счастливой случайности Алиса вышла на воздух после того, как вас, миледи, увели гвардейцы, а я узнал её голос. Ну а дальше дело не хитрое: пара гардин, связанных вместе — и вот мы здесь.

— Боги, вы с ума сошли?! — Я выхожу из-за ширмы, одёргивая юбку. — Вы же могли разбиться!

— Ледяные ступеньки тоже помогли, — смеясь, отвечает Адриан.

— Особенно когда у меня к ним ноги чуть не приклеились, — с притворным возмущением добавляет Кристиан.

Мужчины выглядят на редкость довольными собой. Такое ощущение, что для них вся эта ситуация — лишь повод проявить удаль. Правда, Виктор не присоединяется к браваде напарников. Он замирает рядом с дверью, хмурый и сосредоточенный.

— Давайте уже делать то, ради чего пришли, — мрачно говорит он.

Все тут же становятся серьёзными, даже Алиса и Мила. Подруга вытаскивает из-под кровати небольшую сумку.

— Вот, я всё собрала, — говорит она.

Мила недовольно бурчит что-то вроде: «Можно было и побольше взять», — но Алиса лишь отмахивается.

— Здесь вода и порванные наволочки — на случай, если потребуется бинтовать раны, — тихо говорит она, ожидая решения Адриана. Тот ободряюще улыбается, беря её за руку, и подруга впивается в его ладонь с такой силой, словно боится отпустить хоть на миг.

— Конечно, давайте тащить с собой лишнюю обузу, — презрительно кривится Виктор. — У нас и так одна имеется.

Кристиан одёргивает друга одним лишь взглядом. А я наконец-то всё понимаю.

— Вы идёте за… Эмилем? — Его имя даётся не без заминки, но я беру себя в руки. Раз подворачивается такой удачный шанс, нужно его использовать, какие-бы отношения между нами ни были. — Мила, принеси мне перо и бумагу, я нарисую, как пройти до темницы, пока помню.

Но гувернантка стоит столбом, переводят обеспокоенный взгляд с Адриана на Кристиана и обратно, игнорируя Виктора. Я дёргаю её за рукав — сейчас бы по два раза повторять, когда каждая минута на счету!

Адриан берёт сумку, перекидывает лямку через плечо.

— Вам нужно переодеться, миледи, — тихо говорит он, не смотря мне в глаза. — Если вы будете в платье, то мы далеко не сбежим.