Нижегородский откос

ЧИСТКА

На другой день чуть свет Пахарев пришел в пролетстуд.

— Ну погодите, шептуны, долгоязычники, — твердил он, — прижмем вам хвосты… Внесем успокоение в мятущиеся души.

Сенька принялся перед Елкиным изливать свой гнев на шептунов.

— Елкин, надо рассеивать вздорные слухи.

— Надо-то надо. Но не забывай, что масса очень чутка к событиям.

— Позволь, Елкин, ведь это, выходит, что ты — трепач. Сегодня — одно, завтра — другое.

— Диалектика… Вчера это было правильно, сегодня — нет. Я всегда с массой, а ты всегда в хвосте.

— Вот этого я уж не понимаю.

— Поймешь. Я вот тебе мозги сейчас вправлю.

Он вытащил из брезентового портфеля протокол областной комиссии по чистке, и в нем значилось, что Пахарев — тоже член этой комиссии.

Пахарев, протирая глаза, так и ахнул:

— А я везде слухи опровергал. Даже считал их вражеской вылазкой…

— Выходит, проявил близорукость? Оппортуна.

Елкин придвинул к нему стопу студенческих анкет:

— Разбирайся досконально. Классового чутья не притупляй. Не шарахайся в сторону. Соплей не распускай. Укажи, на ком заострить наше внимание.

Пахарев стал увязывать анкеты в узел. А Елкин его инструктировал:

— Тут такое дело, понимаешь. Комиссия наделена чрезвычайными полномочиями… Мы исключаем студентов, которые ведут подрывную работу, стремятся подорвать диктатуру пролетариата. Какие это, на шута, учителя и воспитатели! Дошло? Комиссия, имей в виду, укомплектована преданными людьми. Вот как ты. Ну, сыпь давай!

Дел хватало всем по горло. Целыми днями члены комиссии проверяли анкеты, рассылали запросы на места, рылись в архивах, наводили справки о родне студентов, о связях, о поведении. Это требовало не только воловьего терпения, но и богатого опыта, воображения, осмотрительности и душевного чутья. Со студентами беседовали, обсуждали потом их ответы. В самой комиссии не все друг другу доверяли, и обсуждение характеристик превращалось в битвы за столом, личные выпады и скандалы. Лекции срывались, аудитории превращались в формулы с галдежом и митингами. Пахарев видел заплаканные глаза, перепуганные лица, слышал угрозы, наблюдал обмороки. Каждый день приходили письма, в которых молодые люди уверяли, что в случае вычистки они повесятся на Откосе или застрелятся на глазах у комиссии. Пахарев растерялся: деревенский опыт не прояснял ничего. Что Пахарев знал? Бедняка, середняка, кулака. Здесь перед ним предстала уйма трудно определимых профессий и прослоек. Читал: «дочь мажордома», и никто не знал в комиссии, трудовая это профессия или нет. Анкетная пометка «кустарь» таила в себе бездну нюансов. «Кустарями» себя называли и скупщики изделий, и сами производители, и хозяева предприятий, и содержатели крупорушек, мельниц, шерстобоек, маслобоек. Маслобойка могла быть и мощной, и первобытной, могла служить средством обогащения и средством удовлетворения одних только личных нужд крестьянина.

Нашлась в институте баронесса — худая, обтрепанная, на нее было страшно глядеть. Выросла в детдоме, теперь жила в подвале у простых людей вместо няньки. Хорошо училась и огрызалась, когда ее называли баронессой. У комиссии не хватило духу вычистить ее. А ведь сколько это породило разных ложных разговоров.

— Благородную кость оставляют, а черную кость — долой. Надо перетряхнуть самое комиссию. Понабилось всяких.

Один студент — сын кладбищенского сторожа — назвался в анкете «сыном рабочего».

Сторож этот, как выяснилось, имел дома на подставных лиц, мог за пояс заткнуть любого туза. Хранил золото в могилах. Когда студента исключили, опять начался крик, махание руками:

— Вопиющая несправедливость! Сын пролетария вышвырнут. А баронесса осталась… Потеря классовой бдительности.

Те студенты, которые чувствовали приближение грозы, стали сразу к Пахареву в оппозицию. Он чувствовал их гневные взгляды на себе, ловил их колючие реплики. На него то и дело сыпались доносы в комиссию. Особенно напирали на его «кровопийство» в деревне и на «моральное разложение» в городе.

— Он шарил в мужицких амбарах, он лазил по погребам… Он хватал мужиков за глотку (намек на комбедовские дела). Он — «аморальный тип»… пользуясь правами пролетстуда, он «репетировал» только богатых дам (намек на мельничиху). Даже отец и мать выгнали его из деревни. Он девушку обрюхатил и бросил (припомнили Груньку). Он нагреб себе денег уйму, распоряжаясь рабочей силой на погрузках. Посмотрите, как он одет, с иголочки.

Елкин аккуратно пришивал доносы к делу: «Персональные характеристики членов комиссии»… И пока не обнародовал их. А они все копились и копились.