НИИ особого назначения

Глава 18

— Всегда сюда прихожу, когда мне надо подумать, — сказал Шурка и присел на круглый валун. Я осмотрелся, насколько это было возможно в свете неяркого фонарика. Парень из «Вереска» привел меня на невысокий лысый пригорок практически у самого периметра. На вершине причудливо разбросано несколько валунов, а из самого центра торчит скала, похожая на обломанный клык.

— Давно здесь служишь? — спросил я, тоже присаживаясь.

— Шесть месяцев почти, — ответил Шурка, глядя не на меня, а куда-то в темноту. На коленях он держал «Спидолу», радиоприемник, больше похожий на семейный раритет, чем на прибор. — Я же из Пиндушей родом. У меня родители были против, чтобы я сюда работать пошел. Говорят, что этот институт всю Карелию изгадил. Мол, не надо было тут ничего исследовать, духи обозлились, и теперь тут все проклято. А мы, мол, продолжаем лезть, куда не следует…

— Пиндуши — это же где-то недалеко отсюда? — спросил я.

— Ага, — Шурка кивнул. И стал еще больше похож на пацана лет тринадцати. Разумеется, пацаном он не был. Сюда принимали только тех, кому уже исполнилось двадцать пять. Значит он просто выглядит так. Ему бы в «Ералаше» школьников играть, никто бы подставы не заподозрил.

— Так что, можно сказать, я из дома сбежал, — с некоторой гордостью заявил Шурка. — Пытался сначала объяснить родителям, что хочу здесь служить, чтобы все исправить. Но какое там… Уперлись. Мать причитать начала, что я сгину и внуков ей не оставлю. Она даже женить меня хотела, уже и невесту подобрала. Подходящую.

Судя по его тону, наличие этой самой невесты и послужило одним из главных мотивов непопулярного в его родной деревне решения.

Я фыркнул.

— И как, не пожалел, что пришел? — спросил я.

— Ты знаешь… — начал он, но тут у него на руке пискнула плюшка. Он засуетился и начал крутить «Спидолу» у себя на коленях. Послышалось сначала шипение, потом какие-то раздражающие звуки, похожие на длинные щелчки. Звучали они явно в каком-то ритме. И, судя по тому, что когда они начались, Шурка перестал крутить ручку настройки, именно эту станцию он и искал.

— Что это еще? — спросил я.

— Подождем… — прошептал Шурка и посмотрел на плюшку. Там мерцали цифры 00:04.

Две минуты ничего не менялось. Радиоприемник издавал свои жужжащие щелчки с заданной периодичностью. Но когда цифра сменилась на шесть, стало тихо. И потом зазвучал монотонный женский голос.

— Шестьдесят три, восемнадцать, тридцать семь, двадцать два, сорок три, одиннадцать, — сложно было понять, это настоящая женщина говорит или голос синтезированный. — Борис. Елена. Харитон. Василий. Ольга. Василий. Семен. Татьяна. Елена. Федор. Анна. Иван Краткий.

— Что это? — почему-то тоже прошептал я. От призрачного голоса из старенького радиоприемника как будто веяло чем-то недобрым. Дрожь пробирала. Хотя может я просто слишком долго уже торчу на улице, а вокруг, мягко говоря, не южная летняя ночь ни разу.

— Тихо! — шикнул Шурка.

— Шестьдесят три, восемнадцать, тридцать семь, двадцать два, сорок три, одиннадцать, — женский голос замолчал. Раздался мелодичный звуковой сигнал, похожий на первые ноты какой-то очень знакомой песни. Та-та-та-тадам.

Снова молчание примерно на минуту. А потом опять раздались те же скрипучие щелчки, с которых вещание и началось.

— Смотри туда, — Шурка ткнул пальцем куда-то на северо-запад. Готов поклясться, что пять минут назад там ничего не было, один сплошной темный лес. Но сейчас вдалеке появились светящиеся пятна. Как будто где-то в километре от нас стояла высотка, в которой светилось несколько окон.

— Ни фига себе, — обалдел я. — Это еще какой-то корпус института?

— Ничего, — Шурка выключил «Спидолу», чему я обрадовался. Звуки реально были неприятные очень. — Этот дом видно, только вот так… Я туда ходил несколько раз, там болото. Большая заболоченная прогалила, никакого дома нет. А когда «жужжалка» вещает, то видно. Но недолго, минут через десять пропадет.

— Это радио так называется? — спросил я.

— Ну… — кивнул Шурка. — На этой волне все время вот эти вот звуки, но иногда передают сообщения. Вроде бы, ничего не значащие. Иногда голос мужской, иногда женский. Сегодня у меня в первый раз получилось предсказать передачу, раньше я не мог понять, когда они вещают.

Что-то такое в голове забрезжило. Вроде я слышал про такое радио. В своем мире еще. Вещает на длинных волнах, источник — хрен знает где, что это все значит — непонятно. Не то радио судного дня, не то информация для спящих агентов, не то еще какая холера, вызывающая экстаз у всех любителей теорий заговоров.

— Холодно, надо возвращаться, — сказал Шурка и поднялся. — Не говори никому, что я тебе показал. А то надо мной все опять смеяться будут.

— А почему смеяться? — нахмурился я и бросил взгляд в сторону уже тающего в темноте миража неизвестной высотки посреди леса.

— Ерундой маюсь потому что, — пожал плечами Шурка. — Понавыдумывал на пустом месте себе.

Мы вернулись обратно к жилому корпусу. Шурка молчал, я тоже не спешил ничего говорить. Странный какой-то разговор. И явление тоже странное, что уж. Я бы тоже, пожалуй, за такое зацепился.

Ворочался, не мог заснуть. В голову лезли всякие дикие идеи насчет того, что мне показал парень из «Вереска». Зачем, интересно? Ищет себе единомышленника в лице новичка, чтобы присесть ему на уши со своей идеей-фикс? Потому что всем старослужащим эта шарманка без ответов уже надоела?

Ну фиг знает…

— Ты что, еще в постели?! — возмущенный голос Лады вырвал меня из нежных объятий сна, в котором я как раз собирался протянуть руки к симпатичной грудастой красотке в белом халате. Я встрепенулся и продрал глаза. Над лысой макушкой лады светился нимб круглого потолочного светильника.

— Что еще? — буркнул я и попытался натянуть на себя куда-то улетевшее одеяло.

— А вот и нет, Вершинин! — грозно заявила Лада. — Поднимайся, у нас с тобой кросс, ты помнишь?

— Точно надо? — пробурчал я, протирая глаза, в которые кто-то будто насыпал песка. Проморгался. Сел. Посмотрел недобро на Ладу. Черные майка и шорты обтягивали ее мускулистую фигуру, плюшка на руке мерцала синим и красным. — Да понял, понял. Лег просто поздно…

Я натянул спортивный костюм и принялся завязывать шнурки на ботинках. Одеваться по-летнему, как Лада, мне что-то не хотелось. Не чувствовал я пока что в себе боевого задора бегать по утреннему холоду в трусах и майке.

Выпрямился. Попрыгал. Нормально. В кроссовках бегать было бы удобнее, конечно, но к ботинкам я был привычнее. Кроме того, тут пересеченка, а высокие берцы гораздо лучше защищают голеностоп.

— Погнали, — Лада хлопнула меня по плечу и направилась к двери. А я подумал, что вроде закрывал замок перед сном… Личное пространство такое личное, нда.

Я смотрел на крепкую попу Лады и считал про себя. Темп она сразу взяла какой-то первый космический, первые минут десять я думал, что сдохну. Но ничего, мой обновленный организм сдюжил, так что я подстроился к ритму и даже начал иногда по сторонам посматривать. После разминки мы покинули периметр нашей базы и помчали по дороге в сторону Соловца, потом Лада свернула по тропинке в лес, бежать стало сложнее, зато интереснее — приходилось перескакивать трухлявые стволы рухнувших деревьев, перескакивать с камня на камень, потом мы какое-то время бежали вдоль ручья, чья торфяная вода по цвету была похожа на темное нефильтрованное пиво. И даже пенилась в некоторых местах. Узорчатые папоротники иногда скрывали его от глаз, иногда расступались. На головы нам сыпались пожухшие листья. В этом лесу не было ярких красок питерской осени. Деревья не блистали цветным убором, листья из зеленых становились сразу скукоженными и коричневыми, как будто они уже всю зиму пролежали под слоем снега. Было пасмурно. Елки казались почти черными в тусклом свете раннего карельского утра.

«А может и зря я так тепло оделся», — подумал я, когда тропа снова повела наверх, по гранитному каменному лбу. Глянул на плюшку, которая услужливо сообщила мне, что пройденная дистанция — четыре километра триста метров, пульс — сто тридцать три удара в минуту. Неплохо, похоже, действительно справлюсь. Хотя по началу мне и не верилось в это.

Внизу блеснула водная гладь небольшого озерца.

«Интересно, когда она собирается со мной разговаривать?» — подумал я и снова посмотрел на спину Лады. Она двигалась размеренно и четко, как робот. Мышцы перекатывались под кожей внушительными буграми. Я вроде тоже был не в самой плохой форме, но таким рельефом похвастать не мог. Может, подкачнуться? А то как-то неудобно, что из нас двоих сейчас Лада выглядит куда большим мужиком, чем я.

Шесть с половиной километров.

Я понял. Сейчас мы обогнем это озерцо, скорее всего безымянное. Очень уж оно небольшое. Почти идеально круглое, как будто тут кратер от упавшего на землю метеорита.

Тропинка вильнула и побежала вниз, прямо к воде. Под ногами начало пружинить, будто бежишь по мягкому матрасу. И захлюпало. Лада еще больше ускорилась, понеслась вперед длинными прыжками. Я тоже прибавил шаг. Останавливаться в этом месте нельзя — провалишься в мокрый мох, начерпаешь воды в ботинки, а бежать в мокрых — это такое себе удовольствие.

Она остановилась так неожиданно, что я чуть не ткнулся ей в спину.

— Вот тут и поговорим, Вершинин, — сказала она.

— Похоже, на охотничью избушку, — сказал я, оглядываясь.

Низенькая бревенчатая постройка приклеилась одним боком к здоровенному валуну, которому, пожалуй, больше бы подходило определение «скала». Крыша тщательно замаскирована с воздуха — покрыта толстым слоем мха, из которого кое-где пробивались кустики сухой травы. Дверь низкая, пришлось пригибаться, чтобы протиснуться.

Обстановка внутри — ожидаемая. Дощатые нары, такой же стол, над которым полка. Под нарами — зеленый бок ящика армейского образца, маркировка тщательно замазана другим оттенком зеленого. На полке — несколько банок с надписями «рис», «гречка», «сахар», «чай». Так мило. Эти жестяные банки выглядели в точности как у моей мамы на кухне. Я когда был маленьким, пытался выпросить самую маленькую из них, чтобы складывать туда свои мальчишеские ценности. Но мама была непреклонна. Она, видите ли, этот набор отхватила по большому блату, модный кухонный аксессуар был среди советских домохозяек…

Лада вдруг резко повернулась и приперла меня к стене.

— Что ты вчера рассказал Роману Львовичу? — резко спросила она.

— Эээ… ничего… — выдохнул я, ощущая как мне в позвоночник впился какой-то острый сучок. — Мы же договорились молчать про тех обрыганов, вот я и молчал…

— Он же твой брат? — глаза ее холодно сверкнули.

— Двоюродный, — ответил я. Черт, а ведь к допросу-то я и не готов, пожалуй. Легенду Рома мне подробно не излагал, так, в общих чертах. Так что если она сейчас возьмется выспрашивать, то надо будет запомнить все, что я ей наплету, чтобы потом в показаниях не запутаться. Хотя с другой стороны, я вообще не обязан говорить ей правду. Какого хрена?

— Где ты воевал? — спросила она.

— Не твое дело! — огрызнулся я.

— Мое, раз спрашиваю, — прошипела Лада. И ее кулак воткнулся мне в район печени. Она не ударила. Просто обозначила.

— Нет, детка, не твое, — я криво улыбнулся. — У меня, знаешь ли, взяли клятвенную подписку о неразглашении, а ты мне что-то не торопишься предъявлять авторитетные корочки.

— Откуда ты родом? — спросила Лада, прижимая меня к стене еще плотнее. Неа, никакими спецслужбами тут и не пахнет. Это явно просто личная инициатива. Без предварительной подготовки.

— Из Нижнеудинска, — ответил я. — Валяй, что ты там еще хочешь спросить? В разводе, сыну семнадцать, остался с матерью, они переехали в Красноярск. По образованию — механик шестого разряда. Но ни дня не работал по специальности. Размер обуви — сорок четыре.

Отпустила она меня так же внезапно, как и прижала. Ее ботинки проскрипели по гравийному полу, она наклонилась, достала из коробки под столом две бутылочки воды, одну бросила мне. Я машинально поймал.

— Извини, надо было проверить, — сказала она и свернула бутылке крышку. Сделала длинный глоток.

— И как впечатления? — саркастично изрек я.

— У нас мало времени, — не обратив никакого внимания на мой вопрос, сказала Лада. Вытерла лоб тыльной стороной ладони. — Если задержимся, то это вызовет может вызвать подозрения.

— И в чем нас могут подозревать? — я иронично приподнял бровь.

— Помолчи, ладно? — рыкнула Лада. — Ты новичок, и в наших делах пока что не разбираешься.

Я хотел отпустить еще один язвительный комментарий, но захлопнул рот. Лицо Лады было таким серьезным, что она вряд ли оценила бы.

— Слушай и запоминай, потому что дважды я это повторять не буду, — взгляд Лады сверлил мое лицо. — Мы не предатели родины и не заговорщики. Мы скрываем некоторые вещи от всех остальных прежде всего для их же собственной безопасности, понимаешь?

Она выдержала паузу, ожидая моей реакции. Сказать мне было нечего, так что я просто кивнул, чтобы дать ей сигнал, что она может продолжать. Мол, я все слышу и воспринимаю, давай уже дальше.

— Во-первых, никто не должен знать, что внутри бывают другие люди, кроме нас, — сказала она.

— Почему? — не удержался я. — Разве это не то, чем должна заниматься служба безопасности или еще кто-то в этом роде? Кто это вообще такие?

— Во-вторых, мы не должны выносить из «тридцать второй» кучерявые грибы, ледяные слезы и фиолетовые чернила. Повтори.

Я повторил. Испытывая недоумение. Знать бы еще, как эти штуки выглядят…

— У нас существует код нештатных ситуаций, всего их пятнадцать, — сказала Лада. — Пока. Список может пополняться по мере необходимости.

— Лада, я все понял, — осторожно проговорил я. — Никаких проблем, я все запомнил. Но вопросы-то задавать можно? К чему эта вся скрытность? Разве наше подразделение института существует не затем, чтобы исследовать «тридцать вторую» и докладывать обо всем, что мы там видим и слышим? Так-то на любом языке мира эти вот правила называются простым словом «саботаж».

— Не говори о том, чего не понимаешь, ладно? — фыркнула Лада. — Придет время, и ты все поймешь. Может на третью миссию, а может и на десятую. Сейчас просто запомни и не болтай языком, понял?

— Исчерпывающе… — криво ухмыльнулся я.

— Ты все понял или нет? — прикрикнула Лада. — Если ты будешь болтать направо и налево, то долго не проживешь, ясно тебе?

— Ты мне угрожаешь? — я прищурился.

— Я тебе не угрожаю, а предупреждаю, что так будет, — сказала Лада. — Никто не будет тебя убивать, просто однажды ты зайдешь в «тридцать вторую» и не вернешься.

Я молча смотрел на Ладу. Мне не нравился весь этот разговор, если честно. Что-то в нем было… неправильное. Да что там, в нем все было неправильно! От грозных рыков и требований молчать и запоминать, тема не становилась понятнее. А забота о благе человечества в чьих угодно устах выглядит откровенно фальшивым мотивом.

— Клим, ты пойми, пожалуйста, я не пытаюсь тебя тут запугать или что-то подобное, — тоном училки, втолковывающей прописные истины великовозрастному остолопу проговорила Лада. — Просто мне хочется, чтобы ты прожил подольше. Обычно новичок сначала проходит обучение, потом попадает в «тридцать вторую» максимум до четвертой вешки, и только потом уже… А у тебя все вышло по-другому, и, получается, ты раньше узнал то, что знать не следовало.

«Месяц на адаптацию», — вспомнил я слова Романа. Что же тут такое должно произойти важного за этот месяц?

— А что будет-то? — спросил я, откручивая крышку со своей бутылки. — Может ты просто меня заранее предупредишь, чтобы я понимал хоть, чего ждать?

— Нет! — отрезала Лада. — Нельзя предупреждать.

Страшно хотелось задать вопрос: «Почему?», но по ее лицу я понял, что это бесполезно.

— Есть что-то еще, что мне нужно знать? — спросил я вместо этого.

Лада набрала в грудь воздуха, чтобы ответить, но внезапно замерла. Глаза ее расширились. Она прижала палец к губам и длинным плавным движением переместилась к узкой щели окна. Ни один камень под ее ногами не скрипнул.

Я тоже замер и напряг слух.