Он колючий, но его сердце наполнено добротой и любовью. Он просто хочет обнять кого-нибудь. Людям это не нравится, но Кактус не расстраивается. Как-то он обнимался с броненосцем, и ему это понравилось.
— Клим! — раздался за дверью негромкий голос Насти. — Путь свободен, можно выходить!
Я спрыгнул с унитаза и открыл шпингалет. Еще когда закрывался, подмал, что такая архаичная штука, как в детстве. Ностальгичнее было бы крючок из толстой проволоки и гнутого гвоздя, как в деревенском туалете. Я даже повернулся, чтобы проверить, нет ли шнурка или цепочки для смывания. Хм. Нет. Бачок был скрыт где-то в стене, а чтобы смыть, нужно было надавить на широкую клавишу на стене.
Как это вообще сочетается? С одной стороны — прививка, сбросившая с меня лет двадцать, а то и побольше. Сканер непонятно чего у буфетчицы. И шпингалет, прикрученный неподходящими к отверстиям саморезами. На кривоватой фанерной двери, как попало покрашенной, к тому же.
— Нет-нет, не туда! — Настя ухватила меня за рубашку, когда я разогнался топать по главному коридору до упора. — Туда нам пока нельзя.
Она открыла узкую дверь без номера. Кажется, в каждом учреждении есть такие. «Парадный» коридор, одинаково-элегантные или казенные деври, последовательно пронумерованные, с табличками, разъясняющими, кто за каждой дверью скрывается. И среди вот этих вот одинаковых входов в кабинеты, лаборатории, аудитории или переговорные, всегда попадается какая-то дверь, которая ни к селу, ни к городу. Без номера, цветом больше похожая на окружающие стены, чем на другие двери. И всем своим видом эта дверь как бы показывает, что за ней нет ничего интересного. «Проходи мимо, путник, не задерживайся. Тебе стопудово нужно совсем в другое место…»
И как раз эту дверь Настя и распахнула.
— Давай вперед! — сказала она и посторонилась, пропуская меня внутрь каморки. Точнее, колодца. Квадратного технического колодца с вертикальной лестницей из металлических скоб, вбитых в серый бетон. Я задрал голову. Ну да. До самого верха. И двери в обе стороны.
— На какой нам этаж? — спросил я, хватаясь за скобу.
— До самого верха, — Настя потыкала пальцем вверх. Видимо, на тот случай, если я не понял.
Если бы мы шли официальной дорогой, путь наш явно был бы короче. Мы поднялись на крышу. Потом несколько минут сидели неподвижно под бетонным козырьком. Потом нырнули в люк, который привел нас в горизонтальный технический тоннель. Трубы, скрученные пучки кабелей, распределительные коробки…
А последний отрезок пути нам вообще пришлось ползти по узкому лазу. Недолго, правда. Метра четыре всего.
Как я понял, таким образом Настя проводила меня мимо камер наблюдения и еще каких-то следящих устройств. Какого-то волнения или нервного напряжения по ней всю дорогу заметно не было. Ну то есть, либо нарушение, которое мы совершаем, не такое уж критичное, чтобы всерьез бояться последствий. Либо настино самообладание тоже зашкаливает. Примерно как и ее умение двигаться.
— Ну наконец-то! — сказал Роман и вскочил с вращающегося кресла. — Я уж думал… Все тихо?
— Конечно, — Настя хмыкнула, как мне показалось, даже немного высокомерно. Мол, «обижаешь, начальник». — У нас примерно часа полтора. Успеешь?
— Думаю, не больше часа потребуется, — и Роман склонился над громоздким пультом с множеством кнопок, рычагов и крохотных мониторов. — Настя, подготовишь?
Место было похоже не то на студию звукозаписи, не то место казни на электрическом стуле. Причем, на второе больше — потому что по ту сторону бронированного стекла от пульта стояло кресло.
— Вообще-то это уже рухлядь, конечно, — весело приговаривала Настя, опутывая меня проводками и датчиками. — Лет двадцать как устарело. Но! Выдает валидный результат.
— А что это? — спросил я, с любопытством наблюдая, как она морщит лоб, задумчиво разглядывая две крохотные присоски с проводками.
— Полиграф, — сказала она и ткнула присосками мне в основания больших пальцев.
— Детектор лжи? — удивился я.
— Ну… Почти… — Настя поднялась и отряхнула колени. — Так, все. В общем, сейчас тебе почти ничего не нужно будет делать. Просто посиди тут. Если включен микрофон, то вон там будет светиться зеленая лампочка. Если она не светится, значит мы тебя не слышим.
— Больно не будет? — ухмыльнулся я.
— Разве что самую малость, — Настя подмигнула и направилась к двери. — Будет невыносимо, ори. Но если зеленый не горит, мы не услышим.
— Это же шутка, я надеюсь? — спросил я у захлопнувшейся двери. Вообще-то пристегнут я не был. Если не считать мягкий пояс на липучке, конечно. В остальном мешали мне вскочить только тонкие проводки на присосках. Вроде тех, которые на мобильных кардиографах. И прищепки на указательных пальцах.
Интересно, для чего это все? Полиграф? Какое-то собеседование сейчас будет?
— Клим, подумай о своей работе! — раздался из динамика искаженный, но узнаваемый голос Романа. Он помахал мне из-за пульта.
Включилась зеленая лампочка.
— О какой работе? — спросил я.
— О той, которой ты занимался, — объяснил Роман. — О любой работе. Просто сиди и размышляй о том, что ты представляешь, когда слышишь слово «работа».
Хм. Странная задача, однако.
О работе, значит…
Может быть, о первой работе? Это когда я, еще будучи школьником, целый месяц бегал по району, доставляя телеграммы, а потом гордо получил первую свою зарплату. И потратил ее чуть ли не в тот же день. Купил спортивный костюм.
Или, может быть, про ту работу, которая должна была бы быть. Я думал, что буду строить дома. Буду архитектором. И даже образование получил соответствующее. Вот только…
Я старался думать по делу. Спокойно, последовательно, размеренно. С логикой. Что я им там сказал, кто я по профессии? Программист?
Но память подбросила совсем не то, конечно же.
Я сижу на бревне и наворачиваю из миски гречку с тушенкой. А напротив парнишка. Зеленый совсем, только прибыл. Глаза дикие, кажется, готов заорать. Я облизываю ложку и смотрю на него.
— Страшно? — спрашиваю. Тихо так вокруг, просто оглушительно тихо. Слышно даже как мышь что-то там скребет в своей норе за стенкой укрепа.
Кивает. Да, точно истерика с пацаном может случиться… А истерички у нас не жильцы.
Перевожу взгляд на его ботинки.
— Хорошие ботинки, — говорю. — Какой размер?
— Сорок четвертый, — он облизнул губы, но они так пересохли, что только язык поцарапал.
— Хм, как у меня, — я сунул миску и ложку в карман. — Когда тебя задвухсотят, можно себе заберу?
Можно было подбордрить парня. Успокоить. Сказать что-то вроде «все будет хорошо, не бойся». Но только это херня все. Не работет. И хорошо не будет. И есть только один способ не сойти с ума там, за ленточкой. Просто перестать думать.
— А-ва-вввы шшутите, да? — сказал он. И тут эта клятая паника истерическая из глаз пацана пропадает. И он тихо хрипло смеется.
— Клим? — голос Романа из динамика. — Ты же вроде говорил, что программист?
— Сертификат получил от онлайн-школы, — криво ухмыльнулся я.
— А до этого кем работал? — в голосе Романа напряжение.
— Наемником, — жестко ответил я. — Воевал я. Но по здоровью тянуть перестал, вот и начал искать новую… гм… профессию.
— То есть, у тебя есть настоящий боевой опыт? — это уже голос Насти. И в голосе, неожиданно, неподдельная такая радость.
— А что, похоже, что игрушечный? — меня почему-то разобрал смех. Когда из меня не вышло архитектора, я все равно работал в строительстве. Даже что-то там преуспевал, бригада у меня появилась, заказчики толстые. А потом как-то в кабаке, я столкнулся с давним знакомым, еще по армейке. И как-то само собой все завертелось. Шел, упал, очнулся на броне, посреди жаркой страны, где нас вроде как и быть не должно… Вернулся через три месяца, пообещал себе, конечно же, что больше никогда. Ни за что.
И примерно три месяца держался. Понял, что тянет. Пришел в офис, давайте, мол, берите меня с потрохами обратно. Хочу на войну.
Я тряхнул головой, отгоняя воспоминания. Не то, чтобы неприятные. Я уже давно привык себе не врать. Да, страшно. Да, больно, грязно, жарко, холодно, сыро, сухо. И все это возведено в кратную степень. Если сыро, то до хлюпанья в ботинках, если сухо, то так, что дерет горло и моргать мешает. Половина друзей отшатнулась, половина оставшейся половины пытались пожалеть. Другие расспрашивали с кровожадным любопытством. А я что? ПТСР, говорят. Ну, наверное, есть какой-то ПТСР. Хотя я как-то не задумывался…
— Клим! — позвал меня Роман. — Теперь думай про дом. Или про город.
— Так про дом или город? — переспросил я, когда зеленая лампочка зажглась.
— Да все равно, — Роман широко улыбнулся и снова помахал мне из-за стекла. — Нужно, чтобы ты вспомнил такие… типовые дома. Понимаешь?
— Хрущобы? — понимающе покивал я.
— Да-да, именно! — обрадованно воскликнул Роман.
Допрос закончился неожиданно. Хотя какой это, нафиг, допрос? От меня ведь даже не требовалось отвечать.
— Сам снимешь датчики? — спросила Настя в микрофон. — Хотя нет, давай я помогу.
Дверь снова открылась, и ко мне в звукоизолированную камеру снова вошла Настя.
— Я думала, что тебя придется уговаривать и убеждать, — сказала она, последовательно срывая с меня все те штуки, которые она же перед этим и налепила.
— На что уговаривать? — я встал с кресла и потянулся.
— Понимаешь, Клим, это только кажется, что работа ученых — это протирать штаны в безопасных кабинетах и мучать ни в чем не повинных подопытных животных, — сказала она размеренно.
— Насть, ну давай уже не тяни, что-то долго запрягаешь, — поморщился я. — Можно не миндальничать, вываливай.
— Ха-ха, — Настя искренне рассмеялась, запрокинув голову. — Нет, воевать ни с кем будет не надо, но твой боевой опыт будет очень кстати.
— Опасная работа? — хмыкнул я.
— Агрессивная окружающая среда, — Настя двинула к выходу. — Завтра все сам увидишь. И с ребятами познакомишься.
Мы вышли из комнаты с креслом в комнату с пультом. Роман больше не нажимал ни на что на пульте. Он сидел, уткнувшись в гораздо более современное устройство. Гибрид планшета и кассового аппарата, я бы сказал.
— Сейчас, пять минут, — пробормотал он, быстро быстро двигая пальцем по монитору.
— Да как это вообще сочетается? — пробормотал я. — Фанерные двери в сортиры и запредельные какие-то биотехнологии. Или вот этот вот прибор из области ретрофутуризма, и вполне современная штука…
Роман и Настя уставились на меня не с недоумением, нет. Кажется, они прекрасно поняли мой вопрос. Они смотрели на меня с досадой.
— Закатай рукав рубашки, — сказал Роман. — Да-да, я слышал вопрос. И даже готов на него поотвечать, но сначала давай тебя прошьем, ладно?
— В каком это смысле? — я подозрительно прищурился.
— Документы тебе сделаем, — терпеливо объяснил Роман.
— Рома, давай лучше я объясню, — Настя подмигнула. — Клим, ты ведь уже понял, что мы нарушили некоторое количество правил и уставов, пока с тобой носимся?
— Да уж, не совсем тупой, — хмыкнул я. — Не понял только, для чего вы рискуете. Я пока мало что понял, про ваш ЭсЭсЭсЭр-два-точка-ноль, но церемониться не будут, верно?
— У нас есть причины, но ты пока их не поймешь, — сказала Настя. — Но нам правда надо, чтобы ты был здесь. Веришь?
— А ты правда особист? — спросил я.
— Я, Клим Павлович, ходячий анахронизм, — скзаала Настя. Потом бесцеремонно подошла ко мне и закатала рукав рубашки. Расстегнут он все еще был, с кресла. — Научный оккультизм было пугалом примерно до две тысячи восьмого. И у всех сотрудников отдела обязательно были воинские звания. И не простые, а золотые… Рома, ну прошивай уже, видишь, Клим не против! Клим, ты же не против, верно?
— Это что, какие-то нано-роботы? — спросил я. Сопротивляться не стал. Несмотря на некоторую абсурдность ситуации, я не чувствовал никакой угрозы. И Роман, и Настя были ко мне настроены благожелательно. Если не сказать еще теплее. И вообще они были каким-то… другими. Не мог пока понять. В них не было чего-то, к чему я привык в своем мире. Они были как дети, что ли.
— Прошивка делается наноботами, да, — ответил Роман, поднося к сгибу моего локтя этот свой гаджет. — Мы их настроили на полиграфе. С одной стороны, так никто не делает, с другой — настройка получается как настоящая. Вот только если бы мы в современный метрический центр сунулись, он бы тебя моментально расколол. А так… Все, готово! Не больно было?
— В смысле, все? — я посмотрел на свою руку. А где, кстати, след от катетера? Ни синяка, ни дырки не осталось…
— Клим Павлович Вершинин, год рождения тысяча девятьсот семьдесят третий. Нижнеудинск, — перечислил Роман. — Добро пожаловать в научно-исследовательский институт номер сто двадцать два. Согласие пока еще не получено, заявление в отделе кадров увидят только утром.
— Кстати, ты же мне так и не ответил! — вспомнил вдруг я. — Чем занимается ваш институт? Научным оккультизмом?
— Я же сказал — белым шумом, — усмехнулся Роман. — Пожалуй, это самое близкое, как можно коротко обозвать нашу область исследований.
— Звучит красиво, но ни черта не понятно, — хохотнул я.
— Мы исследуем то, что когда-то отбросили, как нечто незначительное, — сказал Роман. — Проверяем то, что считалось невозможным, абсурдным или глупым. Как получилось с научным оккультизмом когда-то. В тридцатых годах двадцатого века исследования были заброшены, экспедиции прекращены. И уже много позже только сообразили, что…
— Роман Львович, — Настя подмигнула и намекающе мотнула головой в сторону двери. — Мы же сможем болтать по дороге?
— А нам опять надо будет лезть через вентиляцию и все такое прочее?
— Нет, конечно, — Настя открыла дверь. — Теперь можем идти по-человечески.
— Так на чем я остановился? — сказал Роман, двинувшись к двери.
— На научном оккультизме, — ответил я. — Что потом оказалось, что… А чем, кстати, занимается этот самый «научный оккультизм»?
— Исследованием паранормальных явлений, а также сверхъестественных и экстрасенсорных способностей человека, — вместо Романа ответила Настя. — А также прикладной этнографией и прочими смежными дисциплинами.
— Серьезно? — я даже остановился. — А я думал, что ерунда это все, а про засекреченные научные исследования в этой области — это байки.
— Вооот! — Роман поднял палец и расхохотался. — Поэтому я и сказал, что мы занимаемся «белым шумом». Такими вещами, которые никто и никогда не примет всерьез. А мы принимаем. Просеиваем сквозь пальцы шляк всяких лженаучных теорий, народных баек и городских легенд, чтобы обнаружить среди кучи мусора золото настоящего открытия.
— А это, значит, лабораторный корпус? — спросил я, разводя руками вокруг.
— Старый корпус, — сказал Роман. — Он стоял законсервированным лет десять. Или даже больше.
Я спиной почувствовал, как Настя напряглась. И напрягся тоже на всякий случай. Принялся «обнюхивать» пространство в поисках возможной опасности.
— А куда делся новый? — спросил я.
— Понимаешь, какое дело… — замялся Роман. — Кое-кто считает, что эксперимент тогда не вырвался из-под контроля вовсе…
— Клим, новые лаборатории частично разрушены, — перебила его Настя. — И частично оказались в зоне пространственно-временной флуктуации или как вы там ее называете теперь?
— Граница тридцать два, — сказал Роман и вздохнул. Нахмурился.
Какая-то интрига. То ли что-то просто пошло не так, то ли намеренно сломали, чтобы получилось, как получилось.
— Сложная для меня тема какая-то, — сказал я. — То ли сломали, то ли само сломалось. Лабораторный корпус. Флуктуация. А я-то ко всему этому какое отношение имею?
— Самое прямое, — весело ответила Настя. И победно посмотрела на Романа, будто они о чем-то спорили, и она оказалась права.