Новаторы

ПАВЕЛ БЫКОВ

В. Полетаев

Ночная смена в механическом цехе бухарестского завода имени 23 Августа проходила под аккомпанемент непривычных шумов. Визжали пилы, вгрызаясь в дерево, бойко стучали плотницкие молотки. Рабочие привыкли за последние годы к тому, что на заводе часто организуются митинги. Для них, правда, не строят специальных трибун. Значит, этот митинг будет чем-то примечателен.

Утренняя смена, зайдя в цех, уже застала готовые трибуны, амфитеатром окружившие одинокий токарный станок. Казалось, что его просто забыли убрать, но уберут обязательно.

В середине дня в цех вошли директор завода, инженеры, технологи и с ними какой-то незнакомый мужчина лет тридцати пяти, плотно сбитый, чуть выше среднего роста. Директор подвел его к забытому станку — его так и не убрали. Мужчина осмотрел станок, запустил, несколько раз поменял число оборотов шпинделя. Выключил.

И тогда по цеху распространилась весть, что на завод из Советского Союза приехал известный токарь-скоростник Павел Быков.

Рабочие потянулись к трибунам, все еще не понимая их назначения. Когда уже не осталось свободных мест на скамьях, остро пахнущих свежей стружкой, Быков вытащил из кармана пальто два резца и подошел к точилу.

Все стало ясно. Советский токарь будет демонстрировать методы своей работы.

И кое-кому из рабочих вспомнились передачи «Голоса Америки». Эта радиостанция не обошла молчанием прошлогоднее пребывание советского токаря в Венгрии. Вспомнили, что американские радиобрехуны называли Быкова «агитатором», уверяли, что он инженер и никогда не стоял за станком…

Цех затих.

Советский токарь делал чистовую обработку различных деталей на необычной скорости вращения шпинделя — 1100 оборотов.

Когда Быков выключил станок, амфитеатр разразился аплодисментами.

Еще два раза в этот день заполнялись трибуны механического цеха, и снова звучали аплодисменты. А потом поток вопросов захлестывал советского токаря.

Так было в Бухаресте. Так было в Трансильвании, Констанце.

Машина с советскими посланцами переезжала из города в город.

И уже привычными стали бегущие навстречу веселые домишки под красной черепичной крышей — они уютно примостились у подножий зеленых холмов. Но вот еще поворот — и открылась болотистая малярийная равнина, долина Кака Су.

Как же давно все это было — и не вспомнишь. Те же топкие неоглядные болота, та же растительность, только совсем в иных, дальних отсюда краях. А ведь с таких-то болот и начался его трудовой путь — первые его шаги в жизни.

1928 год. Тяжелый год… Очень тяжелый для крестьян небольшой деревушки Тюменево в Рязанской губернии, еще не организовавшихся в колхозы, еще не видавших трактора и комбайна, и не все, наверное, знали о том, что уже строятся тракторные заводы и создаются первые машинно-тракторные станции.

Во всяком случае, четырнадцатилетний деревенский мальчик ничего о них не слыхал. Он только знал, что за околицей Тюменева, где-то далеко-далеко есть большие города, заводы, фабрики. И он не знает, как они выглядят. И ему хочется побывать в этих городах, ему хочется вырваться из деревенской глуши. А как?

Ответ подсказал случайно заехавший в деревню вербовщик. Ему нужны были рабочие на торфоразработки. С ним-то и хотел уехать Павел Быков.

Этого не хотел отец. Человек крутой, он привык к тому, что в семье его слово — закон. Сказал: «Нет». И больше уже не возвращался к этому.

Но однажды сын исчез.

И объявился под городом Клином.

Торфяные разработки. Тяжелый ручной труд. И здесь, как в крестьянском хозяйстве, единственный помощник — лошадь.

Четырнадцатилетнему мальчику не под силу резать торфяные плитки. Не хватит у него сил и копать водоотливные канавы. Погонщик лошадей — вот предел его квалификации.

Там Павел Быков проработал 9 месяцев.

А когда понял, что здесь у него нет будущего, с торфоразработок ушел, но в деревню, домой, не вернулся. Хотелось попасть на завод. Теперь он наслышан о них предостаточно.

Поехал в Москву. В Москву, потому что она рядом и в Москве родные сестры его матери.

В Москве Быков растерялся. Заводов много. Самых различных, и на все требуются рабочие. Но кому нужен чернорабочий, да еще пятнадцати лет?

Поэтому Павел был несказанно рад, когда сумел устроиться клепальщиком в мастерскую… детских колясок. Дело нехитрое, а заработки хорошие. И никакими особыми талантами обладать не надобно. Все предельно просто. Вставил заклепку в отверстие — его расточил другой рабочий — и расплющил ее. Зачистил — и готово! Две-три операции изо дня в день, изо дня в день…

Рядом с ним таким же клепальщиком уже много лет трудился его первый наставник. И вскоре Павел уже не отставал от него.

Тогда стало скучно. Захотелось настоящего дела. Большого завода. Это была та самая неосознанная еще тяга к творчеству, которая родилась вместе с ним.

Как важно, когда именно в такой переломный момент есть с кем посоветоваться! Быкову повезло, ему встретился, видимо, чуткий человек, понявший устремления юноши. Он помог Павлу.

Через несколько дней Быков был принят в группу по обучению токарному делу курсов ЦИТ — Центрального института труда.

В шестнадцать лет он стоял уже за токарным станком. Именно здесь, на рабочем месте токаря, и предстояло развернуться его таланту.

«…Есть и художники нашего, земного дела, для них работа — наслаждение».

Это слова А. М. Горького. И они сказаны в адрес не художника и не писателя. Они относятся ко всем, кто «глубоко чувствует поэзию труда». «Для них, — добавлял Алексей Максимович, — вся жизнь — искусство».

«Художники земного дела». Они были во все времена. И еще совсем недавно имена этих одиночек поражали умы и воображение потомков драматизмом их жизни пли взлетами их творений.

Павел Быков прославился как токарь-сверхскоростник, как один из основателей советской школы скоростного резания металлов, как художник этого земного дела.

Художником нужно родиться, этот талант — дар природы. Но далеко не все, кто родился одаренным талантом, нашел этот талант и то дело, в котором он скажется ярче всего. Таланта еще мало. Нужны упорство и добросовестность, любовь к поиску, смелость и, конечно же, любопытство. То здоровое любопытство к новому, неизведанному, которое так часто сопутствует большим свершениям.

Прилежнейший ученик ЦИТа, которого трудно было оторвать от станка, оказывается, не просто постигал профессиональные навыки токаря, он учился и наблюдал, стоял у станка и думал.

Думал о том, что кромка резца у него слишком короткая, а была бы подлиннее, то и захватила бы большую стружку. Он уже знал, как много в успехе его дела зависит от качества резца и его заточки.

Но резцы затачивали не токари, на это были свои специалисты, и в ЦИТе шли занятия в группе заточки. Сунулся было к инструктору; тот удивился — еще и работать-то на станке как следует не умеет, а думает уже о заточке резцов…

Но Павел был настойчив. Однажды уверовав в то, что если он не овладеет секретами заточки, то не станет и первоклассным токарем, Быков стал добиваться разрешения на посещение курсов заточки. И добился, доказал, что это не блажь, а необходимость.

Трудно тогда приходилось. Рабочий день сразу удлинился на два часа. А ведь в шестнадцать — семнадцать лет хочется и погулять, и просто порезвиться, как резвились его сверстники. Да и Москву-то он еще не всю исходил-изъездил.

Учеба на курсах, короткий отдых и далеко не всегда сытная еда: время было трудное — вот из чего складывалась в эти месяцы жизнь Павла Быкова. Но о другой он пока и не помышлял.

Были свои маленькие радости и у него. И уже формировалась гордость рабочего — труженика.

Ученики выполняли несложные производственные задания. Быков обрабатывал деталей больше, чем его сокурсники. Он знал причину своего успеха. Заточка познакомила его с инструментом, научила безошибочно подбирать резцы. Но Павел не хвастался. У него уже тогда появилась педагогическая жилка. Он доказывал товарищам, что и они могут работать точно так же, показывал свои приемы обточки.

Учебу Быков закончил на четыре месяца раньше своих сокурсников. И ему был присвоен четвертый разряд.

Наверное, нет на свете человека, который бы не запомнил свой первый день самостоятельной работы по специальности, избранной на всю жизнь. А когда этот день наступает в семнадцать лет, то он еще более торжествен и светел.

После окончания курсов Павел Борисович некоторое время проработал на заводе, при котором функционировали курсы ЦИТа, а затем перебрался на московский станкостроительный завод «Самоточка». Это было в 1933 году.

Именно в этом году и наступил его «первый день». Ведь с «Самоточкой», а ныне заводом шлифовальных станков, связана вся рабочая жизнь Быкова. Именно здесь, на этом заводе, из неоперившегося токаря Пашки вырос замечательнейший мастер, создатель советской школы скоростного резания металлов, лауреат Государственной премии, депутат Верховного Совета СССР Павел Борисович Быков.

«Самоточка»… Вид у этого завода был далеко не внушительный. Завод!.. А тут несколько деревянных сараев чуть ли не вековой давности, два маленьких кирпичных домика — кузница и «термичка» — и двухэтажное заводоуправление. Заводчик Штоль считал, что этого достаточно, чтобы работать «с размахом».

Заводской двор так и не замостили, он напоминает свалку. Чего только тут нет! Но больше всего липкой, вязкой грязи. И в сапогах не всегда проберешься, того гляди засосет и не вытащишь…

В механическом цехе свет из небольших оконцев не может пробиться сквозь плотный серпантин приводных ремней — круглые сутки здесь горят электрические лампочки. И у рабочих всегда воспаленные глаза.

Станки под стать заводским «хоромам» — старые, разболтанные. О каком уж классе точности тут думать!.. Тесно, подъемных механизмов нет.

Унылое впечатление поначалу производила эта «Самоточка». Но потом оказалось, что дело не в бараках и даже не в стареньких станках. Что лицо завода — это коллектив «Самоточки». Он сложился не вдруг, но был спаянным и доброжелательно принял молодого токаря.

Доброе отношение к себе Павел почувствовал буквально же через несколько дней. Провозившись с обточкой втулок, которых ему раньше и видеть-то не доводилось, Быков снес продукцию контролеру. И был просто убит, когда из десяти втулок восемь полетели в ящик с надписью: «Неисправимый брак».

Вот тебе и токарь четвертого разряда!

На следующий день мастер токарного отделения, не повышая голоса, посоветовал токарю Быкову на время забыть о четвертом разряде и сызнова взяться за учебу. И если он согласен, то для ученика и второй разряд хорош.

Конечно, обидно было. Но на справедливость чего же обижаться… И снова Павел проявил свой характер, выдержку, упорство.

Он часами стоял в «заплечниках» у лучших токарей и перенимал их сноровку. На собственном опыте убедился, что первым его помощником в работе является станок. Значит, не нужно жалеть ни сил, ни времени, ухаживать за ним, протирать «до дыр», смазывать до блеска.

Этому почему-то не научили на курсах. Зато теперь станок Быкова все 480 минут рабочего времени не подводил своего заботливого хозяина.

Это были, конечно, еще азы культуры производства. Но достичь их, почувствовать их необходимость можно было только на заводе, в цехе, а не в учебных мастерских.

Павел Борисович на всю жизнь запомнил доброго своего наставника, учителя, начальника токарного отделения инженера Цезаря Кунникова.

Кунников редко подсказывал, зато не скупился на беседы. А что Быков человек творческий, думающий, инженер почувствовал очень скоро. Именно почувствовал — Кунников был человеком, наделенным большим педагогическим чутьем, личным обаянием, умением вовремя подметить новое и достаточно смелым, чтобы за него бороться. Впрочем, он смелым был во всем. Пройдет еще 10 лет, и имя Цезаря Кунникова станет известно всей стране. Майор Кунников возглавил десант советских моряков в Станичку (близ Новороссийска) и погиб, отстаивая плацдарм. Посмертно он был удостоен звания Героя Советского Союза.

Кунников перевел Павла в смену опытнейшего токаря Федора Мурзова, прекрасно понимая, что Быкову есть чему поучиться у такого мастера и что Павел будет учиться, его не надо заставлять.

И, наверное, Кунников был внутренне горд за своего ученика, когда Мурзов как-то рассказал инженеру, что Быков не только «по-мурзовски» научился затачивать резцы, а кое-что и Мурзову подсказал. Дельно подсказал.

Вот и кончаются месяцы второго ученичества. Появился у токаря свой почерк. Для Павла Быкова наступала пора технической грамотности.

Уже вскоре Павел Борисович вновь получил свой четвертый разряд и стал выполнять норму на обработке шестеренок.

Казалось, можно и успокоиться. С годами мастерство будет возрастать, копиться опыт, прибавляться разряды, заработки — что еще надо?

Быков знал многих хороших токарей, которые вот так из года в год выполняли норму, умели грамотно прочесть чертеж, были дисциплинированны и… довольны собой, своей работой, и заработки у них были вполне приличные. Ругать таких, казалось, было не за что, как, впрочем, и хвалить.

А Быкову неймется. Едва добился выполнения нормы, голова уже занята другим: а как бы ускорить все процессы обработки шестерен?

Теперь уже не приходилось приглядываться к работе других токарей, нужно было думать самому.

Сначала Быков проанализировал все огрехи, которые случались, не по вине токаря, а зависели от качества резцов, организации рабочего места, технологии обработки. То, что термисты плохо калят резцы, было ясно не только Павлу. Зато Быков детально продумал организацию своего рабочего места. Ни одного лишнего движения, чтобы взять нужный инструмент, — все должно лежать на своих определенных местах. Ни одного лишнего перерыва в работе для заточки нового резца — он накопил их достаточно, по-своему пометил, зная, какой резец понадобится для той или иной операции.

И результат не замедлил сказаться. 150 процентов нормы. Имя Быкова появилось на заводской Доске ударников.

Конечно, это было не только приятно. Доска ударников — это и признание мастерства.

А время наступило такое, когда вся страна, все ее лучшие люди искали, творили. Искали новые резервы увеличения производительности труда, творили новое, социалистическое отношение к труду.

1935 год. Год, когда по всей стране гремели имена Алексея Стаханова, Кривоноса, Дюканова, Виноградовых. Их достижения поражали, рекорды казались фантастическими. Стахановское движение уже перемахнуло через «героизм отдельного порыва», оно вливалось в будничную работу массовым трудовым героизмом.

В начале сентября этого знаменательного года стал стахановцем и Павел Борисович. За одну смену он выточил 25 шестеренок, выполнив норму на 208 процентов. И такая рекордная производительность труда была не случайной для Быкова, не «порывом» — это был итог поиска.

В этот день в шуме, визге, грохоте токарного цеха можно было уловить звуки одного станка, и по этим звукам сведущие люди понимали — станок работает на повышенном числе оборотов.

В тот день Быков добился скорости резания 100 метров в минуту. Остальные станки работали в привычном режиме — 30–40 метров.

Чтобы перевести станок на такую скорость, Быкову понадобились не только точный расчет, умение, но и смелость.

Скорость резания оставалась высокой и в следующие дни, недели, месяцы. А число изготовленных шестеренок, как заколдованное, не повышалось.

Конечно, Быков мог бы и не торопиться — в цехе никто еще не достиг такой скорости, такой выработки. Но не торопиться — значит топтаться на месте. Нет, это не для него. Так может померкнуть радость труда. И жизнь вновь покажется серой и скучной.

Но именно в этот год ему хотелось совершить… ну что-нибудь из ряда вон выходящее. И это так понятно.

Павел влюбился. И она была тут же, рядом…

На помощь вновь пришел Цезарь Кунников. Опытный инженер, такой же искатель, как и Павел, он раньше своего ученика понял, в чем первопричина того, что Быков как будто добрался до предела, до потолка в скорости резания. Кунников знал, что «потолок» — это очень условное понятие. «Потолок» можно и приподнять. Что можно, это понимал и Павел. Но как?..

Кунников показал Быкову новые резцы из твердых сплавов. Их называли победитовыми.

Такие резцы были новшеством на советских заводах. Их было еще очень мало. Ими дорожили и выдавали только самым квалифицированным токарям.

Казалось, выход найден. Но уже первый же день работы с новым резцом омрачил радость находки. Победитовый резец был инструментом капризным, признавал обращение на «вы» — малейшее неточное движение, и резец выходит из строя. И затачивать эти резцы нужно было по-особому. Но как?..

Вновь нужно экспериментировать… и не портить дефицитный инструмент.

Что ж, такие задачки Павел Быков любил решать. Может быть, иного они бы и ввели в уныние, но Быков уселся за расчеты.

Вот когда почувствовал Быков, что значит учеба!

Четырнадцати лет ушел он из дому и работал, работал… До учебы ли было? Но, придя на «Самоточку», постигая смысл и «секреты» своей профессии, Павел однажды понял, что без образования он не сможет чего-то добиться.

И снова, не считаясь со временем, Павел Борисович садится за парту вечерней школы-семилетки.

В течение 1936–1938 годов Быкову благодаря внедрению твердосплавных резцов и рационализации технологии удалось постепенно увеличить скорость точения до 150 метров в минуту и выпускать за смену до 100 шестерен. Это было отмечено специальным приказом наркома станкостроения А. И. Ефремова и награждением молодого стахановца именными часами. Весть о награждении быстро распространилась по заводу. Павел не успевал отвечать на поздравления.

Радость награждения разделял еще один человек в цехе — крановщица Аня, Анна Алексеевна, как ее позже будут называть, год назад ставшая его женой. Именно ей, ее поддержке, заботам о его повседневной жизни больше всех был обязан Быков той целеустремленности, с которой он пришел тогда к финишу. Женщина большой, щедрой души, она пройдет с ним через все трудности и испытания, будет не только женой, матерью его детей, но и товарищем на трудном пути новатора.

В канун Великой Отечественной войны Павел Борисович добился скорости резания 250 метров в минуту.

Ни у нас, ни за рубежом никто не мог похвалиться таким достижением.

В Советском Союзе были токаря-скоростники, но и они, так же как и Быков, пока оставались одиночками. А за границей таких результатов скоростного резания достигли в 1942 году.

Война!.. Она нарушила привычный настрой мыслей, желаний, устремлений. Все вытеснила одна мысль: надо идти на фронт. 23 июня на завод приехал Кунников. Он уже не работал на заводе — был редактором газеты «Машиностроение». Кунников уходил добровольцем на фронт и хотел попрощаться со старыми товарищами.

Это была их последняя встреча…

О своем учителе, отважном десантнике, Быков еще услышит, как узнает о подвигах и многих других своих товарищей по учебе и работе. А его на фронт не пустили, и это казалось тогда высшей несправедливостью.

Но через некоторое время Павел Борисович уже не думал о нанесенной «обиде», не до этого было. Завод шлифовальных станков выполнял военные заказы. Постепенно пришло понимание того, что без его самоотреченного труда нет и не может быть успехов на фронтах.

А на фронтах пока обстановка складывалась не в пользу Красной Армии.

Враг подошел к Москве…

Зимой 1941/42 года московский завод шлифовальных станков стал частью знаменитого Кировского завода, эвакуированного из Ленинграда на Урал.

И Быков оказался на Урале, в Танкограде.

В первый же день выхода на работу Павел Борисович вновь стал «заплечником». Отвык он от этого места. Давно уже привык к тому, что не он учился, а у него учились, у него стояли «за плечами».

Ведь ему предстояло стать сменщиком токаря, который вытачивал барабаны — важнейшую деталь танка. И поставили его не для того, чтобы подучиться, хотя ранее Быкову не приходилось вытачивать таких деталей. Его поставили в надежде, что этот великолепный токарь и человек вечного поиска, найдет пути для увеличения выпуска барабанов. Их нехватка сдерживала производство танков.

Два дня стоял Быков не за станком, а рядом. Два дня присматривался к работе своего напарника, к приемам, которыми тот пользовался. И чем дольше смотрел Быков, тем яснее становилось ему, что напарник работает неправильно: и технология была нерациональна, и вспомогательных движений слишком много, и переналадки отнимали драгоценное время.

А затем исчез. Не вышел он и утром на следующий день. А в полдень появился в закутке начальника цеха и попросил разрешения приступить к самостоятельной работе. Тот разрешил. Он ведь знал, что перед ним знаменитый токарь. Но начальник цеха не знал, что этот токарь целые сутки просидел на каком-то ящике, который в его комнате заменял стул, и чертил, считал, зачеркивал и снова пересчитывал. Быков не видел, как несколько раз среди ночи просыпалась жена, тревожно поглядывала на согнутую фигуру мужа, едва различимую в мигающем, чадном свете «моргалки». Быков так и уснул ненадолго на этом ящике.

И снова бессонная ночь. Ночь у станка. А наутро рабочие Танкограда узнали о «чуде». Да, это казалось чудом — 11 барабанов вместо двух!

К станку Быкова шли токари, чтобы перенять его новую технологию, к его станку почтительно подходили и молча стояли рабочие других специальностей — ведь всем хотелось своими глазами увидеть, как делается чудо.

И вот именно тогда Павел Борисович обратил внимание, что большинство на заводе рабочих, которым от роду не более четырнадцати-пятнадцати лет. И вспомнил, что и его путь рабочего тоже начинался в этом возрасте. И на этом пути ему встретились добрые товарищи и заботливые учителя. Без них он не стал бы Павлом Быковым.

Захотелось помочь этим худым, бледным и таким серьезным не по летам мальчишкам и девчонкам. Было больно смотреть на то, как они, прежде чем стать за станок, подтаскивают к нему ящик — иначе не дотянуться до патронов, иначе не видно детали.

Наверное, тогда у Павла Борисовича зародилась мысль собрать свою бригаду из таких вот подростков и сделать каждого из них мастером производства.

Но первая бригада, которую возглавил Быков, образовалась не здесь, не в Танкограде. Здесь Быкову приходилось думать только об одном — барабаны, барабаны, как можно больше барабанов для танков.

Летом 1942 года Павел Борисович уже снова в Москве.

Тяжелое, может быть, самое тяжелое за все время войны лето. Враг рвется к Волге, наступает на Кавказ. У него еще превосходство в танках и авиации. Советский тыл работает с полной отдачей сил. И вот в это время Быков снова ищет и на сей раз находит резервы увеличения скорости резания. Может быть, если бы не война, не такое напряжение, понадобились бы годы, чтобы сойти с вершины — 250 метров в минуту.

Но именно в годы войны вся страна находилась в поиске. От маршалов до рабочих за станками. Каждый стремился внести свою посильную лепту в дело победы. Ее вносили на фронтах солдаты и офицеры, и часто это был взнос кровью, жизнью. Ее внесли и советские металлурги, освоившие производство новых, высокостойких сплавов. Ее внес и Быков, он стал одним из первых работать с резцами из этих сплавов.

Казалось, все остается по-прежнему, только запускай теперь станок на большее число оборотов, и… И ничего из этого не вышло. Простое прибавление числа оборотов шпинделя не принесло ускорения. Нужно снова было искать новую технологию обработки.

Ошибки огорчают, отнимают время, силы. Быков понимал, что, как в науке, так, наверное, и в каждом творческом труде иногда и отрицательный результат тоже результат. Но на то и врожденный талант был дан этому человеку, чтобы его поиск не превратился в эстафету ошибок, а шел с наименьшим их числом.

К 1943 году Быков уже резал со скоростью 500 метров в минуту!

Вот тогда-то, в памятном 1943 году, когда Москва впервые салютовала советским войскам, этот первый салют Быков наблюдал вместе с членами своей только что созданной бригады.

Его подопечные немногим отличались от тех мальчишек, которых он видел за станками в Танкограде. Они были чуть постарше их, и они не пережили голодных месяцев начала блокады Ленинграда. Но и они — бывшие школьники — ничего не умели.

Аркадий Липкин, Нина Кириллова, Володя Красинский… У них было горячее желание стать полезными Родине.

Аркадий Липкин, наверное, острее и лучше своих молодых собригадников понимал, что они ничего не умеют, но ему почему-то казалось: вот если бы он попал на фронт, то сразу бы сумел воевать. Но кому, по молодости, такое не кажется? И Липкин угрюмо ворчал. Зато Красинский ни минуты не мог оставаться в покое, и с его лица не сходила улыбка. Но Быков скоро понял, что этот на первый взгляд легкомысленный парень очень способный и очень трудолюбивый человек. Нина Кириллова, пожалуй, была самой серьезной из всех их, но ей было и тяжелее всех. У Нины было в запасе много хорошего упрямства.

Павел Борисович стал не просто бригадиром. Собственно, на первых порах и бригады, как одного производственного коллектива, еще не было. Были бригадир и его ученики. Научить этих ребят токарному делу было не так уж сложно. Но Быков понимал, что этого еще мало. Он должен быть не только учителем, но и воспитателем. И ему прежде всего хотелось привить своим воспитанникам чувство любви к станку, заводу, к своей рабочей профессии, принадлежности к классу.

И если его ученики стали не только блистательными токарями, но и захотели учиться дальше, сделались техниками, инженерами, руководителями производства — это означает, что у Павла Борисовича есть несомненный дар педагога. А как это важно для бригадира!

Кончилась война. Сотни разоренных, сожженных городов, тысячи стертых с земли сел, разрушенные заводы, железные дороги… И 20 миллионов погибших советских людей…

Казалось, понадобятся не десятки, а сотни лет, чтобы возродить былое. Не об этом ли пекся Черчилль, задерживая открытие второго фронта, об этом ежедневно трубили буржуазные газеты.

Но они не учитывали, просто не понимали природы социалистических отношений, социалистического способа производства.

И уже первая послевоенная пятилетка опрокинула все надежды врагов Советского государства. Высочайшая производительность труда в ходе социалистического соревнования позволила сократить сроки восстановления до одной пятилетки.

На Московском заводе шлифовальных станков лидерство принадлежало бригаде Быкова. Она выполняла нормы на 250–430 процентов, выработка же бригадира — 580 процентов. В отличие от некоторых других рабочих-рекордсменов, достигавших сверхвысокой производительности лишь на короткий срок, подобные темпы работы для Быкова и его воспитанников стали обычными, не требующими каждый раз особого физического напряжения и чрезмерной нервной нагрузки.

Наверное, тогда вездесущие корреспонденты и стали сравнивать работу токаря с трудом художника.

«Он управляет сложным станком с изяществом дирижера симфонического оркестра», — писал о нем один из журналистов.

«Он, как ваятель, отсекает от глыбы металла все лишнее», — говорил второй.

Однако за внешней легкостью и непринужденностью стоял громадный труд поисков и освоения наиболее экономичных и рациональных приемов работы.

В 1946 году быковцы приняли решение — выполнить в течение года три нормы, а бригадир — пять. Однако действительность опередила самые смелые замыслы. Итоги года показали, что Быков выполнил 7,2 годовой нормы, а вся бригада в целом — 3,8. В этом же году в начале лета Быков передал в партийное бюро заявление с просьбой принять его кандидатом в члены партии.

За первые два года пятилетки Павел Быков выполнил 12 годовых норм. В повседневную практику его работы вошла скорость резания 600–800 метров в минуту.

В конце 1948 года, испытывая новый быстроходный станок, изготовленный московским заводом «Красный пролетарий», Быков достиг скорости 1138 метров в минуту. Но и это не было пределом. Через два года на этом же станке он достиг скорости 1850 метров в минуту. Такой скорости не достигал еще ни один токарь в мире.

23 годовые нормы — казалось, на такой подвиг нужно время, превышающее число часов в сутках. А Быков приходил к началу смены и уходил вместе со всеми из цеха. Но он не всегда шел домой — председатель профкома цеха, заседатель Верховного суда РСФСР, а вскоре и депутат Верховного Совета СССР, лауреат Государственной премии, Павел Борисович на все находил время. И часто его можно было видеть гуляющим со своими детьми, да и у себя дома он любил все сделать своими руками.

Большую роль в достижении небывало высокой производительности труда сыграло коренное усовершенствование Быковым технологического процесса токарной обработки деталей.

Мысль об этом родилась у Быкова еще в те дни, когда он предложил свою технологи» обработки барабана для танка на Кировском заводе. Много лет спустя, отвечая на вопрос одного из корреспондентов, как ему удалось расшить узкое место в производстве танков, Павел Борисович говорил:

— Подробностей не помню, это ведь подробности военного времени, а главное могу изложить в нескольких словах: в основу разработанной мной схемы изготовления барабана я положил метод, который вынашивал давно и применяю сейчас — метод расчленения сложных операций на ряд более простых.

Так родилась еще одна идея, прославившая Быкова на весь Советский Союз — стахановская технология обработки деталей.

Вот как он объяснял суть своего нововведения:

«По заводской технологии на детали, зажатой в патрон, обрабатывалось максимально возможное с одного раза количество ее поверхностей. После этого деталь перевертывалась, обрабатывались остальные поверхности. Такая технология, исключая многократную постановку детали на станок, обеспечивала заданную точность, но были в этой технологии и свои недостатки. Детали были сложной конфигурации, и обработка их с одной-двух установок была делом очень затяжным. Приходилось часто переналаживать станок с одной скорости на другую, часто менять резцы, поминутно смотреть в чертежи. Много времени уходило на измерения.

Стал я думать, как сберечь дорогие для каждого рабочего минуты; наконец родилась у меня идея пойти по пути расчленения операции. Я убедился, что каждую сложную операцию можно свести к ряду простейших, не требующих большой подготовительной работы. В результате время, необходимое для обработки одной детали, сократилось в пять-шесть раз.

Я добиваюсь быстроты повышением режимов резания, стараюсь использовать всю мощность станка. Это, конечно, важно. Но очень важно и то, что я учусь экономить время на каждом движении у станка.

Таким образом, дело, как видите, не только в расчленении операции, — дело и в подготовке производства, в его организации, в рациональности каждого движения станочника…»

Работа над стахановской технологией заставила Быкова по-новому взглянуть на всю систему организации производства в цехе. Раньше он строил свою работу, исходя из масштабов своего рабочего места. Станок и его работа — вот что было в центре внимания Павла Борисовича. Организация работы по новой технологии требовала охвата в единой системе десятков разных станков, повиновение ритму высокопроизводительной работы многих людей. Быков понимал, что необходимы специальные знания инженера.

Для проверки правильности своих расчетов Быков стал обращаться к помощи инженерно-технических работников. Часто он советовался с главным технологом завода Ермолаевым. С помощью новых друзей был окончательно отработан стахановский технологический процесс обработки деталей.

В 1947 году в Москве появились комплексные бригады, которые ставили перед собой задачу — объединенными усилиями передовых рабочих, техников, конструкторов, механиков улучшить технику производства. Эти коллективы должны были объединять людей теории и практики для совместного решения сложных производственных задач, которые были не по плечу одиночкам. Первой на заводе комплексной была, конечно же, бригада Быкова, потом по примеру быковской были созданы такие же бригады и в других цехах.

Непосредственным результатом победы новой технологии на заводе было увеличение производительности труда в два-три раза. Рационализация технологии и скоростная обработка способствовали тому, что трудоемкость выпуска станков снизилась на 50–70 процентов.

Почин первой комплексной бригады на заводе шлифовальных станков стал достоянием многих производственных коллективов Москвы. Члены бригады выступали с докладами в Центральном комитете профсоюза рабочих станкоинструментальной промышленности, в научно-техническом совете Министерства станкостроения. Коллегия министерства и президиум ЦК профсоюза издали постановление, в котором рекомендовали всем станкостроительным и инструментальным заводам широко распространять новую форму социалистического соревнования и повсеместно организовывать комплексные бригады.

И сразу же со всех концов страны на завод потянулись посланцы промышленных предприятий, чтобы на месте ознакомиться с работой комплексной бригады. Приходилось выезжать на заводы, читать лекции, выступать по радио. Аудитория у быковцев стала всесоюзная.

А еще через некоторое время о нем заговорили в Румынии и Венгрии, Чехословакии и Германской Демократической Республике. Заговорили, как об учителе, посланце великого социалистического государства, помогающем молодым, еще не окрепшим социалистическим республикам освоить опыт социалистической организации труда.

Особенно тесная и крепкая дружба завязалась у Быкова с трудящимися Германской Демократической Республики, где движение скоростников получило наибольшее развитие.

Началась она в декабре 1950 года, когда Павел Борисович в составе советской делегации приехал в ГДР для участия в месячнике германо-советской дружбы.

— Мы побывали во многих немецких городах, встречались с рабочими, инженерами, студентами, — рассказывает мой собеседник. — И везде я чувствовал огромное уважение немецкого народа к посланцам Советской державы, стремление быстрее овладеть передовым советским опытом.

На приеме, устроенном для делегации представителями правительства республики, министр машиностроения рассказал о движении скоростников, которое началось в ГДР, как он выразился, «по почину Быкова». В 1950 году массовое движение скоростников помогло повысить производительность труда в среднем на 34 процента.

До сих пор крепка связь Быкова с трудящимися ГДР. С 1950 года он бессменный вице-президент Общества советско-германской дружбы. Правительство ГДР наградило его в 1965 году орденом «За заслуги перед Отечеством» за большой вклад в развитие социалистического производства в Германии, за укрепление дружбы между нашими народами.

Во время зарубежных поездок Быков не только демонстрировал свои приемы работы, но и разрешал снимать копии с изобретенных им приспособлений. Этому правилу он следовал и в ГДР, считая его в порядке вещей. Для немецких же рабочих это было в то время чем-то необычным. Когда Быков подарил рабочим одного завода державку резца собственной конструкции, группа учеников школы заводского ученичества выразила в письме свое удивление. «Мы были поражены, — писали они, — что советские друзья передали нам столь ценное изобретение. Это было еще одним примером дружественного отношения советских трудящихся к немецким рабочим».

А Быкова немного смешило их удивление. Даже он не помнил тех времен, когда рабочие в нашей стране скрывали друг от друга секреты своей работы.

Слава, слава… Скольким людям она вскружила голову и стала причиной скатывания вниз с высоких вершин!

Для Быкова же слава ощутилась повышением ответственности за свое место в жизни, еще более обостренным восприятием всего нового на производстве. Вершины, которые уже достиг Павел Борисович, он рассматривал как трамплин для следующего прыжка. И этот прыжок новатор совершает в последующие годы.

Исходным рубежом для нового рывка вперед, как бы техническим его обеспечением, послужили резцы с керамическими пластинками.

— О керамических пластинках, заменяющих победит, я часто слышал еще в начале 1951 года, — вспоминает Павел Борисович. — Наши инженеры рассказывали, что новый инструментальный материал был предложен в 1932 году ленинградским заводом имени Ломоносова для обточки изделий из фарфоровых полуфабрикатов, пластмассы и цветных металлов. А в 1939 году в Томском политехническом институте производилась обработка металлов в подогретом состоянии керамическим резцом. Многочисленные исследования показали, что при высоких скоростях резания, сопровождающихся повышением температуры поверхностного слоя обрабатываемого металла, резцы с керамическими пластинками оказываются более жаростойкими, чем твердосплавный инструмент. Если огнеупорность твердого сплава составляет 1300–1400 градусов, то огнеупорность керамических пластинок — 1900–1950 градусов. Именно в этом и заключаются их большие потенциальные возможности.

Все чаще я задумывался над теми перспективами, которые открываются в связи с внедрением керамических пластинок, разговаривал со станочниками, инженерами, посещал лекции и ожидал того дня, когда мне скажут: «Испытай, Павел Борисович, новый заменитель твердого сплава».

Наконец долгожданный день наступил. Министерство станкостроения прислало на испытание первые керамические пластинки, внешне напоминающие кусочки рафинада.

И вновь начались полные волнения, радостных и тревожных минут вперемежку испытания новых резцов, «сахарных», как их окрестили на заводе, поиски наиболее подходящих режимов работы, новой геометрии заточки, определение оптимальных режимов резания металла.

Испытывая резцы керамическими пластинками, Быков находил в них все новые и новые резервы. Наконец была достигнута скорость 3200 метров в минуту, причем попутно достигалась чистовая обработка деталей.

Так Быков вышел на рубежи сверхскоростного резания. Но и здесь далеко еще было до предела. Зато Быков почувствовал, что он достиг предела своих технических знаний. Дальнейшие эксперименты требовали уже инженерных расчетов.

В 1951 году Быков поступает в станко-инструментальный техникум. А ведь ему уже исполнилось тридцать семь лет.

Работа и учеба. Такое трудно даже молодому.

Короче стал вечерний отдых. Больше стало бессонных ночей. Но иначе было нельзя. Боялся отстать от бурного развития техники, от своих учеников, которые быстро шли вперед.

Окончание учебы совпадает со знаменательными для всей страны событиями середины 50-х годов. В это время партия решением июльского (1955 г.) Пленума ЦК КПСС и XX съезда КПСС поставила в качестве главной задачи перед советскими производственниками борьбу за технический прогресс.

Вот когда особенно пригодилась технология Быкова.

В эти годы, вторая половина и конец 50-х годов, когда вопросы технического прогресса стали решаться на общегосударственном уровне, стали первоочередной задачей в политике партии и правительства, Быков почти все время проводит в поездках по стране. Сегодня просто невозможно даже перечислить те предприятия, работники которых непосредственно знакомились с методами его работы, со все новыми и новыми прогрессивными приемами обработки металла.

В 1960 году Павел Борисович переходит на работу в отдел главного технолога завода шлифовальных станков на должность старшего инженера-технолога. Приходит технологом, мыслящим уже масштабами не только цеха, а целого завода.

Значительная доля работы отдела приходится на группу, которую возглавляет Быков. Под его технологическим контролем участок шестерен 2-го механического цеха, того самого, где фактически прошла вся его рабочая жизнь. Главное место его работы — не стол в отделе, а рабочие места в цехе. Он почти всегда на людях. Что-то показывает, что-то объясняет, помогает разобраться с новым технологическим процессом, подсказывает оптимальное решение того или иного производственного процесса. Только к концу работы он садится за свой стол в отделе, чтобы подвести итог проделанному за день, продумать новые технологические схемы и приспособления — ведь завтра снова надо идти в цех, снова работать с людьми. Специфика труда помножена на его характер. Характер общественника.

Быстротечны годы. Вот уже и Павел Борисович приближается к своему шестидесятилетию. Выросли дети. Дочь — инженер, сын — инженер, машинист электровоза. Написана книга. Скоро наступит пора заслуженного отдыха.

Вот только Быков об этой поре не думает. Какой там отдых! Повсюду ширится движение за коммунистический труд. До отдыха ли сейчас! Теперь-то и наступает пора поиска нового, коммунистического. А там, где поиск, там и Быков, там поэзия труда. И художник земного дела остается верным ей до конца.