Новаторы

АЛЕКСАНДР САЛОВ

Л. Рогачевская, И. Остапенко

Московский автомобильный завод имени Ивана Лихачева. Кто не знает этого первенца отечественного автостроения?

Однажды познакомиться с прошлым и настоящим автозавода пришли ученые-историки. Они осмотрели огромные корпуса, оснащенные передовой техникой, выслушали интересный рассказ экскурсовода — ветерана труда Александра Петровича Салова. Заканчивая экскурсию, Александр Петрович сказал: «А хорошо было бы, если бы вы, ученые, помогли осуществить нашу мечту — написать историю родного автозавода». Историки обещали помочь. Началась совместная работа.

…Последняя встреча с Саловым состоялась в мае 1962 года, незадолго до его смерти.

— Александр Петрович, скажите, какой этап своей жизни вы считаете самым интересным, самым значительным?

Подумав немного, Салов ответил:

— Много интересного пережил я в своей жизни: были и удачи, и трудности. Но, пожалуй, самыми памятными остались годы первой пятилетки.

Старый рабочий замолчал, а потом продолжал:

— Да, действительно, организация первой ударной бригады в рессорном цехе нашего завода, самом отсталом и трудном цехе, борьба, как говорится, не на жизнь, а на смерть, была кульминационной точкой в моей жизни.

— Салов улыбнулся, глаза его сразу помолодели.

…Шел 1929 год. В цехе работало много «бывших», сеявших смуту на заводе. Да и положение в стране сложилось тяжелое. Не хватало хлеба, одежды: вводились продовольственные карточки. Но, несмотря на трудные времена, люди не унывали. Наоборот — начиналось ударное движение. Вести об организации первых ударных бригад приходили со многих фабрик и заводов.

— Стали поговаривать об ударничестве и на нашем заводе, кое-где даже приступили к организации таких бригад. Только в цехе, где я работал уже четыре года, дело не клеилось. Цех не выполнял плановых заданий. Рабочие частенько прогуливали и пьянствовали. Казалось, ничто не сможет помочь. Ан нет! Наладилась в конце концов работа, и лучшим лекарством стала ударная бригада.

…Конец 20-х — начало 30-х годов. «Ударник», «ударная бригада», «ударничество» — эти слова не сходили с газетных полос. Трудные задачи ставили перед собой ударники — на том же оборудовании, при тех же нормах и расценках дать наивысшую производительность труда, показать личным примером, как надо работать и строить по-новому, по-социалистически.

Одним из первых ударников, награжденных правительственной наградой — орденом Трудового Красного Знамени — был Салов. Он организовал ударную бригаду в рессорном цехе АМО летом 1929 года. Было ему тогда тридцать лет.

Тяжелый жизненный путь прошел Александр Петрович. Осиротел в восемь лет, когда, надорвавшись на тяжелой работе, умер отец — крестьянин-бедняк. И пришлось мальчонке с котомкой за плечами пойти нищенствовать. Ценой унижений доставался каждый кусок хлеба.

В 14 лет Салову повезло — взяли матросом на пароход Общества «Ока». В 1916 году он уехал в Архангельск, где служил на судах торгового флота.

Во время гражданской войны боролся с интервентами на Севере, был тяжело ранен и после демобилизации в 1920 году приехал на родину в село Жайск. Односельчане выбрали его секретарем сельсовета. За отзывчивый и добрый характер, веселый нрав, удалую игру на гармошке полюбила его жайская молодежь, но оставаться долго в деревне не мог. Подлечившись, уехал в Нижний Новгород, где поступил рулевым на пароход по рейсу Москва — Нижний Новгород. Два года плавал Александр на пароходе, а в 1924 году — пароход был поставлен на ремонт и команда уволена. Остался без работы. С грустью вспоминал Александр Петрович те времена. Получить новое место в пароходстве он не смог, также тяжело было найти работу и на предприятиях города. Истосковался по работе и решил поехать в Москву, попытать счастье. Здесь в Рахмановском переулке встал на учет Биржи труда. Однажды его вызвали на биржу и предложили:

— Иди, Салов, на завод АМО. Хотя завод и небольшой, но с перспективой: будет самым крупным автомобильным заводом в стране.

— Но ведь я же матрос, у меня совсем другая специальность, — ответил Салов.

— Ничего, научишься и этому делу. Не робей.

Подумав немного, Салов согласился. Получая направление на АМО, он спросил:

— А как добраться до завода, где он расположен?

— Симоновку знаешь, а Спасскую заставу, Тюфелеву рощу тоже не знаешь? Тогда, парень, поезжай прямо в Замоскворечье и там спроси бывший Симоновский монастырь — любой покажет, его далеко видно. Вот там, в тех краях и найдешь завод АМО.

И Салов поехал, узнав у людей, что завод до революции принадлежал братьям Рябушинским — крупнейшим русским капиталистам, которые в разгар мировой войны решили построить первый автомобильный завод в России. Но их замыслы не осуществились. Лишь несколько цехов и мастерских было построено. Все остальное еще предстояло сделать.

В 1924 году завод АМО — завод Автомобильного московского общества — осваивал выпуск полуторатонных грузовиков типа «фиат». Впоследствии этот автомобиль стал называться АМО-Ф-15. Первые машины было решено выпустить к седьмой годовщине Велпкой Октябрьской революции.

Когда Салов пришел на завод, ему сразу же бросилось в глаза объявление:

«СЕГОДНЯ ТОРЖЕСТВЕННОЕ ЗАСЕДАНИЕ.

Вопрос о выпуске 10 машин АМО-Ф-15.

Доклад тов. Королева».

Салова сначала определили в кузнечный цех. Кузница, недостроенная при Рябушинских, не имела штамповочных молотов, и штамповать приходилось вручную. Работа была тяжелая, люди горячились, ругались, бросали клещи и молот от злости, но задания выполняли. Вскоре его перевели в рессорный цех, который спешно достраивался. Сюда ежедневно по два-три раза заходил директор завода Королев. Впоследствии Салов вспоминал о том времени:

«Бывало, подлетит Королев к самому лучшему рессорщику Аброспмычу и говорит ему:

— Ну как? Скоро? Ведь срок кончился. Давайте скорее, оставайтесь ночами, а лонжероны чтобы через два дня были готовы.

— Через… д…ва дня будет готово, — спокойно отвечал старый рессорщик (Абросимыч заикался).

И действительно, Абросимыч приготовил лонжероны раньше срока на 12 часов».

Первый автомобиль был собран в ночь на 1 ноября 1924 года. Около машины собралось много народа. Все ждали, когда работа будет завершена. Наконец все готово — один из слесарей-сборщиков повернул заводную рукоятку на пол-оборота. Мотор сразу же зашумел, но тут же заглох. В цеху стало тихо-тихо. Со второй попытки мотор завелся и с шумом заработал. «Ура!» — пронеслось по цеху. Кругом все радостно шумели. Вместе со всеми ликовал и Салов.

Десятая машина была собрана днем 6 ноября. Машины покрасили в красный цвет — цвет знамени Советском власти. Утром 7 ноября они выехали во главе заводской колонны, двинувшейся на Красную площадь. На первой машине был лозунг: «Рабочий-хозяин строит автопромышленность, которой не было у капиталиста-хозяина»; вторая была украшена плакатом с лозунгом: «Обеспечим советским автомобилем детище революции — Красную Армию».

«На одну из машин посадили уборщицу — бабку Марью, — рассказывал Александр Петрович, — когда-то служившую прислугой у Рябушинского».

На Красной площади колонна амовцев была встречена аплодисментами.

На завод возвращались на своих новеньких машинах. Промчались через всю Москву буквально за полчаса. «Вот это техника, — думал Салов, — вот это машины!» Вечером в клубе состоялся торжественный вечер. В президиум выбрали лучших рабочих, представителей Моссовета, ВСНХ, Металлотреста, делегацию крестьян из подшефного села.

После торжественной части выступала заводская самодеятельность: пели, плясали, драмкружок показал спектакль. Допоздна царило веселье на заводе.

Тот день произвел на Салова неизгладимое впечатление: впервые он явственно ощутил силу коллектива, силу коллективного труда и счастья.

Дома он сказал жене Надежде Ивановне, которую незадолго до этого привез из Жайска, о намерении вступить в ряды коммунистов.

— Так ты же малограмотный, — удивилась она, — да с хозяйством у нас туговато. Надо бы денег поднакопить, свой угол заиметь, а то вот живем у чужих людей, каморку снимаем, а у нас дите скоро будет.

— Ничего, Надюша, трудом все можно добыть — это я сейчас здорово понял. А что малограмотный, так на курсы пойду. Выучусь.

В партию Александр Петрович вступил в 1925 году. Тогда же записался в школу малограмотных, посещал коллективные читки «Ленинской библиотеки», стал выписывать газеты. Все больше и больше увлекала общественная работа. Стал рабкором заводской газеты, организатором местного отделения общества «Безбожник», а вечерами занимался на литературных курсах при ВЦСПС. Научился смотреть на жизнь глубже, шире. Стал понимать, что дела цеха и завода — это и его дело: что он тоже в ответе за нее, что делалось в коллективе.

29 октября 1926 года на открытом партийном собрании завода утверждалась кандидатура нового директора Ивана — Алексеевича Лихачева. Слушая биографию Лихачева, Салов сравнивал ее со своей: директор был всего на два года старше Салова, так же, как и он, начал рано трудовой путь. Был слесарем на Путиловском заводе, служил на флоте, потом — контузия и увольнение в запас. Принимал участие в организации рабочих дружин.

«Наш, рабочий, — думал о новом директоре Салов, — такой вытянет завод, работу наладит». Вместе со всеми проголосовал за решение: «Постановление МК о назначении тов. Лихачева директором завода считать правильным. Оказывать коллективное содействие тов. Лихачеву в его работе».

Рессорный цех был одним из самых трудных на заводе. Командовал здесь Мохов, в прошлом владелец нескольких крупных заводов, выпускавших рессоры и пружины. Лишь острая нужда в специалистах заставила руководство завода пригласить Мохова на АМО мастером в рессорный цех. Мохов воспользовался отсутствием квалифицированных рабочих, собрал вокруг себя приятелей, которые в штыки встречали любое начинание в цехе, а сам потихоньку проводил свою линию: срывал работу, потакал прогульщикам и лодырям. Нередко в канун религиозного праздника отпускал рабочих на несколько дней-в деревню к родным. Плохо было с трудовой дисциплиной. Работали не более пяти-шести часов, а остальное время тратилось на пустую болтовню, хождение по цеху, курение. Нередко бывала пьянка.

Со всем этим надо было решительно бороться, и коммунисты (а их было всего четыре человека) решили дать бой моховской компании, подобрать своих ребят и обучить их рессорному делу. Специальность рессорщика — сложная, пять лет готовил Мохов раньше учеников. А Салов и его товарищи решили обучать новичков за год. Подобрали рабочих, поставили их к плитам. Моховские приятели отговаривали:

— Слушай, братишка, брось, все равно не выйдет.

Мохов же ругал рессорщиков: зачем допустили неучей к плитам?

Но уже первые результаты были обнадеживающие. За пять месяцев овладел специальностью рессорщика Захаров, а за ним еще несколько молодых рабочих стали рессорщиками.

Однако традиции компании Мохова сломать было нелегко. Моховцы открыто мешали работе, а потихоньку даже вели антисоветскую пропаганду. Как-то произошел такой случай.

На Курский вокзал прибыл большой состав вагонов с хлебом. Потребовалась срочная выгрузка. Завод должен был послать 150 человек. Из рессорного цеха выделили 10 желающих.

Первыми записались Салов и мастер Бахов.

— Давай, Сергей, пойдем к рессорщикам Мохова и им предложим, — сказал Салов.

Бахов согласился. Когда они подошли к плите Куликова, там уже собралось несколько человек, и Салов услышал:

— Ребята, в деревнях наших отцов грабят, а здесь наш же хлеб заставляют выгружать! — Это говорил Агейкин, друг-приятель Мохова.

Салов сразу же вступил в разговор.

— Агейкин, если ты не хочешь ехать на выгрузку — это твое дело. Но не провоцируй. Зачем агитируешь других.

Агейкин покраснел и злобно набросился на Салова:

— Иди отсюда подобру-поздорову!

Его поддержал рессорщик Желтиков:

— Пусть весь хлеб сгниет, а выгружать не пойдем!

В сердцах Салов сказал:

— Эх, вы! Ну и сидите здесь, мы и без вас управимся.

Эту сцену видел Захаров — один из лучших рабочих.

С обидой он сказал Салову:

— Долго еще будем терпеть их безобразия?

— Ничего, Алексей, — ответил Салов, — не расстраивайся. Наша задача — их перевоспитание, и мы это обязаны сделать. Они поймут и пойдут за нами. А пока смотри, сколько ребят записалось — шестнадцать вместо десяти.

Летом 1928 года на завод приехал Алексей Максимович Горький. Вместе с сыном Максимом он осматривал цехи, отделы, интересовался производством, жизнью рабочих, условиями их быта. Пояснения давал директор Иван Алексеевич Лихачев, подробно рассказывавший о генеральной реконструкции АМО.

В обеденный перерыв в цехе «Шасси» состоялся митинг. Все проходы между верстаками и полусобранными автоматами были забиты людьми. Горький поднялся на трибуну, которой служила платформа взятого со сборки грузовика. Дружное «ура!» прокатилось по цеху. Когда приветствия смолкли, Горький сказал:

— Ну что вам сказать, товарищи? Удивляет меня все это. Удивляет, как это вы ухитрились за столь короткое время построить такое предприятие, а самое главное — самих себя перестроить…

— Приветствую вас от всей души, молодые созидатели новой жизни, приветствую! — закончил он свою речь.

Затем на трибуну-грузовик поднялся молотобоец Алексей Карпов. От рабочих он преподнес Горькому подарок — автомобильный поршень с шатуном, на котором были выгравированы слова: «Двигателю нашей литературы».

— Пусть этот подарок будет символом нашего движения вперед, — сказал Карпов.

Горький взял шатун и, улыбаясь, ответил:

— Перо бы мне такое!

После митинга к Алексею Максимовичу подошли рабкоры; среди них был Александр Петрович Салов. Завязалась беседа о работе и учебе рабкоров. Кто-то сказал:

— Мы хотим организовать литературный кружок на заводе.

— Поверьте мне, — ответил Горький, — пройдет какой-нибудь пяток лет, и русская литература будет насыщена голосами рабочих, голосом таких, как вы, рабкоров.

Беседа с Горьким запомнилась Салову на всю жизнь. Особенно совет писателя о том, что надо побольше показывать наши достижения и не смаковать недостатки, которые подхватывает и раздувает буржуазная пресса. Слова Горького: «Надо поменьше себя бичевать. И побольше показывать хорошее» — глубоко запали в душу.

Приезд писателя вызвал большой интерес к его книгам. В цехах в обеденный перерыв проводились коллективные читки рассказов и повестей Горького. Особенно зачитывались романом «Мать».

Шел 1929 год. Страна жила новыми мыслями, заботами, настроениями. Советский народ приступал к выполнению первого пятилетнего плана. «Пятилетка»! Это новое слово, подобно словам «большевик» и «Советы», вошло в мировой словарь лингвистов без перевода.

Уралмашстрой, Магнитогорскстрой, Кузнецкстрой, Сталинградский тракторострой, Днепрострой…

Вся страна превращалась в огромную строительную площадку, строились новые предприятия, полностью реконструировались старые. Тогда же правительство приняло решение о генеральной реконструкции завода. Постановлением предусматривался выпуск 25 тысяч автомобилей в год (в 1927 году было выпущено 425 машин, в 1928 — 580 машин).

— Перед нами стоит задача, — говорил директор завода Иван Алексеевич Лихачев, — к пуговице пришить новое пальто.

Коренная реконструкция АМО была включена в ударные стройки страны.

20 января 1929 года в газете «Правда» была впервые опубликована статья В. И. Ленина «Как организовать соревнование?». Она была написана два месяца спустя после победоносного вооруженного восстания в Петрограде. В этой работе вождь писал, что только при социализме для простого рабочего впервые появляется возможность проявить предприимчивость, смелый почин, творчество.

26 января 1929 года «Комсомольская правда» обратилась к рабочей молодежи с призывом осуществить на деле заветы Ильича, развернуть Всесоюзное социалистическое соревнование комсомола и несоюзной рабочей молодежи за снижение себестоимости и улучшение качества продукции.

Массовое социалистическое соревнование и движение ударников было ответом рабочего класса на призыв партии работать по-новому, напрячь все силы на строительство социализма, на осуществление ленинского плана социалистической индустриализации. Еще в первые годы реконструкции народного хозяйства, когда маловеры кричали: «Не осилим!», «Не сможем!», «Не поднимем!», рабочие твердо заявили: «Через индустриализацию придем к социализму!», «Все на стройку социалистической промышленности!». Ударное движение родилось в то время, когда практически решался вопрос «кто кого?», когда схватка с буржуазией, внутренней и международной, приняла форму экономической борьбы. Рабочий класс на деле должен был доказать, что он способен, что он может построить новое, более прогрессивное общество. Борьба за ударные темпы работы, за увеличение производительности труда, за укрепление трудовой дисциплины выдвигалась на передний план. В ударных бригадах формировались новые производственные отношения, ковалась социалистическая трудовая дисциплина, здесь вырастал новый рабочий, который своим собственным трудом доказывал необходимость работать по-новому.

Ударные бригады были лучшей в те годы формой сознательного «труда на себя», продолжателями замечательных традиций коммунистических субботников. Недаром народ назвал их «передовыми бригадами социализма».

На плечи ударников ложилась огромная ответственность. Они прекрасно понимали, что и другие пойдут за ними, вели они выполнят поставленные задачи. А если нет? Тогда можно загубить все дело, подорвать веру в новые формы труда. Вот почему так мужественно и стойко отстаивали они правоту своего дела. Им приходилось вести упорную борьбу с обывателями, которые увидели еще в первых ударных бригадах грозную силу против прогульщиков и лодырей.

На заводе АМО, после того как председателем вновь созданной общезаводской комиссии был избран двадцатилетний энергичный комсомолец, фрезеровщик Владимир Рябчиков, ударники появились во многих- цехах. Отличная ударная бригада была создана коммунистом, кадровым рабочим Иваном Николаевичем Поваляевым, — а затем ударные бригады были образованы Тарасевичем, Орловым, Шаймовичем, Макеевым.

В рессорном цехе, где в то время секретарем партийной ячейки был Салов, коммунисты решили, что настало время покончить навсегда с отставанием цеха, вырвать его из-под влияния моховской компании.

В то время цех перевели в новое помещение — большое, светлое. Но порядки оставались прежние.

Предложение Салова об организации ударной бригады рессорщики встретили в штыки.

— Ударная, тоже выдумал! Вот ежели бы расценочки увеличить, побольше деньжат зашибать, а то ударная, — говорили одни.

— В деревне семья… Вторая корова нужна, нужно крышу железом покрыть, — вторили им другие.

— Мы и так ударные, двенадцатифунтовым молотом ударяем.

Но Салова это не остановило. Он решил начать соревнование с укрепления трудовой дисциплины. Впоследствии он вспоминал, что взял кусок мела и написал крупными буквами на доска, которая стояла посреди цеха: «Салов, по статистике заводоупразления, за 5 лет ни одного часа не прогулял и не болел и вызывает на соревнование злостных прогульщиков Сабаева, Мусатова, Титова, Зайцева, Горшкова, Андреянова». Прогульщики ответили на вызов лишь руганью.

Александр Петрович понимал, что создать ударную бригаду из квалифицированных рабочих-рессорщиков, которые были воспитаны на моховских традициях, пока невозможно. И он решил собрать бригаду из чернорабочих. Их было семь человек, Затем присоединились мастер Бахов, рессорщик Митин и помощники Салова — Бирюков и Кузьмин. Всего собралось 12 человек.

«Даешь ударную бригаду» — таково было единодушное решение рабочих. На другой день в цехе появилось объявление. На большом листе краской было написано: «Бригада Салова снижает добровольно расценки всех изделий на 30 процентов и вызывает пружинщиков Полшкова и Шейду».

Снижение расценок дисциплинировало рабочих: был уплотнен рабочий день, совершенно исчезли прогулы, значительно уменьшились простои, улучшилась организация труда. А в результате значительно возросла выработка и увеличилась заработная плата.

Авторитет бригады рос изо дня в день, из месяца в месяц. В бригаде появились свои рационализаторы и изобретатели. В цехе явно происходила перегруппировка сил; многие рабочие уже с симпатией наблюдали за работой ударников, пошли разговоры о необходимости организации новых ударных бригад. Лед тронулся, можно было начинать большое дело.

Но моховская компания, даже потеряв своего начальника (Мохов умер), готовилась дать последний бой. Решили отыграться на Владимире Хлюстове. Молодой рабочий, изобретатель, он не раз помогал рационализаторам-ударникам.

Изобретенный Хлюстовым штамп позволял повысить производительность труда вдвое, на 50 процентов снизить себестоимость продукции.

Старые рессорщики косо смотрели на это изобретение.

— К старой работе привыкли, на новую не перейдем, — заявляли они.

Моховцы открыто издевались над первыми неудачами при испытании нового штампа. Они говорили конструкторам и рабочим, которые собирали штамп.

— У Мохова нашего такой штамп был и не работал. И вы бросьте себя мучить. Ведь этот Хлюстов наполовину сумасшедшпй.

Салов, который в то время был избран председателем цеховой производственной комиссии, отстаивал изобретение Хлюстова, доказывал, что создать первые 10 автомобилей тоже было нелегко, но ведь создали.

— Так же и штамп Хлюстова. Дело новое. Не вышло сразу — надо исправить раз, другой, и пойдет, — горячился он.

Когда штамп готовили к третьему испытанию, Хлюстов подошел в конце смены к Салову и сказал:

— Давай, Саша, останемся вечером испытание делать.

— Хорошо, — согласился Александр Петрович. — А лучше, если останется вся бригада. Дела хватит: кто наметку будет править, кто греть, кто поддавать, вертеть колесо, закаливать.

Бригада осталась.

До ночи возились со штампом, но опять неудача. Требовалась еще кое-какая переделка.

Утром рабочие узнали, что штамп опять не работает. Решили пока прекратить работу над штампом. Это подбодрило моховцев. Они решили окончательно опорочить изобретение Хлюстова и ударную бригаду. Расчет их был прост:

— Не суйтесь не в свое дело. Переделать порядки в цеху вам не удастся. Работать по-новому не будем.

И вечером после смены моховская компания стала готовить «похороны» изобретения и изобретателя. Смастерили крест из досок, намазали мелом стальные прутья, которые должны были изображать свечи, сделали из всякого тряпья голову, глаза, нос, руки, ноги. Устроив все это, положили «покойника» на плиту между штампами, а на лоб вроде венца прикрепили бумажку с надписью: «Упокой раба божьего Владимира Хлюстова».

По бокам поставили свечи из прутьев, в ногах — крест, на котором был прикреплен кусок фанеры с надписью: «Помер во цвете лет молодой изобретатель тов. Хлюстов».

Утром проделки моховцев первым увидел мастер Бажов. Он буквально остолбенел. Начали подходить рабочие. Собралось человек 50. Смех, ругань, крики…

О случившемся доложили директору. Иван Алексеевич дал распоряжение помочь Хлюстову. Новый штамп был изготовлен через два дня. Испытания дали прекрасные результаты: изобретение позволило снизить себестоимость передней рессоры с 2 рублей 80 копеек до 1 рубля 62 копеек. За год использование нового штампа дало экономию в 12 тысяч рублей.

Хлюстова премировали — это был праздник всей бригады. А вскоре в заводской многотиражке появилась заметка «Осиное гнездо», в которой резко осуждалась «моховщина».

На открытом собрании цеха крепко досталось моховцам. Уже тогда всем стало ясно, что времена Мохова ушли безвозвратно.

Собрание единодушно приняло решение: учитывая, что виновные в травле изобретателя Хлюстова раскаялись, оставить их на заводе (раньше думали их уволить), а Титову, как организатору, объявить строгий выговор.

Салов шел с собрания домой, и мысль о том, что коллектив поручился за виновных, не покидала его. «Теперь весь цех в ответе за их дела», — думал он.

На следующий день Александр Петрович собрал вокруг себя активистов.

— Хорошее решение мы вчера приняли, — сказал он. — Не карать, а воспитывать людей надо. Думается мне, что вчерашний урок не пройдет даром ни для кого.

— Хорошо бы объявить наш цех ударным, — сказал кто-то.

— Не готовы мы еще к этому. Ведь до сих пор живем по-старинке: «Каждый за себя, один бог за всех».

— А ты бы, Александр Петрович, — весело предложил кто-то, — принес в цех свой баян. Говорят, играешь знатно. К музыке всегда народ тянется. Вот и соберем всех в красном уголке.

Так и порешили. На другой день в обеденный перерыв из красного уголка разнеслась звонкая песня. Собрались рабочие вокруг Салова.

Впоследствии Александр Петрович вспоминал: «Баяном мы приучили народ к красному уголку и взялись за дело посерьезней». Здесь же, в красном уголке, стали проходить занятия по политграмоте. Желающих набралось немало.

Изо дня в день цех набирал темпы; и когда цех зубчаток вызвал рессорщиков на соревнование, Салов предложил объявить рессорный цех ударным и, в свою очередь, вызвать на соревнование прессовщиков. «Признаться, боялся я, — рассказывал потом Салов, — что рессорщики не примут такого предложения. Но большинство меня поддержало и утвердило организатором ударных бригад».

В рессорном цехе, в котором работало 66 человек, было создано 10 ударных бригад. Бригадирами назначили самых опытных рабочих, коммунистов и комсомольцев.

Ударники взяли обязательства: уменьшить брак до 1/2 процента (раньше он был 2 процента), изжить прогулы до нуля, обучить двоих или пятерых чернорабочих работе рессорщиков или пружинщиков, снизить себе стоимость продукции на 12 процентов, вести всем членам бригад общественную работу.

Среди рационализаторов был и сам Александр Петрович. Одно из его предложений ускорило выпуск на рубке и обжимке пружин в три раза, но самое ценное в его работе было то, что он мог организовывать и воодушевлять людей. По его инициативе рессорщик Кокорев изобрел новый штамп, второй штамп для задних рессор оде лал Володя Хлюстов, мастер Бахов внес семь предложений… В результате всего этого три пружинщика стали выполнять работу шестерых. Большой экономический эффект дали и другие рабочие предложения.

Еще один вопрос очень волновал Салова, «Что значит соревноваться, — думал он, — и не знать результатов соревнования? Это значит идти вперед с закрытыми глазами и не видеть своих достижений. Я стал подумывать о том, как поставить учет соревнования в своем цехе».

И вот что было придумано — в цеху повесили большую доску и отмечали на ней всю жизнь коллектива, чтобы каждый рабочий видел результаты своего труда: как выполняется план, много ли рационализаторских предложений внесено, кто делает брак, а кто прогуливает. Такие же доски завели и по бригадам. Дали бой прогульщикам. Их обсуждали на рабочих собраниях, крепко отчитывали по-своему, по-рабочему. И это было лучшим лекарством. Прогулы полностью исчезли. Но цех имел свои «традиции», и сразу искоренить «моховщину» было трудно. Разные применялись меры, и одним из способов было полное доверие к людям. Руководителем ударной бригады рессорщиков было решено назначить Агейкина, который когда-то принимал активное участие в организации «похорон» изобретения Хлюстова. Ответственное назначение совершенно изменило человека. Его бригада стала одной из лучших: ни брака, ни простоев, а сам Агейкин считался лучшим рационализатором цеха.

Доверие, внимание и товарищеская взаимопомощь изменили не только Агейкина. В ударных бригадах люди перерождались буквально на глазах. Уходили в прошлое индивидуализм, злопыхательство, производственное хулиганство. Например, Желтиков и Сабаев — тоже из числа организаторов тех самых «похорон» — стали ударниками и рационализаторами.

— Для меня, как парторга цеха — рассказывал потом Александр Петрович, — самой главной тогда была работа с людьми. Какое счастье видеть, как на глазах перерождались люди! Вот, например, Сабаев — сын кулака, был известен на заводе до 1929 года как хулиган и дезорганизатор производства. А потом совершенно переменился: в 1936 году был награжден орденом Ленина. А таких, как Сабаев, много.

Постепенно рессорный цех из отстающих переходил в передовые. Успешно выполнялись обязательства.

Уже в июне или июле 1929 года цех дал удвоенную программу. В этом большую роль сыграло соревнование за снижение расценок. Как-то подошел кузнец Таланкин к Салову и сказал: «Я вот также хочу по твоему примеру рабочий день уплотнить и расценки снизить. Боюсь только, как бы не смеялись».

Салов его поддержал и предложил вызвать на соревнование бригаду Зайцева. На следующий день в цехе висел плакат: «Бригада Таланкина снижает добровольно расценки на 15 процентов и вызывает на соревнование бригаду Зайцева».

— Ну как, Горшков, — спросил Зайцев, — ответим, что ли?

— Гляди. Тебе, как бригадиру, виднее.

Вскоре появилось новое обязательство — бригада Зайцева снижает расценки на 18 процентов и вызывает бригаду пружинщиков. Приняв вызов, пружинщики вызвали на соревнование рессорщиков.

Как ответят рессорщики? Ведь в свое время они категорически отказывались. На этот раз все согласились, да как — некоторые снизили себе расценки на 37–42 процента. Больше всех в цехе!

В 1930 году рессорный цех занял в соревновании по заводу второе место и получил большую премию. «Рессорщики, — пример всему заводу, — писала заводская многотиражка. — Будьте смелыми, решительными и напористыми, как они, изучайте их опыт».

В успехах цеха, в том, что весь коллектив стал работать по-ударному, большая заслуга принадлежала секретарю партийной ячейки Александру Петровичу Салову. Его личный пример, образцовая ударная работа вызывали желание и у других давать самые высокие показатели. Всего за год партийная организация цеха выросла с 4 до 22 человек. 12 молодых рабочих стали комсомольцами.

1 октября 1930 года рессорный цех рапортовал партийному комитету завода:

«Мы, рессорщики, рапортуем не потому, что хотим похвалиться своими успехами, а для того, чтобы рассказать о своем опыте, помочь отстающим цехам догнать рессорный.

Год назад рессорный цех пользовался плохой славой. Настроение рабочих было самое нездоровое. Трудовая дисциплина была расшатана вконец. Из-за ничтожной производительности труда цех едва справлялся с производственной программой».

Рессорщики добились многого. План выполнили на 140 процентов, себестоимость продукции снижена примерно на 25 процентов, и зарплата возросла. Все ударники добровольно снизили себе расценки, исчезли полностью простои и прогулы.

В ноябре 1930 года за достигнутые успехи, за организацию и развитие ударничества в рессорном цехе Александр Петрович Салов был представлен к правительственной награде.

Тогда же завод выделил Салову квартиру из двух комнат в новом доме. Комнаты были просторные, светлые. Особенно понравилась жене Салова Надежде Ивановне кухня с газовой плитой. Потом она призналась, что поначалу боялась «новой техники»: а вдруг газ вспыхнет и случится пожар? А затем привыкла к своему домашнему «чуду».

Веселое было новоселье в квартире Саловых. Много подарков принесли друзья, и среди них — маленькая белая эмалированная дощечка с надписью: «Салов». Ее любовно прикрепили к дверям квартиры.

А через несколько дней, 8 ноября, Александра Петровича провожали в поездку вокруг Европы на теплоходе «Абхазия». И тут позаботился завод о своих ударниках. Перед поездкой Александру Петровичу выдали талоны на пальто, костюм, рубашки, ботинки, даже о галстуке не забыли. Всем был доволен Салов, только шляпа не понравилась.

«Поеду в кепке», — решил он.

10 ноября красавец теплоход, строительство которого закончилось всего пять дней назад, отплыл в свой первый далекий рейс, взяв курс к берегам Германии. На его борту были 257 лучших рабочих страны.

Еще не скрылся Ленинградский порт, еще доносились звуки оркестра и возгласы «ура!» с берега и со стоящих в гавани судов, а туристы взялись за работу. Выпускали газету «Догнать и перегнать!», помогали команде: мыли палубу, драили до блеска краны и полы. А по вечерам собирались на палубе и пели. Вот когда пригодился баян Салова! Раскатисто и звонко играл баянист, и все пели, нередко переделывая песни на свой лад:

14 ноября «Абхазия» прибыла на свою первую стоянку в Гамбург. Не успел теплоход причалить к берегу, как послышались приветствия:

— Рот фронт! Рот фронт! Рот фронт!

Один рабочий-грузчик на ломаном русском языке кричал:

— Да здравствуют ударники Советского Союза!

Но тут все увидели полицейских, которые стали грубо разгонять грузчиков. Полицейские тоже пришли «встречать» советский теплоход.

Гамбург — первоклассный европейский порт, морское сердце Германии, но в ту пору порт чуть дышал. Всеобщий экономический кризис, охвативший Европу и Америку, сказывался и здесь. Большинство мощных кранов стояло. Десятки тысяч рабочих были уволены. Особенно сильное впечатление получили наши ударники от посещения кварталов, в которых жили безработные.

— Больно было сознавать, — рассказывал Александр Петрович, — что здесь живут люди. Дома дряхлые, вот-вот развалятся. Страшная вонь, перемешанная с запахом карболки. Нищета глядит из всех щелей. Мы видели истощенные лица детей. Несмотря на холодную погоду, они бегали босиком, в рваных рубашонках.

С тяжелым сердцем покидали советские туристы Гамбург.

Но вот снова «Абхазия». Предстоял длинный переход из Северного моря в Средиземное. К вечеру подул сильный ветер, начало качать, а на другой день разыгрался шторм. Ветер все усиливался — на палубах почти никого не осталось, все попрятались в каюты. Лишь небольшая кучка молодежи, собравшись в салоне, распевала комсомольские песни под баян Александра Петровича. Но их тоже скоро укачало.

Трое суток не стихало море. Многим было совсем плохо. Тогда решили мобилизовать всех здоровых в бригаду «Рот буксир». Эта бригада помогала врачу обслуживать больных, разносить по каютам пищу, фрукты, стремилась поднять настроение, а некоторых выводили на верхнюю палубу, на свежий воздух. Шторм все усиливался, даже опытные моряки с трудом переносили удары Моря, на палубах уже никого не было. Рассказывая на страницах заводской многотиражки о путешествии, Салов писал: «Мне стало обидно за наших кинооператоров. Все трое лежат больные, а можно было бы использовать богатый момент — заснять бурю.

Я решил это сделать за них. Взял одного боевого паренька, уговорил оператора Самсонова подняться с постели. Взяли аппарат, ремни.

Идти на самый верхний мостик невозможно — сильный ветер сбивал с ног. Пришлось передвигаться ползком и тащить за собой аппарат и ножки. С большим трудом удалось установить и привернуть аппарат, пришлось уцепиться ногами за перила, а руками держать аппарат и связанного ремнями оператора, чтобы его не отбросило ветром. Волны были настолько велики, что теплоход уходил носом в пропасть. Капитанский мостик и нас с аппаратом обдавало то и дело водой. Больших трудов стоила эта съемка. С мостика мы спустились до нитки мокрыми».

Пять дней терзало море туристов, лишь в Гибралтарском проливе выглянуло солнце и прекратился шторм.

26 ноября «Абхазия» прибыла в Неаполь. С теплохода хорошо был виден берег. Кто-то крикнул:

— Смотрите, смотрите, вон из машины выходит высокий старик в сером костюме. Уж не Максим ли Горький?

Все бросились с носа на корму. Точно, Горький! Алексей Максимович подошел к теплоходу совсем близко. Спустили трап. Невообразимый шум поднялся на корабле. Когда приветствия стихли. Горький сказал:

— Товарищи, такой радостной встречи в моей жизни еще не было. Когда я вижу вас, передовиков, ударников Советского Союза, я не нахожу слов от радости. Великое время мы переживаем сейчас. Вы молодцы! Вы герои, которые творят чудеса!

Потом к Горькому подошел Салов и передал ему свою книжку «Рождение цеха». Алексей Максимович взял книгу, крепко пожал Александру Петровичу руку и сказал:

— Сегодня же вечером обязательно прочитаю.

На следующий день, встретившись с Саловым, писатель говорил:

— Книжку вашу прочел с большим интересом. Писать вы можете. Надо больше работать над собой. Учиться надо…

В Неаполе теплоход стоял трое суток. Все эти дни Горький был их неизменным проводником в музеях, в городе, в окрестностях.

Познакомились и с жизнью итальянских рабочих. Несмотря на большие трудности, им все-таки разрешили побывать на «Неаполитанской мануфактуре». На фабрике вместо 10 тысяч человек работало только пять. Остальные были уволены из-за сокращения производства в результате экономического кризиса. В недалеком будущем ожидалось новое сокращение рабочих, так как склады были завалены готовым товаром, не находившим сбыта, — кризис терзал европейский пролетариат…

О возмутительном случае, происшедшем на глазах наших туристов, писал Салов: «В ткацком цехе ученица не смогла разобрать подплетины. Когда это заметила мастерица, она тотчас же влепила ей увесистую пощечину, ни капельки не смущаясь нашим присутствием. Очевидно, здесь это дело привычное».

Тяжелую картину представляли рабочие кварталы Неаполя — настоящие трущобы.

29 ноября «Абхазия» покидала Неаполь. Накануне устроили прощальный вечер. На корабль пришел Максим Горький. Туристы перед отъездом на корабле дали вечер самодеятельности. Пели песни, танцевали. Вместе со всеми пел и Горький.

Подойдя к Салову, Горький похвалил его.

— Хорошо вы играете. Чем-то русским, родным веет от вашего баяна.

В заключение вечера Алексей Максимович сказал:

— Мудрый был человек Ленин и не ошибся в вас. Мы, писатели, пытаемся показать в литературе нового человека, в вас я вижу этих новых людей, творящих чудеса.

С ответным словом выступил один из ударников:

— Алексей Максимович не любит, когда про него говорят. Но я скажу. Он наш родной, пролетарский писатель.

В самом начале декабря «Абхазия» была уже в Стамбуле. Осматривали мечети, дворцы султанов, любовались панорамой Босфора. Но так же, как и в Гамбурге и Неаполе, больше всего поразило тяжелое положение пролетариата Турции. На одной из крупнейших текстильных фабрик в Стамбуле, где побывали наши ударники, они спросили хозяина:

— Сколько у вас зарабатывают рабочие? Какова продолжительность рабочего дня?

Он ответил:

— Мужчины — 85 копеек в день, женщины — 60 копеек, подростки — 50 копеек. Продолжительность рабочего дня — 12 часов.

Далее ударники узнали, что рабочие не имели отпусков, социального страхования также не существовало, как и рабочего законодательства, и охраны труда. Молодые рабочие о таком знали только по рассказам.

«Абхазия» вернулась на Родину 6 декабря.

Салов много рассказывал на заводе о путешествии, о встречах с Горьким. Пружинщик из его бригады, Алексей Захаров предложил избрать Алексея Максимовича почетным ударником. Эта мысль вызвала одобрение всех. И 15 февраля 1931 года на имя Горького была выписана «Книжка ударника», которая была вручена писателю, когда в мае он вернулся в Советский Союз из Италии.

1931 год был особым годом в жизни Салова. В конце февраля Президиум ЦИК СССР принял постановление о награждении лучших ударников Советского Союза.

Их было всего 15 человек, и среди них Александр Петрович.

Тогда же по решению ВЦСПС в московском Парке культуры и отдыха имени Горького была создана Аллея ударников. Заводу АМО предоставлялось право первым назвать свою кандидатуру. Коллектив АМО назвал Салова. В течение двух лет стоял бюст Александра Петровича в Аллее ударников, а затем его передали на вечное хранение в Государственный музей изобразительных искусств.

Трудом велик человек. Это сказано про Салова. И где бы он потом ни работал, опыт первых творческих исканий всегда помогал ему. В 1933 году Салов был избран в завком на освобожденную работу.

Мечтой Салова было массовое изобретательство. Его гордостью был технический кабинет, открытый во Дворце культуры автозавода. Здесь демонстрировались новые изобретения автозаводцев, сюда для технической учебы и взаимного обмена опытом собирались заводские стахановцы.

Познакомиться с техническими нововведениями и поучиться у товарищей приезжал и прославленный стахановец, кузнец Горьковского автозавода Бусыгин.

…В 1937 году Салов снова в своем родном цехе. Он старший мастер пружинного отделения.

Но вот пришла война. Каждый день на фронт уходили сотни автозаводцев. Ушел на фронт и сын Салова Валентин.

Сутками не выходил с завода Александр Петрович: налаживал выполнение военных заказов, отправлял на фронт первые платформы с минами, снарядами и минометами.

Обстановка становилась все напряженнее. Враг приближался к Москве.

15 октября получили решение правительства об эвакуации завода в Ульяновск.

Салов вместе с первой группой товарищей выехал туда, чтобы подготовить прием заводского оборудования.

«Трудная и тяжелая была эта работа, — вспоминал он позднее. — Зима в тот год выдалась ранняя и холодная. Морозы достигали сорока градусов. Ноги в ботинках замерзали, и приходилось заматывать их в мешковину. Обогревались у костров, которые постоянно горели на берегу Волги».

Трудности не помешали москвичам в короткий срок построить автозавод. 30 апреля 1942 года был выпущен первый ульяновский грузовой автомобиль. С тех пор автомашины ежедневно грузились на железнодорожные платформы и отправлялись на фронт. Так было до Дня Победы.

Еще два с половиной года после окончания Отечественной войны трудился Салов на волжском заводе. Лишь в начале 1948 года семья Саловых вернулась в столицу. Поселились они в уютной квартире в бывшей Тюфелевой роще. Для жены и сына Александра Петровича автозавод второй дом. Более двадцати лет проработала здесь Надежда Ивановна. По примеру отца стал автомобилестроителем и Валентин Александрович Салов.

34 года проработал Салов на Московском автозаводе, трудился на разных участках, занимал различные должности — от молотобойца до старшею инженера цеха. Не жалел сил, щедро делился знаниями и опытом, умножал славу родного завода.

В 1957 году ушел на пенсию. С трудом привыкал к новому образу жизни. Решил поехать в родное село Жайск. Увлекся рыбной ловлей, сбором грибов, ягод. Но остаться в деревне надолго не смог. Манил завод. Хотелось увидеть родной цех, услышать привычный шум станков. И он не выдержал и пришел в партком — просить поручение. Ему, как члену Совета пенсионеров, поручили сопровождать экскурсии по заводу.

20 августа 1962 года Салова не стало. В некрологе, помещенном в заводской многотиражке, его товарищи писали: «Ушел от нас человек огромной инициативы, верного служения интересам партии и народа».

Во Дворце культуры автозавода есть небольшая комната с табличкой: «Комиссия парткома по истории завода». Ее посещают и ветераны труда, и молодые рабочие, ученые и журналисты, делегации из городов нашей страны и зарубежных государств. Здесь бережно хранятся все рукописи, материалы и фотографии, оставленные Александром Петровичем. К «фонду» Салова еще много раз будут обращаться историки и литераторы, изучающие славную деятельность советского рабочего класса.