Ноябрь, или Гуменщик (ЛП)

29 ноября

К утру снова похолодало, и все осадки последних дней, образовавшие непролазную грязь, превратились в лед. Ветер стих, но небо было в тучах и день — немногим светлее ночи.

Эндель Яблочко явился спозаранок. Он поставил на стол бутылку водки и другую, с красненьким, крепко пожал руку Рейну Коростелю. Потом уселся, так и не сняв тулупа, и спросил:

— Нальем?

— Само собой, — подтвердил Рейн и поинтересовался лукаво, пришел ли гость по делу.

— Знаешь, лень мне всю эту бодягу нести про пропавших овечек да телят, — объявил Эндель. — Я говорю: и пес с ними! Ты сам отлично знаешь, зачем я пришел. Не жопу греть, а сватать Лийну.

— Как не знать, — извинился Рейн. — Просто так уж повелось.

— К чертям собачьим! — махнул рукой Эндель. — Недосуг мне тут суходрочкой заниматься! Мы же в кабаке договорились обо всем, обмоем дельце и разбежимся. Спешу я.

— Оно конечно, — согласился Рейн Коростель. — Работа не ждет, действительно, какой смысл вокруг да около разговоры вести? Лийна, поди-ка сюда! Эндель ждет! У него времени нет!

Лийна вышла из задней комнатушки. За ночь ее вчерашний кураж порядком поубавился. Вместе с ледяной речной водой оттаяло и ее безразличие, и теперь Эндель Яблочко со своим сватовством вновь внушал Лийне невероятный ужас. Она проплакала всю ночь над несчастной судьбой своей и кубьясовой и теперь стояла в дверях — бледная и отчаявшаяся — и смотрела на Энделя, который казался отвратительнее, чем когда-либо, и от которого ничто не могло избавить ее. Она знала, что вновь пойти на речку ей не достанет сил, разве что после алтаря, а к алтарю пойти придется. Так пусть все будет, как будет, подумала она обреченно и, не сказав ни слова, села тихонько в углу и опустила голову.

Энделю понравилось, что она молчит, и он налил Лийне красненького.

— На, хлебни, животина! Шерсть блестеть будет! — пошутил он и загоготал. Себе и Рейну он налил водки, тотчас опорожнил стопку и занюхал корочкой.

Рейн выпил тоже и почувствовал желание обратиться к любимой своей теме — чехвостить господ и их приспешников.

— Ты ходил вчера на похороны этого поганого кубьяса? — поинтересовался

он. — Одной гнидой меньше стало! Безносая, она знает, кого прибрать!

— Неохота мне было утруждаться, наверняка и без моей помощи закопали, — ответил Эндель. — Он же был еле-еле душа в теле, такого чуть землей присыпь — и похоронен. Мудак да и только.

Рейн рассмеялся одобрительно, но на сегодня это был его последний смех, потому как Эндель продолжил:

— Но ты, старина, кончай чернить господских управителей, если не хочешь по морде схлопотать. Я теперь новый кубьяс.

Тут в избе Рейна Коростеля воцарилась тишина. Лийна огромными глазами уставилась на Энделя, а старик Рейн Коростель почувствовал, как у него сперло дыхание. Он спросил осторожно:

— Шутишь, зятек?

— Какого черта! Что я тебе какой-то шут гороховый? — разозлился Эндель. — Пошел в задницу! Раз говорю, что я новый кубьяс, так и есть. Так что нет у меня тут времени яйца чесать, давай усидим бутылку, мне в поместье надо ехать.

Он хотел было вновь наполнить стаканы, но Рейн оказался расторопнее. Он схватил бутылку и заявил:

— С барскими прихвостнями не пью. Выметайся!

— Чего?! — вскричал Эндель. — Моча, что ли, в голову ударила? Пошел в задницу, Рейн, нечего тебе тут задаваться! Я тебе сейчас по яйцам врежу!

— Убирайся! — заорал Рейн. — Вон из моего дома! Катись в поместье и лижи там барскую задницу, а в моем честном эстонском хозяйстве делать тебе нечего!

— И запросто уйду, очень мне надо в этой дерьмовой дыре сидеть! — закричал в ответ Эндель. — Лийна, идем! Давай!

— Утри свою слюнявую харю! Не видать тебе Лийны! — возвестил Рейн. — Моя дочка не для баронских дворняг! Эх, Эндель, да ты еще похлеще остальных! Сперва прикидываешься настоящим эстонским мужиком, а стоило барону только свистнуть, тотчас побежал, хвост поджав! Дерьмо! Вон отсюдова!

— Ах ты, гнида! — взвился Эндель. — Ты что, думаешь, я дам себе на голову сесть? Да я тебе уши обрежу, старый говнюк!

Тут Эндель вытащил из-за пазухи нож и стал устрашающе приближаться к Рейну.

— Отец! Он убьет тебя! — закричала Лийна.

Рейн Коростель, весь красный от ярости, плюнул в Энделя и гаркнул:

— Думаешь, я боюсь твоего сраного ножика? Погоди у меня, сукин ты сын!

Рейн бросился к комоду, выдернул ящик, разбил доску, скрывавшую потайной ящичек, выхватил из тайничка маленький клетчатый мешочек, драгоценное наследие предков, и завопил:

— Торбочка, откройся!

Вот тут-то начались чудеса. Из клетчатой торбочки повыскакивала дюжина крохотных черных человечков, все с дубинками в руках. Все эти человечки комариной тучей набросились на Энделя и принялись охаживать его так и эдак, только седые бороды их развевались. Они колошматили Энделя до тех пор, пока тот не упал в лужу крови, но все продолжали бегать по его спине и знай себе колотить. В конце концов Эндель Яблочко свернулся наподобие ежа в клубок и простонал:

— Да хватит уж! Пощадите! Пощадите!

Тогда Рейн Коростель сделал своим подручным знак, те быстро залезли обратно в торбочку, он завязал ее, и через минуту в избе ничто не напоминало о побоище, кроме стонавшего на полу Энделя, из головы и носа которого ручьями текла кровь. Рейн пнул лежавшего и сказал:

— А теперь убирайся отсюда, да подальше! Убирайся в поместье и там зализывай свои раны, чтоб духу твоего здесь больше не было!

Эндель Яблочко пробормотал себе что-то под нос, кое-как дополз до двери и выбрался на улицу.

Рейн Коростель спрятал драгоценную торбочку в комод и вытер со лба пот. Потом потрепал по плечу Лийну.

— Ну вот, расстроилась свадьба, — сказал он. — Твоя правда, мужик он — свинья свиньей. Не беспокойся, найдем тебе другого жениха!

— Значит... Я не выхожу за Энделя? — спросила Лийна, потрясенная случившимся, все еще не в силах поверить в неожиданный поворот событий.

— Только через мой труп! — заявил Рейн Коростель. — Никаких дел с баронским отребьем!

Лийна мысленно повторила про себя слова Рейна, потом бросилась отцу на грудь и разрыдалась. Рейн Коростель гладил ее по голове, приговаривая:

— Да-да, не беспокойся! Отец защитит тебя от всех кубьясов и прочих обормотов!

Лийна разрыдалась пуще прежнего.

Гуменщик отправился в лес. Он сидел на полянке, жег костер и ждал, спокойно посасывая трубку и слушая, как всякие лешие и прочая нечисть шебуршат в лесу. Это все было не то. Он поджидал иного гостя.

Недолгий ноябрьский день был на исходе, уже опустилась ночная темень, и ни луна, ни одна звездочка не освещала землю. Только костер гуменщика горел ярким огнем и был виден издалека. Гуменщик задремал, но тотчас проснулся, едва слух его уловил приближающиеся шаги. Он знал, что тот, кого он ждет, на месте.

Старый Нечистый вышел из лесу и приблизился к огню, под мышкой у него была удочка, а на шее — веревка с нанизанной на нее замерзшей рыбой.

— И кто это тут так славно дрова жжет? — заговорил он уже издали. — Может, и мне будет дозволено своих рыбешек пристроить над костром, чтобы немножко подпечь их? А вдруг он позволит еще кое-что поджарить, его самого, к примеру? А?

Старый Нечистый засмеялся, но гуменщик и внимания не обратил на ужасные слова, знай посасывал себе трубку и ждал.

Черт приблизился к огню, вгляделся в сидящего у костра и узнал его.

— Ты, гуменщик? — удивился он и, немного поколебавшись, опустился на землю.

— Я! Он самый! — отозвался Сандер-гуменщик. — Здорово, Старый Нечистый!

— Здравствуй, — отозвался Черт. — Давненько я тебя не видал. Что это тебя в лес привело?

— Тебя захотелось повидать, — ответил гуменщик. — Знаю, что бродишь тут по ночам.

— Чего тебе от меня надо? — спросил Черт вроде бы как зло.

— Повидать, повидать захотелось! — сказал гуменщик. — Мы же давнишние знакомцы и приятели.

— Знакомы-то мы знакомы, да не приятели! — отозвался Старый Нечистый. — Ты что, позабыл, сколько раз мучил меня да обманывал? По-честному, так я не знаю более подлого человека, чем ты, Сандер-гуменщик! Но ничего, настанет и твой час, возможно, уже скоро!

При этих словах Старый Нечистый бросил в огонь свое удилище, на котором собирался подвесить над костром рыбу, и достал откуда-то из-за спины новую палку, толстую что твое бревно, на ней вполне можно было зажарить взрослого мужика, и принялся зловеще затачивать концы орясины когтями.

Гуменщик и виду не подал, что заметил приготовления Старого Нечистого.

— Да, ты прав, — согласился он. — Никакие мы с тобой не друзья. Слишком много моих добрых друзей отправил ты на тот свет. Только позавчера свернул шею Хансу-кубьясу. Нет, никакой ты мне не друг.

— Он сам напросился! — осклабился Нечистый. — И другие твои дружки тоже. Все вы подлые мошенники, разве только одни глупее других и легче попадаются в ловушку. Но найдется средство и на хитроумных! Никому не дано вечно водить за нос бесовское отродье!

— Наверное! — отозвался гуменщик. — Но с тобой я пока что сладить могу. Не понравилось мне, что ты с моим другом сделал, и я пришел сюда расправиться с тобой.

— И как же ты, блоха несчастная, думаешь со мной расправиться? — насмешливо спросил Нечистый. — Погляди на эту орясину, я собираюсь нанизать тебя на нее, как жирную плотвицу!

— Знаю я, что ты замыслил, — сказал гуменщик. — Но это тебе не удастся.

— Интересно, почему же? — рассмеялся Старый Нечистый. — Ты, конечно, можешь начать читать молитвы, да на сколько тебя хватит? Кругом лесная чаща, и до рассвета еще далеко. Рано или поздно ты устанешь, остановишься перевести дух, тут-то я за тебя возьмусь. У меня с этим быстро — видал шею кубьяса?

— Ага, — ответил гуменщик. — Видал. И нынче увижу еще кое-что.

С этими словами он достал из кармана свисток и свистнул. Старый Нечистый засмеялся:

— Что это у тебя за штуковина такая? Кого зовешь? Собак своих?

— Да нет, собак святого Георгия, — ответил гуменщик. — Этот свисток сделан из челюсти волчьего царя, и если подуть в него, сюда сбегутся все волки, что шастают в лесу. Слышь, Нечистый, они уже приближаются!

Старый Нечистый действительно услышал со всех сторон волчье дыхание. Поначалу волки бросились на звук свистка. Но, добежав до поляны и учуяв Нечистого, остановились, шерсть у них стала дыбом. Нечистый отбросил палку и стал встревоженно принюхиваться, стараясь определить, в какую сторону лучше метнуться. Но волки были со всех сторон, и Нечистый понял, что попал в ловушку.

В отчаянии он полез было на дерево, но волки были тут как тут. Они схватили Нечистого за хвост, стащили на снег и в считанные минуты растерзали в клочья.

Гуменщик сидел спокойно возле своего костерка и смотрел, как по поляне вдоль и поперек снуют волки. К нему серые не приближались — боялись огня. Гуменщик взял рыбу Нечистого и принялся ее поджаривать. Волки грызли копыта Нечистого и облизывали череп.

Наступила уже ночь, когда к избе Рейна Коростеля кто-то приблизился, хромая. Собака залаяла, но неизвестный полоснул ей ножом по горлу.

— Мудак этакий! — пробормотал хромой, стирая с ножа кровь. Затем тихонько отворил дверь и зашел в дом.

Из задней комнатушки доносился храп Рейна. Эндель Яблочко — а это и был весь перевязанный ночной гость — принялся ковырять в замке комода. Он был мужик сильный и в два счета открыл тайничок Рейна. В темноте на ощупь нашарил клетчатую торбочку, сунул ее под мышку и вышел. Он пересек обледеневший двор, зашел в сарай, нашел топор Рейна Коростеля и положил торбочку на колоду.

— Ну, старая жопа! — выругался он, думая о Рейне. — Ты у меня попляшешь, когда я раздолбаю твою диковину!

Эндель Яблочко замахнулся топором и нанес мощный удар. Клетчатая торбочка треснула, из прорех повыскакивало множество человечков с седыми бородами, и все они принялись лупцевать Энделя дубинками. Эндель Яблочко размахивал топором, но вскоре свалился под сильными ударами. Черные человечки продолжали дубасить его изо всех сил. Эндель кричал, и многие слышали его вопли, но никто не вышел посмотреть, в чем дело. Мало ли что может случиться ночью в лесу! Лучше не высовывать носа — не то и тебе не поздоровится.

За час-другой Энделя забили насмерть, от него осталось только пятно на снегу. Когда колотить было уже нечего, черные человечки с дубинками исчезли неизвестно куда.

На земле осталась валяться клетчатая торбочка с большой прорехой.