О политической науке. Избранные произведения

СОЦИОЛОГИЯ МЕЖДУНАРОДНЫХ ОТНОШЕНИЙ[130]

Между народные отношения с момента своего возникновения являются объектом научного изучения. Закономерности этих отношений издавна рассматривались философией. Их конкретные проявления испытывались историей. Формы регулирования этих отношений составляли предмет международного права.

Однако в современных условиях традиционные методы исследования международных отношений оказались недостаточными. Решающую роль в этом сыграла коренная ломка привычных представлений об этом предмете, вызванная научно-техническим и социальным развитием. Применение историко-сравнительного метода было заторможено отсутствием подобных другим ситуаций. Философский подход, основанный на высокой абстракции и анализе типичных социально-экономических ситуаций, оказавшись перед изобилием новой конкретной информации, не укладывающейся в привычные схемы, обнаружил слабости. Юридический подход, связанный с описанием правовых форм социально-политического процесса и международно-правовым решением назревших проблем, выявил недостаточную эффективность в условиях, когда силовой элемент стал стержнем, вокруг которого напластовываются межгосударственные связи.

Разумеется, все эти средства научного исследования сохраняют свою ценность. Международные отношения в большей мере, чем любая другая сфера общественной жизни, нуждаются в комплексном подходе. Однако наиболее плодотворным для изучения новых явлений представляется социологический подход, и прежде всего системный анализ взаимодействий всех элементов и сил, участвующих в международной жизни, конкретных и реальных ситуаций, позиций и целей социальных факторов, характера и источников конфликтов, их реальной цены, социально-психологических факторов, влияющих на тех, кто принимает решения.

Бесспорным является факт, что внешнеполитические действия государств и коалиций служат выражением и формой политической борьбы на международной арене. Поэтому в сложившихся условиях любые внутренние процессы сказываются на международной атмосфере, а внешние — на внутреннем развитии гораздо сильнее, чем в предшествующие эпохи. Важнейшим фактором возрастания роли международных отношений стала научно-техническая революция в военном деле. Создание современных средств массового уничтожения крайне обострило проблему войны и мира. Предотвращение новой мировой термоядерной войны стало предпосылкой дальнейшего прогресса человечества. Но это значит, что повысилась роль той сферы государственной деятельности, в рамках которой решается данная проблема. Таким образом, и с этой точки зрения международные отношения приобрели дополнительное влияние.

Расширение объема этой сферы связано также с существенным ростом числа субъектов международных отношений. За истекшие десятилетия число государств, выступающих на международной арене, заметно возросло. Одновременно возросла и продолжает возрастать внешнеполитическая свобода действий у тех стран, которые раньше обладали лишь формальной независимостью. В результате многие вопросы, решавшиеся прежде во внутриполитической сфере, стали объектом внешнеполитических решений. Иными словами, произошло своеобразное перераспределение функций между внутриполитической и внешнеполитической сферами в пользу последней.

Возросшее значение международных отношений привлекло к ним пристальное внимание ученых. С начала 50-х годов в данную область хлынули интеллектуальные силы, занятые прежде в иных сферах. Было бы односторонне расценивать эту активность только с точки зрения пропаганды. Пропагандистская направленность большинства исследований очевидна, но за пропагандой, как и за модой, которой стала международная проблематика, скрываются и серьезные практические расчеты. Объективные потребности управления в странах развитого капитализма выдвинули перед общественными науками социальный заказ — разработать более совершенный инструментарий для реализации внешнеполитических целей.

Не случайно проблематикой международных отношений в западных странах занимаются такие крупные ученые, как Дж. Алмонд, Г. Моргентау, М. Каплан, Б. Броди, Г. Киссинджер, П. Нитце, Р. Осгуд, Т. Шеллинг, Г. Кан, Р. Арон и др. В этой обстановке особый интерес к весьма перспективному системному анализу стали проявлять и западные социологи.

Одним из первых ученых, попытавшихся применить системный подход к исследованию международных отношений, был американец Э. Райт. Опираясь на опыт, накопленный естественными науками, он пришел к выводу, что анализ этих отношений наиболее перспективен, если рассматривать их как целостную совокупность, находящуюся в своеобразном аналитическом силовом поле взаимодействий[131], которое составляют материальные, моральные, интеллектуальные и психологические факторы. Воздействие этих факторов, согласно Райту, характеризуется как силой, так и направлением (вектором).

Работы Э. Райта явились шагом вперед по сравнению с предыдущими исследованиями западных социологов, специализирующихся в области международных отношений, ибо исходили из необходимости всестороннего учета как внешних, так и внутренних факторов их развития. Однако в целом предложенная им модель страдала рядом принципиальных недостатков. Оппоненты Райта, в том числе среди западных ученых, с самого начала обращали внимание на нечеткость и чрезмерную усложненность его методологических позиций, смешение уровней абстракции, непоследовательность при выборе факторов, произвол в их количественной оценке и т. д.

Реальные недостатки концепций Райта укрепили распространенную до этого точку зрения, согласно которой системный подход на «глобальном» международном уровне не имеет реальной перспективы. Поэтому большинство западных исследователей сосредоточили свое внимание на системном анализе конкретных явлений и процессов (теория конфликтов, анализ ситуаций и др.). Это направление до сих пор остается господствующим в западной социологии.

Как известно, при рассмотрении любой совокупности как системы сразу же выделяются два комплекса проблем — один, связанный с процессами внутри нее, и другой, порождаемый ее отношениями со средой. Применительно к рассматриваемому объекту указанные комплексы обретают форму закономерностей функционирования и развития международных отношений как таковых, с одной стороны, и взаимосвязи между этими отношениями и экономическим, социальным и политическим развитием на национальном (государственном), региональном и глобальном уровнях — с другой.

Говоря об этих комплексах, следует, конечно, постоянно помнить, что указанное разделение весьма условно. Очевидно, что на эмпирическом уровне существует самая тесная связь между функционированием и развитием международных отношений и совокупностью воздействий, идущих к ним от среды и обратно. В ряде случаев трудно определить, к какому из двух комплексов следует отнести тот или иной фактор, ту или иную ситуацию. Движение протеста против американской агрессии во Вьетнаме может быть рассмотрено как импульс, исходящий из внешней среды, и как элемент самой системы международных отношений. Острый финансовый кризис, поразивший валютную систему современного капитализма в 70-х годах, в зависимости от подхода выступает по отношению к системе международных отношений и как внешний и как внутренний фактор.

Однако в интересах анализа условное выделение обоих комплексов оправдано, ибо открывает дополнительные возможности изучения тех связей, которые формально разрываются. Важно только избегать абсолютизации такого разрыва, постоянно помня, что любое членение живой ткани общественного процесса носит в большей или меньшей мере теоретический характер.

Обращаясь к конкретному материалу, исследователь международных отношений сразу же сталкивается со сложной и принципиально важной методологической проблемой выбора системообразующих связей, или, иными словами, основной, базовой системы. Разумеется, с формальной точки зрения системой можно считать любой целостный комплекс взаимосвязанных элементов, образующих особое единство со средой. Системному анализу поддается и отдельная ситуация, и региональное объединение, и т. д. Но если за базовую систему принять лишь часть международных отношений, то в роли среды данной системы будут выступать явления, события и действия, как правило, сами являющиеся частью международных отношений. При системном анализе, например, ближневосточной проблемы средой являются в первую очередь официально сформулированные интересы и позиции каждого из заинтересованных государств или групп государств.

Очевидно, что применительно к каждому конкретному случаю такой подход может быть оправдан. Он позволяет проанализировать варианты развития событий, действия заинтересованных сторон, облегчить поиски наиболее оптимального решения. Однако в более широком плане подобный подход таит в себе серьезную опасность ограничения исследований преимущественно дипломатической сферой, забвения экономической и социальной обусловленности международных процессов.

Избежать этого можно лишь в том случае, если за базовую, исходную систему будет принята вся совокупность международных отношений, т. е. вся система связей, образующая мировую политику, под которой мы понимаем общую линию международного развития, складывающуюся под воздействием классовой борьбы на международной арене, национальных политик и исторических традиций. В таком случае в качестве среды будут фигурировать импульсы, поступающие в международную сферу через внутриполитические механизмы национальных государств. Подобный выбор системы позволяет проследить воздействие основных факторов, обусловливающих формирование и развитие внешнеполитических интересов, а также подоплеку конкретных внешнеполитических акций, которые в конечном счете определяют политическую реальность международных отношений.

Иными словами, выделение всей совокупности международных отношений как базовой системы представляет собой наиболее адекватную форму исследования воздействия на эти отношения первичных общественных процессов, происходящих в материальном базисе и политической надстройке каждой конкретной страны.

Выделение всей совокупности международных отношений в качестве базовой системы, разумеется, не исключает системного подхода к региональным международным процессам или к международным процессам в определенных ситуациях. Региональные и ситуационные системы выступают в этом случае как подсистемы или элементы общей системы международных отношений и изучаются в этом качестве. При таком ранжировании возможность преувеличения значения важных, но вторичных или даже третичных факторов сводится до минимума.

Эта тенденция хорошо прослеживается в работах американского профессора М. Каплана, составившего себе имя в данной области[132]. Каплан сознательно избегает термина система международных отношений и предпочитает оперировать понятием международной системы. При этом под международной системой понимаются варианты расстановки сил на основе некоторого набора участвующих организаций, государств или групп государств (акторов, по терминологии М. Каплана).

Всего Капланом первоначально было выделено шесть типов международных систем: система «баланса сил», мягкая биполярная система, жесткая биполярная система, универсальная система, иерархическая система и система вето. Затем были предложены различные модификации отдельных систем [133].

При моделировании систем Каплан использует пять типов переменных, свойственных каждой системе: основные правила системы; правила трансформации системы; правила классификации акторов; переменные, описывающие боевой потенциал; переменные, связанные с информацией.

В системе «баланса сил» основными акторами являются только национальные государства с широкими военными и экономическими возможностями. Это система, в которой не существует дифференциации ролей. Предполагается, что если в ней насчитывается менее пяти государств-акторов, она может оказаться неустойчивой. Если имеется пять или больше таких государств, то они проявляют заинтересованность в том, чтобы не допустить устранения других государств как основных акторов системы, сохранив их как будущих союзников. Вместе с тем каждый из акторов заинтересован в максимальном обеспечении безопасности путем получения больших, чем равные, возможностей в системе. Поэтому они образуют союзы и вступают между собой в войны. Но войны эти носят локальный характер, а союзы быстро меняются. Возникающие коалиции чаще всего направлены против акторов, стремящихся к господству, или обладающих организационными или идеологическими преимуществами, способными обеспечить господствующее положение. Любое из входящих в союз государств-акторов может быть приемлемым партнером, ибо только таким образом оно в состоянии обеспечить себе оптимальную вероятность того, что будет членом победившей коалиции или не слишком пострадает при поражении, если окажется в проигравшей коалиции. Такая система, по Каплану, абсолютно устойчива.

В мягкой биполярной системе роли дифференцированы; они состоят из акторов различных типов: государств-акторов, союзов и блоков государств, а также универсальных акторов (международных организаций). Устойчивость такой системы возрастает в том случае, если лидеры блоков обладают монополией на атомное вооружение. Союзы создаются на базе постоянных общих интересов. Войны имели бы тенденцию к превращению из локальных в тотальные, если бы не сдерживающее влияние ядерного оружия огромной разрушительной силы, а также посреднической деятельности неприсоединившихся стран и универсальных акторов. Такая система в принципе менее устойчива, чем система «баланса сил».

Жесткая биполярная система в принципе имеет много общего с мягкой биполярной системой. Отличие состоит в том, что в жесткой системе исчезают неприсоединившиеся и нейтральные государства, которые существовали в мягкой биполярной системе. Универсальный актор играет здесь весьма ограниченную роль и не в состоянии оказать давление на тот или иной из блоков. В рамках обоих полюсов осуществляется эффективное урегулирование конфликтов, формирование направлений дипломатического поведения, применение совокупной силы. В случае возникновения такой системы она характеризовалась бы очень высоким напряжением.

Универсалъная система, выделяемая Капланом, носит чисто предположительный характер. Она могла бы, по его мнению, возникнуть в том случае, если бы ряд политических полномочий был передан универсальной организации. Такая система потребовала бы от части своих членов переориентации, поскольку предпочтение было бы оказано коллективным и международным ценностям.

Иерархическая система выглядит как некая модификация универсальной. Предполагается, что она могла бы возникнуть вследствие изменения масштабов международной организации или установления единоличной власти какого-либо одного актора.

Система вето — это система государств-акторов или блоков-акторов, в которой каждый актор располагает значительным запасом атомного оружия. Члены такой системы не склонны к образованию союзов. Они стремятся к тому, чтобы вероятность войны не увеличивалась, но при этом сохранялось бы напряжение, порождающее относительную устойчивость. Эта система менее устойчива, чем свободная биполярная система.

Приведенное выше достаточно подробное изложение трактовки М. Капланом международных систем позволяет выявить ее серьезные методологические недостатки. Очевидно, что при таком подходе плохо используются богатые возможности системного анализа и резко сужается кругозор исследователя. При этом в самом поле исследования, которое избрал Каплан, неизбежно возникают принципиальные искажения, ставящие под сомнение предполагаемые результаты.

Сознательно отказавшись от анализа воздействий, идущих от сферы, лежащей вне международных отношений, М. Каплан получил схемы, лишенные реальных связей с конкретной действительностью. Из шести международных систем, которыми он оперирует, четыре, по его собственному признанию, носят предположительный или нормативный характер. Только две из них — система «баланса сил» и мягкая биполярная система — имеют выходы на эмпирическую ситуацию. Однако эти выходы весьма условны, поскольку каждой из упомянутых систем предпосланы аксиомы, отражающие либо личную ценностную ориентацию автора, либо односторонне интерпретированный исторический опыт.

По меньшей мере странно звучит, например, утверждение М. Каплана, будто система «баланса сил», которую он исследовал особенно тщательно, порождает войны лишь локального типа. Эмпирическим аналогом системы «баланса сил», насколько можно судить, является классическая ситуация, существовавшая в мире во второй половине XIX — первой половине XX века, хотя сама схема неточно передает эту ситуацию. Известно, однако, что такая система породила не только локальные войны (с некоторой натяжкой такими войнами можно было бы считать Прусско-австрийскую войну 1866 года, Франко-прусскую войну 1870–1871 годов и Русско-японскую войну 1904–1905 годов). В ее рамках готовилась и разразилась не только кровопролитная Первая мировая война 1914–1918 годов, но и в какой-то мере еще более разрушительная Вторая мировая война.

Таким образом, один из важных постулатов М. Каплана применительно к наиболее исследованной системе не выдерживает сопоставления с реальной действительностью.

То же самое можно сказать и о втором важном постулате, относящемся к системе «баланса сил». Автор считает ее абсолютно устойчивой. О степени этой «устойчивости» можно судить по тому, что в результате Первой мировой войны, возникшей в рамках системы, из цепи крупных империалистических держав выпало важнейшее звено — царская Россия.

Вторая мировая война привела к дальнейшему сужению сферы действия указанной международной системы в результате победы социалистических революций в ряде стран Европы и Азии. Да и сама оставшаяся система пережила такие потрясения, что фактически преобразовалась в соответствии с критериями самого Каплана в иную, биполярную систему.

Существенные искажения в процессе исследования международных систем того типа, который выделен М. Капланом, обусловлены также тем, что из-за отрыва внешнеполитических процессов от импульсов извне акторам произвольно приписываются априорные цели. При этом не учитывается ни тип общественных отношений в данном обществе, ни расстановка классовых сил, ни институциональный механизм, ни реально существующие внешнеполитические ценности, ни каналы воздействия на органы, принимающие внешнеполитические решения, ни характерные особенности личности или аппарата, которые принимают такие решения.

Предполагается, например, что каждый актор, действующий в рамках международной системы, постоянно вне зависимости от ситуации стремится к максимизации власти. Очевидно, однако, что такой подход с самого начала ставит на одну доску агрессивные и миролюбивые государства. Это совершенно неверно, особенно в условиях, когда существуют государства с различным социально-экономическим строем, накладывающим решающий отпечаток на формирование внешнеполитических целей. Но даже если рассматривать ситуацию применительно лишь к западному миру, приписывание всем акторам извечного стремления к максимизации власти неправомерно. Определение внешнеполитических целей обусловлено набором факторов и может меняться во времени. Анализируя исторический опыт, нетрудно выявить ситуации, при которых внешнеполитической целью достаточно большого и сильного государства становилось, например, стремление к сохранению уровня власти. Внешнеполитической целью при определенных обстоятельствах может стать сохранение или достижение мира даже за счет сокращения объема власти.

В предвоенный период в международной системе баланса сил, по Каплану, включавшей нацистскую Германию, фашистскую Италию, Соединенные Штаты, Англию и Францию, два актора (Германия и Италия) стремились максимизировать власть в форме прямой территориальной экспансии, а три других — сохранить уровень власти за счет государств и народов, не входивших в упомянутую систему. Подобное соотношение целей нашло, как известно, свое выражение в так называемой политике умиротворения.

За 70 лет до этого, в период героической Парижской Коммуны, контрреволюционное Версальское правительство охотно пошло на «минимизацию внешнеполитической власти», чтобы получить мир, необходимый для расправы с революционным движением внутри страны.

Очевидно, что приписывание акторам однозначных, жестко фиксированных априорных целей не может быть положено в основу действительно научного исследования.

Пытаясь преодолеть эту очевидную трудность, другой амери-канский ученый, проф. Генри Моргентау, попытался разработать понятие национального интереса. Очевидно, что национальный интерес — это реальный фактор, определяющий внешнеполитическое целеполагание. Тем не менее попытки Моргентау определить этот фактор, даже по оценке его коллег, оказались малоплодотворными. Национальный интерес — крайне сложное, синтетическое понятие, поддающееся расшифровке только при всестороннем учете материальных и социальных условий существования государства. Его нельзя определить однозначно, вне зависимости от экономической ситуации внутри страны и за ее пределами, расстановки классовых сил и т. д. Поэтому национальный интерес редко бывает стабильным во времени. Кроме того, попытка выявить цели актора через призму национального интереса исходит из предположения о рациональном поведении социальных групп и личностей, реализующих этот интерес через внешнеполитические решения. В действительности же рациональное поведение таких групп и личностей возможно лишь в тех случаях, когда социальные интересы, которые они отражают, совпадают с объективными потребностями господствующего класса и его государства или более широкой общности. В противном случае в борьбе рационального и иррационального начал чаще всего побеждает последнее.

Методологические пороки исследования частных международных систем, выявленные на примере работ Каплана, в большей или меньшей степени свойственны и другим исследователям, применяющим системный анализ в целях изучения международных отношений, — К. Дойчу, К. Боулдингу, А. Раппопорту и др.

Эти пороки еще раз подтверждают принципиальную важность соблюдения основных марксистских принципов исследования. Действительно, научный анализ частных международных систем, очевидно, должен отвечать ряду предварительных условий. Во-первых, опираться на закономерности, выявленные в ходе анализа базовой системы совокупных международных отношений. Во-вторых, выделение частных международных систем должно исходить из объективных критериев, и прежде всего реально существующих внешнеполитических групп. Формализация ситуации, необходимая для ее перевода на математический язык, не должна вызывать помехи, которые искажали бы само ее содержание. Правила поведения предполагаемых акторов системы должны сохранять свое реальное социальное содержание.