Обнаженная натура

Глава пятьдесят пятая

Мы стояли перед скромным пригородным домом на улице, полной других скромных пригородных домов. Уличных фонарей хватало, чтобы и ночью было хорошо видно. Обычно забывают, что Стрип с его казино, шоу и ярким светом — всего лишь небольшая часть города. Если бы не то, что дом стоял во дворе, состоящем из камней, песка и местных пустынных растений, он вполне мог бы находиться любом месте страны.

У всех или почти всех прочих домов во дворах росли трава и цветы, будто их владельцы делали вид, что живут не в пустыне. От дневной жары трава и цветы становились приятно-коричневыми. Наверное, здесь есть нормы воды на полив, потому что я видала в пустыне дворы зеленее поля для гольфа, и эти в остывающей темноте смотрелись грустными и утомленными. Все еще было жарко, но наступившая темнота обещала прохладу.

— Это здесь живет верховная жрица? — спросил Бернардо.

— Если верить телефонной книге, — ответила я.

Он обошел машину, встал рядом с нами на тротуар.

— Как-то очень все… обыкновенно.

— А чего ты ожидал? Хеллоуинских декораций в августе?

Ему хватило такта смутиться.

— Кажется, да.

Эдуард обошел машину, открыл багажник, вытащил свой чемодан с фокусами и достал ветровки с надписью «Маршал США».

— Жарковато для них, — заметила я.

Он на меня посмотрел:

— Мы вооружены до зубов, и оружие на виду. Ты бы впустила нас в дом, если бы не была уверена, что мы из полиции? Только запас ветровок у меня кончается — их кто-то все время кровью мажет.

— Прошу прощения.

Я потрогала висящий на шее значок — я его так ношу в Сент-Луисе на шнурке, когда жарко.

— Вот, видишь? Я представитель закона.

— У тебя более безобидный вид, чем у нас, — сказал он, раздавая ветровки остальным.

Бернардо взял свою без комментариев и просто надел, отработанным движением вытаскивая косу из-под воротника. Есть жесты, общие для мальчиков и девочек — дело только в длине волос.

У Олафа тоже значок висел на шее. Мне было неприятно, что мы оба поступили одинаково, но куда же прицепить значок, если на тебе футболка? У меня есть значок на прищепке, я его цепляю иногда на рюкзак, но бывает, что рюкзак надо снимать, и тогда я отдельно, а значок отдельно. Есть значок на поясе рядом с «браунингом», потому что, показывая пистолет, всегда хочешь сначала показать значок. Практика выживания — и спасает других копов отложных вызовов паникующих граждан, завидевших оружие. Значок нужен в разгар боя между полицией и бандитами — чтобы полицейские тебя не застрелили. Ну, да: я девушка, и ни на копа, ни на бандита не похожа, но всякое случается в разгар адреналиновой горячки. Когда значок на виду, если что и произойдет, то хотя бы не по моей вине.

Эдуард прицепил значок к одежде, дважды подчеркнув, кто он, и Бернардо последовал его примеру. Бывают моменты, когда я при Эдуарде чувствую себя желторотой. Интересно, придет ли время, когда я искренне сочту себя равной ему? И ряд ли.

Я вообще-то не фанат пустынных ландшафтов, но кто-то с хорошим глазом удачно расставил кактусы, траву и камни так, что все текло. Это была иллюзия воды, сухой воды, текущей камнями и растениями.

— Красиво, — сказал Бернардо.

— Что именно? — спросила я.

— Сад, пейзаж. Красиво.

Я посмотрела на него и записала эстетическую наблюдательность ему в плюс.

— Камни и кактусы, — пожал плечами Олаф.

Я хотела было что-то сказать, но Эдуард меня опередил.

— Мы не любоваться ее садом приехали. А поговорить об убийстве одного из ее прихожан.

— Я не думаю, что они себя называют прихожанами, — сказал Бернардо.

Эдуард глянул на него, и Бернардо развел руками, будто хотел сказать «извини». С чего это вдруг Эдуард так напрягся?

Я шагнула к нему — и вдруг сама это почувствовала. Легкое гудение по коже, по нервам. Оглянувшись, я увидела это на крыльце: мозаичная пентаграмма из красивых цветных камешков, вделана прямо в бетон. Она была заряжена — заряжена заклинанием.

Я тронула Эдуарда за руку:

— Может быть, стоит сойти с придверного коврика.

Он глянул на меня, потом туда, куда я показывала. Спорить не стал, просто шагнул в сторону. И тут же напряжение видимым образом ушло. Может быть, Эдуард только думает, лишен чувствительности. Небольшие экстрасенсорные способности объяснили бы, почему он остается в живых все эти годы, охотясь на противоестественных жутких тварей.

— Я ее не видел, — сказал он. — А ведь смотрел.

— Я тоже не видела, пока ты не задергался, — ответила я,

— Она свое дело знает, — сказал он и позвонил в звонок.

Я согласно кивнула.

Олаф смотрел на нас, будто желая спросить, какого черти мы тут танцуем.

— Колдовской знак на крыльце, — сказал ему Бернардо. — Обойди.

— Не колдовской, — начала я объяснять, но тут открылась дверь.

За ней стоял высокий мужчина, темные волосы сбриты почти наголо, темные глаза смотрели на нас без всякой радости.

— Что вам нужно?

Эдуард немедленно превратился в старину Теда. Можно бы уже привыкнуть, как легко он становится кем-то другим, но мне до сих пор жутковато.

— Маршал США Тед Форрестер. Мы звонили, миз Биллингс обещала быть дома. То есть звонила маршал Анита Блейк.

Он улыбался, просто излучал обаяние. Не то скользкое очарование, какое бывает у некоторых смазливых мужчин, а очарование этакого рубахи-парня. Есть у меня знакомые, для которых это естественно, но Эдуард единственный, кто умеет это делать по заказу, будто выключатель повернули. Меня всегда интересовало, не был ли он до армии больше похож на Теда. Странноватая формулировка, поскольку он и есть Тед, и все-таки вопрос стоит внимания.

Человек в дверях посмотрел на его значок, потом ему за спину.

— Это кто такие?

Я подняла значок на шнурке, чтобы он был виднее.

— Маршал Анита Блейк. Это я звонила миз Биллингс.

— Маршал США Бернардо Конь-В-Яблоках, — представился Бернардо таким же приветливым и жизнерадостным голосом, как у Теда.

— Отто Джеффрис, маршал США, — почти проворчал у нас из-за спины Олаф и поднял значок, чтобы был виден. То же сделал и Бернардо.

Из дома донесся женский голос:

— Впусти их, Майкл.

Мужчина — очевидно, он и был Майклом, — посмотрел на нас хмуро, но сетчатую дверь открыл. Все же перед тем, как мы переступили порог, он тихо предупредил нас:

— Не расстраивайте ее.

— Мы изо всех сил постараемся, сэр, — ответил Эдуард голосом Теда.

Мы вошли в дверь, но почему-то присутствие Майкла за спиной заставило меня повернуться, чтобы видеть его боковым зрением. Войдя, я оценила его рост — чуть больше шести футов, то есть выше Бернардо, но ниже Олафа. Пока мы толпились в прихожей, у меня была минута заметить, насколько Эдуард ниже ростом, чем остальные. Всегда забывается, что он совсем не такой высокий: пять футов восемь дюймов. Просто он из тех, кто кажется выше, чем на самом деле. Иногда слово «высокий» означает не просто длину тела.

Гостиная, наверное, разочаровала Бернардо не меньше, чем сад, потому что тоже была совершенно типичной. Диван, пара кресел, все в светлом и жизнерадостном голубом цвете с примесью розовато-оранжевого на обивке, плюс какие-то безделушки. На журнальном столике чайный сервиз с чашками для всех. Я ей не сказала, сколько нас будет, но стояло четыре чашки. Люблю экстрасенсов.

Там же сидела Феба Биллингс, с несколько покрасневшими от слез глазами, но улыбка у нее была безмятежная и какая-то знающая. Как у моей наставницы Марианы. Подобная улыбка значила, что Мариана знает нечто такое, что надо знать мне, или просто смотрит, как я учу урок, который мне совершенно необходим, но я упрямлюсь. Колдуньи, работающие еще и консультантами, очень следят, чтобы у тебя самоосознание происходило само и в должное время, потому что, если тебя торопить, кармический урок просто не усвоится. Да, иногда Мариана меня злила до чертиков отсутствием указаний, но так как одной из вещей, которые она считала для меня необходимыми, было терпение, то и от злости выходила польза. Злишься, но это и хорошо, говорила она.

И это злило еще в тысячу раз больше.

— Прошу вас, присядьте. Чай только что заварен.

Эдуард сел рядом с ней, улыбаясь как Тед, но сейчас с большей долей сочувствия.

— Я соболезную вашей утрате, миз Биллингс.

— Феба, если можно.

— Хорошо, Феба. А я Тед. Это Анита, Бернардо и Отто.

Майкл занял пост возле хозяйки, одна рука держит запястье другой. Это позу телохранителя я хорошо знаю. Он либо у нее жрец, либо ее черный пес — хотя практически ни в одном ковене такового уже не осталось. Черный пес — это телохранитель, который занимается и деталями магической защиты, когда ковен работает. Обычно их работа чисто спиритическая, но бывает, что черному псу приходится преследовать страшилок из плоти и крови. От Майкла создавалось впечатление, что на это он тоже способен.

Феба посмотрела на нас по очереди, потом повернулась снова к Теду.

— Так что вы хотите знать, маршалы?

Наше звание она произнесла, едва заметно запнувшись.

Феба налила нам чаю, в две чашки положила сахар, две оставила так. Потом протянула чашки Майклу и сказала, кому какую.

Эдуард взял предложенную чашку, мы тоже. Мне досталась последняя, ни Фебе, ни Майклу чашек не досталось. У меня не было абсолютно никакой причины не доверять Фебе Биллингс, но если она чай не пьет, я до него тоже не дотронусь. То, что ты — колдунья, еще не значит, что ты колдунья добрая.

Она улыбнулась, глядя на наши нетронутые чашки, будто мы поступили именно так, как она предполагала.

— Рэнди тоже не стал бы пить, — сказала она. — Вы, полицейские, очень подозрительны.

Феба коснулась пальцами век и деликатно фыркнула, как положено леди.

— А зачем нам было тогда наливать чай, если вы знали, что мы его не станем пить? — спросила я.

— Считайте, что это была проверка.

— Проверка чего?

Наверное, мои слова прозвучали несколько более недружелюбно, чем я хотела, потому что Эдуард тронул мою ногу — чуть-чуть, намек, чтобы снизила тон. А Эдуард — один из немногих, чьи намеки я понимаю.

— Спросите меня через несколько дней, я тогда отвечу.

— Знаете, то, что вы викканка и экстрасенс, еще не значит, что обязательно надо нагонять таинственность.

— Задавайте свои вопросы, — сказала она, и голос у нее был грустный и слишком мрачный для той комнаты, где мы сидели. Но горе приходит в любой интерьер, как бы весело он ни был раскрашен.

Эдуард чуть глубже сел на диван, чтобы мне Феба тоже была видна без необходимости пересаживаться. Этим он показал, что вручает руководство мне — как и сказал в машине. Ладно.

— Насколько хорошим магом был Рэндолл, Рэнди Шерман?

— В магии он был таким же умелым, как и во всем, что делал, — ответила она.

Из глубины дома вышла женщина, неся поднос с чашкой и блюдцем. У нее были длинные каштановые волосы жрицы, но тело худощавое и молодое. Я не удивилась, когда Феба ее представила как свою дочь Кейт.

— Значит, если Шерман начал говорить заклинание посреди боя, у него были основания думать, что заклинание поможет?

Дочь налила чай матери и протянула ей чашку.

— Рэнди никогда ничего зря не тратил. Ни патронов, ни физических усилий, ни заклинаний.

Она отпила из чашки, Бернардо последовал ее примеру и отлично справился с задачей не глазеть вслед Кейт, идущей на кухню с пустым подносом. Эдуард тоже отпил чаю.

Феба посмотрела на Олафа и на меня:

— Все еще мне не доверяете?

— Спасибо, но я предпочитаю кофе.

— Я не люблю чая, — ответил Олаф.

— Кейт может сварить вам кофе.

— Я бы предпочла просто задать вопросы, если можно.

И это действительно было так. Кроме того, опыт меня научил, что любители чая кофе варить не умеют.

— Почему вы думаете, что Рэнди во время перестрелки творил заклинание?

Я посмотрела на Эдуарда, он подхватил нить разговора — я просто не знала точно, что ей можно рассказывать.

— Мы не можем сообщать информацию по ведущемуся следствию, Феба. Но у нас есть веские причины думать, что Рэнди в разгаре боя говорил заклинание.

— Говорил? — переспросила она.

— Да.

— Рэнди был очень хорошим магом. Ему достаточно было бы произнести благословение мысленно.

— А какого рода заклинание ему пришлось бы произнести вслух? — спросила я.

Она наморщила лоб:

— Некоторым колдунам приходится говорить вслух, чтобы сосредоточиться. Рэнди это не было нужно. Значит, если он что-то вычитывал вслух, то это было нечто ритуальное и древнее. Что-то выученное наизусть, как старое заклинание. Не знаю, что вам известно о нашей вере, но большинство ритуалов создается для конкретного события. Процесс этот очень творческий и разнообразный. Если говорить о фиксированных словах, то это скорее церемониальная магия, нежели викканская.

— Но Рэнди был не церемониальным магом, а викканцем, — напомнила я.

— Да, верно.

— Что же такое он знал или думал, что надо было произнести в разгар боя? Что навело его на мысль о старом распеве, о выученных наизусть словах?

— Если у вас есть запись того, что он сказал, я могу помочь. Если хотя бы несколько слов, я смогу дать какой-то намек.

Я посмотрела на Эдуарда.

— У нас ничего нет, что мы могли бы дать вам послушать, Феба. Извините.

Очень тонко. Он ей не сказал, что у нас нет записей, а только что мы не можем дать ей послушать. Я бы ответила, что у нас их нет. Почему и предоставила отвечать Эдуарду.

Она отвернулась и сказала дрогнувшим голосом:

— Это так ужасно?

Вот блин! Но Эдуард ловко придвинулся, даже тронул ее за руку.

— Не в том дело, Феба. Просто — идет следствие, и мы должны тщательно дозировать исходящую информацию.

Она посмотрела на него почти в упор:

— Вы думаете, что может быть замешан кто-то из моего ковена?

— А вы? — спросил он совершенно не удивленным голосом, будто подразумевая: да, подозреваем, но скажите нам сами. Я бы не смогла скрыть удивления — и ее бы спугнула.

Она посмотрела ему в глаза, и его рука на ее руке вдруг приобрела значение. Я ощутила покалывание энергии и знала, что ни оборотни, ни вампиры здесь ни при чем.

Он улыбнулся и убрал руку.

— Феба, читать мысли полицейского без разрешения — незаконно.

— Чтобы ответить на ваши вопросы, мне нужно знать больше, чем вы говорите.

— Почему вы так решили? — спросил он с улыбкой.

Она улыбнулась и поставила чашку на журнальный столик.

— Я же экстрасенс. У меня есть информация, которая вам нужна, но я не знаю, какая именно. Я только знаю, что, если вы зададите мне правильный вопрос, я вам скажу что-то важное.

— Это вы чувствуете подсознанием, — встряла я.

— Да.

Я обернулась к сопровождавшим меня мужчинам и попыталась объяснить:

— Экстрасенсорные возможности, как правило, очень расплывчаты. Феба знает, что у нее есть информация, которая окажется важной, но чтобы это знание в ней пробудить, нужно задать верный вопрос.

— А откуда она это знает? — спросил Бернардо.

Я пожала плечами:

— Она сейчас не может вам сказать, и я тоже не могу. Но я достаточно долго работала с экстрасенсами и знаю, что такое объяснение вполне удовлетворительно.

— Это не объяснение, — нахмурился Олаф.

Я пожала плечами:

— Лучшего не будет. — Я обернулась к жрице: — Вернемся к вопросу маршала Форрестера. Может кто-нибудь из вашего ковена быть замешан?

Она покачала головой:

— Нет.

Очень твердое «нет».

Я попыталась еще раз:

— Кто-нибудь из магического сообщества может быть замешан?

— Как я могу ответить на этот вопрос? Я не знаю, ни какие использовались заклинания, ни почему вы считаете, будто Рэнди что-то говорил. Конечно, в каждом сообществе есть гнилье, но без дополнительной информации я не смогу сказать, какого рода таланты там использовались.

В ее голосе слышалось некоторое раздражение, и я ее понимала.

Я обернулась к Эдуарду.

— У вас есть свидетельство священнослужителя? — спросил он

Она улыбнулась:

— О да! Верховный Суд постановил, что мы — истинные священнослужители, и потому то, что вы мне говорите, по закону является тайной.

Он обернулся к Майклу:

— Он священнослужитель?

— Мы все — жрецы и жрицы, когда нас призывает Богиня, — ответила она.

Очень такой… жреческий ответ.

За нее ответила я:

— Он — ее черный пес.

Феба и Майкл на меня посмотрели, будто я отколола интересный номер.

— Они пришли, притворяясь, что ничего о нас не знают, но они нас заранее проверили. Они лгут.

— Ну-ну, Майкл. Не надо поспешных заключений. — Она обернулась ко мне, взглянула карими глазами. — Вы собрали о нас информацию?

Я покачала головой.

— Клянусь вам, ничего, кроме того, что вы — жрица ковена, где состоял Рэнди Шерман.

— Откуда же вы знаете, что Майкл у меня не жрец?

Я облизала губы, задумалась. Откуда я знаю?

— Между теми жрецами и жрицами, которых я знала, есть некоторая связь. Либо они пара, либо их объединяет магическая работа. Такого ощущения от вас двоих нет. Кроме того, он здорово похож на силовика. Единственная работа, которая есть в ковене для силовика, спиритуального или физического, — это быть черным псом,

— В большинстве ковенов их уже нет, — сказала она.

Я пожала плечами:

— Моя наставница хорошо знает историю своего ремесла.

— Я вижу крест. Это символ вашей веры или же полиция требует его ношения?

— Я христианка.

Она улыбнулась — слишком понимающей улыбкой.

— Но некоторые положения Церкви слишком ограничительны.

Я постаралась не скривиться:

— Я нашла слишком ограничительным отношение Церкви к паранормальным способностям моего вида.

— А каков же вид ваших способностей?

Я начала было отвечать, но Эдуард сделал движение рукой — и я замолчала.

— Сейчас не важно, каковы способности маршала Блейк.

Не знаю, почему Эдуард не хотел, чтобы я ей рассказала, но его суждению я доверяю.

Феба посмотрела на нас по очереди:

— У вас очень сильное партнерство.

— Мы уже много лет вместе работаем, — сказал он ей.

Она покачала головой:

— Нет, не только это. — И снова мотнула головой, будто отгоняя ненужную мысль. Потом посмотрела на меня — и мягкости в этом взгляде уже не было. — Задавайте ваши вопросы, маршал Блейк.

— Если бы Майкла не было в этой комнате, нам было бы свободнее беседовать, — сказал Эдуард.

— Я тебя с ними не оставлю, — решительно заявил высокий телохранитель.

— Они полисмены, как Рэнди.

— У них значки, — возразил он, — но они не такие полисмены, как Рэнди.

— Горе слепит меня? — спросила она у, него.

Лицо Майкла смягчилось:

— Я думаю, что да, моя жрица.

— Тогда скажи мне, что видишь ты, Майкл.

Черные глаза повернулись к нам. Майкл показал на Олафа:

— У этого аура черная, измазанная насилием и деяниями зла. Если ты не почувствовала его у своей двери, то действительно горе ослепило тебя, Феба.

— Тогда будь моими глазами, Майкл.

Он обернулся к Бернардо.

— Не вижу в этом ничего злого, но свою сестру я бы ему не доверил.

Она улыбнулась:

— Красивым мужчинам редко можно доверить сестру, Майкл.

Меня он пропустил и подошел к Эдуарду.

— У этого аура тоже темная, но такого типа темная, как была у Рэнди. Темная, как темны бывают люди, ведшие смертельный бой во тьме. Я бы не хотел, чтобы он оказался у меня за спиной, но здесь он вреда принести не стремится.

Должна признаться, пульс у меня подскочил. Майкл посмотрел на меня, и я, подавив желание отвернуться, встретила взгляд этих слишком проницательных глаз.

— Вот с ней непонятно. Она экранируется, и очень плотно, через эти щиты мне ее не прочесть. Но она сильна, и от нее ощущается что-то, связанное со смертью. Я не знаю, то ли она приносит смерть, то ли смерть сама следует за ней, но она присутствует здесь — как запах.

— На некоторых тяжело ложится рука судьбы, — сказала Феба.

Он мотнул головой:

— Тут не в этом дело.

Он смотрел на меня, и я почувствовала давление на щиты. После истории с Санчесом мне очень не хотелось опускать их снова.

— Майкл, перестань давить на мои щиты. Иначе будет неприятный разговор.

— Извини, — сказал он со смущенным видом. — Но я еще не видал никого, кроме викканцев, кто мог бы от меня закрыться.

— Меня учили лучшие специалисты, — ответила я.

Он глянул на моих спутников:

— Но не эти.

— Закрываться паранормальными щитами копы не научат.

— Они не копы. Во всех в вас есть что-то незаконченное, дикое. Единственный коп, от которого я ощущал что-то похожее, это был внедренный агент, так долго проработавший под прикрытием, что и сам почти стал одним из преступников. Он вышел из той работы живым, но она его переменила. Он стал меньше копом и больше бандитом.

— Ты же знаешь, что говорят на эту тему. Мы почему умеем ловить бандитов? Потому что умеем думать, как они.

— Это умеют почти все копы. Но есть разница между думать, как бандит — и быть бандитом. — Он присмотрелся к нам. — Значки настоящие, но это как надеть поводок на тигра. Тигром он от этого быть не перестанет.

Это было неприятно близко к истине.