Общественное животное. Тайные источники любви, характера и успеха

Глава 13. Слияние

Первая встреча Гарольда и Эрики состоялась в кофейне «Старбакс», где Эрика решила провести собеседование. Она пришла на встречу заранее, чтобы сыграть роль гостеприимной хозяйки. Гарольд явился на встречу в деловом костюме, но с рюкзаком, что не очень понравилось Эрике. Она заранее заказала для него кофе, и чашка уже ожидала Гарольда. Он сел и представился. Говорил Гарольд живо и производил приятное впечатление, хотя все же показался Эрике немного слишком развязным.

– Давайте оставим светскую беседу на потом, – сказал Эрика через минуту, перебив Гарольда. – Я хочу рассказать вам, кто я и чего ищу.

Она вкратце изложила Гарольду свою биографию и описала созданную ей консалтинговую фирму. Она не стала скрывать трудности, с которыми столкнулась.

– Я ищу человека, готового с головой окунуться в поведенческую экономику и смежные дисциплины, чтобы он помог мне найти способ продать мои предложения. То есть изобрести набор инструментов, с помощью которых мы сможем лучше понять потребности потенциальных клиентов.

Говорила Эрика быстро, потому что (хотя она не призналась бы в этом даже самой себе) нервничала и испытывала некоторую неловкость.

Для Гарольда проходить собеседования при приеме на работу стало почти профессией. Он бывал на таких собеседованиях десятки раз, но сегодня ему не пригодился ни один из его приемов. Гарольд буквально оцепенел от рубленого делового тона, каким говорила с ним Эрика. Тем не менее она ему понравилась. Он был очарован историей ее жизни и жесткой, целеустремленной манерой поведения. Особенно же ему понравилось то, что она не спросила, какую позицию он надеется занять в компании через десять лет, и не стала задавать других столь же глупых и традиционных вопросов.

Ее вопросы были точны и конкретны. Знает ли он, кто такой Даниэль Канеман? (Нет.) Приходилось ли ему заниматься какими-либо исследованиями в последние годы? (Гарольд несколько преувеличил свои достижения, но не слишком.) Приходилось ли ему заниматься проверкой фактов? (Да.)

Лишь в самом конце Эрика задала Гарольду не вполне обычные вопросы: она предложила ему описать культуру колледжа, в котором он учился, а потом спросила, чем отличается, с его точки зрения, работа в редакции политического журнала от работы в ориентированной на прибыль бизнес-компании.

Собеседование продолжалось ровно 25 минут. Эрика приняла Гарольда на работу. Он попросил было 55 000 долларов в год, но Эрика сразу предложила ему 60 000 и обещала регулярно прибавлять, если дело пойдет успешно.

Офиса у Эрики не было, поэтому они встречались три раза в неделю у нее на кухне, а потом Гарольд шел домой работать. Кухню Эрика обставила спартански, чтобы придать ей хоть какое-то сходство с деловым кабинетом. Дверь в спальню всегда была закрыта. На дверце холодильника не было ни одного магнитика. Не было ни одной фотографии друзей или родственников. Тем не менее на Гарольда произвело впечатление качество столовых приборов и посуды. Сам он до сих обходился утварью, приобретенной еще во время учебы в колледже, – сушилка для посуды, шесть кастрюль и сковородок да открывалка, полученная бесплатно при покупке ящика пива. У Эрики, ровесницы Гарольда, была настоящая взрослая кухня.

Часть ее дел была скрыта от его глаз. Она ни разу не позволила ему лично встретиться ни с одним из клиентов. Он не знал, каких трудов стоила Эрике организация каждой встречи. Она присылала Гарольду письмо с именем очередного потенциального клиента, излагала суть проблемы, которую надо было решить, и перечисляла, что предстоит сделать, чтобы получить заказ. Гарольд погружался в проблему. Он работал по ночам и отсыпался днем, а потом приезжал к Эрике и показывал ей результаты своих изысканий. Она встречала его приветливо, но почти официально и угощала только китайским чаем и корейской морковкой.

Дело пошло. Посыпался град деловых предложений и исследовательских задач. Одна компания хотела разрушить стену непонимания между инженерами и отделом маркетинга. Другая компания искала способ продать банковские услуги более молодой аудитории. Эрика всегда четко объясняла Гарольду, чего она хочет, и давала советы относительно источников нужной информации. Такая организация дела нравилась Гарольду. От работы он получал настоящее удовольствие. Их отношения становились почти сердечными, когда дело доходило до окончательного редактирования проекта.

Эрика находила клиентов и проводила с ними серию встреч, поручив тем временем Гарольду подготовительное исследование. Он отправлял ей кучу рекомендаций, а Эрика сводила эти данные в презентацию, которые затем представляла клиенту. Две трети работы Гарольда заключались в составлении рекомендаций, но оставшаяся треть состояла в том, чтобы отредактировать и поправить то, что написала Эрика.

Когда они впервые уселись рядом за стол и Гарольд принялся править презентацию, Эрика едва не расплакалась от благодарности. Гарольд обладал даром, прочитав текст, сразу понять, что именно хотел сказать автор. Когда Гарольд сказал Эрике, как, по его мнению, следует поправить ее черновик, она вдруг с невероятной ясностью осознала, что ее впервые по-настоящему услышали и поняли. Гарольд сразу видел фрагменты ценных идей, восхищался ими и очень хвалил те части черновика, где они содержались. Слушая его, Эрика начинала чувствовать себя настоящей звездой. Фразы, которые его восхитили, Гарольд подчеркивал тремя жирными чертами и смотрел при этом на Эрику так, словно не мог до конца поверить, что именно она это написала.

Менее удачные части черновика он рассматривал как еще не разработанные золотые жилы. Эрика порой прибегала к смутным высокопарным рассуждениям, которыми хотела скрыть неопределенность мыслей, еще не отлившихся в четкие формулировки. Гарольд словно очищал эти мысли от шлака, отсекал все лишнее и самостоятельно заполнял образовавшиеся пустоты. При этом он писал в ее тональности и придерживался ее стиля, и проект казался еще умнее и содержательнее, чем он был на самом деле. Гарольд оказался непревзойденным редактором. Он получал истинное удовольствие от сублимации собственного эго в исправлении чужих текстов.

Через полгода совместной работы у них выработался особый кодекс отношений. Эрике приходилось все реже отправлять Гарольду письма с инструкциями, они теперь понимали друг друга с полуслова. Сообщения ее стали более непринужденными, иногда она даже позволяла себе шутить. «Я просто не знала, что мне с этим делать», – призналась она однажды, впервые продемонстрировав свою слабость, что для нее было высшей мерой доверия к собеседнику. Если Гарольд вдруг обнаруживал какие-то новые важные факты, он, пылая энтузиазмом, немедленно звонил Эрике. Иногда они шли в закусочную, ели куриные крылышки и вместе составляли очередную презентацию. Однажды, когда Эрика уехала в другой город на встречу с клиентом, Гарольд приписал в конце электронного письма: «Скучаю по тебе». «Я тоже», – ответила Эрика.

В то время она не думала о том, что ей нужен мужчина, к тому же Гарольд был совсем не похож на человека, с которым Эрика, как ей казалось, могла бы связать свою судьбу. Он уступал ей твердостью характера. Он не был создан для блестящей карьеры в бизнесе. Такого парня она при желании могла бы проглотить целиком. Но шли месяцы, и Эрика поняла, что испытывает к Гарольду очень теплые, почти нежные чувства. Он оказался по-настоящему хорошим человеком. К тому же он искренне, от всей души, желал ей успеха.

Однажды вечером, после того как они покончили с трудной работой, Гарольд предложил Эрике покататься на велосипедах. У Эрики, не садившейся в седло много лет, велосипеда не было, но Гарольд сказал, что может одолжить велик у своего друга. Они поехали домой к Гарольду, где Эрика никогда не была, он познакомил ее со своим очаровательным приятелем, которого Эрика никогда не видела, они взяли велосипеды и отправились кататься. На Эрике был потрепанный тренировочный костюм, а на Гарольде – обычные шорты и футболка. Он был даже так любезен, что выдал Эрике менее уродский из двух своих велосипедных шлемов.

Проехав около десяти миль, они оказались у подножья холма, и Эрика, набрав скорость, понеслась вверх. Она обогнала Гарольда – просто для того, чтобы показать ему, на что она способна. Они быстро поднимались по крутому склону. Подняв тучу брызг, они пронеслись через ручеек, который заметили только в самый последний момент. Эрика, смеясь, нажимала на педали, оставив Гарольда далеко позади. И тут отставший ярдов на тридцать Гарольд вдруг резко ускорился. Он не просто обогнал Эрику, он пронесся мимо нее так стремительно, что ей на мгновение показалось, что она едет назад. Гарольд, тяжело дыша и расплываясь в широчайшей улыбке, крутил педали. Эрика и не подозревала, что этот парень так силен.

Он остановился на вершине холма и смотрел, как Эрика, задыхаясь, из последних сил, поднимается к нему. Гарольд продолжал улыбаться, а Эрика, с трудом переводя дыхание, тоже улыбалась всякий раз, когда встречалась с ним взглядом. Добравшись до вершины, Эрика соскочила с велосипеда и встала рядом с Гарольдом. Заглянув ему в глаза, она вдруг рассмотрела то, чего не видела раньше, угадала вещи, которые он помнил, любил и ценил: звездные минуты футбольных матчей, великие книги в рюкзаке. И еще она увидела в его глазах трепет, нежность к ней, к ее мечтам и надеждам.

Они стояли рядом на вершине, держа велосипеды, и смотрели на реку внизу, когда Эрика вдруг взяла Гарольда за руку. Он удивился, какая у нее ладонь – шершавая, жесткая и одновременно нежная. Маленькая.

Прошло несколько недель. Гарольд сидел дома один, всем своим существом ощущая, что жизнь удалась. Все люди идут по жизни с постоянно работающим радаром статуса. Мы непрерывно посылаем вовне сигналы, чтобы определить собственный статус, и оцениваем его по возвращающимся к нам сигналам положительной и отрицательной обратной связи, позволяющей нам оценить наше место в обществе.

Гарольд поднял голову и окинул взглядом свой чердак. БИИП! Вернулся положительный сигнал. Гарольду нравился простор и высокий потолок.

Гарольд пощупал мышцы живота. БИИП! Вернулся отрицательный сигнал – надо бы почаще ходить в спортзал.

Гарольд посмотрел на себя в зеркало. БИИП! Вернулся нейтральный сигнал. Скулы, конечно, не слишком мужественные, но бывает и хуже.

Статусный локатор работает круглосуточно: бесконечный поток плюсов, минусов и нулей бомбардирует сознание, порождая чувства счастья, тревоги или сомнений. Бóльшую часть времени этот статусный локатор работает подсознательно, создавая комфортабельное ощущение бытия. Марк как-то объяснял Гарольду, что бóльшую часть жизни мы стараемся уловить в потоке отраженных сигналов как можно большее число плюсов и свести к минимуму число минусов. Вся наша жизнь – это попытка настроиться на плюсы.

Проблема в том, что наш локатор не отличается точностью. Некоторые люди склонны неверно интерпретировать сигналы, преувеличивая свой статус и свою значимость в общественной иерархии. Такой человек, находясь в общественной колоде в статусе «шестерки», воображает себя «восьмеркой», приглашает на свидание женщину-«девятку» и очень удивляется, получив отказ.

Другие люди, наоборот, склонны преуменьшать значения сигналов. Они, например, никогда не претендуют на работу, для которой на самом деле обладают нужной квалификацией, так как уверены, что не выдержат конкуренции.

Успешные люди, как правило, склонны к небольшой положительной переоценке своего статуса. Они преувеличивают свои плюсы, что придает им больше уверенности в себе, и не обращают особого внимания на минусы, устраняя, таким образом, парализующее воздействие неуверенности в себе.

Мужчины, которые доминировали практически во всех обществах в течение тысячелетий, обычно склонны преувеличивать свои плюсы. Исследование, которое проводил в разных странах Эдриан Фернэм из Лондонского университетского колледжа, показывает^{325}, что мужчины повсюду склонны преувеличивать свой интеллект. В другом исследовании было показано, что 95% американских мужчин уверены, будто входят в верхние 50% населения в том, что касается навыков общения. Женщины, наоборот, склонны преуменьшать плюсы и преувеличивать минусы^{326}. Они, как правило, недооценивают свой IQ по меньшей мере на пять пунктов.

Статусный локатор Гарольда работал, как хорошо отлаженные швейцарские часы. Его локатор был прекрасно отрегулирован, сбалансирован, чувствителен – то есть весьма снисходителен к своему хозяину. Гарольд судил себя самого по своим намерениям, своих друзей – по их достижениям, соперников – по их ошибкам. Сигналы поступали со всех сторон и приносили с собой почти одни плюсы.

Когда Гарольд воображал себя с Эрикой, поток плюсов превращался в бурлящий водоворот. Стендаль как-то заметил, что первая любовь всякого человека питается тщеславием. Гарольд не просто восхищался Эрикой как личностью: его приятно волновала напористая, несгибаемая натура этой молодой женщины, добившейся всего своим трудом. Но кроме того, его волновали и приятно возбуждали мысли о местах, где они будут появляться вместе. Он с удовольствием представлял себе, как они будут обмениваться изысканными шутками на вечеринках, словно Беатриче и Бенедикт в комедии «Много шума из ничего».

Но было в переживаниях Гарольда и нечто более глубокое. Всю свою прежнюю жизнь Гарольд находился на определенном уровне, но теперь он ощущал импульсы, идущие из каких-то неведомых глубин его души. Осознание этого было сродни чувству, которое охватывает человека, всю жизнь спокойно прожившего в своем доме и вдруг провалившегося в неведомо откуда взявшийся люк в полу. Падая, человек оказывается на другом, более глубоком уровне, а затем проваливается на следующий, потом еще глубже, и так далее. Мэтью Арнолд[92] писал:

Не было минуты, чтобы Гарольд не думал об Эрике. Если он шел один по улице, то ему то и дело казалось, что он видит в толпе ее лицо. Он потерял аппетит и стал сторониться друзей. Теперь он все время находился в приподнятом настроении. Вещи, прежде казавшиеся ему скучными, теперь приводили его в восторг. Раздражавшие его раньше люди казались теперь искренними и дружелюбными. Во время брачного танца ласточки, лихорадочно взмахивая крыльями, в состоянии почти безумной гиперактивности беспорядочно перелетают с ветки на ветку. Так и Гарольд, чувствуя невероятный прилив сил, мог бодрствовать всю ночь и работал без перерывов.

Мысленно он непрестанно возвращался к драгоценным эпизодам их встреч с тех пор, как Эрика впервые позволила ему взять ее за руку, когда пригласила его домой на ужин и как они ели китайскую еду, как после этого они в первый раз занялись любовью. Теперь во время утренней пробежки Гарольду представлялись самые разнообразные фантазии, в которых он героически спасал Эрику от опасностей (здесь играл роль бег, под влиянием которого в кровь выбрасывались первобытные гормоны, подхлестывавшие воображение нашего Уолтера Митти[93]).

В другие моменты его охватывал страх потерять Эрику. В XIX веке один поэт из индейского племени квакиутлей написал стихи, точно отражающие смятенное состояние души влюбленного Гарольда^{328}:

Согласно данным исследований, проведенных Фаби Ганье и Джоном Лидоном^{329}, 95% влюбленных уверены, что предмет их любви возвышается над средними людьми, превосходя их умом, искренностью и чувством юмора (вспоминая своих прежних возлюбленных, они думают о них как об ограниченных, узколобых, эмоционально неустойчивых и в целом неприятных созданиях). Гарольд не был исключением. Предаваясь самообману, он видел в Эрике одни только достоинства.

Гарольд переживал состояние, которое Стендаль в своем трактате «О любви» назвал «кристаллизацией»:

Кристаллизация в любви, по словам Стендаля, это «совокупность странных фантазий, которые представляются правдивыми и даже не подлежащими сомнению относительно любимого существа».

Все это вытворяет наше подсознание: оно приписывает определенным людям, местам и предметам важную эмоциональную значимость. Предмет нашей влюбленности начинает переливаться неотразимым светом, и этот свет заставлял Гарольда еще сильнее любить Эрику. Его перестали интересовать другие женщины. Он мечтал, думал и тосковал только о ней одной.

Если бы вы в тот момент попросили Гарольда описать его чувства к Эрике, он бы ответил, что чувствует себя так, словно какая-то неведомая сила овладела всем его существом и управляет всей его жизнью. Только теперь он смог понять, почему древние язычники почитали любовь как божество. Он действительно чувствовал себя так, словно какое-то сверхъестественное существо вторглось в его сознание, переменило его отношение к жизни и вознесло его в какое-то высшее царство.

Но если бы вы заглянули в мозг Гарольда в тот момент, когда он находился в этом зачарованном состоянии, то, к своему удивлению, вы не обнаружили бы, что там возбужден и пылает огнем какой-то определенный участок. Исследование, проведенное Элен Фишер на людях, находящихся в состоянии сумасшедшей влюбленности, показало, что в головном мозге есть совершенно прозаические очаги, которые, действительно, возбуждаются у человека в состоянии романтической влюбленности. Эти очаги располагаются в хвостатом ядре и в вентральных отделах покрышки среднего мозга. Хвостатое ядро, к примеру, позволяет нам, не задумываясь, выполнять чисто механические рутинные задачи. В хвостатом ядре хранится мышечная память, позволяющая нам печатать вслепую и кататься на велосипеде. Это ядро хранит огромные объемы информации, включая неосознанные воспоминания детства.

Однако хвостатое ядро и покрышка среднего мозга входят в состав еще одной системы головного мозга – системы вознаграждений. В этих отделах мозга вырабатывается мощное активное вещество – дофамин, который способствует концентрации внимания, стимулирует поисковое поведение и вызывает сильное половое желание. Норадреналин^{330} – вещество, образующееся из дофамина, – стимулирует повышение настроения, придает энергию, вызывает бессонницу и подавляет аппетит. Фенилэтиламин^{331}, естественный эндогенный амфетамин, стимулирует сексуальное возбуждение и эмоциональный подъем.

Элен Фишер пишет в книге «Почему мы любим»^{332}:

Другими словами, любовь неотделима от всей нашей обыденной жизни. Она – всего лишь одно из целого семейства желаний. Артур Арон^{333}, профессор университета штата Нью-Йорк в Стоуни-Бруке, утверждает, что график функциональной МРТ мозга человека, находящегося в состоянии сильной влюбленности, демонстрирует картину, похожую на МРТ человека, находящегося под воздействием кокаина. Нейробиолог Яак Панксепп считает^{334}, что эйфория, которую вызывают опиаты, имитирует ощущения, которые испытывают влюбленные, находясь рядом друг с другом. И в том и в другом случае человека охватывает желание, овладевающее всем его существом. Отказывают все тормоза сознания. Объект желания превращается в предмет одержимости.

Арон считает, что любовь – не эмоция, подобная чувству счастья или печали. Любовь – это состояние высокой мотивации, которая и приводит к колебаниям эмоционального состояния – от эйфории до чувства абсолютного несчастья. Влюбленный человек стремится во что бы то ни стало добиться цели. Влюбленный человек находится в состоянии непреодолимого влечения.

Гарольд никогда в жизни не отличался особым честолюбием, но теперь он оказался захвачен какой-то грандиозной силой, сопротивляться которой был просто не в состоянии. Платон в диалоге «Пир» утверждает, что любовь – это попытка воссоединения двух половин одного существа. Действительно, любовь заставила Гарольда физически ощутить собственную неполноту. Даже когда они ссорились, Гарольду было лучше находиться вместе с ней (пусть и в расстроенном состоянии), чем без нее (пусть даже в превосходном расположении духа). Ему хотелось стереть все границы, отделявшие его от Эрики, и окончательно слиться с ней.

Вольфрам Шульц, нейробиолог из Кембриджского университета, проводил на обезьянах опыты с целью пролить свет на причины и природу болезни Паркинсона. Шульц впрыскивал животным в рот яблочный сок и наблюдал выброс дофамина нейронами головного мозга. После нескольких повторных впрыскиваний Шульц заметил, что дофаминергические нейроны начинали разряжаться еще до того, как сок приходил в соприкосновение со слизистой оболочкой рта обезьяны. Тогда ученый провел новый эксперимент – прежде чем вспрыснуть сок, он включал звуковой сигнал. После нескольких повторений обезьяна понимала, что звук предшествует поступлению сока. Теперь дофаминовые нейроны разряжались в ответ на звук, но не на впрыскивание сока. Шульц и его коллеги были в недоумении. Почему нейроны не реагируют на само вознаграждение?

Ответ на этот вопрос дали Рид Монтегю, Питер Дайан и Терренс Сейновский^{335}. Психические системы настроены на предсказание вознаграждения, а не на само вознаграждение. Рассудок непрерывно создает прогностические модели – например, модель, согласно которой после звука должен появиться сладкий сок. Если модель точно предсказывает реальное событие, то для подсознания это само по себе будет некоторым вознаграждением или, по крайней мере, успокаивающим фактором. Если же модель противоречит реальности, то возникает напряженность и тревожность.

Основное занятие мозга – моделирование, считает Монтегю^{336}. Наш мозг непрерывно строит мелкие предвосхищающие шаблоны, помогающие прогнозировать будущее: если я положу руку сюда, то произойдет то-то и то-то. Если я улыбнусь, то улыбнется и она. Если наша модель правильно прогнозирует то, что происходит в действительности, мы испытываем сладостное чувство сбывшейся надежды. Если модель не совпадает с действительностью, значит, налицо проблема и мозг должен выяснить, в чем дело, и скорректировать модель.

Эта функция является одной из фундаментальных характеристик желания. Пока мы живем, наш мозг производит предвосхищающие шаблоны, основанные на хранящихся в его памяти рабочих моделях. Часто между внутренними моделями и реальной действительностью возникают противоречия и конфликты. В таких случаях мы пытаемся выработать концепции, помогающие нам понять мир или так изменить поведение, чтобы жить в гармонии с миром. Мы испытываем всплеск удовольствия, если овладеваем ситуацией или справляемся с какой-либо проблемой.

Однако бытие в постоянной гармонии не приводит к всплескам счастья, в противном случае мы могли бы преспокойно всю жизнь проваляться на пляже, получая от этого вечное наслаждение. Ощущение счастья возникает в тот момент, когда устраняется какая-то напряженность. Следовательно, подлинно счастливая жизнь – это ритмичное чередование напряженности и гармонии. Мы идем по жизни, подталкиваемые стремлением к тому, что современные психологи все чаще называют лимеренцией[95] – влюбленностью в широком понимании, влюбленностью не обязательно в человека, но и в какое-то явление или занятие. Мы жаждем, чтобы нас полностью поглотила наша лимеренция, мы хотим достичь точки, когда сливаются воедино внешние и внутренние паттерны поведения.

Это стремление к лимеренции (к тому, чтобы быть поглощенным чем-то) может проявляться в самых обыденных мелочах. Люди испытывают короткий прилив счастья, решив трудный кроссворд или сев за стол и подсознательно ощутив, что он удобен, «именно такой, как надо».

Однако эта тяга может также проявляться довольно причудливо и странно. Люди, например, инстинктивно тянутся к чему-то хорошо знакомому. Бретт Пелэм, профессор университета штата Нью-Йорк в Баффало, показал^{337}, что молодые люди с именами Деннис и Дениза чаще других хотят стать дантистами (dentist), люди по имени Лоуренс или Лори чаще других мечтают о карьере юриста (lawyer), Луи мечтает жить в Сент-Луисе, а Джордж – в штате Джорджия. Иначе говоря, на самые важные выборы человека могут оказать влияние совершенно случайные факторы – например, имя, данное ему при рождении, или тяга к чему-то хорошо знакомому.

Тяга к лимеренции заставляет нас стремиться к совершенству в овладении ремеслами и навыками. Иногда, когда мы поглощены решением какой-то трудной задачи, физическая граница, отделяющая наш разум от задачи, словно растворяется и исчезает. Опытный наездник так хорошо чувствует лошадь, что сливается с ней в единое целое. Плотник становится един со своим инструментом и материалом. Математик растворяется в решаемой задаче. В эти моменты высочайшего творческого взлета внутренние и внешние паттерны сливаются – и лимеренция достигнута.

Стремление к лимеренции заставляет нас развиваться интеллектуально. Мы любим, когда кто-то говорит нам, что мы правы (некоторые телевизионные гуру зарабатывают миллионы на том, что подтверждают правильность ментальных моделей своей аудитории). Мы все чувствуем всплеск удовольствия, когда вдруг понимаем какую-нибудь сложную теорию и она внезапно складывается в единое целое в нашем мозгу. Все мы без исключения любим ощущать себя в гармонии с нашим окружением. Как пишет Брюс Векслер в своей книге «Мозг и культура»^{338}, всю первую половину жизни мы пытаемся построить внутренние модели, соответствующие окружающему миру, а вторую половину тратим на то, чтобы подогнать мир под наши внутренние модели. В задушевных беседах за полночь за стойкой бара мы часто пытаемся навязать собеседнику свое видение мира. Народы и государства воюют между собой не только за территории, ресурсы и интересы: часто война начинается из-за того, что один народ хочет навязать другому свое видение окружающей действительности. Одна из причин неизменной ожесточенности израильско-палестинского конфликта заключается в том, что обе стороны хотят заставить противника принять свою версию истории.

Людей почти всегда трогает до глубины души возвращение в дом, где они провели детство, в то место, где когда-то сформировались их первые ментальные модели. Когда мы возвращаемся в город, где выросли, важнее всего для нас детали: аптека осталась точь-в-точь такой, как прежде, не изменилась и ограда парка, зимнее солнце в полдень стоит над той же самой крышей, а вот и знакомый до мелочей пешеходный переход у старой школы. Мы любим все эти вещи не за какие-то их реальные достоинства, а просто потому, что они – лучшие в мире. Память окутывает предметы нашего детства покровом любви, поскольку эти предметы до боли нам знакомы. Клайв Стейплз Льюис заметил однажды:

Стремление к лимеренции сильнее всего проявляется в те возвышенные минуты, когда человек живо ощущает свое единение с природой или Богом, когда душа воспаряет ввысь и чувство гармонии Вселенной захватывает вас без остатка.

Самое важное заключается в том, что люди жаждут единения и друг с другом. Двухнедельный младенец начинает плакать^{339}, если слышит плач другого ребенка, но он не прольет и слезинки, услышав запись собственного плача.

В 1945 году австрийский врач Рене Шпиц обследовал один американский сиротский приют^{340}. В приюте царила идеальная чистота. На каждых восемь детей приходилась одна медсестра. Дети были сыты, но целыми днями находились в одиночестве – это объясняли опасностью инфицирования. Между кроватками зачем-то висели занавески, отделявшие детей друг от друга. Несмотря на весь этот безукоризненный, на первый взгляд, уход и гигиенические предосторожности, 37% детей умирали, не дожив до двух лет. Для выживания им не хватало одной важной вещи – контакта с любящими людьми.

Каждого человека притягивают люди, похожие на него самого. Встретившись с незнакомым человеком, мы тотчас начинаем подсознательно приводить свое поведение в соответствие с его поведением. Боксеру Мухаммеду Али, обладавшему более быстрой реакцией, чем любой другой боксер, требовалось всего 190 миллисекунд для того, чтобы подсознательно найти брешь в защите соперника и нанести удар. Среднестатистической студентке колледжа требуется не больше 210 миллисекунд для того, чтобы подсознательно синхронизировать собственные движения с движениями своих друзей^{341}.

Друзья, увлеченные разговором, начинают дышать в одном и том же ритме. Окружающие, которые наблюдают за этим диалогом, непроизвольно начинают подражать жестам, мимике и дыханию беседующих, и чем точнее наблюдатели имитируют язык тела говорящих, тем глубже они понимают отношения участников разговора. Под влиянием феромонов – это еще более глубокий уровень взаимодействий – у живущих в одном доме или квартире женщин может произойти синхронизация менструальных циклов.

По мнению нейрофизиолога Марко Якобони^{342}, «компенсаторный» – это недостаточно сильное выражение для обозначения описанных выше ментальных процессов. Видя радость другого человека, мы воспринимаем его смех как наш собственный. Когда мы видим чужие страдания – пусть даже на киноэкране, – это страдание отражается в нашем мозгу (хотя и в ослабленной форме) как наше собственное страдание. Клайв Льюис пишет:

Как только люди оказываются в какой-нибудь группе и начинают ощущать свою принадлежность к ней, они интуитивно подчиняются принятым в группе нормам. Соломон Эш провел знаменитый эксперимент^{343}, в ходе которого людям демонстрировали три отрезка очевидно различной длины. Среди участников эксперимента Эш разместил несколько человек («тайных агентов»), которые, вопреки очевидному, настойчиво убеждали окружающих в том, что все отрезки одинаковые. 70% испытуемых не выдержали этого прессинга и хотя бы один раз признали, что отрезки имеют одинаковую длину. Лишь 20% испытуемых категорически отказывались подтвердить эту заведомую ложь.

В школе не учат способности гармонизировать внутренние и внешние шаблоны, не учат искусству слияния, не учат заводить друзей. Тем не менее счастливая жизнь определяется наличием именно этих способностей, а жизнь несчастливая – их отсутствием.

Эмиль Дюркгейм[96] показал, что лишенные социальных связей люди чаще кончают жизнь самоубийством. В своей книге «Любовь и выживание» Дин Орниш^{344} делает обзор литературы, посвященной вопросам долголетия, и делает вывод о том, что одинокие люди имеют в три-пять раз больше шансов умереть, не дожив до старости, чем люди, ведущие активную, социально насыщенную жизнь.

Помимо этого, достижение лимеренции порождает у человека чувство невероятного душевного подъема. Историк Уильям Макнил вспоминал, что, когда его в 1941 году призвали в армию, он провел несколько месяцев в учебном лагере, где его и других новобранцев учили ходить строем. Вскоре эти маршировки вместе с товарищами до неузнаваемости изменили его сознание:

Во время войны миллионы солдат рисковали и жертвовали жизнями, подчиняясь древнему чувству единения с товарищами по оружию. Семьи сохраняются в горе и радости именно благодаря этому чувству. Общественную жизнь цементирует то же чувство в его ослабленном варианте – это чувство мы именуем доверием. Для подавляющего большинства из нас сильнейшее стремление к слиянию принимает форму неудержимого желания слиться с единственным дорогим нам человеком – форму любви.

Этот порыв, это стремление к гармонии, этот нескончаемый процесс: создание модели и ее корректировка и снова создание новой модели и ее корректировка – заставляет нас без устали двигаться к блаженству лимеренции.

Сегодня, слыша слово «эрос», мы думаем прежде всего о совершенно определенной вещи – мы думаем о сексе. Для «эротических» книг в книжных магазинах отведены специальные отделы. Однако это узкое, урезанное представление об эросе, характерное для нашей сосредоточенной на сексе культуры. Древние греки понимали эрос отнюдь не только как стремление к оргазму, сексу или к передаче генетической информации потомкам. Греки рассматривали эрос как стремление к гармонии с прекрасным и совершенным.

Люди, движимые сексуальным вожделением, хотят испытать оргазм в сексе с партнером. Люди, движимые эросом, желают более глубокого слияния. Они хотят разделять чувства и образ мыслей любимого, бывать в одних и тех же местах, радоваться одним и тем же радостям. Алан Блум писал в книге «Любовь и дружба»: «У животных есть секс, а у людей – эрос, и ни одна наука не может считаться наукой, пока она не проведет четкого разграничения между ними»^{346}.

Иногда говорят, что открытия неврологии разрушают душу и подтачивают духовное начало в человеке. Нейрофизиология якобы сводит все к нейронам, синапсам и биохимическим реакциям. Однако на самом деле нейрофизиология дает нам возможность увидеть эрос в действии, наблюдать сложный танец паттернов, которые возлюбленные передают друг другу.

Гарольд и Эрика никогда прежде не ощущали такой полноты жизни, как в те первые недели своей любви. Однажды они сидели на диване дома у Гарольда и смотрели какой-то старый фильм. Они подолгу молчали, изредка обмениваясь ничего не значащими репликами.

– Я так хорошо тебя знаю, – сказала вдруг Эрика, завянув Гарольду в глаза. Через несколько минут она уже крепко спала, положив голову ему на грудь. Гарольд хотел досмотреть кино и, усаживаясь поудобнее, немного подвинул ее голову. Эрика недовольно засопела, но не проснулась.

Гарольд нежно провел рукой по ее лицу и волосам. Дыхание Эрики становилось то чаще, то реже в такт движениям Гарольда, но она не открывала глаза и не шевелилась. Гарольд и не подозревал раньше, что Эрика умеет так крепко спать. Он вдруг потерял всякий интерес к фильму и переключил все внимание на свою возлюбленную.

Он взял ее руку и положил себе на шею. Эрика сладко чмокнула губами, но не проснулась. Потом он снял руку и опустил ее вдоль тела Эрики, но Эрика снова положила руку ему на грудь. Теперь Гарольд просто смотрел на спящую Эрику, на ее поднимавшуюся и опускавшуюся грудь. В эти минуты он чувствовал себя ее единственным защитником. Его переполняло чувство нежности. «Запомни этот момент», – сказал он себе.

Нельзя сказать, что их отношения были идеальными. Каждый из них знал, что у него остаются внутренние тормоза, препятствующие окончательному растворению друг в друге. Случались у них и трения, и конфликты.

Стремление к любовному слиянию не приводит автоматически к идеальному роману или полной гармонии. Бóльшую часть жизни мы стараемся заставить других принять наши психологические паттерны и сопротивляемся ментальной гегемонии друзей и возлюбленных. В общем, люди скорее борются за единение, нежели в самом деле достигают единства. Мы соперничаем друг с другом за престиж, уважение и внимание, которые помогут нам крепче привязать к себе других людей. Мы стремимся превзойти других, чтобы заслужить их одобрение. Такова логика нашей сложной социально-психологической игры.

Но в первые полтора года своих отношений Гарольд и Эрика в полной мере наслаждались волшебством совместной жизни. Они вместе работали, вместе ели, вместе спали и подходили друг другу практически во всех отношениях. Они наслаждались синхронностью, лежащей в основе великого искусства любви: