Общественное животное. Тайные источники любви, характера и успеха

Глава 14. Большая история

Дела Эрики шли в гору, но ее дом постепенно приходил в упадок. Они с Гарольдом основали свою консалтинговую фирму, когда обоим было по 28 лет. В течение нескольких следующих лет все шло просто великолепно. Клиенты валили косяком. Гарольд и Эрика нанимали все новых сотрудников – теперь их было уже 18 человек. Они покупали в офис новые телефоны и замечательные принтеры. Все их время было поглощено разработкой новых консалтинговых проектов – они занимались этими проектами днем и ночью семь дней в неделю. Иногда им удавалось выкроить время на отдых, общение с друзьями и даже на романтические ужины вдвоем. Но времени на уход за купленным ими новым домом не хватало катастрофически. Если перегорала лампочка в прихожей, они не могли поменять ее месяцами, и в результате Гарольд и Эрика научились безошибочно ориентироваться в темноте. Когда что-то случилось с кабелем и погас стоявший в гостиной на первом этаже телевизор, никто из них так и не позвонил в компанию кабельного телевидения. На оконном стекле появилась трещина, водосток был забит опавшими листьями, на коврах откуда-то появились противные пятна. Гарольд и Эрика стоически переносили все эти неудобства, вознаграждая себя за упадок домашнего хозяйства профессиональными успехами.

Однако через четыре года стала приходить в упадок и их компания. Начался экономический спад. На первый взгляд, ничего пока не менялось, и дома, и люди внешне остались прежними. Но изменилось настроение в обществе. У многих начались перепады настроения. Сегодня человек полон энтузиазма, готов рискнуть, а завтра трясется от страха. Рекомендации консалтинговой компании, которые бизнес раньше считал залогом успешного роста, теперь казались непозволительной роскошью. Клиенты, сокращая расходы, отказывались от контрактов.

Эрика лишилась множества друзей. До этого у нее были клиенты, с которыми она играла в теннис и ходила в походы, которых приглашала домой на вечеринки. Эти люди работали в компаниях, которые консультировала Эрика, но ей казалось, что они и правда относятся к ней дружески и искренне.

Но эти отношения разрушались, как только компания разрывала контракт. Первым делом Эрика замечала, что ее остроумные письма клиентам остаются без ответа. Бывшие друзья переставали отвечать на телефонные звонки. Это не означало, что люди стали хуже относиться к Эрике. Они просто не хотели ее обижать. Они были вынуждены разорвать контракт, но не хотели причинять ей боль, прямо сказав об этом, и поэтому предпочитали молча исчезнуть. Эрика считала такую «деликатность» бесчестной. Они вовсе не боялись причинить ей боль, на самом деле они боялись неприятного разговора, это была не деликатность, а обыкновенная трусость.

Кипучая деятельность прекратилась. В офисе стояла непривычная тишина. Сотрудникам тяжело было видеть беспомощность Эрики. Она не выказывала страха, но люди чувствовали, что ей страшно. Она спокойно и с преувеличенной уверенностью повторяла, что «ничто не потеряно, пока все не потеряно». Но деньги от клиентов не поступали. Банки проявляли недовольство и закрывали кредитные линии. Эрика выплачивала зарплату сотрудникам с собственной кредитной карты и лихорадочно искала новых клиентов, пытаясь склонить их к сотрудничеству.

В конце концов истек и срок действия самого крупного контракта. Эрика позвонила генеральному директору и попросила продлить контракт. Сотрудникам было очень жалко Эрику, она так волновалась: ведь благополучие и само существование компании зависело от одного-единственного звонка. Генеральный директор – подобно другим директорам – принялся вежливо лгать. Это всего лишь короткий перерыв, говорил он. Через год-два контракт будет возобновлен и вот тогда…

Не могла же Эрика сказать ему, что без этого контракта ее фирма не продержится и недели. Это был смертный приговор, но руки Эрики не дрожали, когда она повесила трубку. И дышала она почти так же ровно, как и всегда. Вот, значит, каково быть банкротом, почти спокойно подумала она. Эмоции разыгрались лишь через несколько часов. Эрика выбежала в туалет и там дала волю слезам. Ей хотелось убежать домой, заползти в постель и накрыться с головой.

В конце недели она собрала весь свой персонал. Люди сидели вокруг стола, упражняясь в черном юморе. Эрика окинула их взглядом, своих сотрудников, которые сейчас станут безработными. Вот Том – он никогда не расставался с ноутбуком и забивал в него любую фразу, которую считал важной. Вот Бинг – она всегда так возбуждена, что начинает произносить следующую фразу, еще не закончив предыдущую. Вот вечно неуверенная в себе Элси. А вот Элисон – она платонически спит в одной постели с приятельницей, чтобы сэкономить на квартире. У Эмилио на столе рядом с монитором всегда лежит коробочка с таблетками от изжоги. Какие же все люди разные – каждый со своими странностями и особенностями. Жизнь богаче любого романа.

В эти критические минуты на Эрику снизошло сверхъестественное спокойствие. Она объявила сотрудникам, что у нее нет иного выхода и что фирму придется закрыть. Все кончено. Лапки вверх. Она сказала, что вся американская экономика хромает и что никто в этом не виноват. Она говорила долго, а параллельно думала, что все это надо было сказать по-другому. Все ее существо восставало против утверждения, что «никто не виноват». Ей очень хотелось – неважно, по заслугам или нет – возложить вину на какого-то конкретного виновника. Потом она повторила мантру всех обанкротившихся бизнесменов о том, что в жизни не бывает неудач. Неудача – это просто очередная ступень познания. Всем было неловко.

В течение следующих нескольких недель Эрика была занята по горло. Надо было продать офисное оборудование, написать массу писем. Но потом делать стало решительно нечего. Эрика была потрясена. Она не видела выхода, не знала, каким путем идти дальше, чем заняться. Она работала всю жизнь, но теперь оказалась посреди зловеще притихшего моря без карты и компаса.

Раньше она думала, что немного покоя ей не повредит, но в действительности этот покой и отдых оказались просто ужасными. Шотландский философ Дэвид Юм писал:

Мысли Эрики путались и мешались. Прошло еще несколько недель «покоя», и она почувствовала, что ей трудно не только мыслить логически, но даже написать письмо. Она все время чувствовала свинцовую усталость, хотя, по существу, ничего особенного не делала. Ей позарез нужны были трудности, которые ей пришлось бы преодолевать.

Прошло еще некоторое время, и Эрика принялась кое-как обустраивать свою новую жизнь. Раньше она регулярно посещала спортзал, но бросила спорт, когда начались проблемы с ее фирмой. Теперь она снова стала следить за собой.

Каждое утро она одевалась и шла в «Старбакс», где садилась за стол, поставив на него ноутбук и положив рядом телефон, блокнот и ручку. Безработному тяжело находиться среди работающих людей – все равно что больному оказаться в стране здоровых. Он всегда чувствует себя изгоем. Эрика с завистью наблюдала, как люди с деловым видом торопливо пили кофе и разбегались по своим учреждениям. У всех были обязанности, а у Эрики не было. Она старалась не ходить слишком часто в одну и ту же кофейню, чтобы никто не догадался, что ей просто некуда больше идти.

Дон Пек в своем эссе^{347} для журнала The Atlantic подытоживает результаты исследований, посвященных психологическим издержкам безработицы. Люди, которым приходилось надолго оставаться без работы, чаще других страдают депрессией, даже через много лет. Всю оставшуюся жизнь они крепко держатся за рабочее место и бояться рисковать. Такие люди гораздо чаше становятся алкоголиками и чаще бьют своих жен. Страдает и их телесное здоровье. Люди, долго остававшиеся без работы в 30-летнем возрасте, живут в среднем на полтора года меньше, чем люди, никогда не терявшие работу. Некоторые ученые утверждают, что длительная безработица по своему неблагоприятному воздействию на психику равносильна смерти супруга.

Пострадали и отношения Эрики с Гарольдом. Воспитанный своей средой Гарольд верил, что ценность человека определяется его личными качествами. Эрика же искренне считала, что ценность человека определяется местом, которое он занимает в обществе, его профессиональным статусом. У Гарольда всегда были какие-то дополнительные, не связанные с работой интересы, которым он теперь с удовольствием отдался. Первые несколько недель после банкротства он много читал. Эрике же непременно надо было снова карабкаться вверх, найти себе очередную миссию. Гарольд был готов взяться за любую работу, которая показалась бы ему интересной, и вскоре нашел место координатора программ в одном историческом обществе. Эрике же была нужна только такая работа, на которой она вновь почувствовала бы себя лидером. Сидя в кофейне, она обзванивала старых знакомых в поисках вакансии вице-президента или генерального директора. Но звонки чаще всего оставались безрезультатными, и надежды Эрики стали таять. Она стала задумываться о новой попытке частного предпринимательства. Можно заняться франшизой – продавать какие-нибудь фруктовые коктейли, организовать агентство по присмотру за детьми, лавку приправ и пряностей. Или, на худой конец, приют для животных. О подобной карьере Эрика прежде никогда не задумывалась.

Но через несколько месяцев ей позвонила подруга и рассказала, что компании кабельного телевидения «Интерком» требуется человек в отдел стратегического планирования. Эрика всегда до глубины души ненавидела эту компанию. Сервис ее был ужасным, мастера недостаточно квалифицированными, техническая поддержка клиентов никуда не годилась, а генеральный директор был настоящий самовлюбленный нарцисс. Но теперь все это, конечно, не имело никакого значения. Эрика записалась на собеседование.

Начальник, к которому она пришла, для начала заставил ее хорошенько подождать в приемной, а затем приветствовал с видом снисходительного дружелюбия.

– В нашей компании работают самые умные на свете люди, – сказал он Эрике. – Приходить сюда на работу – само по себе удовольствие. У нас тут прямо как в книге «Лучшие и самые яркие»[98].

Интересно, читал ли этот парень главы книги, посвященные Вьетнамской войне, подумала Эрика, но промолчала.

Естественно, первым делом он начал распространяться о себе: «Я собственным трудом заработал себе право жить по самым высоким стандартам. Только самому себе я обязан своим важным положением». Несомненно, все это были ключевые фразы фирменного жаргона топ-менеджеров «Интеркома». По ходу собеседования парень и дальше изъяснялся как машина – на своем заученном жаргоне: «Мы не пытаемся за один рабочий день вскипятить океан, мы удовлетворяемся мелкими, но необходимыми выигрышами». Очевидно, поняла Эрика, сотрудников компании натаскивают вникать в мелочи, но при этом руководство пресекает все обсуждения стратегии. От сотрудников требовалась эффективность, но звезд с неба они явно не хватали.

Эрика сидела напротив работодателя с приклеенной к лицу вежливой улыбкой, ловя каждое его слово и пожирая его глазами. Она пошла на сознательное унижение. Когда тот спросил, как она видит свою работу в компании, она произнесла ответную речь на таком же арго, как и он сам. Отвращение к себе она отложит до того момента, когда получит работу.

Он обещал позвонить через неделю, но позвонил только через две. Телефон Эрики работал в режиме вибрации, и при каждом шорохе, при каждом толчке она судорожно хваталась за него. В конце концов ей все же позвонили. Было назначено следующее собеседование, и еще через месяц Эрика, наконец, перестала быть безработной. Она получила в свое распоряжение уютный кабинет и начала принимать участие во встречах и совещаниях, на которых оказалась в окружении самоуверенных снобов.

Человеческий мозг – машина весьма самоуверенная, склонная к завышенной самооценке. Он уверяет нас, что мы способны на вещи, которых не делали никогда в жизни. Мозг сочиняет небылицы, создавая иллюзию власти над вещами, о которых мы имеем самые смутные представления. 90% водителей думают^{348}, что обладают навыками вождения выше среднего уровня. 94% университетских преподавателей считают^{349} себя одаренными педагогами, 90% предпринимателей уверены^{350}, что их новый бизнес окажется успешным. 98% студентов, проходящих тест на сообразительность^{351}, убеждены, что обладают средними или выше среднего способностями к лидерству.

Студенты колледжей, как правило, переоценивают^{352} свои шансы на получение высокооплачиваемой работы, на частые путешествия за границу и на стабильный брак в зрелом возрасте. Покупая в магазине одежду, люди среднего возраста, как правило, выбирают вещи на размер меньше, чем требуется, так как искренне уверены, что им ничего не стоит сбросить несколько лишних фунтов, хотя в действительности подавляющее большинство людей этого возраста с каждым годом становится все толще и толще. По данным Ассоциации гольфа США^{353}, опытные игроки считают, что с расстояния шести футов они загонят мяч в лунку в 70% случаев, хотя на самом деле доля успешных ударов не превышает 54%.

Эта самоуверенность сознания проявляется во множестве разнообразных форм. Люди, как правило, переоценивают свою способность сдерживать неосознаваемые влечения. Люди покупают абонементы в фитнес-клубы и спортзалы, а потом им не хватает силы воли туда ходить. Люди переоценивают собственную способность понимать самих себя. Например, половина студентов Пенсильванского университета^{354} заявляет, что не потерпят в своем присутствии сексистских замечаний, но лишь 16% студентов и в самом деле возмущаются в подобных случаях.

Люди вообще склонны переоценивать свои знания. Пол Шумейкер и Эдвард Руссо^{355} раздали топ-менеджерам различных компаний анкеты с вопросами, касающимися тех отраслей рынка, в которых они работали. Специалисты рекламного бизнеса были уверены в правильности 90% своих ответов, хотя на самом деле ответы их в 61% случаев оказались неверными. Люди из компьютерной индустрии были уверены, что дадут 95% правильных ответов, но на деле ошиблись в 80% случаев. В целом 2000 участников опроса переоценивали свои возможности в 99% случаев.

Люди переоценивают не только свои знания, они переоценивают и свои способности к познанию. Некоторые сферы и отрасли, например фондовая биржа, отличаются такой сложностью и хаотичностью, что предсказать будущие события на ней – дело практически безнадежное. Но этот факт не оказывает никакого влияния на реальное поведение биржевых игроков, в чем нас убеждает повседневный опыт. Брэд Барбер и Терренс Óдин^{356} проанализировали больше 66 000 сделок, заключенных со счетов дисконтных брокеров. Наиболее уверенные в себе трейдеры заключали наибольшее количество сделок, однако прибыль их была существенно ниже рынка.

Людей, кроме того, опьяняет везение. Психолог из Массачусетского технологического института Эндрю Ло показал^{357}, что если биржевому игроку везет в течение нескольких дней, то в его мозгу повышается содержание дофамина, что прибавляет игроку самоуверенности. Ему начинает казаться, что он добился успеха лишь благодаря собственной проницательности. Успех снижает способность к суждению и приводит к недооценке возможного риска.

Люди переоценивают и свою способность понимать причины, по которым они принимают те или иные решения. Для объяснения своих действий они могут сочинять целые истории, хотя не имеют ни малейшего понятия об истинных побудительных мотивах. Приняв решение, человек лжет самом у себе и в том, почему он его принял, и в том, правильно ли оно в данной ситуации. Дэниел Гилберт из Гарвардского университета^{358} считает, что мы располагаем своего рода «психологической иммунной системой», которая выдвигает на первый план информацию, подтверждающую наши хорошие качества, и игнорирует информацию, которая ставит их под сомнение. В одном исследовании было показано, как люди которым сказали, что они плохо справились с тестом на IQ, будут гораздо внимательнее, чем обычно, читать газетную статью, в которой рассказывается о недостатках теста. Человек, которого публично похвалил руководитель, в дальнейшем ищет подтверждений того, что этот руководитель умен и проницателен.

Сам за себя говорит тот факт, что уровень самоуверенности слабо коррелирует с уровнем реальной компетентности. Многочисленные исследования позволяют утверждать, что некомпетентные сотрудники проявляют больше уверенности^{359} в своих способностях, чем их более квалифицированные коллеги. В одном из таких исследований было показано, что люди, набирающие меньше всего баллов в тестах на логическое мышление, грамотность и чувство юмора, особенно склонны к переоценке своих способностей. При этом многие люди не просто некомпетентны, но и искренне отрицают свою некомпетентность. Поэтому не будет большим преувеличением сказать, что мы вообще склонны к излишней самоуверенности и переоценке собственных способностей.

Коллеги Эрики по «Интеркому» не просто были надменны и высокомерны: они кичились этими качествами. Генеральный директор Блайт Таггерт считал, что не существует организации, которая не нуждается в реструктуризации, и нет такой реструктуризации, которую он не смог бы провести. Придя в «Интерком», он первым делом объявил войну «окопавшимся в компании бюрократам» и «старому мышлению». В результате его бурной революционной деятельности было подорвано доверие к опытным менеджерам и проверенным методам работы. Он непрерывно выпускал плохо продуманные, пришедшие ему в голову среди ночи инструкции, которые ввергали в хаос один отдел за другим. Таггерт руководствовался афоризмами и прописными истинами, которые хорошо звучали в публичных выступлениях, но часто не имели никакого отношения к реальной жизни компании. Присутствуя на презентации, на подготовку которой сотрудники потратили несколько недель, он подчеркнуто демонстрировал нетерпение, а потом вставал, небрежно заметив, что все эти идеи гроша ломаного не стоят, и уходил, сопровождаемый одобрительными смешками подхалимов.

Он так хотел выглядеть героическим новатором, что вынуждал компанию искать новые рынки и ниши, в которых никто толком не разбирался. «Интерком» так разросся, что стал почти неуправляемым. Пытаясь работать на переднем крае новых технологий, компания погрязла в финансовых и организационных отчетах, точность которых никто не мог проверить – такие они были сложные и запутанные.

Генеральный директор выступал на каждом совещании первым. Его взгляд на ситуацию всегда был таким определенным и отчетливым, что мало у кого возникало желание спорить или задавать вопросы. Совет директоров компании поощрял ее экспансию в новые секторы рынка, считая, что распределение разнообразных продуктов по разным нишам позволит диверсифицировать и тем самым уменьшить риски. В действительности, однако, получилось, что чем больше ниш компания пыталась освоить^{360}, тем меньше ее руководители знали о каждой из них. Такая стратегия выдвинула на первый план менеджеров, заключавших всё новые сделки, и отодвинула в тень специалистов, всю жизнь проработавших в определенных сегментах рынка и досконально их знавших.

Компания тратила больше сил на управление собственной структурой, чем на улучшение продукции. В попытках отыскать единую систему оценки результатов работы самых разнообразных производственных линий администрация в конце концов разработала некие – якобы объективные – критерии успеха. Эти выдуманные критерии имели весьма отдаленное отношение к долгосрочному росту и развитию компании. Менеджеры тратили больше времени на эквилибристику с отчетностью, нежели на достижение реальных результатов.

Финансовый отдел и бухгалтерия – с одобрения Таггерта – с удовольствием забавлялись загадочными инструментами управления риском, которые казались совершенно замечательной штукой тем немногим, кто делал вид, что разбирается в них. Однако в реальной жизни эти игрушки лишь затрудняли анализ и оценку риска. Эрика заметила, что, составляя презентации в программе «Пауэрпойнт», никто не утруждал себя использованием какого-то отдельного цвета для прогнозов. В большинстве компаний результаты отчетов сбыло принято представлять на графиках, выполненных на белом фоне, а планы на будущее – выделять пунктирными линиями или размещать на желтом фоне. Но эти умники в «Интеркоме» были так уверены в своем пророческом даре, что не отличали прошлое от будущего, считали будущее столь же реальным, как настоящее. Они были настолько пропитаны мачизмом, что о признании собственной неправоты не могло быть и речи.

Главная странность «Интеркома» заключалась в том, что чем дальше заходила диверсификация компании, тем бóльшими конформистами становились служащие. Отделы и представительства, каждое со своим собственным штатом, были разбросаны по всему миру, и при таком положении вещей следовало, казалось бы, ожидать разнообразия мнений и взглядов, уравновешивающих друг друга. Но современные системы коммуникации и мгновенные решения, принимавшиеся при помощи этих систем, порождали стадное мышление и формировали поразительно однообразную интеллектуальную культуру. Раз за разом совсем разные люди в разных концах света практически одновременно принимали одни и те же решения. Вероятно, это неизбежно, если целая компания (или вся мировая экономика) целиком положилась на свои смартфоны, а решения принимаются со скоростью электронов.

Пока в компании зрела подспудная катастрофа, руководство выступало со все более оптимистическими заявлениями о достигнутых успехах. На селекторных совещаниях, на совещаниях с отделом продаж, на корпоративных вечерах руководство непомерно хвасталось этими успехами, приписывая их себе и убеждая сотрудников, что они работают в величайшей американской корпорации и в самой передовой компании мира.

Самым ужасным для Эрики было то, что совещание сменялось совещанием, а ей совершенно нечего было сказать. И дело было не в том, что она не видела гигантских проблем, угрожавших самому существованию компании: лохматые уши этих монстров торчали буквально из каждого угла. Просто все эти результаты анализов излагались на каком-то тайном птичьем языке. У Эрики был свой способ смотреть на вещи и свой словарь для их описания, в котором особую роль играли понятия из области культуры, социологии и психологии. У ее новых коллег взгляды были иными. Они основывались на объективных численных данных, формулах и математических системах. Эти две модели деловой мыслительной активности не имели между собой никаких точек соприкосновения.

Возможно, в старших классах средней школы, возможно, в каком-то другом учебном заведении, но эту команду тупиц научили определенному подходу: их научили, что управление – это точная наука. Эти люди не давали себе труда погрузиться в реальность конкретных продуктов, которые производила компания, и изучить их. Их натаскивали лишь в науке менеджмента. Некоторые из них изучали теорию динамических систем, некоторые были знатоками концепции «Шесть сигм», или метода Тагучи, или структурного анализа. Кое-кто хорошо усвоил ТРИЗ – теорию решения изобретательских задач, разработанный в СССР метод стимуляции научного творчества. Наконец, существовала еще и такая штука, как РБП – реинжиниринг бизнес-процессов. Чтобы узнать, что это такое, Эрике пришлось заглянуть в «Википедию». Там говорилось, что РБП – это «фундаментальное переосмысление и радикальное перепроектирование бизнес-процессов для достижения максимального эффекта производственно-хозяйственной и финансово-экономической деятельности, оформленное соответствующими организационно-распорядительными и нормативными документами».

Подобные фразы Эрика часто слышала на совещаниях и никогда не могла понять, какое все это имеет отношение к конкретному делу. Эти бессмысленные звуки отскакивали от ее разума, словно горох от стенки. Люди, произносившие такие слова, казалось, превыше всего ценили точность и ясность. Они даже пытались выглядеть учеными. Но на самом деле весь их жаргон просто повисал в воздухе. А потом растворялся в нем.

Разумеется, эти умники не свалились с неба и вообще появились неслучайно. Джон Мейнард Кейнс[99] написал когда-то знаменитую фразу^{361}:

Люди, с которыми теперь работала Эрика, были рабами давней философской традиции. Эта традиция – рационализм – излагает историю человечества как историю развития логического сознающего разума. Рационализм рассматривает историю человечества как борьбу разума – высшей человеческой способности – со страстями и инстинктами, то есть с животными началами нашей природы. В оптимистической версии этой истории разум постепенно одерживает верх и торжествует над эмоциями. Наука постепенно вытесняет мифологию. Логика побеждает страсти.

Эту эпическую историю обычно начинают с древних греков. Платон верил, что душа человека делится на зри части: разум, дух и инстинктивные влечения. Разум ищет истину и желает лучшего для человека как единого целого. Дух ищет признания и славы. Инстинкты направлены на удовлетворение низменных основных потребностей. Согласно Платону, разум – это возничий колесницы, который должен управлять двумя дикими необузданными конями. Платон писал:

Согласно версии рационалистов, разум сделал большие успехи в классической Греции и Риме. Однако после падения Рима низменные страсти снова взяли верх. Наступили Темные века. Образование пришло в упадок, науки дремали, зато расцвели всякого рода суеверия и предрассудки. Все снова стало приходить в порядок лишь в эпоху Возрождения, по мере развития науки и изобретения бухгалтерского учета. Затем, в течение XVII века, ученые и инженеры изобрели новые типы машин и предложили новые способы размышлять об обществе. Великие натуралисты начали классифицировать, анализировать и познавать мир. Метафора «Мир – это машина» пришла на смену метафоре «Мир – это живой организм». Общество тоже стали рассматривать как часовой механизм с великим множеством движущихся деталей, а Бога провозгласили Великим Часовщиком, Создателем Вселенной, устроенной по законам Разума.

Такие великие умы, как Роджер Бэкон и Рене Декарт, способствовали созданию нового типа мышления – научного метода. Декарт ставил своей целью новое понимание сути человека. Декарт начал с чистого листа, он логически и осознанно, шаг за шагом, проверял каждое предположение, чтобы убедиться, что оно истинно и верно. Именно Декарт выстроил на новом фундаменте новое понимание человека. А Роджер Бэкон настаивал, что в эру науки «ум человека не может быть предоставлен самому себе; его надо тщательно, шаг за шагом, вести в правильном направлении». Единственное, что требовалось, – это «верный план» и новая надежная методология.

Переходя к этому новому способу мышления, ученый и философ должны очистить свой ум от предрассудков, привычек и прежних верований. Ученый должен наблюдать предмет своего исследования с некоторой дистанции, отстраненно и бесстрастно. Изучаемую проблему следует разложить на составные части. Продвигаться вперед надо осмотрительно и методично, начиная с простейших элементов проблемы и постепенно переходя к элементам более сложным. Ученый должен выработать новый научный язык, свободный от недомолвок и путаницы обычной разговорной речи. Цель использования научного метода – достичь обобщенного, опирающегося на строгие закономерности знания о человеческом поведении – знания определенного и истинного.

Научный метод привнес строгость туда, где прежде царили интуитивные догадки. Результаты, достигнутые с помощью научного метода в физике, химии, биологии и других естественных науках, поражали воображение.

Технологии рационального мышления неизбежно проникали и в сферы общественных дисциплин, и здесь, вероятно, следовало ожидать столь же впечатляющего прогресса, как и в естественных науках. Философы французского Просвещения работали над составлением огромной «Энциклопедии», пытаясь свести и организовать все человеческое знание в одной большой книге. Сезар Дюмарсе, один из авторов «Энциклопедии», провозгласил:

Проходили столетия. Изучавшие общество ученые не оставляли попыток создать науку о человеческой природе. Они стремились изобрести модель, которая позволила бы им предсказывать и направлять деятельность людей. Политологи, профессора-международники и другие специалисты без устали разрабатывали сложные модели человеческого поведения. Бизнес-консультанты проводили эксперимент за экспериментом, чтобы лучше понять науку корпоративного управления. Политика сосредоточилась на абстрактных идеях, на создании грандиозных социальных концепций, которые должны были сплотить общество вокруг логически обоснованной системы убеждений. Рационалистический образ мыслей проник во все поры общества и стал считаться естественным и неизбежным.

В рационалистической традиции, несомненно, есть что-то чрезвычайно соблазнительное. Рационализм сулит ясность, обещает освободить человека от тревоги, которую вызывают неопределенность и сомнения. Кроме того, на размышления человека о собственной природе огромное влияние оказывают господствующие в данный период технологии. В эпоху промышленной революции легко было видеть в людях механизмы, а наука о человеке в те времена весьма напоминала инженерное дело или физику.

Рационализм пользовался непререкаемым авторитетом в XIX и XX веках. Но рационалистическому научному методу присущи некоторые ограничения и определенная однобокость. Рационалистическое мышление склонно к упрощениям – оно расчленяет проблемы на отдельные составные части и не замечает эмерджентных систем. По меткому замечанию Гая Клэкстона^{362}, автора книги «Своенравный разум», этот метод ставит объяснение выше наблюдения. Ученый тратит больше времени на решение детали проблемы, чем на оценку и наблюдение всей проблемы в целом. Научный метод сосредоточен на цели, и ему противопоказана ирония. Научный метод ценит знание, которое можно облечь в слова и числа, выше знания, которое невозможно выразить терминами и формулами. Научный метод ищет правила и принципы, которыми можно препарировать контекст, но недооценивает важность самого контекста.

Более того, научный рационалистический метод зиждется на нескольких априорных допущениях. Одно из таких допущений заключается в том, что социолог может смотреть на общество со стороны, свободный от собственных страстей и подсознательных предубеждений.

Второе допущение гласит, что мышление всецело или, во всяком случае, по большей части находится под контролем сознания.

Научный метод априори допускает, что разум сильнее эмоций и инстинктов и может быть отделен от них.

Научный метод априори допускает, что восприятие – это безупречно прозрачная линза, позволяющая составить верное и непредвзятое представление о наблюдаемом мире.

Научный метод априори допускает, что человеческие поступки подчиняются законам таким же строгим, как законы физики, и нам остается лишь познать и понять эти законы. Производственная компания, общество, народ, Вселенная – все это просто огромные и сложные машины, работающие согласно незыблемому принципу взаимодействия причин и следствий. Естественные науки создали модели, которым должны следовать науки о человеческом поведении.

Со временем рационализм породил и своих экстремистов. Научно-техническая революция привела к появлению сциентизма. По образному выражению Ирвинга Кристола, сциентизм – это «слоновость разума». Сциентизм полностью принимает принципы рационального научного исследования и без ограничений распространяет его на все сферы человеческой деятельности, просто не обращая внимания на те факты, которые не могут быть описаны формулами.

На протяжении нескольких последних столетий именно из-за слепой веры в чистый разум произошло множество ошибок и великих катастроф. В конце XVIII века французские революционеры во имя радикального переустройства мира на рациональных основаниях ввергли общество в звероподобное состояние. Социал-дарвинисты воображали, что открыли вечный закон эволюции человека, согласно которому выживания достойны лишь самые приспособленные. Фабриканты под влиянием идей Фредерика Тейлора[101] пытались превратить фабричных рабочих в шестеренки высокоэффективной индустриальной машины. В XX веке коммунисты ставили опыты социального переустройства над целыми народами, пытаясь вывести, например, «нового советского человека». А тем временем на Западе Ле Корбюзье и целое поколение урбанистов хотели целые города превратить в рациональные машины, фабрики уличного движения, для чего сносили старые кварталы и прокладывали на их месте многополосные автострады, вокруг которых строились симметрично распланированные кварталы, совершенно не сочетающиеся с архитектурой старого города. Технократы из богатых стран пытались навязать «третьему миру» модели стратегического развития, не желая принимать во внимание местные особенности. Финансовые аналитики и топ-менеджеры крупных банков воображали, что сумеют обуздать цикличность экономики и что «Великая Умеренность»[102] будет длиться вечно.

Коротко говоря, рационалистический научный метод дал человечеству множество великих открытий, но при попытке приложить его для объяснения или организации человеческого общества тотчас обнаружилась присущая этому методу ограниченность. Научный метод ставит во главу угла сознательное познание – то, что можно назвать вторым уровнем познания. Этот уровень превосходно подходит для изучения всего, что можно увидеть, подсчитать, сформулировать и понять разумом. Но этот уровень познания беспомощен в отношении того, с чем прекрасно справляется подсознание, первый уровень познания, – со всем, что туманно, нелинейно, неуловимо и не поддается формализации. Рационалисты склонны либо просто не замечать факты, которые не поддаются обработке по их методу, или преуменьшать их значимость.

Лайонел Триллинг в своей книге «Либеральное воображение» пишет^{363}:

Рационализм интересуется лишь сознающим себя разумом и не видит в мозге ничего другого. Рационализм не признает важности подсознательных процессов, ибо понимает, что стоит только ступить на эту зыбкую почву, как тут же провалишься в бездонную трясину подсознания, где придется оставить всякие надежды на регулярность и предсказуемость человеческого поведения. Рационализм завоевал уважение и авторитет, потому что, как кажется его представителям, они овладели наукой о человеческом поведении. Однако если отнять у рационалиста его наукообразную риторику, то он тотчас лишится и большей части своего дутого престижа.

Сциентизм с особой силой проявил себя в последние пятьдесят лет именно на ниве экономики. Кстати говоря, экономика начиналась вовсе не как чисто рациональная дисциплина. Адам Смит считал, что человеческими существами в первую очередь движут нравственные побуждения и желание заслужить восхищение и уважение окружающих. Торстейн Веблен, Иозеф Шумпетер и Фридрих Хайек выражали свои мысли словами, а не формулами. Все они подчеркивали, что экономическая деятельность протекает в ореоле полной неопределенности и направляется не только разумом, но и воображением. Люди могут неожиданно смещать любые парадигмы, вдруг начав совершенно по-иному воспринимать какую-то обыденную, знакомую ситуацию. Джон Мейнард Кейнс считал, что экономика – нравственная наука и экономическую реальность невозможно загнать в тиски универсальных математических законов. Экономика, писал он,

Несмотря на это предостережение и множество ему подобных, рационализм в XX веке занял господствующее положение в экономической науке. Физики и представители других точных наук делали великие открытия, и специалисты наук о человеке тоже хотели сделать свои науки строгими и престижными. Влиятельный экономист Ирвинг Фишер писал докторскую диссертацию под руководством физика, а позже построил гидравлическую машину с рычагами и насосами, которая иллюстрировала принципы ценообразования.

Пол Самуэльсон[103] приложил к экономике математические принципы термодинамики^{365}. Если вспомнить о финансах, то можно упомянуть имя Эмануеля Дермана[104], физика, который стал финансистом и сыграл большую роль в разработке моделей деривативов.

Но математические модели – при всей их ценности для понимания поведения экономических субъектов – можно уподобить линзам, фильтрующим определенные свойства человеческой натуры. Эти модели основаны на предположении, что люди, в сущности, устроены просто и предсказуемо. Джордж А. Акерлоф и Роберт Шиллер пишут^{366}, что создатели этих моделей исходят из допущения, что «изменения в чувствах, впечатлениях и страстях не играют никакой роли в целостной картине и что события в экономике направляются загадочными техническими факторами или непредсказуемыми действиями правительств».

За очень короткое время экономисты полностью сконцентрировались на монетарной мотивации к экономической деятельности, игнорируя все остальные. Homo economicus был выделен в отдельный вид, такими же видами стали Homo sociologus, Homo psychologicus, Homo ethicus и Homo romanticus. Так экономисты определили человеческую природу.

Таггерт и его команда никогда не интересовались интеллектуальной историей человечества. Вся атмосфера их бытия была пронизана рационализмом, которым они дышали, не замечая, как он предопределяет их предпосылки и их методы. Рациональная ментальность пропитывала курс экономики, который они проходили в колледже, курс экономической стратегии, который им преподавали в бизнес-школе, и книги по менеджменту, которые они регулярно читали. Эта ментальность оставляла от цельной картины мира только те осколки, которые можно было втиснуть в компьютерную программу для презентаций.

Когда начался длительный экономический спад, Эрика стала свидетельницей нескольких катастрофических решений руководства, каждое из которых грозило уничтожить компанию. Чтобы сократить расходы, администрация первым делом упразднила все то, что могло бы способствовать налаживанию личных связей. Например, с сайта компании был убран телефон, и теперь клиент, у которого возникли проблемы, был практически лишен возможности связаться с каким-нибудь живым человеком в службе поддержки и рассказать ему о своей проблеме. Были отменены все собрания, на которых прежде выковывался дух товарищества. Была уменьшена площадь кабинетов и офисов. Люди, проработавшие в компании десятилетия и заслужившие хотя бы отдельный кабинет, ютились теперь в унизительных стеклянных «аквариумах». Зато новый поэтажный план, представленный руководству, выглядел очень эффектно.

Джим Коллинз считает^{367}, что упадок любой компании напоминает продолжительную болезнь, состоящую из многих стадий. Внешне компания долгое время выглядит вполне благополучной, но болезнь уже подтачивает ее изнутри, и коль скоро недуг начался, он неумолимо ведет к неминуемой гибели. Если это верно, то компания кабельного телевидения «Интерком» переживала все стадии болезни сразу.

Сначала руководство «Интеркома» было приятно взволновано начавшимся экономическим спадом. Они говорили друг другу: «В китайском языке слово „кризис“ – синоним слова „возможность“». Неуклонное падение доходов они сочли поводом для проведения давно задуманных экспериментов. Начался процесс лихорадочной реорганизации и реструктуризации. Были в срочном порядке заменены начальники отделов. Была запущена новая долговременная стратегия под условным названием «Скачкообразный рост». Руководство стремилось любой ценой расширить сферу деятельности компании и щедро вкладывало деньги в секторы рынка, сулившие 10-процентный рост, беспощадно сокращая при этом подразделения, которые, по их словам, «словно кандалы, висели на ногах компании».

– Мы не можем позволить себе роскошь продолжать работать так же, как раньше, – гремел Таггерт на совещании совета директоров. – Надо рвать старые сценарии. Начинаем все сначала. Думайте по-новому!

Были сделаны новые приобретения. Таггерт, которому надоело управлять компанией кабельного телевидения, купил вещательную телевизионную сеть. Теперь он мог знакомиться со звездами, тусоваться с ними на приемах и обсуждать, кого из них он пригласит в прайм-тайм. Таггерту не приходила в голову простая мысль о том, что компания, всегда занимавшаяся технологическими вопросами, не может одновременно производить художественный контент.

Затем Таггерт купил биотехнологическую фирму и интернет-магазин по продаже бытовых электроприборов. Эрика, холодея от ужаса, наблюдала, как ее коллеги с восторгом поддаются соблазну заключения все новых и новых сделок. После каждой новой покупки в начальственные кабинеты отправлялась торжествующая реляция: «Эта сделка позволит нам увеличить вдвое долю на рынке… преобразить лицо компании… Одним росчерком пера мы произвели революцию в отрасли… Это меняет все правила игры в нашу пользу… Теперь у нас есть продукт, возвещающий наступление новой эры… Сегодня мы становимся свидетелями нового начала – наступила новая заря». Каждую сделку считали «серебряной пулей» – долгожданным решением, которое позволит компании прекратить скольжение вниз. Проходили недели и месяцы, но скольжение продолжалось, а долги росли.

Все новое приукрашивалось, все старое выдавливалось. Компания отказалась от услуг привычных поставщиков, старые контракты были разорваны, заслуженным сотрудникам было предложено работать меньше за меньшую зарплату. В компании воцарилась психология спасательной шлюпки в открытом море. Месяц за месяцем «слабаков», как ненужный балласт, выкидывали за борт, а уцелевшие из последних сил цеплялись за борта. Моральный климат в офисах стал невыносимым. Потребители были окончательно вычеркнуты из списка приоритетов «Интеркома». Когда дела принимали совсем дурной оборот, руководство принималось искать виновного, но отыскать его было невозможно, так как все решения принимались коллегиально, на заседаниях разнообразных комитетов и подкомитетов. Когда за принятое решение отвечают все, за него не отвечает никто.

Эрика наблюдала весь этот кавардак с мрачным отвращением. Ей пришлось пережить гибель собственной компании, но тогда это было предопределено обстоятельствами и неизбежно. Теперь же она участвует в самом провальном управленческом проекте за всю историю капитализма. Кто после этого возьмет ее на работу?

Дела компании шли все хуже и хуже. Однажды Эрика присутствовала на совещании, где были оглашены последние данные о прибыли.

– Это какая-то ошибка, – безмятежно произнес один из «мальчиков Таггерта». Эрика отчетливо услышала, как в задних рядах кто-то громко застонал. Никто не обратил на это внимания, но Эрика, выждав некоторое время, оглянулась, чтобы посмотреть, кто это был. Она увидела плотного пожилого человека с двойным подбородком в белой рубашке с коротким рукавом и красно-синем галстуке. Эрика видела этого человека на многих встречах и совещаниях, но он никогда не выступал. Она принялась внимательно его рассматривать. Мужчина сидел, опустив голову, и внимательно разглядывал свои большие, мясистые руки. Потом он поднял голову, и их взгляды встретились. Мужчина осклабился в притворной улыбке, и Эрика отвела взгляд.

После совещания Эрика догнала его в коридоре и пошла рядом.

– И что вы об этом думаете? – спросила она.

Мужчина окинул ее недоверчивым взглядом.

– Каков пафос! – сказала после недолгой паузы Эрика.

– Да уж, причем отвратительный пафос. Невероятная гадость, – согласился мужчина.

Так начался проект «Валькирия».

Мужчину звали Рэймонд. Он работал в компании 32 года. Избавиться от него администрация не могла, так как он был теперь единственным в компании человеком, разбиравшимся в технических вопросах. Его оставили, но полностью отстранили от участия в принятии решений. Теперь он в основном занимался тем, что подчищал чужие огрехи. От Рэймонда Эрика узнала, что в компании есть недовольные, такие же, как она сама, и что их достаточно много. Это было настоящее диссидентское подполье, настоящая сеть самиздата (samizdat), построенная из личных почтовых ящиков. Сначала они ограничивались ругательствами в адрес Таггерта и жалобами на жизнь, но затем приступили к планированию. Эрика присоединилась к диссидентам и убеждала их в том, что надо действовать немедленно, так как речь шла о выживании компании. Они все окажутся на улице, если «Интерком» рухнет. Более того, если компания умрет, значит, рухнет здание, которое они строили всю свою сознательную жизнь. Нельзя просто сидеть и ждать у моря погоды. Надо действовать. Не может быть так, чтобы ничего нельзя было сделать.