Общественное животное. Тайные источники любви, характера и успеха

Глава 15. Мудрость

Целыми днями Эрика на работе сходила с ума от ужаса перед тем, что вытворял Таггерт со своими приспешниками. Вечерами (иногда очень поздними вечерами) она возвращалась домой, к Гарольду. Но Гарольд не мог помочь ей конкретным деловым советом. Он давно отошел от суетной корпоративной жизни. Но все же он изо всех сил старался помочь Эрике, высказывая свое мнение о том, как надо относиться к ее проблеме.

Гарольд глубоко погрузился в работу Исторического общества. Сначала он занимался составлением каталогов для выставок, но затем продвинулся и был назначен их куратором и организатором. Историческое общество было тихим, сонным учреждением, возникшим еще в XIX веке и располагавшим огромным хранилищем бесчисленных реликвий. Гарольд часами просиживал в хранилище, роясь в ящиках и папках. Иногда он спускался в подвал, где хранились главные сокровища общества.

Самым ценным из них было платье одной актрисы, в котором она играла в спектакле Театра Форда в тот вечер, когда был застрелен президент Линкольн. Сразу после выстрелов актриса бросилась в президентскую ложу, и голова Линкольна покоилась на коленях актрисы все время, пока люди пытались перевязать раны и остановить кровь. На этом платье с ярким цветочным узором до сих пор сохранились пятна запекшейся крови – крови Линкольна.

Однажды, в самом начале своей работы в Обществе, Гарольд спустился в подвал, надел белые перчатки, извлек платье из ящика, расправил его и положил себе на колени. Трудно описать чувство благоговения, охватившее в тот момент Гарольда. Лучше других это чувство описал историк Йохан Хёйзинга[105]:

С головой погрузившись в сокровища Исторического общества, Гарольд чувствовал, что проникает сквозь время и вступает в миры давно минувших эпох. Чем дольше он работал в Обществе, тем сильнее погружался в прошлое. Он регулярно организовывал выставки, посвященные тем или иным историческим событиям или периодам – викторианской эпохе, американской революции или еще более ранним временам. В интернет-магазинах и на аукционах он заказывал и покупал афиши, газеты и прочие артефакты того периода, которому была посвящена очередная выставка. Он держал эти вещи в руках, пытаясь представить себе руки, которые держали их задолго до него, в давно минувшие времена. Гарольд рассматривал их в лупу и пытался мысленно проникнуть на сотни лет назад.

Войти в его кабинет было то же самое, что погрузиться в далекое прошлое. Если не считать ноутбука и нескольких книг, здесь не было ни одной вещи, изготовленной позже его рождения. Все было старинным – мебель, ручки, литографии, бюсты и ковры. Гарольд вовсе не хотел бы и в самом деле жить в эпоху свирепых воинов или в эпоху аристократов, но его до глубины души трогали идеалы давно ушедших дней – эллинская честь, кодекс средневекового рыцарства, этикет викторианских джентльменов.

После очередной удачно проведенной выставки один издатель, перелистав каталог, составленный Гарольдом, предложил ему написать книгу о Сэмюеле Морзе[106]. Впоследствии Гарольд написал целую серию исторических книг и биографий. В среднем он каждые два года выпускал по книге.

Гарольд не стал вторым Дэвидом Маккаллоу[107]. По известным ему одному причинам он никогда не брался за биографии по-настоящему великих людей – Наполеона, Линкольна, Вашингтона или Франклина Рузвельта. Он сосредоточил свое основное внимание на достойных восхищения, состоявшихся мужчинах и женщинах и представлял их читателям как образец того, как надо прожить жизнь.

Пока Эрика боролась с Таггертом, Гарольд работал над книгой об английском Просвещении. Он писал групповой портрет Дэвида Юма, Адама Смита, Эдмунда Бёрка и некоторых других мыслителей, политиков, экономистов и просто умных людей, которые в XVIII веке были властителями дум в Британии. Однажды вечером он рассказал Эрике о разнице между французским и английским Просвещением, так как подумал, что это может помочь ей в работе.

Французское Просвещение вдохновлялось идеями таких мыслителей, как Декарт, Руссо, Вольтер и Кондорсе. Эти философы, жившие в мире, погруженном во мрак феодальных предрассудков и средневекового суеверия, пытались просветить его незамутненным светом разума. Вдохновленные научной революцией, они безусловно верили в мощь индивидуального разума, в его способность вскрывать ошибки, рассеивать заблуждения и прокладывать путь к всеобщей универсальной Истине. Таггерт и его команда были как бы выродившимися наследниками французского Просвещения.

Но, рассказывал Эрике Гарольд, было и другое Просвещение, возникшее приблизительно в то же самое время. Духовные вожди английского Просвещения также признавали важность разума, они вовсе не были поборниками иррационального. Но они были убеждены в том, что индивидуальный разум ограничен и его значение второстепенно. Дэвид Юм писал:

Ему вторил Эдмунд Бёрк:

В то время как вожди французского Просвещения говорили на языке логики, науки и универсальных законов, англичане подчеркивали значение чувств и привязанностей. По сути, англичане основывали свое мнение о человеческой природе на идее о том, что поведение формируется подсознанием, первым уровнем сознания. В самом начале своей деятельности Эдмунд Бёрк опубликовал книгу «Философское исследование о наших представлениях о возвышенном и прекрасном». Он подметил, что люди совершенно разных культур часто находят прекрасными одни и те же вещи. Люди – вовсе не чистые грифельные доски, текст на которых пишет воспитание. Люди уже рождаются и растут с определенными предпочтениями, привязанностями и антипатиями. Бёрк писал:

В то время как французы рассуждали о «естественном законе» – системе, в которой независимые индивиды заключают между собой взаимовыгодные социальные контракты, деятели английского Просвещения подчеркивали, что люди рождаются, уже обладая социальным чутьем, действующим на подсознательном уровне. Люди рождаются с «чувством товарищества», способные к эмпатии (сочувствию), способные разделить чужое горе и чужую радость. Людьми движет желание быть объектом похвалы и желание заслужить эту похвалу.

В то время как идеологи французского Просвещения рассматривали общество и его институты как машины, которые можно разобрать и усовершенствовать, англичане были склонны видеть в общественных институтах живые организмы, связанные бесконечно сложной сетью живых отношений. По их мнению, попытка расчленить проблему на составные части была ошибочной, так как истина кроется в природе связей между вещами, которые мы изучаем. Главное – это контекст. Нельзя доверять абстрактным универсальным истинам. Исторические прецеденты дают более надежные ориентиры, чем универсальные принципы.

Английское Просвещение различало «смену» (change) и «реформу» (reform). Смена – это технический процесс, в ходе которого изменяется фундаментальная суть общественного учреждения. Реформа – это терапевтическая процедура, которая сохраняет и оживляет суть, врачуя внешние повреждения. Гарольд пытался объяснить Эрике, каким образом философский подход английских просветителей может помочь Эрике понять глубинные причины провалов Таггерта и выработать альтернативные принципы работы компании.

Спор между чистым разумом с одной стороны и интуицией и чувствами с другой – один из древнейших споров в человеческой истории. Периоды господства рационализма регулярно сменялись периодами романтического взгляда на дело, или, как говорил Альфоед Норт Уайтхед, «эпоха простодушия» сменялась «эпохой смятенных чувств». В эпоху простодушия рационалистические мыслители сводили человеческое поведение к аскетически строгим математическим моделям. В периоды смятенных чувств бал правили ведомые интуицией вожди и художники. Периодически романтизм расцветал слишком буйным цветом. Разум же подчас требовал излишне строгой аскезы.

Когнитивная революция, идущая у нас на глазах в течение последних тридцати лет, вновь возбудила задремавший было интерес к этому старому спору. Судя по всему, взгляд мыслителей английского Просвещения на природу человека оказался точнее и плодотворнее, чем взгляд их современников-французов. Идеологи французского Просвещения воображали, что мы – рациональные животные, отличающиеся от прочих животных лишь мощью логического мышления. Марксисты и иже с ними в XIX и XX веках воображали, что люди – материальные животные, сознание которых определяют условия физического бытия. Но, похоже, правы оказались деятели британского Просвещения, изобразившие человека животным общественным.

Но здесь мы сталкиваемся со следующим вопросом: да, процессы, идущие в подсознании, на первом уровне сознания, несомненно, важны. Но насколько они, так сказать, «умны»? Насколько мы можем им доверять?

Этот вопрос не вставал во времена рационализма, когда страсти и чувства считались животной, неуправляемой и примитивной частью человеческой личности – так, мистер Хайд был «животной» сущностью доктора Джекила. Но теперь мы знаем, что на самом деле инстинктивные чувства и эмоции представляют собой нечто более тонкое и сложное. Правда, среди ученых до сих пор нет согласия в понимании их сильных и слабых сторон.

Некоторые ученые утверждают, что, при всех достоинствах этих эмоций, подсознание следует все же рассматривать как первобытного зверя или неразумное дитя. Ричард Талер и Кэсс Санстейн пишут в своей книге «Побуждение»^{368}, что второй уровень сознания подобен мистеру Споку из «Звездного пути» – это уровень зрелого, рассудительного и дальновидного разума. А подсознательный первый уровень сознания, говорят авторы, похож на Гомера Симпсона[108] – это уровень импульсивного незрелого ребенка. Если в пять утра начинает звонить будильник, то взрослый мистер Спок понимает, что пора вставать и собираться на работу, а незрелый Гомер Симпсон испытывает лишь одно желание – швырнуть будильник в угол.

В этой оценке первого уровня сознания есть определенная доля истины. Подсознание субъективно. Оно обходится с информацией как с текучей жидкостью, а не как с твердым предметом. Сохраненная в мозге информация не просто откладывается в нем: создается впечатление, что она в нем активно перемещается. Процесс припоминания у 70-летнего старика^{369} активирует больше участков мозга, чем процесс припоминания у человека 26 лет от роду. Память, строго говоря, не извлекает информацию из какого-то хранилища, она воссоздает информацию, каждый раз заново ее сплетая. Воспоминания о каких-то событиях могут видоизмениться под влиянием событий, происшедших позже. По этой и многим другим причинам подсознательная система припоминания данных не отличается большой надежностью.

На следующий день после гибели космического челнока «Челленджер» Ульрик Нейссер попросил 106 студентов рассказать, где каждый из них находился, когда услышал страшную новость, и записал ответы. Два с половиной года спустя он задал тем же студентам тот же вопрос. 25% респондентов дали совершенно иные ответы, более чем в половине случаев ответы были даны со значительными ошибками^{370}, и лишь 10% опрошенных в точности воспроизвели свой первый ответ. Результаты этого исследования напоминают о многочисленных ошибках, которые делают свидетели, выступающие в суде спустя несколько лет после события преступления. В 1989—2007 годах в США на основании анализа ДНК был оправдан и выпущен на свободу 201 заключенный^{371}. 77% из них были в свое время осуждены на основании ошибочных показаний свидетелей.

Подсознание, кроме того, очень чувствительно к контексту. Бурлящие в подсознании чувства оказывают мощное влияние и на умственную деятельность. Исследования Тейлора Шмица^{372} из университета Торонто позволяют утверждать, что у людей, находящихся в хорошем настроении, улучшается периферическое зрение. В другом эксперименте одной группе врачей раздали пакетики с конфетами, а другой группе не дали ничего. Потом врачей из обеих групп попросили ознакомиться с историей болезни некоего пациента и поставить диагноз. Врачи, получившие конфеты^{373}, поставили диагноз (определенное заболевание печени) быстрее, чем врачи контрольной группы.

Ученые, исследующие природу счастья, часто проводят опросы, интересуясь у людей, чувствуют ли они себя счастливыми. Было замечено, что если задать этот вопрос в солнечный день^{374}, то люди с большей вероятностью отвечают, что живут счастливой жизнью. Если же день дождливый и пасмурный, человек может полностью изменить оценку своей жизни и ее перспектив (правда, если предварительно попросить испытуемых сознательно оценить свое отношение к погоде, то этот эффект исчезает).

В одном хитроумном эксперименте^{375} исследователи просили молодых людей перейти по шаткому мостику через бурную реку в Британской Колумбии. Как только молодой человек с еще бьющимся от пережитой опасности сердцем спускался с мостика, к нему подходила молодая привлекательная женщина, чтобы заполнить опросник. Потом она давала молодому человеку свой телефон под предлогом того, что необходимо продолжить исследование. 65% молодых людей позже позвонили этой женщине и пытались пригласить ее на свидание. Если же такая же женщина с опросным листом подходила к мужчинам, спокойно сидевшим на скамейке в парке, и давала им телефон, то звонили только 30% из них. В первом случае испытуемые были настолько сильно возбуждены опасностью, что перенесли свое возбуждение на женщину, встретившую их по ту сторону моста.

Кроме того, существует проблема немедленного вознаграждения. Подсознание, как уже было сказано, импульсивно. Оно хочет получить вознаграждение здесь и сейчас. Недаром же первый уровень сознания и возник для того, чтобы решать экстренные проблемы, спасать нас от непосредственных угроз – например, не раздумывая, броситься бежать от изготовившегося к прыжку льва.

В результате мы прекрасно понимаем, что надо бы сбросить вес, но… съесть этот вот пончик мы хотим здесь и сейчас. Мы прекрасно осознаем ценность объективной информации, но нам очень нравится, когда телевизионный комментатор озвучивает взгляд, который мы и так уже разделяем. Болельщики бейсбольной команды четко видели, что «их» игрок осалил противника на основной базе, но болельщики соперничающей команды абсолютно уверены, что игрок в это время был в ауте. Генри Дэвид Торо[109] замечает по этому поводу: «Мы слышим и воспринимаем лишь то, что уже и так наполовину знаем».

Далее, существует проблема стереотипов. Подсознательный ум везде находит определенные шаблоны, даже там, где их на самом деле вовсе нет, и делает на их основе свои обобщения. Например, большинство людей уверены, что у каждого баскетбольного снайпера бывают удачные или неудачные «полосы». Возникает определенный шаблон. В то же время объективные исследования свидетельствуют, что никаких таких полос просто не существует. Согласно статистике Национальной баскетбольной ассоциации, после двух удачных бросков у любого игрока есть высокий шанс при третьем броске не попасть в кольцо^{376}.

Мы склонны к стереотипам и в наших суждениях о других людях. Например, в одном исследовании испытуемым показывали фото некоего человека и предлагали угадать его вес. Если испытуемым говорили при этом, что этот человек – водитель грузовика, то они завышали вес, а если сообщали, что он – танцовщик^{377}, то вес занижали. У большинства людей, независимо от их убеждений и расовой принадлежности, сохраняются и подсознательные расовые предрассудки. Ученые Гарвардского университета провели^{378} сотни тысяч тестов, в ходе которых испытуемым на мгновение показывали черные или белые лица, а затем просили высказать ассоциации, которые при этом возникали. Результаты свидетельствуют о том, что 90% людей предубеждены в отношении представителей других рас. Предрассудки и предубеждения в отношении в стариков оказались еще сильнее^{379}, чем предрассудки расовые.

И, наконец, подсознательный ум очень слаб в математике. Вот, например, такая задача: вы потратили один доллар десять центов на покупку блокнота и ручки. Блокнот стоит на один доллар дороже, чем ручка. Сколько стоит ручка? Первый уровень сознания сразу пытается подсказать вам, что ручка стоит десять центов, ибо в своей косности он стремится сразу разбить названную стоимость на две удобные для запоминания части – 1) один доллар и 2) десять центов. Тем не менее правильный ответ иной – ручка стоит пять центов.

Из-за плохих вычислительных способностей подсознания люди плохо просчитывают риски. Первый уровень сознания испытывает чрезмерный страх перед редкими, но яркими, впечатляющими угрозами, но при этом игнорирует повседневные, будничные опасности. Людей пугает зрелище работающей циркулярной пилы^{380} несмотря на то, что при занятиях спортом травмы случаются в десять раз чаще, чем при работе на пилораме.

В общем, можно сказать, что подсознание имеет серьезные недостатки в том, что касается принятия адекватных решений. Поэтому стоит признать, что Таггерт и его окружение не зря учились в колледжах и бизнес-школах и не зря учились анализировать данные. Но у всякой медали есть и оборотная сторона. Есть вещи, которые подсознание видит, а сознание – нет. Так что есть все основания считать что подсознательный ум действительно довольно умен.

Но не будем забывать, что второй уровень сознания укоренен в первом уровне. Нет никакого смысла говорить о рациональном мышлении, оторванном от подсознательного контекста, поскольку оно получает свои вводные данные и направляющие сигналы с первого уровня. Для того чтобы человек благоденствовал в этом мире, обе системы должны работать в тесном взаимодействии друг с другом. Более того, подсознание намного мощнее сознающего разума. Первый уровень сознания располагает обширными и сложными системами скрытой памяти, которую умеет извлекать на свет при необходимости, а второй уровень имеет дело исключительно с ограниченной рабочей, оперативной памятью, содержащей лишь небольшой объем осознаваемой информации, доступной в данный момент. Подсознание состоит из множества различных модулей, каждый из которых выполняет свою определенную функцию, в то время как сознание располагает всего лишь одним модулем. Подсознание способно обрабатывать одновременно гигантские массивы информации, однако сознающий разум при самом сильном напряжении своих способностей способен обработать в единицу времени в 200 000 раз меньше^{381}.

Более того, многие недостатки подсознания суть продолжение его достоинств. Подсознание очень чувствительно к контексту. Действительно, во многих случаях эта чувствительность очень важна. Подсознание, так сказать, обходится с информацией скорее как с жидкостью, а не как с твердым телом. И да, иногда жизненные ситуации оказываются весьма неоднозначными, и тогда бывает полезно проявить известную текучесть и гибкость.

Подсознание склонно к излишне торопливым обобщениям и к формированию стереотипов – но, конечно, повседневная жизнь стала бы попросту невозможной, если бы обобщений или стереотипов вообще не существовало.

Представления подсознания могут быть туманными и смазанными – но бóльшая часть нашей жизни проходит в ситуации неопределенности, и крайне полезно постоянно иметь под рукой ментальные механизмы, предназначенные для работы с неопределенностями.

Если мы хотим оценить всю непомерную трудность задач, которые ежедневно приходится решать подсознанию, то давайте начнем с основополагающих вещей. Подсознание постоянно отслеживает положение частей вашего тела с помощью «шестого чувства», которое называется проприоцепция. Врач Джонатан Коул описал^{382} случай одного своего больного по имени Йен Уотермен, который вследствие редкого неврологического заболевания частично утратил эту способность позиционирования. Ценой тяжких многолетних усилий Уотермен научился сознательно управлять своими движениями. Он мог ходить, самостоятельно одеваться и даже водить машину. Неприятность случилась, когда Уотермен однажды ночью вышел на кухню и в этот момент в доме отключили свет. Больной не видел, в каком положении находятся его конечности, и поэтому не мог ими управлять. В конце концов он беспомощной грудой рухнул на пол.

Эта подсознательная способность управляться с собственным телом отнюдь не тривиальна. Наше тело посылает сигналы, которые становятся неотъемлемой частью мышления и восприятия, хотя происходит это иногда довольно неожиданным образом. Если вы, убеждая в чем-то окружающих, одновременно попросите их делать «отталкивающие» движения руками, то ваши слушатели, скорее всего, недоверчиво отнесутся к вашим аргументам. Но если вы попросите их делать движения «к себе», то они воспримут эти же аргументы более дружелюбно. Мозг не может работать в отрыве от остального тела, мышление невозможно, если у мозга отнять его двигательные функции.

Подсознание способно решать неимоверно сложные задачи без малейшего участия сознания. Чтобы научиться водить машину, требуются незаурядные осознанные усилия, но по мере овладения этим мастерством, когда навыки становятся подсознательными, вы вполне можете вести автомобиль, совершенно не думая об этом, болтая с пассажирами, прихлебывая кофе и не обращая осознанного внимания на дорогу. Большинству из нас не требуется осознанных усилий, чтобы вежливо разговаривать с незнакомым человеком, избегать ненужных конфликтов и обижаться на несправедливость.

Более того, подсознание отвечает за проявления наивысшего мастерства. Когда новичок в профессии решает какую-то проблему или совершает сложные манипуляции, то в его мозгу происходит буквально взрыв активности. Если ту же работу выполняет опытный специалист, то активность выражена слабой пульсацией. Специалист выполняет работу лучше, но думает о ней меньше. Во время спортивной игры неосознаваемые импульсы управляют движениями опытного спортсмена. Спортивный комментатор скажет, что спортсмен «работает на подсознании». Если же игрок станет задумываться над своими движениями или оперная дива начнет думать, какая модуляция голоса в настоящий момент наиболее уместна, то ничего хорошего из этого не выйдет. Как говорит Джона Лерер, «они задохнутся от мыслей»^{383}.

Помимо всего упомянутого, есть еще и восприятие. Воспринимая данные, подсознание интерпретирует их, организует и формирует предварительное понимание ситуации. Каждый фрагмент информации помещается в определенный контекст. Способность реагировать на визуальные сигналы, не осознавая их, – самая яркая иллюстрация подсознательного восприятия. Люди, страдающие поражениями зрительной коры головного мозга – обычно в результате инсульта, – не могут осознанно видеть. Беатрис де Гелдер из Тилбургского университета^{384} попросила мужчину, страдающего корковой слепотой, пройти по заставленному различными предметами коридору, и этот человек, ловко лавируя, легко прошел коридор из конца в конец. В ходе другого эксперимента таким больным на долю мгновения показывали^{385} вспыхивающие силуэты и «слепые» определяли эти силуэты с поразительной точностью. Следовательно, подсознательное зрение продолжает работать, когда пропадает сознательное.

Подобная способность к восприятию поистине удивительна. На многих птицефабриках работают так называемые «сексеры»^{386} (sexers) – специалисты, определяющие пол цыплят. Такому специалисту достаточно бросить взгляд на только что вылупившегося цыпленка, чтобы определить его пол, хотя обычному человеку все цыплята представляются абсолютно одинаковыми. Тем не менее опытный работник осматривает от восьмисот до тысячи цыплят в час, определяя их пол с точностью до 99%. Как он это делают? Он и сам не может сказать. Но петушки и курочки чем-то неуловимо отличаются друг от друга, и «сексер» безошибочно улавливает эту разницу.

В известном эксперименте (его проводили многие исследователи) испытуемому предлагали следить глазами за буквой X^{387}, перемещающейся по компьютерному монитору. Кажущееся хаотичным движение буквы на самом деле было подчинено сложной математической закономерности, и каждое последующее положение точки определялось ее предыдущим положением. Взгляд испытуемых «предугадывал» следующее положение X с точностью несколько выше случайной, и точность повышалась по мере продолжения игры. Если же по ходу игры исследователь менял формулу функции, точность падала, хотя сами испытуемые не понимали, почему.

Наблюдения над американскими солдатами, проведенные в Ираке и Афганистане, позволяют утверждать, что некоторые солдаты умеют лучше других «сканировать» местность, быстрее обнаруживая «неправильные» предметы – почему-то сдвинутый с места камень или подозрительную кучу мусора, за которыми может быть заложена мина. Сержант первого класса Эдвард Тирни^{388} до сих пор не понимает, как он вдруг догадался, что в стоящей рядом машине может находиться взрывное устройство. Он бросился ничком на землю, и это спасло ему жизнь – машина действительно взорвалась. Бенедикту Кэри, корреспонденту The New York Times, Тирни сказал: «По моему телу вдруг пробежал холодок – знаете, как это бывает, когда чувствуешь опасность».

В одном из своих замечательных экспериментов Антонио и Ханна Дамасио^{389} с коллегами предлагали испытуемым сыграть в карты. Каждому участнику было выдано 2000 долларов, игроки должны были выбирать карты из четырех колод. При выборе хорошей карты игрок выигрывал, при выборе плохой – проигрывал. Однако колоды были подтасованы. В двух из них хороших карт было несколько больше. В двух других колодах было немного больше плохих карт. К пятидесятому кругу игры многие испытуемые говорили, что им «нравятся» определенные колоды, хотя и сами не могли сказать, почему именно. Но уже на десятой игре некоторые испытуемые едва заметно потели, протягивая руку к «рискованной» колоде.

Еще одно выдающееся достижение подсознания – способность к формированию неосознаваемых мнений и убеждений. Швейцарский врач Эдуар Клапаред^{390} провел небольшой эксперимент на одной из своих пациенток, страдавшей амнезией. Каждый раз во время обхода он должен был заново знакомиться с ней. Во время очередного обхода он спрятал в ладони булавку и, в очередной раз представившись и пожимая пациентке руку, уколол ее. При следующей встрече пациентка, как обычно, не узнала своего лечащего врача. Он вновь представился, больная, как всегда, ответила, что «рада познакомиться», однако, когда Клапаред протянул ей руку, она быстро спрятала собственную руку за спину. Подсознательно пациентка запомнила укол при рукопожатии.

Такое скрытое обучение сопутствует нам на протяжении всей нашей жизни. Например, не существует столь мощного компьютера, который был бы способен поймать летящий бейсбольный мяч. Машине придется рассчитать слишком много возможных траекторий, чтобы подставить перчатку именно в том месте, где будет пролетать мяч. Но даже десятилетний ребенок в конце концов усваивает подсознательное правило, благодаря которому он сможет поймать мяч. Вы видите летящий на вас мяч под некоторым определенным углом. Вы бежите навстречу мячу, контролируя угол. Если он уменьшается, вам надо бежать быстрее, если угол увеличивается, надо чуть притормозить бег. Это правило приведет вас к тому месту, куда должен упасть мяч^{391}.

Накопленное в результате опыта подсознательное знание играет роль и в более важных вещах, чем бейсбол. Представляется, что подсознание кодирует информацию двумя способами. Первый способ ученые называют «дословным кодированием». При этом в мозге запечатлевается точная картина воспринятого события. Но есть также теория нечетких следов^{392}, которая гласит, что подсознание запечатлевает суть, некий абрис события, который извлекается из памяти, когда представляется случай приложить его к другому, но в какой-то степени похожему событию. Если каждый раз, когда вы присутствуете на похоронах, вы должны будете точно запоминать все детали своего поведения во время этого скорбного мероприятия, то вы просто утонете в массе бесполезных подробностей. Но если вы запомните суть данного ритуала – как принято одеваться, какую избрать походку и тон разговора, то тем самым вы усвоите социально приемлемые нормы поведения в подобных случаях.

Подсознательные, имплицитные убеждения и стереотипы организуют наш мир и абсолютно необходимы в нашей повседневной жизни. Это не сформулированное в словах знание подсказывает нам, как вести себя на дружеской вечеринке и какого типа людей вы встретите на съезде фанатов сериала «Звездный путь», в обществе по изучению Библии или на рок-концерте. Подсознание осознает мир, обобщая его.

Используя весь этот гибкий инструментарий, подсознание неплохо справляется с решением сложных проблем. Общее правило таково: сознание лучше подходит для решения таких проблем, где надо выбрать из небольшого числа вариантов, а подсознание лучше управляется с задачами, где есть множество вариантов и переменных. Сознание лучше справляется с проблемами, если важные для решения факторы можно четко определить. Подсознание лучше справляется с задачами, где важные факторы характеризуются большей неопределенностью.

Ап Дейкстерхейс и Лоран Нордгрен^{393} из Амстердамского университета в одном из своих экспериментов предложили группе испытуемых ознакомиться с информацией о четырех разных квартирах. Список характеристик состоял из сорока восьми пунктов, то есть был достаточно сложен по своей структуре. Одна квартира была удобнее и красивее остальных (она описывалась только положительно, в то время как в описании остальных использовались также нейтральные и отрицательные определения). После этого испытуемых разбили на три подгруппы. Испытуемым первой группы предложили выбрать квартиру немедленно, без размышлений. Второй группе дали на размышления несколько минут. Испытуемым третьей группы тоже дали на размышления несколько минут, но тут же отвлекли на решение задачи, не имевшей отношения к выбору квартиры.

Наилучшую квартиру в 59% случаев выбрали испытуемые третьей группы несмотря на то, что их отвлекли другим заданием. Участники второй группы, которым дали на раздумье несколько минут, сделали правильный выбор в 47% случаев, а из тех, кого попросили дать ответ сразу, правильный выбор сделали 36% испытуемых.

Дело в том, что у испытуемых третьей группы сознание практически не участвовало в выборе, так как было занято в это время другим делом. Выбор был сделан в результате быстрой, но целостной обработки большого массива информации на первом, подсознательном уровне. Подсознание рассмотрело множество вариантов и выбрало самый удачный.

Участники второй группы успели осознанно рассмотреть всего несколько признаков из сорока восьми, поэтому их выбор не опирался на целостную картину и оказался не столь удачным. А те, кому пришлось дать немедленный ответ, сделали наихудший выбор, и это говорит нам, что подсознание работает не мгновенно, что ему, как и сознанию, требуется время, чтобы подумать.

Тимоти Уилсон поставил один эксперимент, позднее повторенный Дейкстерхейсом. Студентам предлагали выбрать одну живописную репродукцию из пяти, а спустя некоторое время оценить, был ли этот выбор удачным^{394}. Испытуемые, которым давали хорошенько обдумать выбор, впоследствии были им, как правило, недовольны. Гораздо больше были удовлетворены своим выбором те, кому пришлось выбирать репродукции, бросив лишь краткий взгляд на них. Тот же результат Дейкстерхейс получил, когда провел аналогичный эксперимент в магазине ИКЕА^{395}. Те, кто выбирал мебель быстрее и не слишком долго думал над этим, был впоследствии больше ею доволен, чем те, кто делал свой выбор тщательно и после серьезных размышлений. В расположенном рядом Магазине «Де Бейенкорф», где продаются товары более простые, чем в ИКЕА, люди, долго размышлявшие перед покупками, были впоследствии чаще ими довольны.

Подсознание – прирожденный исследователь. В то время как осознанное мышление, познавая окружающий мир, шаг за шагом вычленяет несколько важнейших фактов или формулирует основополагающие принципы, подсознательное мышление оперирует широкими разветвленными ассоциациями, вторгаясь – по выражению Дейкстерхейса – в «самые темные и запыленные закоулки разума»^{396}. Таким образом, на первом уровне сознания образуется больше творческих связей и неожиданных параллелей. Подсознание в своей деятельности использует намного больше факторов, чем сознание. Подсознание взвешивает значимость этих факторов по мере того, как они попадают в его поле зрения. Подсознание неутомимо и без остановок работает, в нем одновременно идет множество параллельных процессов.

В это время сознание занято совершенно другим делом – пытается подогнать новую ситуацию под старые проверенные модели или так переложить элементы пазла, чтобы они сложились в целостную гармоничную картину. Подсознание стремится уловить общую атмосферу и образы, стараясь связать разрозненные впечатления в рисунки и подобия. Оно использует весь набор психологических инструментов – от эмоций до физических ощущений.

Мы склонны считать, что подсознание связано с более древней частью мозга, в которой у нас больше общего с животными, а второй уровень сознания – с эволюционно более молодой частью мозга, каковая как раз и отличает нас от животных, делает людьми. Однако еще в 1963 году Ульрик Нейссер высказал смелое предположение о том, что людьми нас сделало усложнение подсознательных процессов^{397}:

Интуиция и логика существуют в тесном взаимодействии друг с другом. Проблема заключается в том, что упорядоченно организовать это взаимодействие сложно. Нелегко понять, когда можно положиться на первый уровень сознания, когда – на второй и как упорядочить поочередную смену ролей. Ученые пока не дали однозначного ответа на этот вопрос, но смогли сделать одну важную вещь: они признали слабость сознания в том, что касается выработки стратегии деятельности.

Когда Гарольд пытался применить свои познания в истории английского Просвещения для того, чтобы помочь Эрике разрешить ее проблемы, он особо подчеркивал главную концепцию британского Просвещения – концепцию эпистемологической скромности. Эпистемология – это наука о том, как мы узнаем то, что знаем. Эпистемологическая скромность – это признание того, как мало мы знаем и как мало можем знать.

Эпистемологическая скромность – это отношение к жизни, смиренное признание того, как мало мы знаем самих себя. Бóльшая часть того, что мы думаем и во что верим, недоступна нашему осознанию. Мы сами для себя тайна за семью печатями.

Не зная самих себя, мы, естественно, испытываем большие трудности, стараясь понять и узнать других. В романе «Феликс Холт, радикал» Джордж Элиот[110] предлагает читателям представить себе, во что бы превратилась игра в шахматы, если бы все шахматисты играли, повинуясь лишь собственным страстям и мыслям, если бы они не имели ни малейшего понятия не только о фигурах соперника, но и о своих собственных. У вас не было бы никаких шансов, продолжала писательница, выиграть в такой игре, опираясь на математически точные правила, и надо сказать, что такая воображаемая игра намного легче той игры, которую мы постоянно ведем в нашей реальной жизни.

Не вполне понимая других, мы, кроме того, никогда до конца не понимаем и не оцениваем сложившуюся вокруг нас обстановку. Ни одно событие не может быть понято само по себе, для понимания надо знать его предысторию – бесчисленную череду предшествовавших событий, мельчайшие причины и обстоятельства, имеющие к событию явное и неявное отношение.

Но надо сказать, что такое смиренное отношение к действительности отнюдь не предполагает и не диктует пассивного отношения к жизни. Эпистемологическая скромность – это определенный образ действий. Люди с таким отношением к жизни считают, что мудрость начинается с осознания собственного невежества. Тем не менее мы можем выработать у себя привычки, системные подходы и образ мышления, которые отчасти компенсируют ограниченность нашего знания.

Скромность в отношении к жизни начинается с признания того, что существует множество методов решения проблем, а не единственный. Конечно, очень важно уметь количественно, рационально анализировать проблему. Но этот анализ откроет вам не всю истину, а лишь ее часть.

Например, если вам понадобится узнать, в какой день в этом году надо сеять пшеницу, то вы можете проконсультироваться с ученым-агрономом. Вы можете вычислить подходящую дату исходя из конкретных погодных условий, просмотреть историческую хронологию посевных, найти оптимальный диапазон температур для данной широты и долготы и на основании всего этого определить дату посева.

Но, с другой стороны, вы можете пойти и спросить об этом фермера. И любой североамериканский фермер скажем вам, что пшеницу сеют, когда листья распустившегося дуба станут размером с беличье ухо^{398}. Какая уж там бы ни была на дворе погода, это примета верная.

Это уже совершенно иной способ познания. Он заключается в объединении и синтезе самых различных динамических признаков. Знание возникает постепенно, с течением времени, на основе ассоциативного мышления, связывающего внимательное наблюдение с живым воображением, сравнивающего похожие и непохожие явления и находящего гармонию и ритм в череде последовательных событий.

Эпистемологически скромный человек использует оба эти метода, и не только их. Скромный человек учится не полагаться лишь на одну парадигму. По большей части он накапливает знания в процессе долгого и трудного пути познания.

Скромный человек терпелив. Его поведение похоже на поведение маленькой донной рыбки – бычка. Бычок живет на морском мелководье^{399}. Во время отлива он оказывается в мелких лужах, оставшихся в углублениях дна после отступления воды. Но это не помеха для бычка. Эти рыбки с невероятной точностью перепрыгивают из одной лужицы в другую через разделяющие их камни. Как бычки это делают? Забраться на каменистую перемычку и осмотреть местность перед прыжком они не могут. Если бычка поместить в незнакомую ему обстановку, он не будет прыгать вообще.

Дело в том, что во время прилива бычок активно плавал по мелководью, составляя и запоминая карту его дна. Поэтому он знает, какие камни при отливе будут подниматься над поверхностью, а какие углубления останутся заполненными водой.

Люди тоже прекрасно умеют составлять подобные карты во время путешествий. Десятки тысяч поколений наших предков методом проб и ошибок исследовали ландшафты, в которых обитали, и определяли их благоприятные и опасные свойства. Мы остались такими же. Оказавшись в незнакомой местности или приехав в новую страну, мы смотрим вокруг широко открытыми глазами, буквально впитываем новые впечатления. Мы, словно дети, хотим уловить все. Внимание наше привлекает то один предмет, то другой.

Такая повышенная восприимчивость проявляется только тогда, когда мы физически находимся в новой ситуации. Она отсутствует, если мы просто читаем о новом для себя месте. Для того чтобы познать новую обстановку, в нее надо погрузиться. В противном случае мы никогда ее не почувствуем и не сможем ею проникнуться. Недостаточно изучить статистику страны, чтобы понять ее дух. Чтобы узнать нового человека, надо к нему привыкнуть. Японская пословица гласит: не изучай – привыкни.

Оказавшись на новом месте, вы погружаетесь в частности, в детали. Вас омывает поток ощущений. В древние времена, когда перед кочевником открывалось зрелище реки, его охватывало чувство радости. При виде преградившего ему путь глубокого ущелья или густого непроходимого леса в сердце странника закрадывался страх, окрашивавший новое впечатление.

Человеческий разум всегда стремится обнаружить причину любого события, причем обнаружить возможно быстрее, чтобы классифицировать событие и как-то его объяснить. Человек не выносит неопределенности и всегда спешит хоть как-то ее рассеять. Колин Камерер показал^{400}, что профессиональные игроки в карты, оказавшись в ситуации, когда они не могут предсказать дальнейший ход игры, становятся жертвой неосознаваемого страха – у них возбуждаются подкорковые центры, отвечающие за чувство страха. Чтобы покончить с этим страхом, человек пытается сделать какое-то заключение о ходе игры, любое заключение – лишь бы положить конец неопределенности и страху.

Но странник умеет переносить и неопределенность. Мудрый странник проявляет сдержанность и осторожность, то, что Джон Китс называл «отрицательной способностью»:

Чем больше трудностей и опасностей сулит ландшафт, тем больше опытный странник в своем поведении положится на терпение. Чем менее понятна местность и обстановка, тем бóльшую эпистемологическую скромность проявит он. Он осознает не только свое невежество, но и свою слабость перед лицом новой обстановки.

Он знает, что ум ухватится за самые первые впечатления и попытается построить на их основе универсальные умозаключения и выводы. Но эти умозаключения будут ошибочными.

Он знает, что ум воспользуется самым свежим, недавним опытом, чтобы приложить его к новой обстановке. Но это будет иллюзия опыта.

Он знает, что вступает в новую обстановку во всеоружии старых стереотипов и что он попытается подогнать новые впечатления под эти стереотипы. И это будет иллюзия компетентности.

Но странник помнит о своих слабостях и держится настороже. Он сосредоточился на ощущениях, поднимающихся из глубин подсознания. На основании этих ощущений он делает предварительные обобщения, а потом, снова прислушавшись к подсознанию, уточняет их. Он продолжает путь, поглощая и усваивая новые впечатления, стараясь глубоко прочувствовать воспринятую всеми органами чувств информацию. Он играет впечатлениями, то и дело подбирая их то здесь, то там. Он видит перед собой лишь часть местности, но медленно начинает понимать, как пройти ее всю из конца в конец, неторопливо впитывая новые ощущения. В новой обстановке он встречается и знакомится с новыми людьми, начинает мысленно примерять к себе и воспроизводить их поведение и мышление. Он начинает ходить, как они, смеяться, как они. Он видит узор их повседневной жизни, ее образ, который местные жители неосознанно воспринимают как данность. Разумом путник пытается связать внешнюю ткань жизни местных жителей с их надеждами и целями.

Между тем первый уровень сознания работает с полной нагрузкой, комбинируя многочисленные данные, непрерывно сопоставляя новые впечатления со знакомыми явлениями и ритмами. Подсознание вырабатывает чувственное отношение к новому ландшафту. Как высоко здесь поднимается солнце? Как приветствуют друг друга люди? Каков здесь ритм жизни? Подсознание стремится понять не только отдельных людей, но и оценить отношения между ними. Насколько тесно эти люди сотрудничают друг с другом? Каковы негласные правила, определяющие отношение индивида к власти? Надо ведь описать не только рыбу, но и реку, в которой рыба плавает.

В какой-то момент наступает отстраненное спокойствие и все разрозненные наблюдения и впечатления объединяются в единую, целостную картину. Странник начинает предвидеть, как местный житель закончит начатое предложение. Теперь в мозгу пришельца сложилась путеводная карта. Контуры ментального пейзажа приходят в гармонию с контурами реальности нового окружения. Иногда такая синхронность достигается постепенно, а иногда становится результатом мгновенного озарения, когда такая карта складывается в мозгу моментально. После этого разум начинает совершенно иначе толковать все хранящиеся в нем старые впечатления. То, что раньше казалось неимоверно сложным и непонятным, представляется теперь простым и красивым.

В конце концов – не быстро, но по прошествии многих месяцев, а то и лет, после иссушающих разочарований и череды тоскливых дней и ночей, пришелец наконец постигает то, что древние греки называли мéтис[112]. Это мудрость, которая достигается в гармонии эмпирического и рационального уровней познания.

Нелегко перечислить признаки мéтис. Достигший мудрости человек обладает точной ментальной картой окружающего его реального мира. В распоряжении такого человека есть набор метафор, которые организуют действия и восприятие тех или иных ситуаций. Он приобретает также ряд практических навыков, позволяющих предугадывать изменения ситуации.

Такой человек видит не только общую картину, но и ее частности и детали. Автомеханик представляет себе то общее, что есть в устройстве всех автомобилей, но хорошо чувствует и особенности каждой отдельной машины. Достигший мудрости человек хорошо владеет стандартными приемами своей работы, но в то же время знает, где и когда можно и нужно нарушить установленные правила. Хирург, обладающий мéтис, мастерски владеет определенными манипуляциями и приемами, но в то же время чувствует, когда и на каком этапе операции ситуация может выйти из-под контроля. В азиатской кухне есть рецепты, предписывающие повару добавить тот или иной ингредиент непосредственно перед тем, как закипит масло. Повар, обладающий мудростью, подсознательно чувствует, как выглядит масло, которое должно вот-вот закипеть.

Обсуждая взгляды Льва Толстого в своем знаменитом эссе «Еж и лисица», философ Исáйя Бéрлин[113] вплотную подходит к описанию концепции мéтис. Мудрость, пишет он, достигается

Мудрость, заключает Бéрлин, есть «не научное знание, но особая чувствительность к очертаниям обстоятельств, в которых мы оказались»,

Однажды Гарольд прочитал Эрике на сон грядущий этот пассаж из Бéрлина, хотя он очень умозрителен, а Эрика смертельно устала на работе – устала настолько, что Гарольд не был уверен, что она вообще что-нибудь поняла.