Общественный организм (введение в теоретическое обществоведение)

Под потребности этой социальной группы подводилась и теоретическая база, в частности, так возникла печально знаменитая теория усиления классовой борьбы по мере построения социализма. Парадокс же заключался в том, что эта теория по-своему, в искаженном виде отражала объективную реальность, то обстоятельство, что по мере развития социалистических общественно-экономических отношений нарастало действительное противоречие между интересами «номенклатурного класса» и основной массы трудящихся. Это противоречие наиболее остро чувствовали (и тем или иным образом на него реагировали) передовые представители этого же самого класса. Против них и было в основном направлено острие репрессий (хотя они, конечно, задевали и многих других): достаточно сказать, что между XVII и XVIII съездами (1934-1939 гг.) партия потеряла 700 тыс. членов. Если после десятого съезда началось, то на восемнадцатом полностью завершилось ее превращение в «номенклатурную». Устранялись старые бойцы, у которых идеи коммунизма и социализма превалировали над соображениями «номенклатурной солидарности». Они в широких масштабах заменялись новыми людьми, уже полностью проникшимися корпоративным духом, для которых средства, по необходимости применяемые на определенном этапе, приобрели статус единственной цели. Преобразования, назревшие к тому моменту, были блокированы. Дальнейшее общественное развитие затормозилось. Социализм как система вступил в нашей стране в стадию загнивания.

Сейчас трудно себе представить, да и вряд ли стоит гадать, к чему привело бы дальнейшее развитие указанных тенденций, однако внутренние процессы в нашей стране были существенно модифицированы войной и послевоенным восстановительным периодом. Во-первых, вновь понадобилась жесткая дисциплина, без которой невозможно было бы противостоять столь мощной враждебной силе, и сформировавшаяся структура, несомненно, сыграла здесь положительную роль. Во-вторых, война, будучи величайшим общенародным бедствием, восстановила в значительной степени положение, когда окружающая среда оказывает давление не только на всю иерархическую структуру «номенклатурного класса» в целом, но и на каждый ее элемент в отдельности, что сделало ее менее замкнутой в себе. Поневоле вводились новые порядки, приходили новые люди; критерий компетентности получил более высокий статус. Все это притупило остроту болезни, а в послевоенный период она в основном перешла в хроническую форму. «Искусственное дыхание» продолжали делать, но уже стремясь как-то приноровиться к естественным ритмам организма. Но беда в том, что ритмы эти сложны, приноровиться невозможно и процесс постоянно дает сбои. А перестать делать «искусственное дыхание», т. е. централизованно управлять жизнью страны как в общем, так и в частностях «номенклатурный класс» был просто не в состоянии: ведь это и значило потерять свою общественную роль, сойти с арены истории. Добровольно это не делается никогда. Реформы, как всегда в таких случаях, ничего не решают – необходимы революционные преобразования, которые привели бы к изменению формы собственности на средства производства и как следствие – к новой классовой организации, к новому этапу развития социализма.

Социализм – последний строй в разделенном мире (коммунизм будет уже иметь глобальный характер). Его развитие, как и развитие остальных формаций, происходит на основе внутренних законов, но в переломные моменты, как и в других случаях, в нем важную роль играет внешний фактор – ведь «мы живем не только в государстве, но и в системе государств»3. То внешнее воздействие на социализм, без которого не могло бы произойти его революционных преобразований, на переходных этапах может оказать только все тот же (хотя и измененный под его воздействием) капитализм. И вне взаимодействия социализма и капитализма понять характер современного общественного развития как одной, так и другой системы не представляется возможным. Пока темпы нашего экономического развития, хотя и снижающиеся по мере удаления от «естественной» генеральной линии развития, превышали совокупные темпы развития капиталистических государств, мы имели достаточно ясные перспективы и во внутреннем, и в международном плане. Это обеспечило стабильность нашего социалистического государства, всей социалистической системы в мире, а также – что чрезвычайно важно ввиду роли социализма в развитии всего человечества – выполнение нашего интернационального долга, поскольку «главное свое воздействие на международную революцию мы оказываем своей хозяйственной политикой»4.

А темпы эти все еще были достаточно высокими. Даже в послевоенный период, как мы видели, они более чем вдвое превышали темпы развития ведущих капиталистических стран. Какой же огромный «запас прочности», какую громадную положительную инерцию должен был накопить социализм, чтобы, несмотря на крайне неблагоприятные условия (действие реакционных сил внутри, последствия разрушительной войны, внешнее давление «цивилизованного мира» и т. п.), за счет собственных возможностей продолжать, пусть и с замедлением, вызванным прогрессирующим загниванием, движение в темпе, столь существенно превышающем темп развитых капиталистических государств, опирающихся на ресурсы всего мира!

Но даже такой колоссальный запас инерции не вечен, и если его не пополнять, неизбежно должен израсходоваться с течением времени. А внутренний источник исчерпался полностью. Достаточно взглянуть на приведенные ниже цифры, характеризующие «динамику застоя», – среднегодовые темпы роста национального дохода страны по пятилеткам (в процентах):

8-я (1966–1970) 9-я (197 –1975) 10-я (1976–1980) 11-я (198 –1985)

7,8 5,7 4,3 3,6

Приведенные значения просто-таки с исключительной точностью укладываются в классическую экспоненту, описывающую замедляющееся движение системы без активного движущего начала. А это уже не «отдельные недостатки» или «ошибки» тех или иных руководителей. Так что попытки выйти из предкризисной ситуации простым усилением прежних методов, заведомо были обречены на провал5. Печальная закономерность на протяжении достаточно длительного (два десятилетия!) периода прослеживалась с поразительной для социальных процессов четкостью, и никаких оснований ожидать ее изменения не было6. Однако политическое положение в стране давно стабилизировалось, и кто знает, сколько бы мы еще вот так скользили по «кривой затухания», все больше замедляя ход, если бы не внешнее – да еще и враждебное – окружение.

Но неуклонный спад темпов развития раньше или позже должен был привести к существенным последствиям в наших отношениях с капиталистическим окружением, а в результате – и во внутреннем положении страны. И этот переход количественных изменений в качественные произошел в середине восьмидесятых годов. За предшествующее десятилетие темпы роста национального дохода в СССР лишь в 1,3 раза превышали соответствующий показатель в США, а потому разрыв в национальном доходе между нами теперь не только перестал сокращаться, но и начал увеличиваться. Это значит, что в международном плане мы потеряли свои главные преимущества, что не могло не сказаться самым неблагоприятным образом и на положении страны, и на международном коммунистическом движении в целом. По причинам, изложенным выше (т.е. вследствие назревших – и перезревших – противоречий между производительными силами и производственными отношениями) социализм в евразийской социалистической цивилизации объективно оказался не в состоянии дальше существовать в условиях того же этапа развития. Перемены столь же объективно стали неизбежными.

Преобразования в стране начались «сверху», и тому были важные причины. Хотя социализм в своем развитии связан с конкретными странами, по своей глубинной сути он – явление глобальное, ибо представляет собой переход от общества разрозненного к обществу-человечеству. Поэтому международные аспекты развития социализма не менее важны, чем характер его развития в данном социальном образовании. Советский Союз постоянно подвергался мощному давлению империализма, оказывающему существеннейшее влияние на все происходящие в нем социальные процессы7.Изменение нашего положения в мире к худшему непосредственно затрагивало прежде всего статус самого верхнего этажа управляющей иерархической системы, поскольку, в отличие от групп остальных уровней, данная группа вынуждена была отождествлять свои интересы с интересами системы, свои судьбы с судьбами страны. Таким образом, на данном этапе развития интересы высшего руководства совпали с интересами всего народа. Появилась реальная возможность коренных, революционных преобразований социализма.

Как мы видели, необходимость в коренных преобразованиях социализма имела объективный характер. Они были предопределены всем ходом общественного развития и должны были произойти независимо ни от чьего бы то ни было уровня понимания данного процесса, ни от сознательных намерений как отдельных людей, так и социальных групп. Однако, тем не менее, всякие преобразования совершаются людьми, преследующими свои цели, социальными группами, руководствующимися своими интересами. Именно благодаря этой деятельности, а не велению некоей «высшей силы», реализующей диалектические законы общественного развития, осуществляется последнее. А потому необходим конкретный анализ действующих сил, определяющих конкретное течение нынешних революционных (ибо связанных с изменением отношений собственности на средства производства, и соответственно классового строения общества) преобразований.

Поскольку каждая революция решает двуединую задачу разрушения старого общественного порядка и становления нового, то она неизбежно должна последовательно проходить деструктивную и конструктивную фазы развития. Конечно, было бы прекрасно, если бы обе задачи могли решаться параллельно, и новое возникало по мере разрушения старого, занимая его место. Но характер движущих сил революции делает это недостижимым. В первой фазе революции ее движущие силы вдохновляются главным образом неприятием существующего порядка вещей; именно эта неудовлетворенность является основным стимулом разрушения старого порядка, тем стимулом, который позволяет преодолеть сопротивление его защитников. В определенной степени люди движимы «жаждой мести, которая в революционные времена является одним из самых могучих стимулов к энергичной и страстной деятельности»8. Поэтому на первый план начального этапа революционной диалектической «триады» выходит отрицание старого.

Положительные идеалы находятся как бы на втором плане и, как правило, также носят «негативный» характер по отношению к существующему состоянию общества и строятся на его отрицании. Что же касается собственно положительной части этих идеалов, то для придания последним наглядности в них обычно в том или ином виде включаются элементы прошлого, представляемого в качестве «золотого века», разрушенного злыми силами, против которых и ведется борьба за его «возрождение». Но поскольку никому еще не удавалось дважды войти в ту же реку, то осуществление этого идеала в его положительной части в изменившемся обществе неизменно наталкивается на непреодолимые препятствия. Только тогда – и никак не ранее – приходит время того истинного положительного идеала революции, который будет более или менее полно воплощен ею в жизнь (на третьем, завершающем этапе все той же «триады»).

Соответственно этому меняются и те социальные силы, которые, будучи движимыми собственными интересами, берут на себя основную тяжесть революционных преобразований. При этом следует иметь в виду, что поскольку задачи деструктивной и конструктивной фаз в известном смысле прямо противоположны, то истории не известны такие революции, в которых все связанные с ними преобразования с начала до конца были бы выполнены под воздействием одних и тех же движущих сил.

Чтобы хотя бы в первом приближении представить себе ход революционных преобразований, необходимо проанализировать расстановку общественных сил в начале революционного процесса, определить коренные интересы различных социальных групп, связанные с их общественным положением, а затем проследить неизбежное изменение как этого положения, так и интересов в ходе революционных преобразований. В соответствии с изложенным ранее это значит, что прежде всего необходимо определить общественные группы, заинтересованные в сохранении существующего положения, которые поэтому оказывают наибольшее сопротивление революционным изменениям.

Главной социальной группой, положение которой было затронуто преобразованиями, инициированными высшими слоями номенклатуры, являлся сам «номенклатурный класс» как целое, благодаря выполнению функции распоряжения основными средствами производства занявший в сложившихся к тому времени общественно-экономических отношениях ключевое место. В ходе революционных преобразований социализма с его переходом от второго этапа развития к третьему, данная функция в конечном счете должна будет перейти от этой социальной группы – «класса-распорядителя», – стоящей как бы над производством, непосредственно к производителям в лице производственных коллективов. Разумеется, номенклатуру как целое не могло устроить развитие событий, конечным результатом которого могла бы стать ее ликвидация как господствующей социальной группы, и потому поначалу она в массе своей оказывала так называемой «перестройке» упорное сопротивление. Однако объективно назревшие изменения, раз начавшись, приобретают спонтанный характер, идут в соответствии с внутренними законами, далеко отходя от провозглашенных первоначально целей, и остановить их уже невозможно. Поэтому по ходу их номенклатуре пришлось коренным образом менять свою позицию.

Спонтанный характер развития ситуации определялся тем, что даже малейшее снятие давления, оказываемого номенклатурой на все общество, малейшее расширение прав трудовых коллективов (которое первоначально, хотя и довольно робко, проводилось верхушкой номенклатуры как еще одна попытка нащупать более эффективные методы воздействия на них, не меняя ничего принципиально), как и, с другой стороны, некоторая свобода «частной инициативы» (первоначально в форме кооперативов), послабление паразитирующим элементам, допущенные на первом этапе «перестройки», благодаря «перенасыщенности раствора» сразу же вызвали социальные процессы с так называемой «положительной обратной связью» (когда результат воздействия дополнительно усиливает само воздействие).

Первоначально начавшиеся процессы большинством трудящихся были восприняты как «антиноменклатурные», т.е. благоприятные для них, а потому получили их широкую поддержку. Классовое чутье – великая вещь! Большинство советских людей и раньше достаточно четко различало, где «мы», а где «они». Но великие преимущества социализма перевешивали. Вот и терпели по привычке, а в это время среди рабочих расцветал «пофигизм», витийствовала на кухнях интеллигенция. А тут вдруг открыто заговорили о чувствах униженности и бессилия перед давно превратившимися в особую касту «слугами народа», о лжи и фарисействе официальной пропаганды, прославляющей бесправного «гегемона», о «выборах без выборов» и других прелестях номенклатурного господства. Причем заговорили не в плане ликвидации социализма, а в плане его реформирования – «перестройки». Так почему бы и не поддержать?

Соответственно эти процессы и приобрели спонтанный характер. Ситуация начала выходить из под контроля «номенклатурного класса» и стала для него угрожающей. Терять свое положение он ни в коем случае не собирался, но и возврата назад уже не было: и смысла не имело, да и стало нереальным. Вот тогда-то (но далеко не сразу, и не всеми, и с зигзагами, и с экивоками) номенклатурой было принято единственно возможное для нее в этих условиях решение: не мытьем, так катанием! Если нельзя больше оставаться господствующим классом при социализме, так надо стать господствующим классом при капитализме в качестве буржуазии. Понятно, что о «решении» здесь говорится в образном смысле, как об определенном векторе классового поведения; вначале номенклатурой это еще не осознавалось в столь четкой формулировке. Конечно, с точки зрения логики внутреннего развития «социалистической цивилизации» попытка «вернуться» в капитализм еще более абсурдна, чем возвращение в «загнивающий социализм», ибо означает не только еще больший шаг назад в общественно-экономическом развитии, но и объективно неосуществимые (и уж, конечно, не соответствующие интересам большинства населения) «цивилизационные» изменения. Но в том-то и дело, что внутренними процессами дело не ограничилось, в игру вступили внешние силы.

В наше время интеграционные процессы в мире достигли высокой степени интенсивности. Империалистическое «ядро» в лице так называемых «цивилизованных стран» подчинило себе почти все существующие сегодня «цивилизации», основывая свое благосостояние на эксплуатации человеческих и грабеже природных ресурсов этих «цивилизаций», превращенных в периферию буржуазной «западной цивилизации». Но окончательному «обустройству» всего мира на сей манер препятствовали два момента: все большее исчерпание природных ресурсов и существование в мире «социалистических цивилизаций» с другой социальной системой.

Социализм (прежде всего в нашей стране) мешал «цивилизованным», как бельмо на глазу. И вдруг такая удача – началась «перестройка»! Империализм сразу осознал, что появился неожиданный шанс подгрести под себя уже действительно весь мир. И он этим шансом не преминул воспользоваться, делая все возможное, чтобы привести нашу страну к виду, удобному для употребления. А для этого нужно было внедрить у нас «нормальную» (т.е. капиталистическую) «рыночную экономику», открыв простор экономическому господству капитала, и «демократию» (естественно буржуазную, когда политическое влияние пропорционально капиталу), обеспечив политическую власть денежного мешка. Дальше превратить нас в сырьевой придаток – дело голой техники, хорошо отработанной Международным валютным фондом и другими подобными организациями. Поскольку даже в период «перестройки» прямое силовое вмешательство для проведения нужных преобразований не годилось (и опасно, и малоэффективно), то потребовались «агенты влияния», своего рода империалистическая «пятая колонна» внутри страны. И они, конечно, нашлись.

Если наши «партократы» не сразу поняли, что на грядущем этапе их классового бытия мировой империализм является для них естественным союзником, то их идеологическая обслуга – элитарная интеллигенция, давно уже снедаемая черной завистью при виде гонораров некоторых коллег в «цивилизованных странах», почувствовала это гораздо быстрее. Имея в своих руках все средства массового воздействия, опираясь на привычку трудящихся верить ей как плоти от своей плоти, она, подло обманув это доверие, и стала основным проводником влияния международной буржуазии в нашей стране. Разумеется, сама по себе интеллигенция никогда не была в состоянии перестроить общественные отношения. Но в данном случае по мере осознания своих новых классовых интересов к ней все больше подключалась номенклатура всем своим колоссальным общественным потенциалом, что есть сил тужась повернуть вспять колесо истории, трансформировав наше общество из социалистического обратно в капиталистическое. Парадоксально, что именно ненавидевшие номенклатуру «диссиденты» объективно сыграли едва ли не наиболее важную идеологическую роль в осуществлении этих ее интересов.

Так что же получилось в результате контрреволюционного переворота, при полном безразличии (а то и одобрении) много лет обманываемых и идеологически дезориентированных «широких масс» совершенного номенклатурой с опорой на свою идеологическую обслугу – элитарную интеллигенцию, на криминальные «теневые» элементы, на поддержку международного империализма (т.е. на втором этапе упоминавшейся революционной «триады»)? Его безусловной конечной целью является капитализация нашего общества с превращением номенклатуры и иже с ней в буржуазию, а трудящихся – в пролетариат. Начало положено, но до окончательного решения поставленной задачи еще очень далеко. Пока что ни буржуазии, ни пролетариата не получается.

Буржуазия – это, по определению Маркса и Энгельса, «класс современных капиталистов, … применяющих наемный труд»9, богатеющих за счет присвоения прибавочной стоимости, создаваемой пролетариями в процессе производства в неоплаченное рабочее время, и для этой цели стремящихся это производство развивать. Но разве в производстве наживают свои огромные богатства «новые русские (украинцы, казахи и т.д.)»? Выше мы уже упоминали, что по мнению Маркса «капиталист как надсмотрщик и руководитель … должен выполнять определенную функцию в процессе производства»10. Какую функцию, помимо его развала, выполняют в производстве наши «капиталисты»? Производство они систематически гробят, а богатеют за счет прямого грабежа того, что ранее нажито упорным трудом поколений советских людей11. Их поддерживает и направляет мировой империализм, кровно заинтересованный в устранении конкурентов и превращении нашей страны в сырьевой придаток, а для этого в разрушении «высоких технологий» и колониальной реструктуризации производства.

Кто же они – эти претенденты на статус современного «третьего сословия»? Да все та же бывшая «коммунистическая» номенклатура и ее ставленники. Кажется, только мы никак не можем признать того, что уже предельно ясно даже за рубежом в так называемых «цивилизованных странах». Например, газета «Гардиан» прямо так и писала: «большинство новых хозяев – это прежние аппаратчики». Но и у нас постепенно начинают прозревать. Вот что по данному вопросу писала в газете «Известия» специально исследовавшая данный вопрос зав.сектором изучения элиты Института социологии Российской академии наук О.Крышталовская12:

«В Советском Союзе правящий класс (или элита) назывался “номенклатурой”. Это была замкнутая группа, и ее члены утверждались ЦК КПСС. В этом смысле вся советская элита была партийной. Внутри номенклатуры были две основные группы: партократы (партийно-комсомольские функционеры) и технократы (хозяйственники, министры, директора).

Во время перестройки номенклатура раскололась на политическую и экономическую элиты. По данным исследований … более 75% политической и 61% бизнес-элиты – выходцы из старой советской номенклатуры. Новая политическая элита состояла главным образом из бывших партийных и советских работников, а новая экономическая элита рекрутировала кадры из комсомольцев и хозяйственников». Нижеследующая приводимая ею таблица дает достаточно полное представление о метаморфозах номенклатуры:

Рекрутация современной элиты

из советской номенклатуры (в % по столбцу)

Окружение Лидеры Региональная Правитель-Бизнес-

президента партий элита ство элита

Всего из советской 75,0 57,1 82,3 74,3 61,0

номенклатуры

В том числе из:

партийной 21,2 65,0 17,8 0 13,1

комсомольской 0 5,0 1,8 0 37,7

советской 63,6 25,0 78,6 26,9 3,3

хозяйственной 9,1 5,0 0 42,3 37,7

другой 6,1 10,0 0 30,8 8,2

Речь здесь о России, но, разумеется, аналогичным образом дело обстоит и в других «постсоветских независимых государствах».

Правда ведь, не очень-то это похоже на невесть откуда взявшихся «новых русских» (украинцев, казахов и др.)? Не видно здесь что-то также «теневиков» и других, столь привычных по разоблачительным статьям в левой прессе, «буржуев». Их что, не существует? Еще как существуют! Не следует только видимость принимать за сущность. Обратимся еще раз к упомянутой статье. В период приватизации, где «главным действующим лицом была технократическая номенклатура (хозяйственники, профессиональные банкиры и проч.), происходило как бы спонтанное создание коммерческих структур, непосредственного отношения к номенклатуре вроде бы не имевших. Во главе таких структур появлялись люди, изучение биографий которых никак не наводило на мысль об их связях с номенклатурой. Однако их головокружительные финансовые успехи объяснялись только одним – не будучи сами “номенклатурой”, они были ее доверенными лицами, “трастовыми агентами”, иначе говоря, – уполномоченными».

Соответственно указанные исследования логически приводят к выводам, согласно которым сегодня «экономическая элита – это закрытая группа людей, которая контролирует крупные капиталы и отрасли промышленности с разрешения властей. Self-made men`ы (т.е. люди, не входившие в номенклатуру и не служащие ей, “сделавшие себя сами”) вытеснены в средний и мелкий бизнес».

Мифом оказываются и утверждения, что мы сейчас имеем «дикий капитализм» периода первоначального накопления. Номенклатуре ведь не было необходимости в «первичном накоплении капитала» – «так называемое первоначальное накопление есть не что иное, как исторический процесс отделения производителя от средств производства»13, и это ею уже было сделано ранее. Таким «накоплением» пытались заниматься, по словам все той же О.Крышталовской, разве что «только физики-неудачники, решившие стать брокерами, или инженеры-технологи, переквалифицировавшиеся во владельцев ларьков и торгово-закупочных кооперативов». Но у них-то оно как раз крайне редко перерастало во «вторичное».

Вот эта-то номенклатура и ее ставленники, разными путями «экспроприировав» то, что нажито поколениями советских людей, желают теперь считаться буржуазией. Ах, как мечтают эти «капиталисты», чтобы мы признали их буржуазией, а себя – пролетариями, и начали с ними «нормальную» классовую борьбу, признав тем самым «законными» (пусть хотя бы по буржуазным законам) результаты их грабежа! Не выйдет! Бандиты и мошенники – они и есть бандиты и мошенники, – по любым законам, и именовать их буржуа – слишком много чести.

А где же «новый пролетариат»? Его также нет. Наши колхозники, долго не допускавшие ликвидации коллективных хозяйств, из последних сил и едва ли не бесплатно на остатках техники предупреждали окончательный развал сельского хозяйства. А «его величество рабочий класс» вместе с технической интеллигенцией разрушению производства противостоять не смогли, а сами раскололись на достаточно различные социальные группы: деклассирующиеся элементы, перебивающиеся случайным заработком и уже голодающие; мелкие лавочники, «челноки» и прочие такие же бесталанные «бизнесмены»; группы обслуживания, питающиеся объедками со стола «новой буржуазии», судорожно спешащей прогулять награбленное; неплохо зарабатывающая «рабочая аристократия» (особенно в областях добывающих и первичной переработки), объективно помогающая «новым» грабить страну, – таков диапазон сегодняшней дифференциации. И все это вместе – наш советский народ, старающийся как может пережить годы лихолетья

На следующем, конструктивном этапе нынешних революционных преобразований именно трудящиеся («класс-исполнитель» второго этапа развития социализма) станут их главной движущей силой. В результате указанных преобразований эта социальная группа превратится в свободный «класс-производитель» – «такой класс, которому не приходится отстаивать против господствующего класса какой-либо особый классовый интерес»14. Проявить себя в настоящее время этому классу мешает то, что будучи «парным» к господствующему «номенклатурному классу», он неизбежно был заражен пороками господствующего класса. Влияние длительного загнивания привело к определенному развращению входящих в данный класс групп трудящихся, конкретный характер которого в значительной степени определяется конкретной же спецификой непосредственной производственной деятельности этих групп. Общими для них всех являлись социальная апатия, низкая трудовая и производственная дисциплина, безразличие к конечному результату труда и ряд других отрицательных моментов, возникших как реакция на тлетворное влияние отживший свой век номенклатуры.

Для того, чтобы было понятно, что имеется в виду, в качестве примера приведем такое явление эпохи «загнивающего социализма», как «несуны». Одним из способов обеспечения власти «номенклатурного класса» в этих условиях являлось то, что можно было бы назвать «теневым распределением». Жестко контролируемые и бдительно охраняемые номенклатурой способы распределения со временем неизбежно приходили в противоречие с изменяющейся ситуацией, в том числе и с возросшим уровнем производства, что приводило к тому, что часть получаемого продукта явочным порядком начинала распределяться трудящимися так сказать ненормативными способами (в виде мелких хищений). Сейчас это явление клеймят как «всеобщее воровство», но на самом деле по своей общественно-экономической и социально-психологической сути оно являлось именно дополнительной формой распределения (вроде номенклатурных «пайков»), и достаточно жестко регламентировалось неписаными (в том числе, как ни парадоксально, и этическими) нормами и правилами. Разумеется, номенклатура могла бы просто привести официальные способы распределения в соответствие с новыми условиями, но тогда она лишилась бы мощнейшего рычага воздействия, которым обладала, оставляя эту часть распределения «в тени». Вследствие того, что он внешне имел полукриминальную форму, этот вид распределения позволял номенклатуре держать трудящихся «в подвешенном состоянии» как в психологическом (чувство вины), так и в юридическом (возможность административного и даже судебного преследования) плане. Нужно ли говорить о том, какое сильнейшее разлагающее влияние оказывало такое положение на трудящихся (да и на саму номенклатуру).

Сейчас к такого рода отрицательным факторам добавилось деклассирование и другие неблагоприятные моменты как следствие уже самого кризиса. Разумеется, все это существенно затрудняет выполнение классом трудящихся своей исторической миссии. Не следует, однако, абсолютизировать современное «страдательное» состояние трудящихся. Раньше или позже ухудшающееся положение вынудит их к стихийным и непосредственным действиям, включающим формирование Советов на предприятиях, взятие ими на себя как производственных, так и политических функций, установление классического двоевластия и прямое противостояние с нынешними антинародными режимами. Тогда и начнется конструктивная фаза нынешних революционных преобразований. И тогда особо важным моментом станет то, будет ли к тому времени сформирована новая социалистическая идеология – идеология третьего этапа социализма15, и будет ли кому вносить ее в сознание трудящихся, чтобы направить и возглавить это движение.

Но к этим вопросам мы вернемся ниже, а здесь пока упомянем о судьбе еще одного социального слоя нашего общества – слоя служащих-управленцев. Этот слой мелких чиновников, социальная задача которого состоит в проведении в жизнь воли господствующего класса, по самому своему существу является общественно пассивным, не способным на самостоятельные действия в качестве некоторой целостности. Он будет верой и правдой служить в том же качестве любой обладающей властью и обеспечивающей ему пропитание социальной группе, тем более, что данный слой еще долго будет необходимым в качестве составного элемента общественной организации. Гораздо более сложным является положение другого социального слоя нашего общества – интеллигенции, оказавшего (и оказывающего) исключительно сильное влияние на социальные процессы в нашей стране.

Будучи «интеллектом народа», интеллигенция всегда наиболее чувствительна к любым симптомам общественного неблагополучия. Нуждающаяся в свободе для своего эффективного функционирования и имеющая определенную, пусть даже очень урезанную, свободу, по необходимости предоставляемую ей с этой целью господствующим классом, она наиболее оперативно отреагировала на изменившуюся ситуацию, внеся огромный положительный вклад в преобразования нашего общества. То, что делала интеллигенция в начале «перестройки», разоблачая привычную номенклатурную полуправду, она объективно делала в интересах всего народа. Однако, как и каждой социальной группе с определенным общественным положением, интеллигенции свойственны и свои специфические интересы, которые не могут не сказываться на характере ее деятельности. И эти интересы, мягко говоря, вовсе не всегда совпадают с интересами большинства населения страны. Иногда следуя этим интересам интеллигенция предает интересы своего народа, тем самым подписывая приговор самой себе. Вот какую, применительно к аналогичным случаям, оценку интеллигенции дает известный западный историк: «Интеллигенция – это некоторый класс служащих связи, которые изучили все обычаи и законы вторгшейся в их общество цивилизации для того, чтобы помочь своим соотечественникам сохранить свою сущность в социальной среде, в которой люди перестают жить в согласии с местными традициями и все более и более заимствуют стиль жизни, навязываемый победоносной цивилизацией чужестранцам, попавшим под ее власть … Интеллигенцию ненавидит и презирает ее собственный народ, поскольку она укоряет самым фактом своего существования. Пребывая в самой его сердцевине, она является постоянным живым напоминанием о ненавистной, но неизбежной чужой цивилизации, которой не дано миновать, а потому приходится приспосабливаться к ее требованиям. …Итак, никто не любит интеллигенцию у нее дома, и одновременно она не приобретает ни славы, ни чести в стране, чьим манерам и обычаям она так старательно и мастерски подражает. …Интеллигенция … существует одновременно в двух обществах, а не в одном, и в обоих является чужеродным элементом; и если на первом этапе она может утешать себя тем, что является необходимым органом для обоих обществ, то с течением времени теряет даже это утешение … начинает страдать от сверхпроизводства и безработицы. …Несчастливая судьба интеллигенции ухудшается в геометрической прогрессии»16. Печальная, но точная картина.

Как мы уже говорили, интеллигенция как особая социальная группа не является производственным классом, т. е. она не имеет собственного отношения к средствам производства, не участвует непосредственно в основных общественно-экономических отношениях, характеризующих общественный строй. Но, выполняя определенную общественную роль, интеллигенция также ведет некоторое «производство» – производство «духовных ценностей». «Производство» в данной сфере большей частью по своему существу носит индивидуальный характер и независимо от формы реализации его результатов является «мелкотоварным». Отсюда склонность интеллигенции к мелкобуржуазной идеологии. Личная политическая свобода – изначальное и совершенно необходимое условие эффективности мелкотоварного производства. Отсюда роль соответствующих лозунгов во всех мелкобуржуазных идеологических течениях, в которых всегда видную роль играла интеллигенция.

Не являясь производственным классом, интеллигенция сама по себе не может перестроить производственные отношения. Максимум, что ей доступно – это способствовать дезорганизации существующих (и в этом есть резон, так как не сломав старых производственных отношений нельзя построить новые). Но, активно способствуя отстранению от экономической власти господствующего класса, она не может (да и не стремится) сама взять эту власть. Кто же это может сделать? Либо трудовые коллективы и Советы, либо новые буржуа; больше некому. Мелкобуржуазная идеология, свойственная интеллигенции, толкает ее ко второму решению. Создалось парадоксальное положение: интеллигенция у нас стремится проводить идеологию класса, который еще и не сформировался. Это было бы совершенно невозможно, если бы между «цивилизациями» в современном мире существовала «китайская стена». Но надгосударственные, межцивилизационные процессы сегодня приобретают все большее значение. Господствующее положение в мире международной буржуазии неизбежно оказывает идеологическое влияние и в странах, где ее не существует. Именно это влияние, даже независимо от намерений, в качестве «агента влияния» чужой цивилизации проводит наша либеральная интеллигенция, его она в конечном счете пропагандирует всеми доступными ей средствами.

Идея «деидеологизации», под флагом которой наши либералы поначалу сражались с социалистической идеологией, сегодня практически полностью показала свою несостоятельность. Без определенного идеологического стержня, организующего и направляющего в основных чертах его функционирование, общество существовать не может. Та или иная идеология неизбежно приобретает доминирующее положение. Но не какая угодно. Господствующей идеологией, подчиняющей себе все остальные ее виды, всегда является идеология, связанная с общественно-экономическими отношениями – как известно, прежде, чем заниматься, скажем, политикой, люди должны питаться, одеваться, иметь жилище. Сегодня, несмотря на множество оттенков, имеются только два основных типа такой идеологии: социалистическая и буржуазная. Новые идеологи капитализма сделали все возможное, чтобы развенчать идеологию социалистическую и внедрить буржуазную. Пока ни того, ни другого до конца сделать не удалось, и целостной идеологии у нас сейчас нет; но и идеологический вакуум также невозможен. Поэтому до кардинального решения вопроса возможно – но исключительно временное, «суррогатное», – использование в качестве ведущей идеологии, связанной с той или иной общностью людей, т. е. идей национальных, патриотических, религиозных и др. Их, как и любые другие идеи, вырабатывает и стремится широко внедрить «в массы» интеллигенция.

Одним из первых следствий освобождения интеллигенции из-под мощного пресса господствующего класса, учитывая полиэтнический характер нашей страны, явился рост национализма: желание занять лучшее место под солнцем привело ее к попыткам использовать тот рычаг, который ближе всего оказался под рукой. Это мы видим во всех республиках – от самых малых до самых больших. Вовсе того не желая, выпустили джинна из бутылки, и сама же национальная интеллигенция, попытавшаяся использовать национальный фактор в своих целях, во многих случаях оказалась заложницей пробужденных сил.

Национализм как общественное явление есть такой подход к любому вопросу, когда в основу его решения кладется национальная идея, превращаемая таким образом из одного из факторов в решающий. Как мы отмечали выше, на определенном историческом этапе, а именно на этапе формирования наций, это явление, безусловно, прогрессивное, ибо лежит в русле интеграционных процессов: разнородные части, оказавшиеся в пределах единой территории, сплавляются в единое целое – нацию, объединительные процессы превалируют над разъединительными. Иное дело – национализм в нашу эпоху. Конечно, там, где указанные процессы интеграции данного типа в самом разгаре, национализм – явление достаточно прогрессивное (например, в ряде стран Африки, где он противостоит трайбализму). А вот в «цивилизованных» странах, где сегодня столь явственно проявляются надгосударственные интеграционные процессы, национализм олицетворяет противоположную тенденцию – сепаратистскую, разъединительную и однозначно имеет реакционный характер.

Безусловно реакционны и деструктивные процессы в «бывшем» Советском Союзе. Мы вместе прошли длительный (и «особый») путь развития, и как бы не раздражало это националистов всех мастей, все же реально составляем ту самую «новую социальную общность» – советский народ, объявленный либералами и националистами коварной выдумкой сталинистов. Эта общность еще не раз обнаружит себя на всем пространстве того самого Советского Союза, который действительно разрушен сейчас деструктивными силами как политическая реальность, но все еще сохраняется (и, безусловно, сохранится в дальнейшем) как реальность социально-психологическая, как особая «цивилизация», и не учитывать этой реальности нельзя.

Национализм как таковой сегодня не пользуется в нашей стране массовой поддержкой – «национальная идея» практически не привлекает к себе людей за пределами узкого круга свихнувшейся на ней «национально сознательной» интеллигенции, да еще элементов со слабой социализацией (экзальтированная молодежь, люмпенизированные слои и т.п.), которым все равно за что бороться, лишь бы обеспечить себе возможность самоутверждения. Зато в широких пределах национализм (как и другие виды «разделительной» идеологии, например, те же религиозная или трайбалистская) используется как прикрытие для «разборок» мафиозных кланов (конфликт между Арменией и Азербайджаном, так называемая «война в Чечне», другие аналогичные явления тому яркое подтверждение).

Роль интеллигенции меняется по мере развития революционных процессов. Если роль «номенклатурного класса» как определенной социальной группы в нынешней общественной ситуации однозначно реакционна, то роль такого общественного слоя, как интеллигенция, не поддается однозначной оценке. Безусловно прогрессивная в начале преобразований, когда интеллигенция выражала интересы большинства населения, по мере их осуществления эта роль существенно модифицируется собственными интересами данной социальной группы. А интересы эти определяются опять же необходимостью обслуживать нужды господствующего класса, которым оказалась все та же номенклатура, но рвущаяся к положению буржуа. Соответственно основой для интеллигенции все больше становится буржуазно-либеральная и социал-демократическая идеология, а основным направлением деятельности – реставрация капиталистических общественных отношений. Учитывая социалистический характер нашего общества и столь же социалистический в конечном счете характер нынешних революционных преобразований, эта деятельность, не имея объективных возможностей достичь успеха, становится в результате контрреволюционной, соответственно объективно вступая в противоречие с интересами большинства населения страны.

Такое положение не может не сказываться на общем состоянии интеллигенции. Фактический отказ «общественного интеллекта» надлежащим образом выполнять свою социальную функцию приводит даже к чему-то вроде «социальной шизофрении». Началось увлечение парапсихологией, оккультизмом, восточными и другими экзотическими религиозно-философскими системами, а уж «заигрывание с боженькой» (Ленин) и церковью (прежде всего православной, но не только) в среде интеллигенции (особенно художественной) вообще приобрело характер повальной моды. А чего стоит поддержка значительной частью интеллигентской «элиты» нынешних явно антинародных режимов!

Соответственно снижается и результативность деятельности в интеллектуальных сферах. Тяжелое положение в нашей науке хорошо известно, хотя (если исключить так называемые «общественные науки», практически полностью поставленные многими бывшими «верными марксистами-ленинцами» на службу капитализации и сепаратизму) оно зависит не только от желаний и возможностей ученых. Еще более показательным в этом отношении является искусство, в котором «качество продукции» зависит от художника самым непосредственным образом, и плачевное состояние которого сегодня в комментариях, пожалуй, не нуждается. Интеллигенция как целое оказалась в состоянии полного маразма. Но, конечно, положение это временное. То, что довольно много представителей этого слоя и в сегодняшних труднейших условиях сохранили высокие моральные и профессиональные качества и не предали интересов своего народа, вселяет надежду, что по завершении социальных преобразований интеллигенция опять займет подобающее ей место в общественной жизни и будет снова успешно выполнять роль интеллекта советского народа.

Итак, кризис в нашем обществе явился следствием прежде всего внутренних процессов в нем, развивающихся в непосредственной связи с процессами во всем мире, и привел к весьма существенным изменениям положения всех его социальных групп. Господствующий класс (номенклатура), все еще сохраняющий свое господствующее положение, приложил и прилагает колоссальные усилия, чтобы в результате настоящего кризиса у нас установились капиталистические общественные отношения. Но достичь поставленной цели ему пока не удалось, реставрация капитализма как способа производства у нас не состоялись и, как видно, не состоится.

Но если у нас сейчас не капитализм, то что же? Рудименты оциализма. Такой ответ вызывает бурю негодования не только записных «философов-марксистов», толкующих о «реставрации капитализма», но и рядовых приверженцев социализма: да разве же то безобразие, которое у нас творится, можно назвать социализмом? Нельзя, если представлять себе социализм коль уж не царством небесным на земле, то во всяком случае «предбанником» к нему. И очень даже можно, если смотреть на социализм всего лишь как на определенный общественно-экономический строй в не менее определенной цивилизационной системе.

Каждый общественный строй, не меняя своей общественно-экономической сущности, вполне может принимать едва ли не полярные формы (сравним, например, все тот же – но какой разный! – капитализм в гитлеровской и в современной Германии), а социализм, как строй переходной, тем более. Человек, без сознания находящийся в реанимации, все тот же человек – пока он жив. Да только какая это жизнь… Она не только куда как далека от «нормы», но и вообще может прерваться. И социализм в нашей стране сегодня в глубочайшем, жесточайшем кризисе, можно сказать, в коматозном состоянии. Вот это и есть наша задача – вывести его из комы. А то кое-кто, чьи эстетические чувства оскорбляет наше нынешнее жалкое состояние, уже готов списать «неудавшийся опыт» в убыток, чтобы затем приступить к «воскрешению из мертвых» – ко «второму изданию социалистической революции».

Но мы-то еще живы. Ситуация не вернулась – и не может вернуться – к той, которая была в начале двадцатого века. С нами восьмидесятилетняя история нашей борьбы, история не только горьких поражений, но и великих побед, – история действительно реального социализма, реальной новой цивилизации, созданной новой исторической общностью – советским народом. Эту историю уже никуда не денешь. Он еще существует, советский народ, на собственном опыте узнавший, что такое социализм (а теперь все ощутимее сталкивающийся с настоящим, не витринным капитализмом – а ведь это пока только его «элементы»!), с глубоко укоренившимся в сознании коллективизмом, и он не позволит списать его со счета и начать все «с чистого листа».

И вообще для нашей «евразийской цивилизации» сегодня просто нет другой возможности выжить и развиваться кроме возврата на путь социалистического развития, и раньше или позже это обстоятельство станет определять поведение большинства наших людей. Да, пока что активность советского народа оставляет желать лучшего. А чего же мы хотим после массированной идеологической дезориентации, проводимой «номенклатурным классом» и его идеологической обслугой и до, и после «перестройки», причем в прямо противоположных направлениях? Пока что он в основном только вынужденно приспосабливается к невыносимой ситуации, как приспосабливался к ней в годы войны на оккупированных врагом территориях (где хотя только немногие становились партизанами, а кое-кто шел и в полицаи, но большинство просто оставалось советскими людьми), в принципе не приемля капиталистические «правила игры» и в глубине души ожидая, когда же наконец «придут наши», хотя, к сожалению, не очень-то представляют себе, кто же это такие.

4.6. Будущие судьбы социализма

Так что вопрос прежде всего в том, кто же это – «наши»? А потому первое, что следует рассмотреть при попытках прогноза дальнейшего развития нынешней ситуации, это вопрос о тех, кто станет в первых рядах борцов за социализм, возглавит и направит то массовое движение в его защиту и против нынешних антинародных режимов, которое раньше или позже, но совершенно неизбежно поднимется в нашей стране. Мы видели, что трудящиеся еще не готовы к осознанию своего истинного положения и к организованной борьбе за его изменение. Но политические оппозиционные «левые» силы все же существуют. Посмотрим же, что они собой представляют.

Врут хулители социализма, утверждая, будто бывшие партократы тоскуют по прошлому, по преданной ими «команде ихней молодости»: чего нет, того нет. Большинство бывшей номенклатуры, «рванув» социализм, вовсе не пострадало и не хочет ни «назад к социализму», ни «вперед к социализму». Они все так же у власти, и им совсем неплохо живется и при той пародии на капитализм, которую мы сейчас имеем. А меньшинство, по разным причинам (кто по неспособности, а кто и по причинам идеологического характера) не найдя своего места в новом истеблишменте, ударилось в оппозицию. Но «номенклатурное нутро» дает себя знать и здесь. Многие из этой части номенклатуры, нередко занимая благодаря связям и опыту видное место и в коммунистическом движении, толкают его в соглашательское русло, стремясь в складывающихся сейчас общественно-экономических отношениях занять нишу вполне респектабельной оппозиции как части «цивилизованного гражданского общества», спокойно «защищать интересы трудящихся», отодвигая при этом проблемы возврата на путь социалистического развития на второй план и неопределенное будущее. Коммунистическое же движение им требуется как солидный фундамент, с которым нельзя не считаться. Но при этом и сами они считают необходимым стать респектабельными в духе «ерокоммунизма», еще лучше слегка отдавать социал-демократией. Партии, в которых старая номенклатура занимает ведущее место, несмотря на наличие в них многих настоящих коммунистов, объективно защищают интересы именно этой социальной группы.

В коммунистическом движении есть и еще один слой людей, в основном раньше занимавших место у подножья номенклатуры (или самые нижние ее ступеньки). Чего хочет эта «мелкая номенклатура»? Правильно — стать крупной. Поэтому в отличие от «настоящей» номенклатуры она действительно революционна. И цели своей эти люди не скрывают — вернуться в старые добрые времена, но избавившись от предателей идеалов и желательно под их собственным чутким руководством. Считая наше общество отброшенным в ситуацию, аналогичную той, которая была в начале века (в советский народ они не верят, а восемьдесят лет нашей истории согласны скрепя сердце «списать» в убыток), они готовы начать все заново, в любой момент подняв и возглавив новую социалистическую революцию, чтобы восстановить то, что называлось «плановой экономикой» и «диктатурой пролетариата», т.е. реально «диктатуру номенклатуры». Большинство же из них над теоретическими вопросами не задумываются, а просто хотели бы вернуться назад, сохранив положительные черты минувшего этапа социализма и устранив отрицательные, что, по их мнению, в принципе сделать несложно — нужно только чтобы во главе оказались «хорошие люди», которые не станут совершать прежних «ошибок» (лучше всего, если это будут они сами). По сравнению с первым случаем здесь ситуация приобретает драматические черты, поскольку это честные люди, беззаветно преданные коммунистическим идеалам — как они их понимают. Их критика соглашательства крупной номенклатуры безусловно справедлива и борьба с ним несомненно полезна. В то же время их цель, в конечном счете фактически предполагающая восстановление «номенклатурного социализм», реакционна по своей сути, и это не может не сказываться на результатах. Искренне желая блага, они уже сегодня наносят также и ощутимый вред коммунистическому движению, своей приверженностью «номенклатурному социализму» объективно блокируя широкую народную поддержку этого движения, а когда дело дойдет до активных действий, могут стать важной помехой на пути революционных преобразований и повторить судьбу «народников» или других мелкобуржуазных революционеров времен социалистической революции.

Во многих случаях в коммунистических партиях нет достаточно четкого организационного разделения между этими двумя течениями, и в их идеологии соответствующие моменты объединяются иногда самым удивительным образом, создавая весьма причудливую идеологическую окрошку. Особенно это заметно там, где имеются достаточно влиятельные «левоцентристские» партии социал-демократического типа1, взявшие на себя роль основных проводников соглашательской политики, что заставляет компартии дистанцироваться от наиболее одиозных ее проявлений (такая ситуация, например, имеет место на Украине). Но в принципе это положения не меняет.

При таком «номенклатурном» характере всех нынешних коммунистических партий в нашей стране не приходится удивляться отсутствию их массовой поддержки трудящимися. Да, классовое чутье – великая вещь! Оно проявляло себя всегда, не позволяя широким массам тружеников глубоко увлечься чуждыми им идеями, даже если они приправлены их действительными проблемами. Об одном из таких явлений Маркс и Энгельс писали: «Аристократия размахивала нищенской сумой пролетариата как знаменем, чтобы повести за собой народ. Но всякий раз, когда он следовал за нею, он замечал на ее заду старые феодальные гербы и разбегался с громким и непочтительным хохотом»2. Сколь бы не рыдали идеологи нынешних компартий над действительно тяжелой долей народа, пока они будут при этом призывать прежде всего «защищать интересы трудящихся от буржуазии» в создавшихся условиях (т.е. фактически к оппортунистическому принятию нынешнего положения) или к восстановлению «диктатуры пролетариата» (т.е. к возврату власти «обновленной» номенклатуры), трудовой народ будет замечать «на заду» тех, кто как знаменем размахивает его «нищенской сумой», старое номенклатурное клеймо, и «разбегаться с непочтительным хохотом», со злостью повторяя при этом: «Все они одинаковы!». Но других лозунгов они не имеют, вот и приходится отсутствие массовой поддержки списывать на озабоченность людей физическим выживанием, на усталость, несознательность масс да на козни враждебной пропаганды.

Если члены нынешних, называющих себя коммунистическими, партий возмутятся их определением как номенклатурных, считая его слишком огульным и уж во всяком случае не относящимся к их собственной партии, можно предложить простой тест, показывающий, верно ли такое определение по отношению к той или иной конкретной партии. Он заключается в том, чтобы отыскать в программе данной партии положение, соответствующее категорическому требованию, предъявляемому классиками марксизма к преобразованиям уже в самом начальном периоде построения нового общества. Среди всего трех первоначальных мероприятий «переходного периода» Энгельс называет «воспитание всех детей на государственный счет»3. Важным моментом преобразований в ходе революции он считал следующий: «Воспитание всех детей с того момента, как они могут обходиться без материнского ухода, в государственных учреждениях на государственный счет. Соединение воспитания с фабричным трудом»4. А на практике? В тяжелейшее время начала 1919 года Ленин «ближайшими задачами» считает «осуществление тесной связи обучения с общественно производительным трудом» и «снабжение всех (!) учащихся пищей, одеждой и учебными пособиями за счет государства»5. Очень хорошо, скажут нам, но причем здесь «тест»? Ведь есть же, казалось бы, немало гораздо более важных принципиальных вопросов, которые должны быть отражены в программах? А вот потому-то и тест. Если классики считали этот момент важнейшим, а у нынешних коммунистов до него «руки не доходят» за более важными вопросами, то одно это уже говорит само за себя. Но еще важнее другое. Одно дело громко шуметь о «защите интересов трудящихся» и о «диктатуре пролетариата» – номенклатура никогда не жалела сил на такого рода шумиху, не несущую никакого конкретного содержания, а другое – программно заявлять вполне конкретное мероприятие, номенклатуре не только не нужное, но и вредное, потенциально подрывающее ее господство. Не нужное, поскольку бремя воспитания подрастающего поколения для номенклатуры в материальном отношении бременем не являлось – в отличие от тех самых трудящихся, интересы которых предполагается защищать. Заявить: «все лучшее – детям» – это пожалуйста, а вот дать всем действительно равные шансы, реально поставить своих детей в одинаковые условия с остальными, да еще чтобы они занимались «производительным трудом», – на это номенклатура как господствующий класс никак согласиться не может. Но главное заключается в том, что при таком эгалитарном воспитании подрывалась бы сама основа господства номенклатуры: уже через одно поколение такого воспитания трудящимся не удалось бы внушить, что вкалывая под мудрым руководством ими даже не избираемого всяческого начальства они таким странным образом как раз и осуществляют «диктатуру пролетариата». Вот почему это тест, и он дает достаточно точные результаты.

Та путаница, которую – чаще всего вполне благонамеренно – идеологи различных течений современного коммунистического движения вносят в вопросы их социальной принадлежности, влияет даже на теоретиков-марксистов, приводя их к фантастическому выводу о возможности каких-то «неклассовых» партий. В результате при достаточно корректном (хотя и не совсем полном) анализе нынешнего состояния коммунистического движения, показывающем, что, например, «основная сила», на которую опирается КП РФ, «это стоящие на средних и нижних ступенях иерархии бывшей КПСС партийные работники, часть средней интеллигенции», а основу РКРП составляют «в основном мелкие служащие, представители самых нижних слоев партийного аппарата, низшие слои интеллигенции», делают более чем странный (для марксиста) вывод, что эти партии «не являются классовыми партиями»6! И это вместо того, чтобы просто показать различие между провозглашаемыми и действительно защищаемыми этими партиями классовыми интересами.

Нет, никогда не существовало, не существует и существовать не может «неклассовых» партий. Как политическая организация партия для того и создается, чтобы отстаивать интересы вполне определенного класса (правда, чаще всего не всего класса как целого, а тех или иных его групп, частей, слоев и т.п., что не меняет существа дела, а только плодит множество партий, – как это сейчас и имеет место в коммунистическом движении). Иное дело, что действительные цели партии не так уж часто совпадают не только с провозглашаемыми, но и теми, которыми – особенно вначале, пока условия не принуждают к четкому проявлению ее классовой сущности, – субъективно руководствуются многие ее конкретные члены. Но, что бы не провозглашали партийные идеологи, какими бы ни были искренними в своих убеждениях и они, и тем более рядовые члены партии, раньше или позже фактическое развитие событий обязательно выявит, каковы объективно были классовые цели. По прошествии времени это ясно проявилось в эволюции практической деятельности мелкобуржуазных партий, существовавших в нашей стране в начале века. Ведь очень многие члены этих партий не только считали себя, но и были беззаветно преданными делу революции, готовыми пожертвовать всем ради обездоленного народа. Но если такие революционеры, порвав с интересами – пусть и революционной! – мелкой буржуазии, ясно и четко не становились на действительные позиции действительно революционного класса – пролетариата, то логика борьбы раньше или позже, но неизменно приводила их в лагерь его противников, в лагерь контрреволюции (достаточно вспомнить судьбу меньшевиков, эсеров, украинских социалистов и др.).

Определение нынешних коммунистических партий в нашей стране как номенклатурных вовсе не значит, что таким образом всей их деятельности дается отрицательная оценка. Ни в коем случае! Они выполняют целый ряд важнейших функций, давая возможность консолидироваться сторонникам социализма, уже самим своим существованием пробуждая надежду у противников капитализации нашего общества и страх и нервозность у ее сторонников, по мере сил уже хотя бы этим препятствуя особо одиозным мерам последних. Но они, не идя против собственных классовых (номенклатурных) интересов, не в состоянии предложить трудящимся ясной и четкой перспективы такого общества, которое соответствовало бы именно их, трудящихся, интересам (и являлось бы результатом не утопических мечтаний, а прогноза реального общественного развития), а следовательно, не могут и организовать их на борьбу за него. В связи с таким характером нынешних коммунистических партий вполне справедливым выглядит утверждение, что сегодня «передового борца попросту нет, есть арьергардные бойцы, позволяющие отступать, если есть кому, более-менее в порядке и спасающие остатки разбитой армии от полного уничтожения. Но быть передовым борцом, то есть наступающим первым, сейчас ни одна партия не в состоянии как в силу объективных, так и в силу субъективных причин»7. Такой «передовой борец» появится тогда, когда будет образована Коммунистическая партия трудящихся, выражающая интересы не различных (в том числе региональных) групп номенклатуры, а всех трудящихся Советского Союза.

Так что когда сегодня для тех, кто считает себя коммунистом, возникает необходимость ясно и четко стать на позиции трудящихся нашей страны, речь не в том, чтобы провозгласить себя защитниками их интересов (всех трудящихся, или преимущественно какой-то их группы – реально имеющейся или придуманной, вроде давно уже не существующего «пролетариата»), а в том, чтобы действительно свою деятельность подчинить именно этим интересам. Это значит – интересам всех советских трудящихся, т.е. не отдельных «самостийных» государств-неоколоний, а именно трудящихся Советского Союза. Тогда сама собой отпадет и «коммунистическая многопартийность».

Вот этого, доходящего до мозга костей, сознания своей принадлежности к нашей общей социалистической «цивилизации», к советскому народу, как раз и недостает подавляющему большинству нынешних коммунистических идеологов. В бытность свою одним из редакторов коммунистического журнала, мне приходилось прочитывать множество статей таких идеологов, которые, вполне искренне считая себя интернационалистами, при рассмотрении реальных сегодняшних задач фактически становились на вполне номенклатурную позицию великодержавности или сепаратизма. Так, в очень многих статьях, присланных из России, их авторы, даже прямо заявляющие о необходимости воссоздания СССР, при анализе конкретных вопросов всегда реально ограничивались анализом ситуации и перспектив ее развития только в самой России (дескать, решим свои задачи в России, а там и до Союза очередь дойдет), всегда как бы забывая (или и не подозревая?) о том, что проблема социализма – это одновременно и проблема Советского Союза, и что иначе как одновременно эти задачи вообще неразрешимы. А, например, на Украине такие же убежденные интернационалисты, на словах отдавая дань какому-то непонятному «союзу братских народов» или «обновленному Союзу», на деле немедленно погружаются в решение локальных задач, также практически не увязывая их с общими задачами всех советских людей. Естественно, многие задачи действительно могут и должны решаться по частям, но при этом ни на минуту нельзя забывать, что их решение имеет смысл и возможность только как часть целого – и никак не иначе: выше мы видели, что социализм одновременно явление и общественно-экономическое, и «цивилизационное». Вот понимания этого, не на словах, а на деле пронизывающего всю пропаганду, агитацию и практическую деятельность представления о неразрывности проблем социализма и Союза – политического воплощения нашей социалистической «цивилизации», катастрофически не хватает нынешнему коммунистическому движению.

Это необходимо и в чисто практическом плане. Мы ни на минуту не имеем права забывать об империалистическом характере нынешнего капиталистического мира. Не для того империализм потратил столько сил и средств, помогая нам «обрести свободу», чтобы позволить вытащить самим себя из того болота, в которое мы угодили в результате произошедшей аварии, и вернуться на твердый путь социалистического развития. Он сделает все от него зависящее, чтобы не лишиться жизненно важной для него сегодня возможности эксплуатировать наши природные ресурсы, дешевую рабочую силу, размещать вредные производства и т.п. И противостоять этому ни одна республика в одиночку не в состоянии. Только Советский Союз обладал человеческими, природными и иными ресурсами, достаточными для того, чтобы быть в состоянии существовать в качестве особого социального организма («цивилизации») во враждебном окружении, постоянно стремящемся к его ассимиляции. И он убедительно доказал это как в периоды мирного развития, так и в военные годы. Даже огромная Россия на это не способна, а уж о социализме в «отдельно взятой» Украине, как и в любой другой республике, не может быть и речи.

Капитализм, занимающий господствующее положение в мире, и социализм, оказавшийся сегодня в исключительно трудном положении, — два существенно различных по своему «метаболизму» общественно-экономических организма, и для сохранения своей специфики они должны быть разделены проницаемой, но прочной перегородкой-мембраной. То, что еще не успело окрепнуть, должно защищаться от неконтролируемого внешнего воздействия. Если бы первые млекопитающие попытались в свое время на равных, без занятия особой экологической ниши, конкурировать с динозаврами, их участь была бы предрешена. Социализм на данном этапе должен быть прочно защищен государственным барьером. Сказанное, естественно, ни в коей мере не исключает необходимости и возможности включения в равноправное разделение труда в мире. Но все экономические внешние связи должны составлять государственную монополию и осуществляться в интересах всей нашей социалистической «цивилизации» как целого. А возможность этого однозначно связана с могучим Советским Союзом, а не с «идиотской системой мелких государств и национальной обособленностью»8 – решить какие бы то ни было социалистические задачи в отдельном национальном государстве в принципе невозможно. Поэтому для нас социализм и Союз нераздельны.

Чтобы передовой отряд действительно смог организовать борьбу трудящихся за возврат нашей страны на путь социалистического развития, он должен хотя бы в общих чертах представлять те конкретные цели, которых предполагается достичь. Было бы недопустимым утопизмом пытаться в деталях предсказывать все особенности того третьего этапа развития социализма, который явится закономерным завершением нынешних революционных преобразований. Но коль скоро мы убеждены в существовании объективных закономерностей общественного развития, то есть основания полагать, что его анализ применительно к социализму может дать основу для научного прогноза наиболее общих характерных черт его третьего этапа. Ниже мы попытаемся изложить некоторые из тех выводов, к которым позволяет прийти проведенное выше рассмотрение развития социализма.

В наиболее общем виде «будущий» социализм можно бы было определить как социализм без номенклатуры. Мы уделили столько внимания номенклатуре потому, что ее ликвидация является наиболее важным социальным изменением, без которого невозможен переход к новому этапу развития социализма. Но такого определения слишком мало, поскольку ликвидация этой особой социальной группы, игравшей столь важную роль в политической и экономической системе прошедшего этапа социализма, весьма существенно повлияет на основные характеристики его следующего этапа, в том числе и на те, которые отражены в «триедином символе веры» советских коммунистов — Социализм, Советы, Союз. Понятно, что речь при этом должна идти именно об особой социальной группе, а не об отдельных личностях. В этом смысле оценка не должна быть огульной, ибо и среди номенклатуры также были и есть настоящие коммунисты, и их опыт является бесценным достоянием коммунистического движения. То, что интересы номенклатуры как социальной группы сегодня враждебны интересам трудящихся, не является помехой для конкретного выходца из ее среды в отстаивании этих последних, коль скоро он стал на соответствующие позиции, — как, скажем, буржуазное происхождение Энгельса не помешало ему быть признанным вождем пролетариата. Поэтому «здесь дело идет о лицах лишь постольку, поскольку они являются олицетворением экономических категорий, носителями определенных классовых отношений и интересов»9.

Итак, какие же общественно-экономические отношения должны стать результатом перехода социализма к третьему этапу своего развития? В основном их определяет система собственности на средства производства. Какую же форму собственности можно считать органичной для третьего этапа социализма, закономерно вытекающей из всего предшествующего его развития, соответствующей социально-психоло-гическим условиям в нашем обществе и обеспечивающей высокую эффективность производства? Прежде всего следует еще раз подчеркнуть, что для этого этапа, как и для предыдущих этапов социализма, характерным является расщепление отношений собственности по владению, распоряжению и пользованию. На данном этапе реализация отношений собственности будет осуществляться через государственное владение, общенародное пользование и коллективное распоряжение средствами производства. Посмотрим, каким образом это может быть осуществлено и к каким социальным последствиям приведет.

В плане производственных отношений одной из наиболее характерных черт будущего этапа социализма станет демократизация экономической жизни, выражающаяся прежде всего в усилении роли трудовых коллективов. Эта роль вовсе не будет сводиться лишь к некоему «рабочему контролю» (дескать, «слуги народа» управляют, а трудящиеся их контролируют, следя, чтобы те их не надули). Именно трудовой коллектив окончательно станет главным звеном производственных отношений. Через демократически сформированный совет трудового коллектива он будет полностью распоряжаться средствами производства предприятия, находящимися в его полном хозяйственном ведении. Только трудовой коллектив предприятия, без какого либо внешнего принуждения, будет выбирать направление хозяйственной деятельности и, являясь ее полноправным субъектом, полностью отвечать также за ее результаты. Предприятие будет самостоятельно определять также способ использования хозрасчетного дохода, и столь же самостоятельно подразделять его на фонд заработной платы, фонд социального развития, фонд развития производства и другие нужды, устанавливать систему оплаты, разные формы материального и другого поощрения. Непосредственное управление производством как технологическим процессом будет осуществляться администрацией, нанимаемой советом трудового коллектива и подконтрольной ему10.

Не такие ли формы организации производства имел в виду Ленин, когда писал, что «строй цивилизованных кооператоров при общественной собственности на средства производства… – это и есть строй социализма»11? В своей, во времена «перестройки» столь часто упоминавшейся, статье «О кооперации» он ведь говорил вовсе не о той кооперации, которую тогда усиленно стремились насаждать. В ней он специально (и неоднократно!) обращает внимание на то, что «с принципиальной стороны» кооперация в его понимании (т. е. специфически социалистическая кооперация) сохраняет «собственность на средства производства в руках государства»12. Как раз в этом смысле никакой «перемены взглядов на социализм» здесь у Ленина нет – он последовательно развивает взгляды на кооперацию основателей марксизма. Вот как они выглядят у Энгельса: «Что при переходе к полному коммунистическому хозяйству нам придется в широких размерах применять в качестве промежуточного звена кооперативное производство, – в этом Маркс и я никогда не сомневались. Но дело должно быть поставлено так, чтобы общество – следовательно, на первое время государство – сохранило за собой собственность на средства производства и, таким образом, особые интересы кооперативного товарищества не могли возобладать над интересами общества в целом»13. Мы уже упоминали, что Ленин совершенно определенно считал кооперацию буржуазной, если в ней «выделяется слой пайщиков, составляющих меньшинство населения», и если она «дает выгоды (дивиденды на паи и т. п.) группе особых пайщиков»14. Так какой же выход из этого положения? «А выход один – слияние кооперации с Советской властью»15. Только в этом случае можно получить предприятия, в которых их члены, во-первых, равноправны, а во-вторых, свободно распоряжаясь средствами производства, соблюдают тем не менее интересы общества в целом – именно потому, что не им, а «государственной власти принадлежат все средства производства»16. Сейчас много говорят о некоторых коллективных предприятиях на Западе, представляя их едва ли не «ростками социализма». Но мы должны ясно отдавать себе отчет в их буржуазной природе – уже хотя бы потому, что вообще «кооперация в обстановке капиталистического государства является коллективным капиталистическим учреждением»17. Так что не они, а те «кооперативы» в ленинском понимании, т. е. трудовые «арендные» коллективы, базирующиеся на находящихся во владении государства средствах производства, определят будущее социалистической экономики. Что же касается других форм собственности, в том числе и собственно кооперативной, то они вполне могут (в той мере, в какой они совместимы с социалистической собственностью) существовать и в дальнейшем – многоукладность народного хозяйства некоторое время вполне может сочетаться с господством форм собственности, определяющих саму сущность производственных отношений на данном этапе развития общества.

Мы стоим еще только на пороге третьего этапа развития социализма, а потому трудно сколько-нибудь определенно говорить о конкретных формах осуществления распорядительной функции. Демократизация всей нашей, в том числе экономической, жизни, открыв свободу творчества трудящихся, позволит отыскать оптимальные формы, а пока наиболее целесообразно «не связывать себе… рук какими-либо предписаниями, директивами или правилами, пока мы недостаточно собрали фактов хозжизни на местах»18. Исходя из изложенных соображений, можно только предположить, что в наиболее вероятном варианте отношений в сфере материального производства (как в промышленности, так и в сельском хозяйстве) основной ячейкой станет трудовой коллектив, «арендующий» находящиеся во владении государства средства производства, которыми он распоряжается непосредственно или через демократически избранный совет трудового коллектива, а управляет средствами производства по его поручению назначаемая и сменяемая советом трудового коллектива администрация. И это все при условии, что производственная деятельность данного коллектива в конечном счете направлена на пользу всего народа. Это последнее имеет важнейшее значение и обеспечивается именно государственным владением средствами производства через Советы.

На третьем этапе развития социализма владение средствами производства, как и на первых двух этапах, останется государственным, но будет осуществляться через систему Советов. Советская система уже в принципе значительно отличается от парламентской представительной системы в буржуазном обществе, и не только тем, власть какого класса каждая из них осуществляет. Отличается она также тем, что здесь речь идет не только о политической (и тем более не только о законодательной) власти. Лозунг времен революции гласил: «Вся власть Советам!» Именно вся, а не только политическая, т. е. и экономическая власть — через владение средствами производства. Без этого нет Советской власти. Только вся полнота власти у Советов каждого уровня обеспечивает реальную возможность народовластия, возможность определять всю (в том числе и экономическую) жизнь советского народа им самим во всех его частях сверху донизу. Только Совет, будучи владельцем практически всех средств производства, расположенных на его территории, сможет координировать деятельность всех использующих их предприятий. По этой же причине он будет иметь также реальную возможность обеспечить социальную защищенность всех проживающих на своей территории граждан через создание каждому условий общественной самореализации, а не условную посредством социального вспомоществования, закрепляющего за иногда вполне дееспособными гражданами статус «людей второго сорта», «живущих унизительным хлебом благотворительности»19 — частной ли, государственной ли.

Для обеспечения целостности социалистического государства как зародыша будущей целостности общества владение средствами производства должно носить иерархический характер (и в этом отличие характера владения на третьем этапе развития социализма от второго, где государство функции владельца выполняло через свои центральные органы, создавая таким образом возможность распоряжаться сверху вниз всеми принадлежащими ему средствами производства организованному в иерархическую систему господствующему классу). Это значит, что непосредственным владельцем средств производства, расположенных на его территории, выступает местный Совет. Только он может принимать решения как их владелец, и никто, кроме Совета более высокого уровня, не может изменить эти решения. Что же касается Совета более высокого уровня, то он, как представитель всего населения более широкого региона, также выступает в качестве владельца, но уже всех находящихся в данном регионе средств производства, каждая часть которых одновременно находится также во владении Советов более низкого уровня. Так выстроится вся пирамида владения всеми основными средствами производства — вплоть до Верховного Совета всей страны, являющегося воплощением всеобщего государственного владения (но не распоряжения!) всей совокупностью ее средств производства, поскольку он представляет в совокупности весь советский народ. Такая иерархическая система владения допускает сколь угодно большое расширение количества входящих в нее элементов, создавая возможности дальнейшего объединения. Основная власть при этом сосредоточится в низовых Советах, причем их относительное значение будет все время возрастать.

Политическая власть в обществе всегда базируется на экономических отношениях, конкретно воплощаясь в определенные политические институты. В капиталистическом обществе экономическая власть полностью сконцентрирована в руках буржуазии как класса, а политическая осуществляется по ее поручению административной системой, организация которой должна быть максимально эффективной для достижения поставленной цели. Управляющая административная система должна выражать волю буржуазии именно как класса. Но существование различных групп буржуазии, имеющих определенные (хотя бы и частные по отношению к коренным интересам класса) различия в интересах, может приводить, и иногда приводит, к тому, что политическая власть склоняется в ту или иную сторону, что, в свою очередь, ведет к дестабилизации общественной жизни и в пределе может поставить под угрозу интересы класса как целого. Этому противостоит демократия как форма организации господствующего класса, выражающая его совокупную волю и своими механизмами наиболее полно обеспечивающая его интересы как целого. Одним из главных таких механизмов, предотвращающим указанную угрозу, является разделение властей, обеспечивающее стабильность и баланс интересов различных групп господствующего класса в соответствии с его коренными общими интересами.

Переход к третьему этапу социализма при отсутствии внеэкономических факторов организации (как это было на предыдущих его этапах) также требует создания специальных стабилизационных механизмов, способных согласовывать интересы все еще существующих при социализме различных социальных групп и слоев. Как и в предыдущем случае, они неизбежно будут связаны с определенным взаимодействием экономических и политических факторов. Однако, если в буржуазном обществе господствующий класс объективно заинтересован в сохранении экономических механизмов своего господства над остальными социальными группами политическими методами, то при отсутствии господствующего класса, при сохранении только одного производственного класса механизмы стабилизации должны быть направлены только на «внутреннее» регулирование. Становление и развитие народовластия, самоуправления через Советы (то есть без особой административной системы, базирующейся на представительной демократии) не оставляет места для «разделения власти, вообще столь дорогого буржуазии»20. Поскольку трудовому народу не с кем разделять свою власть, то нет и необходимости в каком-либо ограничении политического полновластия Советов (и их органов).

Но это не означает, что проблема общественной стабилизации, обеспечения баланса интересов снимается, ибо на данном этапе общественного развития еще сохраняется наличие общественных групп с различными интересами, сохраняется до полного обобществления средств производства, которое произойдет только в конце этапа. Следовательно, сохраняется и необходимость в специальных стабилизационных механизмах. Их роль будет выполнять упомянутое ранее разделение экономической власти, связанное с юридическим разделением субъектов владения, распоряжения и пользования, при их значительном и все усиливающемся физическом совпадении (что является также базой политической власти через Советы). Именно это разделение (при общей базе) станет противоядием для вызываемого существованием таких групп «группового эгоизма».

Для выполнения таких задач Советы также должны быть избавлены от влияния номенклатуры. Чтобы они, говоря словами Ленина, стали «органами управления через трудящихся», необходимо вернуться к ленинским принципам их формирования и функционирования. Опора на низовые (районные) Советы как основу Советской власти, формирование высших уровней Советской власти — вплоть до общегосударственного — не прямыми выборами (результаты которых всегда и неизбежно будут определять те, кто имеет политическую или экономическую возможность манипулировать избирателями), а на съездах Советов, реальная возможность отзыва депутатов в любое время с любого уровня, — вот те основные условия народовластия, без выполнения которых о нем не может быть и речи. Они и должны быть реализованы на третьем этапе социализма.

Таким образом, на третьем этапе социализма разделение по владению, распоряжению и пользованию будет иметь юридический характер, связанный с функционированием средств производства, но не произойдет разделения физического субъекта, поскольку в основном здесь действуют одни и те же люди. Они пользуются собственностью для создания средств своего жизнеобеспечения, но они же владеют ею через органы самоуправления – Советы, и распоряжаются как члены трудового, производящего коллектива. Собственно, именно поэтому они и имеют возможность пользования. Как мы отмечали, такое совпадение на начальном этапе будет только частичным. По мере развития отношений, характерных для третьего этапа социализма, оно будет становиться все более полным, что фактически означает постепенное формирование целостного отношения теперь уже действительно общественной собственности на средства производства, в своем развитом виде реализующейся только в коммунистическом обществе. Но уже на начальном этапе такие отношения, даже если их за неимением нового термина назвать арендными, существенно отличаются от классических отношений имущественного найма при разделении вступающих в них физических субъектов. Соответственно меняется и характер обмена между производителями.

В спорах о том, каким быть социализму в будущем, немалое внимание уделяется теме «социализм и рынок», но при этом редко дают себе труд определить, что же именно понимается под рынком. А ведь если под ним, как нередко и делается, понимать наличие любого обмена продуктами деятельности индивидов, неизбежного при любом разделении труда в обществе (даже половозрастном в обществе первобытном), то это понятие приобретает столь расширительное значение, что рынок становится неизменным атрибутом едва ли не любого общественно-экономического строя. Тогда нет и предмета для обсуждения.

Однако марксизм под рынком понимает механизм отнюдь не любого обмена, но стихийно складывающегося эквивалентного обмена продуктами производства между самостоятельными производителями, который по своей общественной функции в качестве такового является средством обобществления и регулирования производства. Другими словами, рынок – экономический механизм саморегулирования производственной деятельности общества, в отсутствие внешнего (по отношению к отдельным производителям) управляющего центра обеспечивающий целостность общества как общественно-экономического организма. А его характер определяется характером производственных отношений, и стало быть, может быть различным. Другое дело, что нам пока известен только один вид такого экономического механизма в его достаточно развитом виде – применительно к буржуазному обществу, где в качестве субъектов экономической деятельности выступают отдельные индивиды (или их группы). Однако в принципе такого рода отношения возможны не только между «лицами» (или группами «лиц»), но и между «общинами» (выше мы приводили высказывание Энгельса по этому поводу)21.

Рынок как экономический механизм давно уже стал объектом идеологических и политических спекуляций. Его усиленно отождествляют вообще с капиталистическими производственными отношениями – на том основании, что на определенном этапе их развития (особенно в домонополистический период) рынок действительно был основным механизмом обобществления и развития производства. Но с вхождением капитализма в стадию империализма положение начало качественно меняться. Образование транснациональных корпораций, сращивание монополистического капитала с государственными структурами, разделение капиталистических государств на эксплуатирующие («цивилизованные») и эксплуатируемые (все прочие), истощение природных ресурсов – все эти факторы неизбежно ведут к усилению олигархического управления мировой капиталистической системой (через государственные органы и межгосударственные образования или непосредственно) за счет систематического снижения роли и значения рыночных механизмов, которые в настоящее время в капиталистическом мире стремительно теряют свою ведущую роль как в обобществлении производства, так и в регулировании экономики.

И наоборот, социализм неизбежно войдет в следующий этап своего развития, где жесткое управление со стороны номенклатуры закономерно сменится самоорганизацией экономики, но уже построенной на коллективистских началах. При желании такую экономику также можно назвать «рыночной» – при условии, что учитывается ее специфический характер.

Тем, кто стремится изобрести новую «модель» социализма, обращаясь к рыночным механизмам и заимствуя буржуазный опыт, приходится учитывать существенные трансформации этого механизма в последнее время, возрастание роли внешних по отношению к нему факторов, не только оказывающих все большее влияние на его функционирование, но и все сильнее ограничивающих сферу его действия. Соответственно появляются «гибридные» концепции вроде «регулируемого рынка». Просто поразительно, как при этом не замечают отмечавшейся нами выше внутренней противоречивости самой этой логической конструкции. Коль уж рынок – это регулятор экономики, на который возлагается столько надежд как на механизм ее «естественного» саморегулирования, то о каком же еще его регулировании может идти речь? Ведь в этом случае нарушается сам принцип рыночного саморегулирования экономики. И тем не менее, происходящая сейчас смена экономических механизмов капиталистического общества, замена одного из них (рыночного саморегулирования) другим (управление со стороны постепенно организующейся в мировую систему олигархии) принимается за некий «новый» механизм – «регулируемый рынок». И вот на этого-то мифического кентавра возлагают надежды не только приверженцы капитализма, но и некоторые сторонники социализма. Когда понимание существа происходящих процессов подменяется их простой констатацией, всегда возникает искушение избежать «односторонности», прибегнув к эклектике, обычно имеющей мелкобуржуазный характер (поскольку «мелкий буржуа … состоит из “с одной стороны” и “с другой стороны”»22); то же и с «мелкой номенклатурой».

В результате открывается широчайший простор для манипулирования (вспомним гоголевскую Агафью Тихоновну, желавшую нос одного жениха приставить к губам второго, да еще кое-что взять от третьего…). И создают «экономические программы» с эклектическим сочетанием приглянувшихся элементов, тщась соединить «преимущества» капитализма и социализма, отбросив их «недостатки». А ведь это не кубики детского «конструктора», допускающие любое желаемое сочетание, а органические элементы разнородных общественно-экономических систем, в рамках которых они взаимосвязаны и взаимообусловлены, и существовать друг без друга не могут. Их механическое соединение никогда не образует органической целостности. Это вообще невозможно для любых сколько-нибудь сложных систем. «Суть системного подхода – сосредоточить внимание на всей системе в целом, а не на ее частях, взятых в отдельности… Предположим, например, что нами отобраны по одному автомобилю каждой из имеющихся в продаже марок. Затем обращаемся к группе экспертов с просьбой изучить их и выбрать самый лучший карбюратор, после этого выбрать наилучший двигатель, распределитель, трансмиссию и т.д., пока не соберем все автомобильные части. Навряд ли нам удастся собрать автомобиль из этих частей, а если и удастся, то едва ли он будет хорошо работать»23. Тем более это относится к различным элементам общественно-экономических систем24. Произвольно комбинировать их нельзя. Вот что действительно возможно, так это временное существование их рядом друг с другом – с неизменным стремлением каждого решить в свою пользу вопрос «кто кого» (что, кстати, чаще всего и происходит в переходные периоды).

На предстоящем этапе социализма будет совсем другой «рынок», и сходство его с «рынком» буржуазным будет ограничиваться, главным образом, тем, что в обоих случаях имеет место саморегулирование экономики. Однако уже то, что субъектом экономических отношений при социализме выступает не только индивид, но и производственный коллектив, приведет к существенным отличиям. Первое из них заключается в том, что государство здесь, как мы видели, в отличие от капиталистического «регулируемого рынка», играет роль не внешнего по отношению к данному экономическому механизму фактора, а входит в него органической составляющей, ибо включено в отношения собственности на средства производства. Влияние государства (в лице Советов) как владельца средств производства приводит к тому, что несмотря на наличие товарных отношений, «продукт социалистической фабрики … не есть товар в политико-экономическом смысле, во всяком случае не только товар, уже не товар, перестает быть товаром»25. Другими словами, это хоть и товар, но не в том смысле, который ему придает классическая политэкономия – нецелостный характер социалистической собственности накладывает отпечаток и на эту категорию. Посредством ренты за «арендуемые» средства производства (а не налога!26), госзаказа, инвестиций и других экономических механизмов государство будет в своем качестве владельца средств производства иметь возможность действительно планового согласования интересов отдельных коллективов с общегосударственными интересами, не вмешиваясь при этом непосредственно в распоряжение средствами производства, целиком и полностью осуществляемое производственными коллективами. Последнее не только развязывает инициативу производственных коллективов, но и впервые действительно создает их глубокую заинтересованность в результатах своего хозяйствования.

«Новые» рыночные отношения станут повторением «старых» в новых условиях и, следовательно, никак не будут сводиться к последним, так что и рыночными их можно будет называть только условно. Они будут отличаться прежде всего разделением сфер обращения средств производства и предметов потребления, вообще специфичным для социализма. Как уже отмечалось, экономический субъект, вступающий в отношения обмена продуктами производства, при социализме не всегда совпадает с субъектом потребностей, ради удовлетворения которых вообще ведется производство; соответственно разделяются и сферы обращения. В условиях капиталистической системы рынок всех товаров принципиально един, сколь бы ни были различны его варианты для их различных типов. При социалистическом «рынке», как и на предыдущем этапе социализма, обращение будут осуществляться в виде двухконтурной системы обращения с разделением сфер обращения средств производства и предметов потребления, образуя как бы два круга кровообращения. Производственное предприятие все так же останется узлом пересечения этих контуров, однако контроль над происходящими в нем процессами возьмет сам трудовой коллектив. «Рыночные отношения» будут действовать во внешнем контуре, в отношениях между предприятиями (коллективами), но не внутри коллективов – здесь функции распределения примет на себя сам коллектив, и отношения в этой сфере будут носить отнюдь не «рыночный» характер.

Прежде всего существеннейшее значение имеет то обстоятельство, что экономическим субъектом в первой сфере может являться только производящий коллектив, поскольку им исключается возможность продажи индивидом своей рабочей силы и, следовательно, эксплуатации. Не являясь экономическим субъектом, индивид не может выходить на рынок с этим специфическим товаром. Да и кто будет покупателем? Не может же работник, становясь членом экономически самостоятельного производящего коллектива, сам быть покупателем своей же рабочей силы. Иначе придется прийти к высмеянному еще в свое время Марксом выводу, что «рабочий, ссужающий самого себя не только жизненными средствами, но и средствами труда, является в действительности своим собственным наемным рабочим»27. Не сможет он также совместно с другими членами коллектива покупать рабочую силу другого работника, поскольку не они владеют условиями ее применения (средствами производства), а государство (которое, однако, ими не распоряжается, и следовательно, не нуждается в покупке рабочей силы). В результате труд перестает быть наемным; совершается очередной важный шаг к его освобождению.

Разделение сфер обращения, другие особенности социалистического «рынка», как, впрочем, и сама необходимость в нем на определенном этапе развития – следствие все еще неполного обобществления средств производства, что связано со сложным и длительным переходом от частной собственности к общественной. В это время сохраняется также индивидуальный характер потребления – но только частично. Как мы уже упоминали, удовлетворение индивидуальных потребностей, связанных с существованием индивида в качестве биологического организма, всегда индивидуально; что же касается потребностей общественных, отражающих функцию индивида как элемента общественного организма, то оно разделяется на две части. Одна часть их удовлетворяется адекватно в производящем коллективе (ее адекватность обуславливается общенародным характером пользования), вторая – посредством «социальной компенсации» (т.е. через те или иные «вещные» факторы), все еще необходимой из-за того, что социализм также еще не является (даже на третьем этапе) обществом, адекватным природе человека. Но государственное владение и общенародное пользование собственностью создают условия для доминирования и постепенного вытеснения извращенных форм удовлетворения общественных потребностей людей адекватными, соответствующими их общественной природе. На третьем этапе делается завершающий шаг в уровне обобществления, а следовательно, существенно расширяются также изменения в характере мотивации у индивидов в отношении трудовой деятельности.

У нас много лет ситуация была такой, что при общем скромном уровне жизни обеспечивалась сравнительно высокая социальная защищенность. Да и вообще у наших людей нет веками выработанной привычки полагаться только на себя, рассматривая остальных исключительно как конкурентов в жизненной борьбе. Зато есть привычка удовлетворяться достаточно скромными материальными благами. В результате уже достаточно длительный опыт показал, что для большинства наших трудящихся тот стимул чисто материального успеха, который и у трудящихся развитых капиталистических стран уже не действует в былую силу, эффективно действовать так и не стал. А при переходе к третьему этапу развития социализма все большее значение будут приобретать способы прямого, не опосредованного вещами, удовлетворения общественных потребностей.

Ведь и в капиталистическом обществе стремление к финансовому успеху вовсе не детерминируется исключительно конкуренцией или стремлением к усилению потребления, как это обычно представляется. По мнению Ф.Хайека даже относительно предпринимателей конкуренция не является прежде всего стимулом к интенсификации труда: «Термин “стимулы” нередко употребляется в этой связи со смысловыми оттенками, отчасти вводящими в заблуждение, как будто основная проблема в том, чтобы побуждать людей трудиться с достаточным напряжением сил. Главное, однако, не в этом: цены диктуют не столько, как действовать, сколько что производить»28. А что касается стремления к потреблению, то на этот счет заблуждался даже известный американский экономист В.Леонтьев: в одном из своих интервью он поучал, что если человеку «показать хорошие товары», то он будет «работать как черт», чтобы их приобрести. Наш «постперестроечный» опыт показал, что это далеко не так. Гораздо проницательней много раньше оказался М.Вебер, полагавший, что здесь дело вовсе не в непосредственном потреблении. Прежде всего речь идет о стремлении к деньгам как таковым, как символу успеха, как средству удовлетворения потребностей общественных. Но это – специфическая особенность именно людей капиталистического общества, не имеющая места в других случаях, скажем, уже в том социальном явлении, которое М.Вебер называет «традиционализмом»: «Человек “от природы” не стремится зарабатывать деньги, все больше и больше денег, он хочет просто жить, жить так, как он привык, и зарабатывать столько, сколько необходимо для такой жизни. Всюду, где современный капитализм начинал повышать “производительность” человеческого труда путем усиления его интенсивности, он наталкивался на невероятно стойкое сопротивление со стороны этого лейтмотива докапиталистического отношения к труду, наталкивается он на такое сопротивление и сегодня, и тем чаще, чем более, “отсталыми” (с капиталистической точки зрения) являются работники, с которыми он имеет дело»29. Вот и мы оказались такими же «отсталыми»: советские люди уже не в состоянии ограничиваться опосредованным удовлетворением своих общественных потребностей и действительно оказали попыткам превратить его в основу жизни «невероятно стойкое сопротивление». А потому внедрить у нас капиталистические отношения не удалось и не удастся – все еще весьма сильно стремление к прямому удовлетворению общественных потребностей. На третьем же этапе социализма последнее займет доминирующее положение.

Попытки применять прямое удовлетворение общественных потребностей как систему «моральных стимулов», давали ощутимые результаты и на втором этапе социализма, особенно в его начале, хотя уже и тогда специфические интересы «номенклатурного класса» препятствовали их эффективному использованию. В дальнейшем же, когда социализм перешел в стадию загнивания, эти стимулы стали использоваться представителями соответствующих уровней номенклатуры главным образом для достижения собственных целей (для укрепления своего положения и продвижения в иерархической системе), весьма косвенно связанных с интересами производства. Это, естественно, привело к их вырождению: и сам поощряемый, и окружающие прекрасно знали, как и для чего это делается; понятно, что такие «игры» никем не воспринимались всерьез. Но это, конечно, никак не доказывает порочности самой системы «морального поощрения», которая по своей сути, базируясь на важнейших потребностях человека, способна в условиях социальной защищенности и обеспечения приемлемого уровня удовлетворения потребностей индивидуальных, действовать гораздо лучше, чем любая система экономического принуждения, позволив при этом избежать негативных следствий, обязательно сопутствующих последней в ее классическом виде (прежде всего безработицы и социального неравенства). Однако действенной эта система может быть исключительно в том случае, если средства поощрения всецело окажутся в руках самого производственного коллектива.

Естественно, что данная система стимулирования вовсе не означает какого бы то ни было принижения принципа оплаты по труду. Наоборот, именно в ней этот принцип только и может найти свое наиболее полное воплощение, поскольку уже сам уровень оплаты становится одним из важнейших показателей положения человека в коллективе и, следовательно, реализуется в удовлетворении основных потребностей не только вне, но и в самом коллективе (а чем ближе к человеку объединение, в которое он входит, тем сильнее оно влияет на его поведение), т. е. с одной стороны, окончательно теряет значение цены рабочей силы, а с другой – приобретет качество еще и «морального стимула». Будучи приведенной в действие, такая система способна обеспечить производительность труда и качество продукции, недостижимые никакими другими способами.

Вот что значит «социализм без номенклатуры». А прийти к нему можно только ликвидировав саму номенклатуру как господствующую социальную группу, ибо именно она, а не некая мифическая «буржуазия» теперь, или не менее мифическая «бюрократия» раньше, являлась и все еще является главным препятствием на пути «естественного» развития социализма. Действительно, что же мы имеем, как говорится, на сегодняшний день? Все те же «номенклатурщики», благополучно перекрасившись в либералов (сами они по обыкновению называют себя «демократами» — «нынче всякий перебежчик зовет себя демократом»30) и националистов, опять норовят вести нас к «светлому будущему», теперь уже капиталистическому, в которое они сегодня так же не верят, как вчера не верили в коммунизм. Зато вовсю пользуются случаем, чтобы обеспечить это «светлое будущее» себе лично. А наши противники, как бы забыв о том, кем еще недавно были сами, беззастенчиво врут, что у власти сейчас коммунисты, по шулерски именуя так бывших номенклатурных носителей партбилетов, несмотря на проводимую ими антикоммунистическую программу сепаратизма и капитализации. Но в том, что все та же номенклатура опять у власти, они безусловно правы, да вот только коммунистами эти люди никогда не были — ни бывший секретарь обкома и кандидат в члены Политбюро Ельцин, ни отставной партийный идеолог Кравчук, ни бывшие члены Политбюро, а ныне президенты «независимых государств» Шеварднадзе, Назарбаев или Алиев, ни прочие такие же коммутанты-перевертыши калибром помельче, имя которым – легион. Никогда не смогли бы сановные «профессиональные коммунисты» развалить Союз, разрушить экономику, организовать грабеж народного достояния, если бы не опирались на лежащие ниже слои номенклатуры, на всю ее структуру, на систему связей, весь образ жизни и представлений этой социальной группы. Так что нечего сваливать главную ответственность за произошедшее на всяких там «теневиков» да «западные спецслужбы» (хотя и те, и другие также приложили руку). Конечно, в целом номенклатура уже не та: «ротация», разумеется, идет, однако она шла всегда, новое же пополнение вписывается в ту же основную систему (тоже, разумеется, не остающуюся неизменной, но пока что в главных чертах сохраняющую прежнюю структуру).

Таким образом, главной задачей предстоящей конструктивной фазы революционных преобразований второго этапа социализма в третий является ликвидация «номенклатурного класса» как господствующей социальной группы. Но речь идет именно об определенной социальной группе, представляющей собой господствующий производственный класс, а не о входящих в нее людях. При ликвидации класса люди остаются. И мы не можем забывать, что в большинстве своем это тоже наши советские люди, которые должны найти себе достойное место на новом этапе развития социализма. Более того, они очень будут нужны обществу. Разумеется, речь не идет об антикоммунистической «верхушке» — забыть о ее ответственности за страдания миллионов советских людей было бы просто безнравственно. Да и толку от них никакого — на самый верх, как правило, всплывало то, что обычно и всплывает в таких случаях. Без них обойдемся. Но потеря основной массы этого контингента (представляющего собой не только членов господствующего класса, но в то же время и профессионалов-управленцев высокого уровня) для активного и соответствующего их возможностям участия в общественных процессах означала бы ощутимое снижение общего потенциала. Многие из этих людей, опираясь на прошлый опыт и обогащенные новым, свои знания и энергию смогут применить на всех этажах управленческой лестницы, но уже не в качестве членов господствующего класса-распорядителя, а в качестве менеджеров-управленцев, действительно, а не на словах выполняющих волю народа, выраженную не через декоративные, а через настоящие Советы.

Перейдя к третьему этапу своего развития, социализм не только опять обретет былую силу, но и существенно ее преумножит. И наша великая страна-цивилизация – Союз Советских Социалистических Республик – опять займет подобающее ей место в мировых процессах общественного развития, играя важнейшую роль в уже назревшей сегодня глобализации общественного организма, в консолидации человечества в единое целое – грядущее коммунистическое общество.



ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Марксизм, являющийся единственной цельной теорией, рассматривающей общество, его сущность, становление и развитие с действительно научных позиций (т.е. с позиций «естественноисторических») как некоторое специфическое явление объективного мира, и соответственно позволяющий благодаря этому делать научно обоснованные прогнозы дальнейшего течения общественных процессов, как и любая другая научная теория безусловно нуждается в постоянном совершенствовании, во внесении в него тех или иных, не только частных, но в ряде случаев и принципиальных коррективов в соответствии с результатами научных исследований и общественной практики. А за время, прошедшее с момента формулирования классиками марксизма основных его принципов, накопилось немало положений, самым настоятельным образом требующих таких коррективов, которые позволили бы трансформировать тот революционный прорыв, который был выполнен классиками марксизма в области обществоведения, в обычную, традиционную (в лучшем смысле этого слова) науку об одной из (пусть и важнейшей для человека) областей действительности, т.е. в еще одну область естествознания, одновременно окончательно избавив ее от рудиментов спекулятивного, философского подхода. Выше мы не раз обращались к тем объективным причинам (в том числе и не научного характера), которые главным образом препятствовали данному процессу. Но их наличие как прежде, так и сейчас не может отменить факта общественной потребности в такой процедуре, неизбежной в становлении любой настоящей науки. А потому попытки такого рода были, есть и будут. Одной из таких попыток как раз и является предложенная работа, цель которой – на базе классической теории марксизма и с возможно более полным учетом достижений науки и общественной практики за последние сто-сто пятьдесят лет обосновать монистический взгляд на общество как целостный организм, что позволило бы оформить этот взгляд в некоторое введение в естествоведческую науку, потребность в которой назрела давным-давно – теоретические основы обществоведения. Удалась ли эта попытка, и насколько – судить читателям.

В основе настоящей работы лежит представление об обществе как о закономерной ступеньке развития жизни на Земле. С этой точки зрения общество представляет собой ступень в эволюции живого, т.е. является биологическим организмом наивысшего типа, обладающим функциональной целостностью, который развился и продолжает развиваться в вероятностно-статистической среде. При таком понимании общества человек представляется его элементом, не являющимся в полной мере некоторой целостностью по отношению к окружающей среде. Однако его своеобразие как раз и состоит в том, что благодаря высокому уровню отражательного аппарата, он, став элементом более высокого целого, в указанном отношении не утратил полностью собственной целостности. Эта «двойная природа» человека и составляет, по нашему мнению, главный ключ к пониманию сущности, становления и развития общества. Соответствующие соображения были представлены и по мере сил обоснованы в различных разделах и главах настоящей работы, а потому не будем повторяться. Здесь мы обратимся только к некоторым выводам, которые, как представляется, вытекают из всей работы как целого и не полностью укладываются в привычные представления. Начнем с периодизации общественного развития.

Безусловной заслугой классиков марксизма является открытие того, что общество в своем развитии закономерно проходит различные стадии, которые они назвали общественно-экономическими формациями. На основе имевшегося уровня науки ими были намечены основные этапы этого развития, включающие первобытнообщинный строй, рабовладельческий строй, феодализм, капитализм и коммунизм. В дальнейшем это членение истории было превращено в незыблемую схему некоей «пятичленки», почитавшейся обязательной для всех марксистов. Однако, с одной стороны, многократно отмечалось, что сами классики марксизма видели ряд моментов, не вписывающихся в указанную схему. С другой стороны, появившийся позже новый общественный строй, названный социализмом, по своим основным общественно-экономическим характеристикам не вписался в отводимое ему ранее место первой стадии коммунизма. Все это, плюс расширившийся объем знаний о прошлом, начиная с первобытных времен и кончая становлением и развитием капитализма, равно как и ряд позднейших исследований, посвященных историческому процессу в целом, настоятельно потребовали уточнения представлений об общественно-экономических формациях, равно как и других социальных образованиях, их характере, смене, взаимодействии и вообще роли в общем развитии человечества. В настоящей работе как раз и была предпринята попытка обобщить существующие представления. В ее результате получилась схема периодизации общественного развития, базирующаяся на предложенной классиками марксизма, однако уточняющая ее в некоторых довольно существенных чертах. Кратко резюмируем полученные результаты следующим образом.