Общественный организм (введение в теоретическое обществоведение)

Учитывая всеобщую взаимосвязь в мире с одной стороны, и структурирование материи с другой, главным моментом, с учетом которого должна строиться любая теория развития, основывающаяся хоть на диалектике, хоть на общей теории систем, хоть на обеих вместе, является все же отношение «система-среда». Система (или объект – в философской терминологии) вообще может быть понята не как некий феномен (онтологического, теоретико-множественного или иного характера), существующий «сам по себе», а исключительно в окружении среды (в том числе включающей и другие системы) и во взаимодействии с ней. Даже в тех случаях, когда удается выделить систему, в которой определяющими на том или ином этапе являются именно внутренние процессы, полностью абстрагироваться от внешних воздействий не удается.

В «неживой» системе исключительно важную роль играют энергетические процессы взаимодействия данного материального образования с его окружением. Повышение энергии тела, взаимодействующего с другими телами, есть потенциальная возможность повышения уровня разнообразия и снижения энтропии. Даже просто наличие разности температур при взаимодействии двух тел вносит элемент организации в данную систему, ибо появляется ненулевая составляющая в движении всех частиц и более нагретого, и менее нагретого тела, определяющая направление переноса тепла, т.е. движение становится уже не строго хаотичным, появляется вектор упорядочения, тем больший, чем больше этот перепад. Начиная с мемуара Сади Карно «Размышления о движущей силе огня и о машинах, способных развить эту силу» известно, что даже циклический процесс обязательно предполагает необратимое «протекание» потока энергии через данный объект, т.е. что объект в данном случае включен в некоторые процессы, происходящие в мире вне его. В указанном случае поток тепла от его источника к холодильнику должен проходить через рабочее тело тепловой машины. Таким образом, данная система по существу не является замкнутой (хотя иногда и считается таковой, поскольку в ней нет обмена со средой веществом). Тем не менее в определенных условиях она может рассматриваться как некая отдельная целостность, и тогда к ней вполне применимы те законы гегелевской диалектики, которые разработаны для изолированной системы. Анализ такого рода систем не входит в задачи данной работы, однако для полноты картины рассмотрим классический пример, столь любимый философами для демонстрации качественного скачка, — переход воды из жидкого в газообразное состояние и обратно, который в известном смысле может быть представлен в виде стационарного процесса – хотя, разумеется, и в этом случае в обязательном порядке по меньшей мере должен наличествовать внешний подвод или отвод тепла. Но здесь также имеют место и другие внешние воздействия, существенным образом влияющие на процесс.

При подводе (или отводе) тепла агрегатное состояние воды скачкообразно изменяется и она приобретает ряд новых, существенно отличных от прежних, свойств. Но между этими двумя крайними состояниями (жидким и газообразным) еще существует целая область так называемого влажного пара. И это вовсе не простая смесь жидкости и пара, влажный пар имеет ряд особенностей, не присущих ни той, ни другому. Конечно, если рассуждать о переходе жидкости в пар «вообще», ограничиваясь представлениями о вытеснении «старого» «новым», все это можно считать не столь уж существенным, и физики в свое время имели полное право так поступать. Но это только до тех пор, пока не доходит дело до решения практических задач. А вот если бы инженер-теплотехник при конструировании или эксплуатации соответствующих устройств решил считать влажный пар «еще жидкостью» или «уже паром» (пусть даже с «родимыми пятнами» того агрегатного состояния, из которого он произошел), ничего, кроме конфуза, не получилось бы. Ибо в практическом отношении это и не жидкость, и не пар, равно как и не «смесь» того и другого, а совершенно специфическое состояние воды, причем отнюдь не неизменное на протяжении всего перехода.

Это можно представить наглядно, если изобразить соответствующий переход, например, на так называемой PV-диаграмме1. На ней ясно видно, что речь идет далеко не о «постепенной замене старого новым», а о довольно сложном и специфическом процессе, имеющем свою внутреннюю структуру с «переходами второго порядка», на той же диаграмме фиксируемыми в виде особых линий, именуемых спинодалями (в закритическом состоянии дело обстоит сложнее, но и там существуют аналогичные линии перехода – квазиспинодали). Область влажного пара слева (в области меньших давлений и температур) от спинодали, говоря несколько упрощенно, предполагает состояние воды в виде жидкости, в которой имеют место паровые включения. Справа от спинодали, наоборот, имеет место пар с жидкостными включениями. В пределах этих областей состояние воды, хотя и оказывается неустойчивым, при определенных условиях может меняться вдоль линий, являющихся продолжением участка гиперболической изотермы соответственно жидкого или газообразного состояния и имеющих экстремумы, в своей совокупности как раз и образующие спинодали. Линии, гипотетически соединяющей нижний и верхний экстремумы изотермы в области между спинодалями, фактически не существует, так как в реальных условиях система в данной области даже относительной устойчивостью не обладает. Важнейшее отличие данного состояния от других заключается в том, что его существование и характеристики кроме внутренних процессов и упомянутого выше внешнего подвода или отвода энергии в весьма существенной степени определяются еще и другими внешними влияниями, прежде всего тем, что данный объект существует в поле земного тяготения. В начале «сжижения» влажный пар имеет структуру «жидкость в паре», в конце – «пар в жидкости», определяемые соотношением этих фаз и поверхностным натяжением. В «средней части» при близких значениях относительного содержания обеих фаз поле земного тяготения приводит к неустойчивости структуры данной среды и разделению влажного пара с образованием границы (уровня «жидкости») между псевдожидкостью и псевдопаром.

Данный пример вследствие относительной простоты и «однозначности» процесса позволяет сделать некоторые общие выводы о внутренней структуре такого типа качественного перехода. Во-первых, здесь состояние второго этапа диалектической «триады» («антитезиса») в отличие от первого и третьего не является внутренне однородным (т.е. в процессе развития не сводится к чисто количественным изменениям), он сам состоит из трех этапов, также составляющих некоторую «триаду». Во-вторых, первый этап этой «внутренней триады» имеет определенное «сродство» с первым этапом «большой триады», а соответственно третий – с третьим. В-третьих, состояние объекта во «внутренней триаде» не отличается устойчивостью. И, наконец, в-четвертых, если вообще весь процесс не может быть понят без учета внешних связей, предполагающих взаимодействие с другими объектами (в данном случае без внешнего подвода или отвода энергии), то характер «среднего» этапа самым непосредственным образом зависит еще и от других внешних влияний (в данном случае – земного тяготения). Этот пример конкретного качественного перехода, с одной стороны, наглядно показывает принципиальную невозможность с достаточной полнотой рассмотреть любые процессы в объекте без учета внешних связей, а с другой – не менее принципиальную внутреннюю структурированность диалектического скачка.

Не развивая дальше эту тему, заметим только в данной связи, что такой характер перехода свойствен также и другим случаям. В них «средняя» стадия сама по себе состоит из трех этапов. Мы уже упоминали о превращении гусеницы в бабочку. В момент окукливания гусеница вроде бы еще остается гусеницей со свойственными ей морфологическими особенностями, однако характер ее функционирования изменился: она не делает того главного, что составляло «смысл жизни» гусеницы – не питается, т.е. не преобразует «внешние» вещества во «внутренние», а значит гусеницей она уже как бы не является. Объект еще относится к предыдущему этапу своего развития, но уже к нему и не относится. Соответственно к концу стадии куколки уже все структуры будущей бабочки сформировались, это уже не куколка, и тем не менее еще не бабочка. Чтобы ею стать, необходимо расправить крылья (а это весьма специфический процесс), предварительно скинув оболочку куколки. Те же преобразования, которые специфичны для состояния куколки, совершаются в некой «средней» фазе ее развития. Аналогичный пример можно взять, скажем, из области изменения структуры вещества при изменении температуры и давления. Здесь можно выстроить ряд от газообразной плазмы, в которой электроны теряют связь с ядрами, до сверхплотного вещества, где опять же нарушено движение электронов по орбитам. Между этими крайностями находится вещество в своем «обычном» виде с характером движения электронов, обуславливающим наличие химических свойств. В этих условиях атомы различных веществ обладает способностью образовывать молекулы, а вещество может находиться в состояниях газа и твердого тела, в чем-то аналогичных крайним, а в чем-то отличных от них, но имеет еще и этап особого, только данному случаю свойственного состояния – жидкости.

Эта попытка исследования обобщенной внутренней структуры процесса отрицания отрицания – один из примеров того, как можно было бы рассматривать, говоря словами П.К.Анохина, «внутреннюю архитектонику» и «внутренние механизмы» процесса развития, формализуя их и получая таким образом действенный инструмент исследования с эвристическими функциями, позволяющий «накладывать» выявленную закономерность на неизвестный процесс – разумеется, с последующим конкретным изучением его специфических особенностей. Нас здесь этот момент интересует постольку, поскольку, как мы далее убедимся, формально аналогичный характер имеет также процесс развития общественного организма.

Мы здесь не будем останавливаться на сущности того различия, которое имеется между «неживыми» системами, подверженными действию закона повышения энтропии, и системами «живыми» – самоорганизующимися, способными к самостоятельному существованию (включая и самовозобновление) в конкретной энтропийной среде, осуществляя антиэнтропийный процесс функционирования. Примем в качестве факта существование систем, которые в условиях дезорганизующего воздействия среды стремятся не только сохранить, но и повысить уровень своей организации, обеспечив тем самым устойчивость (гомеостазис) системы. Повышение уровня организации живых систем составляет процесс, именуемый эволюцией.

Однако когда дело касается развития, возникает вопрос: «Какой смысл в самом факте эволюции организмов? Отчего органическое вещество представляет собой не однородную коллоидную массу, а разбито на множество своеобразных носителей жизни, имеющих строго определенные формы?». Энергия, получаемая Землей от Солнца, в конечном счете «превращается в тепловую и, благодаря лучеиспусканию, уходит в мировое пространство, теряясь для Земли навсегда. Энергия бессмертна, но она способна обесцениваться, и это обесценивание все растет. … Превращая часть имеющейся в ее распоряжении химической энергии в энергию деформации и расходуя последнюю на образование наследственно повторяющихся форм или, специальнее, на морфологические признаки, “живое” образует стойкие системы энергии. При этом задерживается обесценивание и удлиняется весь цикл превращений, испытываемых данным количеством энергии. … Смысл эволюции – замедление энтропии по отношению к источнику жизни – солнечному лучу»2.

Рассмотрим, каким образом в процессе сохранения и развития самоорганизующейся (кибернетической) системы происходит ее взаимодействие со средой, и как это сказывается на самой системе. Представим себе возникновение в среде (независимо от того, как это произошло) некоего образования с определенной внутренней структурой – кибернетической системы, фундаментальной целью которой является противодействие процессам энтропии. Как будут развиваться события дальше? Существенным здесь является то обстоятельство, что несмотря на специфические антиэнтропийные свойства системы как целого, процесс нарастания энтропии, как явление всеобщее, идет не только в среде, но и в самой системе. Если исходить из всеобщности законов сохранения, то, следовательно, для противостояния этому процессу система должна обладать возможностью выведения энтропии во внешнюю среду – независимо от особенностей того механизма, которой эту возможность обеспечивает. «В открытых системах, которые обмениваются со средой веществом и энергией, второй закон термодинамики выполняется столь же строго, как и в изолированных системах. Однако благодаря взаимодействию с внешней средой открытые системы могут повысить степень своей организованности за счет роста энтропии окружающей среды»3. «Все, чем отличается этот мир от серого, однородного хаоса, возникло и существует вследствие оттока энтропии в окружающую среду. Отрицательной энтропией питается все живое и все созданное жизнью»4. Живой организм «остается живым, только постоянно извлекая из окружающей среды отрицательную энтропию… Существенно в метаболизме то, что организму удается освободиться от всей той энтропии, которую он вынужден производить, пока жив»5.

Но энтропия – не некая особая субстанция, она связана с характером организации материи. Следовательно, ее вынос в среду может осуществляться не сам по себе, но только одновременно и посредством выноса ее субстанционального носителя, что, естественно, в свою очередь предполагает также предварительный ввод в систему некоторой субстанции из среды. «Самоподдержание некоторой структуры – сохранение системы с тем же уровнем энтропии в целом, возможно, в принципе, только за счет привлечения ВНЕШНЕЙ энергии (а также вещества и информации), а не за счет каких-либо изощрений во ВНУТРЕННЕЙ структуре»6. Другими словами, именно антиэнтропийный характер кибернетической системы предполагает, что ее первым и необходимым свойством является материальный обмен со средой, без которого система как антиэнтропийное образовании функционировать не может. Понятно, что для такого рода систем о развитии как саморазвитии вообще не может быть и речи. Здесь, как и всюду, действуют законы сохранения, благодаря чему, в частности, «закон сохранения энергии оправдывается вообще над животным и растительным организмом, объясняя нам связь между деятельностью организма и тратой его вещества»7.

Это обстоятельство уже по самой своей сути предполагает два важных момента. Во-первых, обмен системы со средой может осуществляться только через некую границу раздела «система-среда», физически существующую в виде некоторого ограничительного барьера. Но во всех случаях должна существовать некоторая «поверхность», физически ограничивающая локализацию системы, которая для существования в этом качестве обязательно должна иметь пространственную компактность и возможность противостоять неконтролируемым процессам взаимодействия со средой, т.е. должна обладать целостностью. Во-вторых, для противостояния энтропии система должна обладать также некоторым уровнем организации, что предполагает и определенный уровень ее количественных характеристик. Только имея количество составляющих элементов и связей между ними, превышающее некоторый критический уровень, система способна функционировать как самостоятельное образование. При этом, учитывая вероятностно-статистический характер среды, приводящий к нарушению обменных процессов, для надежного сохранения и развития системы процессы ассимиляции должны превалировать над процессами диссимиляции, а это значит, что любая жизнеспособная система должна постоянно возрастать в количественном отношении. Но эти моменты неизбежно приходят в противоречие.

Указанное противоречие имеет своей основой то, что при количественном (а следовательно, в конечном счете и геометрическом) возрастании различные характеристики данного образования меняются непропорционально, а именно: при возрастании линейных геометрических размеров образования при прочих равных условиях его объем (или масса, или количество элементов и т.п.) растет пропорционально кубу, а ограничивающая поверхность – квадрату линейных размеров. В этом случае понятно, что рост числа элементов (или других количественных характеристик) будет опережать рост возможностей взаимодействия со средой, определяемых (опять же при прочих равных условиях) величиной поверхности раздела. Процессы ассимиляции и диссимиляции начинают тормозиться, что ставит под вопрос эффективность функционирования системы. Указанное противоречие разрешается путем совершенствования механизмов взаимодействия со средой, а также путем развития поверхности обмена, но происходит это только в определенных пределах и только в длительном процессе эволюции. В рамках данного образования оно разрешается путем его деления. В предельном случае это – деление на два отдельных образования, что, уменьшая массу каждого нового образования в два раза, одновременно увеличивает в нем примерно на треть суммарное отношение поверхности к объему8.

Мы упомянули выше еще один процесс, неизменно имеющий место в самоорганизующейся системе. При количественном росте в ней идут процессы не только повторения имеющихся структур, но и их совершенствования с точки зрения возможностей взаимодействия со средой. Этот процесс протекает весьма медленно (по сравнению с другими процессами в системе), и приводит к повышению эффективности противостояния росту энтропии, в том числе эффективности обменных процессов. Тогда при той же величине разделительной поверхности может обеспечиваться обмен для системы с большим числом элементов. Возникает возможность снижения необходимой величины отношения поверхности к объему, что соответственно допускает количественный рост системы, и как следствие, создает условия для повышения ее сложности, т.е. развития.

В принципе взаимодействие системы и среды осуществляется системой как целым со средой как целым, но в непосредственном конкретном взаимодействии принимает участие прежде всего та часть системы, которая входит в непосредственный контакт со средой, и уж конечно только та часть среды, которая так или иначе (непосредственно или опосредованно) контактирует с системой. Указанный характер взаимодействия неизбежно влияет как на структуру системы, так и на состав и строение ближайшего участка среды.

Следовательно, уже само наличие взаимодействия системы и среды определенным образом воздействует на систему, а именно таким образом, чтобы последняя могла наиболее полно адаптироваться в среде. Поскольку адаптация осуществляется путем определенных изменений в системе, стремящейся в то же время сохранить свою качественную определенность (т.е. система одновременно должна и сохранять стабильность, и изменяться), то для системы оказывается целесообразным «дифференцироваться на две сопряженные подсистемы; одну убрать ”подальше” от среды, а вторую выдвинуть “поближе” к среде»9. Соответственно на каждом уровне живых систем – «нуклеопротеида, клеточного ядра, клетки, организма и популяции … можно увидеть четкую дифференциацию на две сопряженные подсистемы»10.

С другой стороны, система уже в силу своего функционирования преобразует состояние ближайшей части среды, становящейся в результате неким промежуточным образованием между системой и остальной средой, характеризующимся по меньшей мере повышением уровня дезорганизации. Но в чистом виде такая ситуация могла бы иметь место только в случае единичности системы. Мы, однако, отмечали невозможность такого положения уже хотя бы потому, что система в процессе своего функционирования вынуждена делиться. А это создает другую ситуацию – ситуацию существования в среде не одной, а ряда систем, что кардинально меняет положение.

Сначала увеличение числа систем мало что изменяет в их отношениях со средой, – до тех пор, пока возможности их рассредоточения в среде существенно превосходят радиус реального влияния системы. В этом случае практически каждая система действует так, как будто является единственной. Но по мере увеличения количества систем, они неизбежно оказываются в радиусе действия друг друга. На деле это означает, что среда для системы меняется, ибо теперь в качестве среды для каждой системы она включает в себя другие системы. Если считать, что «с выделением любой материальной системы автоматически появляется соответствующая “среда”, в которой существует эта система»11, т.е. если принять положение, согласно которому все то, что не система, является средой, то для данной конкретной системы среда довольно явственно распадается как бы на две различных среды. Первая из них представляет собой ту среду, с которой система взаимодействует как с чем-то действительно ей противостоящим в антиэнтропийных процессах. Что касается той части окружения, которая состоит из аналогичных систем, то она по отношению к данной системе также выступает в качестве «среды», однако взаимодействие с ней имеет своеобразный, меняющиеся в процессе этого взаимодействия характер.

Итак, результатом функционирования любой системы неизбежно являются изменения среды в ее непосредственном окружении, сказывающиеся на характере этого функционирования. Появление аналогичных систем поначалу не меняет принципа функционирования самой системы в среде. В случае идеального баланса между системами так могло бы продолжаться до тех пор, пока возможности выведения системой дезорганизации не пришли бы в состояние равновесия с уровнем дезорганизации среды (как это имеет место в искусственных ситуациях, скажем, в случае разведения культуры микробов в ограниченном пространстве или размножения определенного вида рыб в небольшом замкнутом водоеме). На деле же в реальности имеют место флуктуации, которые нарушают баланс между отдельными системами. Вот здесь-то и начинают сказываться факторы, связанные с упомянутым выше повышением сложности и внутренней дифференциацией систем.

Но прежде, чем произойдут соответствующие изменения в системе, множество сравнительно идентичных систем должно сосуществовать друг с другом. В этом случае для успешного функционирования они должны строить его программу в соответствии с фактом существования этого множества, т.е. приспосабливаться не только к среде как таковой, но и друг к другу. В процессе эволюции, т.е. повышения уровня организации систем с целью более полного приспособления и развития, это требование реализуется в программе поведения каждой системы с учетом существования других систем, а следовательно, теперь уже все они совместно осуществляют целесообразное поведение по отношению к среде – без специального управляющего центра, через программу поведения каждой системы в отдельности. Соответствующие изменения закрепляются, поскольку при согласовании функционирования взаимодействующих систем возможности такого конгломерата по сохранению и развитию в окружающей среде повышаются, в известной степени компенсируя невозможность (сверх определенного предела) количественного роста каждой так сказать «элементарной» системы в отдельности. Имеет место, таким образом, самоорганизация, приводящая к образованию более сложной интегральной системы, имеющей более высокий уровень адаптации к окружающей среде, более широкие возможности противостояния энтропийным процессам дезорганизации.

Однако самоорганизация – только первый этап развития системы более высокого уровня. Происходящее одновременно с процессами самоорганизации (и благодаря им) повышение сложности каждой отдельной системы, еще не ставшей полностью элементом системы следующего уровня, приводит к тому, что поначалу относительно однородные ее элементы начинают все больше дифференцироваться как по функции, так и по структуре, в том числе и по функциям как воздействия на внутрисистемные процессы, так и взаимодействия со средой. В зависимости от сочетания различных факторов, а также благодаря действию обратных связей, эти процессы идут с разной скоростью в разных системах, соответственно создавая разное положение тех или иных систем в конгломерате. В результате они начинают играть в нем различную роль, прежде всего в организации общего взаимоотношения со средой – с соответствующей дифференциацией. А это значит, что внутри конгломерата постепенно возникает центр организации, определенным образом воздействующий на остальные системы, входящие в конгломерат, т.е. так или иначе управляющий этими системами – сначала косвенно, а затем и непосредственно.

Благодаря наличию такого управления взаимодействие данного центра со средой начинает все в большей степени опосредоваться его связью с ней через другие системы, входящие в конгломерат. Образуется управляющее ядро, ставящее себя «в центр» данного конгломерата в том смысле, что взаимодействует со средой не только непосредственно, но и через входящие в него системы, уже становящиеся таким образом частью вновь образующейся системы более высокого уровня. Все образование в целом благодаря повышению уровня организации обладает более высокой устойчивостью по отношению к среде. «Центр», «ядро» этого образования оказывается в определенном смысле разделенным со средой окружающей его «сферой», «оболочкой», и его процессы обмена частично осуществляются уже не непосредственно, а через данную «сферу». Следовательно, указанная «оболочка» должна иметь структуру и характер функционирования, обеспечивающие не только взаимодействие со средой системы как целого, но и некоторые обменные процессы «центра».

Другими словами, при образовании системы более высокого уровня, те системы более низкого уровня, которые составляют ее в качестве элементов, уже хотя бы поэтому неизбежно должны измениться в соответствии с функцией, выполняемой данным элементом в новой системе. Это относится как к тем элементам, которые включены в «ядро», так и к тем, которые составляют «периферию» новой системы. Во всех случаях «компонент при вхождении в систему должен немедленно исключить все те степени своей свободы, которые в той или иной мере не содействуют получению конечного положительного результата данной системы», ибо «в функциональной системе результат представляет ее органическую часть, оказывающую решающее влияние как на ход ее формирования, так и на все ее последующие реорганизации»12, а результат ближайшим образом задается «интересами» центра. Причем следует иметь в виду, что в такой системе центр может эффективно воздействовать на периферийные образования не столько непосредственно, сколько через соответствующие «региональные центры», что в значительной степени определяет «последующие реорганизации». Указанные моменты, важные в общем виде, особое значение имеют, в частности, при анализе такой конкретной системы как социум, поскольку она представляет собой едва ли не самую сложную из всех известных систем, а следовательно, именно в ней общие процессы проявляют себя наиболее полно и последовательно.

Следует при этом иметь в виду, что поскольку элементы, входящие в состав «ядра», несут на себе «печать» своего происхождения из самостоятельных систем, их отделение от среды не может быть абсолютным. Часть своих функций они осуществляют через окружающую их «оболочку» из других элементов, а часть – в непосредственном взаимодействии со средой. При достаточном усложнении системы, когда непосредственное взаимодействие со средой становится затруднительным, система включает часть среды в себя (от мирового океана в нашей крови до сохранения газового состава древней атмосферы в термитнике).

Таким образом, если система как нечто целостное в антиэнтропийных процессах всегда противостоит «первичной» окружающей среде, то по отношению к среде «вторичной» (состоящей из аналогичных систем), наличие которой является предпосылкой формирования новой целостности более высокого порядка, она может оказываться в одном из двух существенно различных положений. Первое положение является положением координации, когда система в своем взаимодействии с другими системами корректирует свое поведение соответственно факту наличия других систем, что предполагает и определенное взаимодействие между системами. Результатом углубления координационного взаимодействия является новая целостность. Однако неравномерность развития (вследствие наличия флуктуаций и действия положительной обратной связи) приводит к изменению этого положения с установлением между системами отношений субординации. Вследствие установления указанных отношений такая экс-система опять же может оказаться в одном из двух положений: либо стать координирующим центром (или войти в состав «ядра»), либо войти в состав окружающей центр периферии. При этом в «больших» системах и центр отличается сложным строением, и периферия имеет определенные градации и внутреннее строение (в том числе соответствующие «ядра», «центры» более низкого порядка). В ряде случаев между ними может быть выделена своего рода «субпериферия», представляющая собой некоторое промежуточное образование между «ядром» и «периферией».

В процессе такого развития сложная система приобретает как бы некоторую сферическую (иногда структурно, всегда − функционально) слоистую конструкцию. Эта конструкция, во-первых, включает ряд относительно однопорядковых систем-элементов, «на равных» взаимодействующих между собой; во-вторых же, она имеет некоторый центр-ядро, дополнительно управляющий функционированием всего конгломерата-системы как единым целым, как бы «надстроенным» над первым уровнем организации. Естественно, процесс агрегации систем на этом не заканчивается. Образовавшиеся новые системы более высокого уровня также взаимодействуют между собой, повторяя тот же процесс агрегации теперь уже более крупных систем в конгломераты с последующим выделением управляющего центра, в известном смысле защищенного от непосредственного взаимодействия со средой. Таким образом, в результате в идеале получается многослойная сферическая конструкция, состоящая из чередующихся слоев самоорганизации и управления13. Однако это именно в идеале. В действительности же все тот же статистически неоднородный характер среды приводит к существенной неоднородности взаимодействующих между собой разноуровневых систем (в том числе с наличием «включений», в принципе могущих иметь ту же структуру), создавая таким образом сложнейшее переплетение их взаимосвязей и взаимовлияния.

Такой «слоистый» характер организации неизбежно вытекает из конечных возможностей системы в ее взаимодействии со средой и другими системами. Управление из одного центра можно было бы счесть более эффективным при организации взаимодействия частей, но при определенном уровне сложности такой организации, прежде всего сложности самих частей, имеющих собственные весьма сложные взаимоотношения со средой и друг с другом, ограниченные возможности взаимодействия начинают снижать его эффективность: «Сила организма заключается в точной координации его частей, в строгом соответствии разделенных и взаимосвязанных функций. Это соответствие сохраняется при постоянно идущем возрастании тектологических разностей, но не безгранично: наступает момент, когда оно уже не может вполне удерживаться и начинает идти на убыль»14. При налаживании непосредственного взаимодействия частей, эффективность повышается, но последняя опять же имеет экстремальную зависимость от сложности и раньше или позже начинает снижаться при увеличении их количества. Поэтому при повышении сложности системы эти два принципа организации – самоорганизация и управление – поочередно сменяют друг друга в различных «слоях» структуры системы и ее элементов.

Следует отметить еще один существенный момент. Если бы только лишь уровень организации самой системы определял ее отношение к «изначальной» среде, то возникновение систем более высокого уровня приводило бы к исчезновению систем более низкого уровня как менее эффективных. Однако это не так. Поскольку системы более высокого уровня взаимодействуют со средой не непосредственно (вернее, не только непосредственно), но и через системы более низких уровней организации, также создавая в известном смысле некоторую систему, последние представляют собой необходимый момент существования первых в этой, более высокой системе. Поэтому такие системы с более низким уровнем организации, не теряя самостоятельного существования, вынуждены принимать на себя еще функции посредника, проводника воздействия «ядра» (систем более высокого уровня) на среду и обратно. Выполняя такую роль, они и сами изменяются – именно потому, что через них осуществляется связь более высокоорганизованных систем со средой. Таким образом создается некая связанная со средой всеобщая «сверхсистема», которая, в частности, в биологии называется биогеоценозом. В основе его все так же лежит взаимодействие со средой простейших организмов – продуцентов и деструкторов, на которое «наслаиваются» все остальные – сначала растения, затем растениеядные животные, и, наконец, хищники различного уровня.

Пока что, рассматривая функционирование системы, мы исходили из ее динамического равновесия со средой, т.е. некоторого квазистатического ее состояния. На самом же деле указанное равновесие постоянно нарушается, вводя систему в динамический режим функционирования. Другими словами, само приспособление системы к среде в принципе является динамическим, т.е. по сути дела переходным процессом. Однако существует еще один тип собственно переходного процесса, существенно отличающегося от данного. Как мы уже отмечали, для своего функционирования любая жизнеспособная система должна из внешней среды потреблять вещество и энергию. Вещество идет на строительство системы, энергия на преодоление «сил деформации» и «сил трения», и то и другое на выведение вовне энтропии. Система, находящаяся в динамическом равновесии со средой, потребляет этих внешних агентов ровно столько, сколько требуется для ее функционирования. При их количественном изменении в сторону увеличения или уменьшения происходит нарушение динамического равновесия системы со средой.

Если такое нарушение по тем или иным причинам сохраняется достаточно длительное время, то, если только эти нарушения не ведут к разрушению системы, раньше или позже система, соответственно изменившись, переходит на новый уровень динамического равновесия со средой (происходит переходный процесс первого типа). Но до тех пор, пока этого не произойдет, функционирование системы приобретает особый характер, собственно и именуемый переходным процессом (происходит переходный процесс второго типа). Сущность такого переходного процесса состоит в том, что в нем происходит компенсация изменения подачи того или иного внешнего агента относительно необходимого уровня за счет внутренних сил инерции (энергии) или за счет емкости (вещества), т.е. положительное или отрицательное приращение подвода агента (возмущение) в первый момент ведет не к изменению параметров системы, а к повышению или расходованию запаса данного агента (энергии или вещества), за счет чего и происходит компенсация данного изменения до перестройки системы на новый режим. Поскольку возможности компенсации для любой системы ограничены ее соответствующими характеристиками, переходный период может быть только относительно кратковременным, причем кратковременность в данном случае понимается именно с точки зрения инерционных и емкостных свойств системы. И для сохранения и развития системы необходимо, чтобы указанная перестройка уложилась в тот временной отрезок, который определяется допустимой величиной нарушения баланса и свойствами системы.

Поэтому при прочих равных условиях существенное значение приобретает то, когда именно система начнет «компенсационные мероприятия». Реакция системы на внешнее воздействие раньше или позже следует за самим воздействием, которым она и определяется, а потому не может быть начата до этого воздействия. Однако сам характер воздействия может быть различным, и отнюдь не всегда имеет скачкообразный характер. А относительно медленное нарастание во времени величины воздействия позволяет системе более эффективно к нему адаптироваться. Более того, существенному (т.е. существенному для ее сохранения в данном качестве) для системы воздействию может предшествовать связанное с ним другое воздействие, относительно безразличное для системы, но дающее возможность определенным образом реагировать на существенное еще до его наступления. Именно со способностью кибернетических систем реагировать на такого рода воздействия в значительной степени связано их развитие. Поэтому в дальнейшем мы будем рассматривать только те системы, которые способны в своем функционировании использовать этот особый вид взаимодействия со средой (включая другие системы такого же вида).

Рассмотрим этот момент подробнее. Любые взаимодействия между материальными образованиями, составляющими Вселенную, имеют материальный же характер, выражаясь в происходящих между ними тех или иных физических процессах. При этом различные процессы имеют различные интенсивность, скорость протекания и радиус действия. Некий внешний объект, взаимодействующий с данной системой, может оказывать на нее различные воздействия. Для системы, стремящейся к уравновешению со средой, к своему сохранению и развитию, для адекватного реагирования с этой целью на возможные воздействия данного объекта важны характеристики оказываемых воздействий. Условно говоря, множество, составляемое совокупностью этих воздействий, по их интенсивности ограничено «снизу» возможностью их обнаружения системой, а «сверху» – их разрушающей способностью по отношению к ней. Ниже и выше этих границ характеристики воздействия для системы интереса не представляют. Данное множество явственно распадается на два пересекающихся подмножества. Непосредственное значение для системы представляет то из них, которое включает воздействия, способные сами по себе существенным образом повлиять на ее функционирование, а следовательно, само по себе требующие адекватного реагирования со стороны системы («сильные» воздействия). Другое же подмножество содержит воздействия, которые по своему собственному влиянию на функционирование системы такого реагирования не требуют, и в этом смысле для системы безразличны («слабые» воздействия).

И те, и другие вытекают из определенных характеристик и процессов внешнего объекта и, следовательно, даже если они имеют различную природу, являются взаимосвязанными. Для данного конкретного образования (системы) последствия такого влияния других образований наступают (или не наступают) в определенной последовательности. Если указанные влияния связаны между собой некоторыми закономерностями, то при наличии возможности их восприятия и анализа, по тем явлениям, которые наступают раньше, можно заранее судить о тех, которые могут произойти позже. Стало быть, для системы, обладающей такой возможностью, появляется принципиальная возможность предвидеть те явления, которые наступят позже уже произошедших. Поскольку в ряде случаев слабые воздействия могут предшествовать сильным, то в принципе система имеет возможность по уже наступившим слабым воздействиям судить о возможности появления и характере сильных, и соответственно реагировать на них еще до их наступления, что существенным образом повышает эффективность реакции. В этом случае можно сказать, что используемые системой с этой целью слабые воздействия объекта несут для данной системы информацию о данном объекте.

Понятие «информация» достаточно многозначно. Поэтому необходимо применительно к данному конкретному случаю ограничить область его значений. Это намного продуктивнее, чем споры о том, что такое информация вообще. Если предыдущие воздействия на систему в физическом отношении оказываются незначительными (т.е. непосредственно не оказывают существенного воздействия на ее функционирование), но могут быть поставлены в соответствие с последующими, более значительными, то они и воспринимаются системой не столько сами по себе как физические явления, сколько как информация о последних. Само по себе такое воздействие выполняет роль только материального носителя информации. То есть, чтобы какой-либо физический агент можно было считать выполняющим для данной системы роль носителя информации, необходимо, во-первых, чтобы он был известным ей образом связан с некоторыми существенными для нее (т.е. существенным образом влияющими на ее состояние) явлениями, и, во-вторых, желательно, чтобы он был слабым (т.е. сам по себе как физическое явление влиял на это состояние несущественно).

Иначе говоря, те воздействия, которые окружающая среда оказывает на систему, это еще не информация, в просто некоторые собственно физические (или химические и т.п.) воздействия, являющиеся результатами того, что система оказалась в радиусе влияния процессов в тех или иных образованиях окружающей среды. И только в результате вполне определенного взаимодействия с системой они превращаются в информацию, становятся сигналами указанных процессов. Другими словами «информация – это обозначение содержания, полученного из внешнего мира в процессе нашего приспособления к нему наших органов чувств»15. Отсюда следует, что «объем, а зачастую и наличие воспринимаемой информации зависят от отражающей системы, от ее “подготовки” к использованию получаемой информации»16. Следовательно, «информация возникает в процессе управления, т.е. в процессе приспособления к внешнему миру»17. В зависимости от этого «приспособления», т.е. от имеющихся уже сведений, от возможности восприятия и обработки сигналов, последние несут для системы различную информацию. Если информация прямо зависит от возможностей восприятия и обработки, то что касается имеющихся уже сведений, зависимость от их количества в системе, именуемого тезаурусом, носит экстремальный характер.

Таким образом, как система для среды, так и среда для системы выступают в определенном качестве не столько непосредственно, сколько во взаимозависимости. Характер и успешность функционирования системы в среде в значительной мере зависит от того, каким образом воспринимается среда данной системой, т.е. какой является данная среда для данной системы.



1.4. Живая система в вероятностной среде

Итак, при анализе более или менее сложных явлений получить адекватные результаты можно только используя системный подход, когда объект исследования представляется не просто как соединение взаимодействующих между собой частей, обладающих определенными свойствами, а как нечто такое, что несводимо к сумме своих частей, как система – такая совокупность элементов, которая, стремясь сохранить свою качественную определенность, во взаимодействии с внешней для нее средой выступает по отношению к ней как организованное множество, образующее органичное целостное единство, как единое целое1.

Таким образом, представление о системе неизбежно включает в себя понятие целостности. Из этого представления следует, что система может быть понята как нечто целостное лишь в том случае, если она в качестве системы противостоит своему окружению – среде. Расчленение же системы приводит к понятию элемента – такой ее части, характеристики которой определяются в рамках целого. Хотя системными признаками обладают многие образования, системы с высоким уровнем гомеостазиса, способные эволюционировать, мы пока находим только в области живого, причем «деятельность всех особенностей живой системы, в конечном итоге, направлена на лучшее приспособление к среде»2.

Живая система, взаимодействующая со средой, организует свои действия таким образом, чтобы, несмотря на наличие дестабилизирующих воздействий среды, сохранять свою целостность. Эта объективная направленность функционирования на повышение устойчивости, сохранение своего качества является фундаметальным свойством сложной самоуправляющейся системы, и прежде всего это относится к живым системам. И.М.Сеченов писал о поведении животного: «Все без исключения инстинктивные движения в живом теле направлены лишь к одной цели – сохранению целостности неделимого»3. У человека, по его мнению, любая жизнедеятельность проявляется в рефлексах (отраженных движениях), а «все отраженные движения целесообразны с точки зрения целости существования»4.

Любая сложная система для сохранения себя в этом качестве должна адекватно реагировать на воздействия, получаемые из внешней среды, по выражению И.П.Павлова, уравновешивать себя с окружающей средой. Для обеспечения такого равновесия система должна обладать сведениями о необходимости действия (потребностью в действии) и о его будущем результате (предвидеть последствия). Результаты действий системы, кроме характера этих действий, определяются начальными условиями и законами движения, действующими в среде. Зная начальные условия (т.е. состояние и характер изменения среды и анализируемой системы в заданный момент), а также характер динамического равновесия, существующего в этот же момент между ними, и зная в полном объеме законы изменения и превращения, действующие в объективном мире, в принципе можно было бы точно определить ту программу, которую должна была бы реализовать система для сохранения себя в данном качестве.

Но, кроме упоминавшихся выше моментов, связанных с бесконечностью Вселенной и конечной скоростью распространения и переработки информации, вообще ограниченная сложность любой системы соответственно ограничивает ее реальные возможности по моделированию среды, а следовательно, и ее аналитические и прогностические возможности, возможности предсказаний на основе точного состояния даже ограниченного, имеющего непосредственное практическое значение для системы, участка среды.

Вот в таких условиях и вынуждена система решать задачу сохранения и развития. Поэтому любая система в своих действиях должна руководствоваться такой программой, которая бы давала возможность в определенных рамках разрешать противоречие между бесконечной сложностью жесткого однозначного определения состояния среды и причинных связей в ней – с одной стороны, и собственной конечной сложностью – с другой.

Ограниченность информационного ареала, многообразие связей, сложность и ограниченная познанность законов движения позволяют любой кибернетической системе оценивать явления только с некоторым приближением, без учета подавляющего большинства действующих факторов. В зависимости от обстоятельств, эти факторы могут являться определяющими, а могут и не иметь существенного значения для системы с точки зрения ее функционирования, т.е. в разной степени сказываться на точности оценки данной системой той или иной ситуации. Если неучтенные факторы не мешают (в известных пределах) системе вырабатывать определенную линию поведения и предвидеть с практически достаточной точностью результаты своих действий, то в этом случае наблюдаемые явления мы можем считать не только абсолютно, но и относительно детерминированными. Если же неучтенные факторы не позволяют системе установит жесткую связь между причиной и следствием (хотя в действительности она и существует), оставляя существенную роль элементу случайности, то процесс для этой системы следует считать относительно недетерминированным.

Чем ниже сложность кибернетической системы, тем более недетерминированными (для нее) являются воздействия среды, и тем сильнее, следовательно, выступает наружу случайный характер этих воздействий. «Можно сколько угодно утверждать, что многообразие существующих бок о бок на определенной территории органических и неорганических видов и индивидов покоится на нерушимой необходимости, – для отдельных видов и индивидов оно остается тем, чем было, т.е. случайным … при всей извечной, первичной детерминированности его»5. С ростом сложности системы роль знания законов движения «в чистом виде» и точной оценки обстановки существенно растет, однако, в силу принципиальной невозможности ни при каких условиях руководствоваться исключительно ими, по отношению к любой системе конечной сложности среда никогда не является полностью относительно детерминированной. Любая кибернетическая система вынуждена действовать в условиях дефицита (в указанном смысле) информации, а «везде, где отсутствует полная информация, появляется случайность»6. Даже для такой сложной системы как человечество процесс преодоления этого дефицита – процесс познания – бесконечен, что приводит к противоречию: с одной стороны деятельность человека и общества в каждый данный момент протекает в конкретной обстановке, а с другой – только «бесконечная сумма общих понятий, законов ets. дает конкретное в его полноте»7.

Случайные факторы, которые не учтены при определении программы поведения системы, могут быть для нее как полезны, так и вредны. Не вдаваясь специально в вопрос о соотношении этих моментов, отметим, что последнее значительно более вероятно, так как обычно появление неучтенного фактора нарушает планируемое равновесие между системой и средой8. Жизнеспособная система должна обладать возможностью адекватно компенсировать действие таких факторов, что и обусловило формирование различных приспособительных механизмов у живых существ в процессе их развития.

Основой для выработки поведения живой системы, в частности, организма в его взаимодействии со средой является полученная им информация, которая перерабатывается по сложившейся в фило-и онтогенезе программе. Неоднозначно детерминированный по отношению к данному организму характер среды не гарантирует, как известно, адекватных ответных действий по системе «стимул-реакция», так как одинаковая реакция на одинаковые сигналы в различных ситуациях (т.е. при различии неучтенных факторов) часто приводит к различным, в том числе и неблагоприятным, результатам. Поэтому любая жизнеспособная система обязательно должна иметь компенсаторный механизм, позволяющий учесть относительно-детерминированный характер среды.

Итак, характер окружающей среды потребовал формирования в процессе эволюции у всего живого специальных механизмов компенсации, позволяющих эффективно функционировать в условиях относительной недетерминированности многих жизненно важных явлений. Возникает вопрос: каким же образом могла развиться жизнь, как может быть в этих условиях защищен живой организм от неблагоприятных случайных воздействий? Видимо, на этот вопрос можно ответить следующим образом. Отдельный организм (мы пока говорим о самых ранних ступенях развития) никак не может быть гарантирован от неблагоприятных случайностей. Можно с уверенностью утверждать, что раньше или позже он станет их жертвой. Другое дело, если речь идет о виде. Здесь неблагоприятные случайные воздействия среды «наталкиваются» на законы больших чисел.

Единичные случайные явления принципиально непредсказуемы. Каждое отдельное случайное явление (событие) может наступить, а может и не наступить. Точно определить, наступит ли данное событие, или нет, невозможно, поскольку это как раз и зависит от неучтенных факторов. Но дело качественным образом меняется, как только от рассмотрения отдельных случайных событий мы переходим к их массе. Случайные особенности факторов (или их набора), вызывающих данное событие, «в массе взаимно компенсируются; в результате, не смотря на сложность и запутанность отдельного случайного явления мы получаем достаточно простую закономерность, справедливую для массы случайных явлений»9. Благодаря массовости выделяется влияние неизвестных (или, может быть, чрезмерно сложных для анализа), но всеобщих факторов, закономерность которых становится доступной наблюдению и анализу. Появление закономерности позволяет, в отличие от случайности, осуществить эволюционную адаптацию, накапливание полезных для приспособления к данным условиям особенностей.

Но осуществление такого приспособления достижимо только для вида, а не для отдельного организма. Предположим для простоты, что конкретное неблагоприятное событие сопровождается гибелью данного организма. В таком случае организм имеет дело не с массой случайных событий, в которой статистически просматривается указанная закономерность, а с отдельным случайным событием, которое, раз уж оно случайно произошло, заканчивается гибелью организма, для которого существование общей закономерности уже не имеет никакого значения. Другое дело вид. Гибель отдельных индивидов еще не означает гибели вида. Существование же вида в целом обеспечивается характеристиками индивидов. «В борьбе за существование гибель отдельной особи определяется случайностью, однако в массе она определяется меньшей приспособленностью к жизненным условиям данного места и данного времени»10. С «точки зрения» вида уже можно говорить о вероятности явления по отношению к отдельному организму, которая будет повышаться или понижаться в зависимости от тех или иных эволюционных изменений. При этом «процесс прогрессивной эволюции … предполагает … переживание особей, обладающих преимуществом в борьбе за существование. В большинстве случаев это означает уменьшение истребляемости»11.

Поэтому с самого начала развития живого объектом, на который направлялось формирование адаптивных реакций, стал вид. Такое представление получило в биологии господствующее положение благодаря Дарвину. Произошел переход от концепции организмоцентризма к концепции видоцентризма: если додарвиновская биология считала исходным «атомом» живой природы организм, то Дарвин в качестве исходного взял понятие биологического вида12. И действительно, только сохранение вида, гарантируемое числом особей, достаточным для размножения в благоприятных условиях более быстрого, чем гибель их от неблагоприятных случайностей, обеспечивает преемственность и непрерывность процессов развития. Поэтому и формирование приспособительных механизмов в процессе развития объективно направлялось на сохранение вида, а не отдельного организма (более того, как известно, исключение из системы продолжения рода менее приспособленных особей положительно сказывается на судьбе и популяции – некоторого количества организмов данного вида, существующих в более или менее одинаковых условиях и достаточно тесно взаимодействующих друг с другом, – и вида в целом)13. Этой цели подчинены все механизмы развития; именно с точки зрения сохранения и развития вида и следует рассматривать формирование и функционирование того или иного приспособительного механизма, в том числе и механизма компенсации вероятностно-статистических воздействий среды.

Исторически первым и наиболее простым механизмом компенсации вероятностно-статистических воздействий среды является количественный. Как единая система по отношению к внешней среде при этом в пределе выступает весь вид в целом. Эволюционное развитие раньше или позже должно было нарушить такое положение. Основой дифференциации (в отношении недетерминированных воздействий) явилась интенсивность размножения, непосредственно связанная с индивидом. В вероятностных условиях непрерывность развития потомства данной особи в течение многих поколений в значительной степени обеспечивается ее плодовитостью; естественно, что этот признак из поколения в поколение закреплялся. Так было положено начало формированию частных механизмов компенсации вероятностно-статистических воздействий среды, которые, будучи связаны с организмом, могли и не быть полезными ему, но обеспечивали сохранение и развитие вида. В этом случае «жизнь особи у растений и животных не имеет самостоятельного значения и охраняется лишь постольку, поскольку она обеспечивает оставление потомства»14. Первый из таких организмов, таким образом, был также количественным. Он и не мог быть иным при том уровне развития отражательного аппарата (внутренних механизмов живой системы, сформировавшихся для получения и переработки информации, отражающей свойства и состояние среды), который характерен для организмов на начальном этапе. В дальнейшем становление и развитие различных компенсаторных механизмов непосредственно связано со степенью развития отражательного аппарата.

На этом этапе и в данном отношении произошло дальнейшее разделение растительного и животного царств. Растительные образования в виде клеток, первоначально имевшие пассивную (а затем в некоторых случаях и активную – но только в стабильной водной среде) мобильность, в виде многоклеточных организмов ее лишились. В дальнейшем их сохранение и целостность могли быть обеспечены методами количественной компенсации только при относительной стабильности окружающей их среды. Животные же образования пошли по пути выделения и развития специализированных средств анализа окружающей среды. Это было вызвано необходимостью повышения их мобильности с целью эффективного поиска пищи при гетеротрофном характере питания – без существенно отрицательных последствий изменений при этом в определенных пределах внешних для конкретного организма условий.

Отражательная способность животных организмов развивалась и совершенствовалась в процессе их эволюции, поднимаясь от элементарных актов ассимиляции и диссимиляции у простейших организмов к сложнейшим психическим актам у человека. На определенном этапе эволюции выделяется специальная нервная система, а затем специфический орган, координирующий работу всего аппарата отражения – головной мозг, по словам И.П.Павлова, «орган животного организма, который специализирован на то, чтобы постоянно осуществлять все более и более совершенное уравновешивание организма с внешней средой, – орган для соответственного и непосредственного реагирования на различнейшие комбинации явлений внешнего мира»15, – и в дальнейшем отражательная деятельность живого существа в основном связывается с его деятельностью. Степень приспособления отдельного организма к окружающей среде и возможность его совершенствования в этом отношении в значительной степени зависит от тех структур мозга, которые определяют возможности анализа внешних раздражений, характер образования связей между ними и реакциями организма16.

Увеличение сложности отражательного аппарата прежде всего приводит к расширению сферы относительно-детерминированных явлений; следствием повышения уровня сложности является изменение детерминации, поскольку неоднозначные связи на первом уровне превращаются для второго в однозначные (связи между распределениями). По отношению к относительно-недетерминированным явлениям живое еще длительное время остается защищенным только одним механизмом – механизмом количественной компенсации. Только значительное усложнение отражательного аппарата приводит к появлению нового качества – нового механизма компенсации вероятностно-статистических воздействий среды.

Прежде, чем перейти к рассмотрению этого механизма, необходимо отметить относительность противопоставления количественного механизма компенсации вероятностно-статистических воздействий среды за счет числа особей в популяции или генерации другим механизмам компенсации, связанным, как мы увидим, с отдельным организмом. Строго говоря, в конечном счете на любом уровне развития механизм компенсации вероятностно-статистических воздействий носит количественный характер и определяется развитием абстрактных характеристик организма и вида (масса, размеры, степень развития отражательного аппарата, количество особей в популяции, генерации, сверхорганизме и т.п.). Структура в определенном отношении также выступает как выражение количества (количество элементов и степень их связей в системе и др.). Что же касается соответствия организма определенным (в смысле осуществимости их анализа и однозначной приспособляемости) условиям существования, то здесь приспособление носит характер изменения качественных характеристик организма (форма, окраска, характер двигательных функций, программы инстинкта и т.д.), которые не могут быть выражены (и сравниваемы) количественно.

Характер участия отражательного аппарата в компенсации вероятностно-статистических воздействий среды существенно менялся на различных этапах эволюции. Как известно, на определенном этапе эволюции управление деятельностью организма главным образом осуществлялась в строгом соответствии с генетически заложенной программой. Несколько упрощая дело, можно сказать, что здесь в чистом виде действует система «стимул-реакция». Даже на сравнительно высоком этапе эволюции, например, у насекомых, главная особенность деятельности мозга заключается в том, что существует «возможность анализа и образования связей лишь в отношении определенных воздействий на животное свойств среды или последовательных цепей отдельных раздражителей»17. Здесь не может быть речи о сколько-нибудь существенной компенсации вероятностно-статистических воздействий среды на уровне отдельного организма из-за жесткой заданности инстинктивных реакций на внешние воздействия. Компенсация в основном остается количественной, однако уже на данном уровне развития отражательного аппарата возможен и другой вид компенсации. Он осуществляется у так называемых «общественных» насекомых.

В принципе существовало два пути дальнейшего развития способов компенсации, и соответственно два пути эволюции. Первый путь – становление количественно-структурной компенсации, без дальнейшего существенного развития отражательного аппарата, за счет внутриструктурной морфологической дифференциации. Другой – развитие отражательного аппарата каждой особи до такой степени, когда становится возможной индивидуальная компенсация на уровне каждого отдельного организма. На место статистической гибели при этом становится статистическая обработка полезных и вредных признаков с внесением соответствующих коррективов в деятельность организма. Естественно, в реальной действительности можно говорить лишь о преимущественном развитии того или иного способа компенсации.

Эволюция «общественных» насекомых пошла по первому пути. У них средство компенсации вероятностно-статистических воздействий среды – количественный состав и структура коллективного организма (семьи насекомых), построенного по принципу, который Дж.Нейман определил как «надежная система из ненадежных элементов»18. Эта система такова, что за счет разделения функций19, создания микросреды и запасов пищи, за счет поддержания на определенном уровне количественного состава семьи гибель отдельных особей не сказывается в конечном счете на ее функционировании в целом. Потеря даже значительного количества пчел или муравьев не выводит из строя всю систему – семью. Здесь вследствие «большого числа событий статистическая закономерность поведения всего коллектива в целом имеет тенденцию превращаться в динамическую»20, то есть в такую, в которой «зависящие друг от друга события связаны строго однозначным соотношением»21.

Таким образом, здесь мы имеем развитую систему компенсации вероятностно-статистических воздействий. Коллективный организм по отношению к среде действует как единое целое. В этом случае, по словам известного французского биолога Р.Шовена, «только улей, только муравейник представляет реальную отдельность, одна же пчела, или одиночка-муравей становятся как бы абстракцией»22. Даже «и при изобилии корма пчела погибает, если она лишена возможности обмениваться веществами со своими сородичами»23. Эта система весьма устойчива, но компенсирует лишь определенный класс воздействий. Скажем, лесной пожар – событие, случайное для всей семьи. Такие события не укладываются в упомянутый класс и на данном уровне скомпенсированы быть не могут. Компенсация такого рода воздействий на любом этапе развития осуществляется на уровне вида, для которого в его целостности они опять же носят не случайный, а вероятностно-статистический характер.

Такие способы компенсации, обеспечивая статическую приспособляемость (стабильность), тем самым существенно затрудняют динамическую приспособляемость к меняющейся обстановке. Действительно, в этом случае под случайным воздействием внешней среды гибнут не столько менее приспособленные особи, сколько те, которым просто «не повезло», которые попали в менее благоприятные условия – действия в «нестандартных» условиях все равно не могут быть успешными. В этом случае, по мнению Ч.Дарвина, эволюционный отбор ведется скорее на уровне всей семьи, на обеспечение стабильности которой направлен механизм компенсации24. Ясно, что это затрудняет эволюционную приспособляемость, тем более, что в имеющих сложную структуру объединениях непосредственному и наиболее интенсивному воздействию среды подвергаются как раз те особи, которые играют далеко не главную роль в накоплении и наследственной передаче полезных признаков. Если же в определенных условиях это может произойти, то опять же в действие вступает специальный механизм25. Поэтому эволюция «общественных» насекомых, если сейчас она вообще имеет место, протекает чрезвычайно медленно. Муравьи, термиты, пчелы практически не изменились за десятки миллионов лет. Достигнута идеальная компенсация вероятностно-статистических воздействий – по свидетельству того же Р.Шовена, даже человек целенаправленными воздействиями не в состоянии уничтожить мешающий ему вид муравьев, – но биологический прогресс был остановлен.

Как уже было отмечено, второй путь эволюции – формирование специального компенсаторного механизма, предназначенного для регулирования поведения в вероятностно-статистической среде каждой отдельной особи. Действительно, если компенсаторный механизм связывается непосредственно с каждым отдельным организмом, то выживание животного уже в меньшей мере будет определяться случайностью, а в большей – его приспособленностью к данным условиям существования. При этом полностью действует принцип, согласно которому «имеют наибольшие шансы достичь зрелости и размножаться те особи, которые обладают какой-либо хотя бы и незначительной, но выгодной в борьбе за существование индивидуальной особенностью»26, причем не только в морфологическом строении, но и в механизме компенсации, действующем посредством определенной модификации поведения. Появляется возможность интенсивного накопления полезных признаков в потомстве и в этом отношении. Существенный признак такого компенсаторного механизма состоит в том, что он служит сохранению и развитию вида не непосредственно, а опосредованно, через приспособление, сохранение каждого отдельного индивида. Но для обеспечения функционирования такого компенсаторного механизма необходим отражательный аппарат достаточно высокой сложности.

На этой стадии развития происходит качественное изменение характера отражения. У позвоночных в отличие от насекомых «нервная система … позволяет не только осуществить анализ отдельных последовательных воздействий … но и образовать связи в ответ на сложные комплексы одновременно действующих раздражителей. Развивается способность ориентироваться не только на основные свойства среды, но и на их сочетания, характеризующие те или иные целостные объекты»27.

На этой основе и формируется индивидуальный компенсаторный механизм, вначале из-за низкого уровня развития являющийся вспомогательным по отношению к количественному (рыбы, земноводные и т.д.). Например, количественный механизм компенсации у рыб доминирует, особенно на начальной стадии онтогенеза, поскольку оплодотворенные яйца, зародыши и личинки истребляются различными врагами. Необходимость в количественном механизме связана с тем, что «в море … молодь составляет основную пищу взрослых особей. … Большая часть зоопланктона, в частности, состоит из яиц и зародышей более крупных морских животных»28. Развитие отражательного аппарата, позволяющее осуществлять более сложное поведение, дает возможность, например, уменьшить количество яиц у птиц в связи с развитием инстинкта охраны потомства, что создает благоприятные условия развития в начальной стадии онтогенеза.

Той же цели служит и механизм компенсации, направленный непосредственно на сохранение взрослой особи. Последнее стало тем более необходимым, что само развитие отражательного аппарата и, прежде всего, головного мозга, требовало увеличения его объема и, как следствие, увеличения размеров всего животного. Это, в свою очередь, требовало более совершенного механизма компенсации воздействий вероятностно-статистической среды – природа не может позволить себе быть расточительной. Ясно, что организм, имеющий бóльшие размеры и массу, уже в силу самого этого обстоятельства менее зависит от случайных неблагоприятных воздействий среды – для него несущественным может оказаться такое воздействие, которое стало бы гибельным для организма меньших размеров. «Следовательно, возросшие размеры означают также возросшие возможности адаптации к внешней среде»29. Однако большие размеры не только обеспечивают преимущества, но в свою очередь связаны с существенными затруднениями: «бóльшие размеры обуславливают в некоторых случаях, как это заметил Оуэн, более быстрое исчезновение, так как при этом требуется большее количество пищи»30. Поэтому «опыт» компенсации вероятностно-статистических воздействий по преимуществу количественным методом путем увеличения размеров организма без соответствующего усложнения отражательного аппарата в конечном счете оказался неудачным (о чем, повидимому, свидетельствует история гигантских рептилий).

Таким образом, вторым направлением эволюции в отношении неблагоприятных вероятностно-статистических воздействий среды явилось дальнейшее развитие отражательного аппарата, позволяющее расширить для организма ее относительную детерминированность. Расширение возможностей оценки окружающей среды осуществлялось как за счет расширения возможностей в получении информации, так и за счет повышения возможностей ее обработки. С точки зрения последней информация, получаемая живой системой из окружающей среды, с повышением сложности отражательного аппарата явственно разделяется для данной системы на два вида.

Часть информации, полученной системой из внешней среды, позволяет установить жесткую, строго определенную и однозначно детерминированную для системы данной сложности связь между характеристиками того или иного предмета или явления, ими и окружающим миром, и определить, в конечном счете, соответствующую ситуации однозначную же линию поведения. Эта часть общей информации может быть названа семантической информацией. Семантическая информация приводит к действиям после соответствующей ее переработки. Это могут быть автоматические реакции простейших организмов на раздражения; обусловленные жесткой программой инстинкта сложные действия насекомых в ответ на получаемые сигналы; реакция высших животных, формируемая условно-рефлекторным путем; и, наконец, развернутая разнообразная реакция человека на основе сознательной переработки информации при помощи аппарата формально-логического мышления.

Другая, значительно бóльшая часть информации, не может быть использована с этой целью, так как степень сложности и программа системы не позволяют установить закономерности, отражаемые этой информацией, точно определить ее значение для системы. Что касается человека, то эта часть информации не может быть использована для переработки посредством рационально-логического (формального) мышления, как информация семантическая, что и определяет значение и роль аппарата формального мышления у человека. «В развитом сознании современного человека, – говорил А.Н. Колмогоров, – аппарат формального мышления не занимает центрального положения. Это скорее некое “вспомогательное вычислительное устройство”, запускаемое по мере надобности»31. А потому значение этой части информации для системы устанавливается не при помощи формально-логического «вычислительного устройства», а статистически. (Имеется в виду неосознанная вероятностная оценка. Познанная нами вероятность есть «необходимость, получившая количественное определение и соотнесенная со случайностью»32. Знание вероятностной закономерности также является одним из видов относительной детерминации и дает возможность формировать строго определенную программу действий.)

Статистически обрабатываемая информация не позволяет однозначно детерминировать реакции системы, так как автоматические действия в этом случае неизбежно приводили бы к ошибкам. Поскольку, во-первых, непосредственная оценка статистической информации в силу ее обилия и разнообразия сложна, а во-вторых, из-за флуктуаций не отличается всеобщностью, то опираясь на нее система не может выработать жестко детерминированную линию поведения. Поэтому статистическая информация не может служить основой для четко определенной последовательности действий, но только для обобщенного определения ценности ситуации или явления для данной системы, отвлекаясь от конкретного характера этой ценности.

Сразу отметим, что, применяя здесь слово «ценность», мы несколько сужаем его значение по сравнению с общепринятым: в аксиологии ценность – обычно более широкая категория, чем полезность, и включает в себя последнюю в качестве одного из своих видов, становясь, таким образом, слишком расширенной, а следовательно, неопределенной и лишенной конкретного научного содержания. Мы же здесь под полезностью и ценностью понимаем прагматические свойства объектов, суждение о которых (отношение к которым) базируется соответственно на информации об относительно детерминированных и относительно недетерминированных (для данной системы) явлениях. И если первая позволяет определить конкретную программу действий, то вторая используется для выработки стимула к действию, «указывающего» общее направление действия и служащего побуждением к нему. Такого рода информацию определим как аксиологическую.

Если у животного, с одной стороны, существует некоторая потребность, а с другой его инстинкт и прошлый опыт позволяют в данной ситуации с гарантированным успехом предпринять действия, направленные на удовлетворение этой потребности, то такие действия будут выполнены автоматически. У человека сфера автоматических реакций по сравнению с животным сужена, однако целый ряд действий мы также осуществляем автоматически (скажем, когда дышим, когда обжегшись отдергиваем руку, при ходьбе и т.п.). Животное, стремящееся к удовлетворению своих потребностей в более или менее сложной ситуации, должно выполнить какой-то набор действий. Прежде, чем эти действия реализуются физически, они должны быть психически «проиграны» с тем, чтобы определить, приведут ли они к желаемым результатам. В каждой ситуации животное зачастую может совершить с этой целью целый ряд различных комплексов действий. Эти-то «параллельные» пути и проверяются, чтобы найти последовательный ряд возможных в данной ситуации действий, с минимальной затратой сил приводящих к результату. Если находится точно определенный набор таких действий, то действие будет совершено автоматически. Оно включится, когда в мозгу животного замкнется цепь, отражающая последовательность таких возможных действий.

Положение меняется, когда ситуация не позволяет животному однозначно определить необходимый для удовлетворения потребности набор действий. Возникает противоречие: действие должно быть совершено (этого требует потребность), но в то же время его характер до конца не определен. Здесь и вступает в действие механизм компенсации – эмоция, которая «представляет реакцию, включающую непосредственную, можно сказать, инстинктивную, положительную или отрицательную оценку тех или иных объектов или процессов объективной действительности»33. В этом качестве эмоция побуждает животное действовать по одному из реально возможных путей, несмотря на то, что он непосредственно не замыкается на цели (вследствие «логического» разрыва). Этот путь выбирается как предпочтительный на основе анализа аксиологической информации. При этом такая информация определяет не порядок действий, а только дает импульс к действию, направляя его по определенному пути. Если движущей силой является в конечном счете потребность (как напряжение при возбуждении тока в электрической цепи), а предпочтительный характер действия в зависимости от обстановки определяется на основе переработки семантической информации (как основной ток направляется по пути наименьшего сопротивления), то эмоция определяет выбор пути и воплощает в себе концентрацию потребности в виде усиленного – для преодоления возникшей неопределенности – импульса к действию (как пробой изоляционного промежутка в наиболее «слабом» месте в случае, если в существующих параллельных цепях имеются разрывы).

С этой точки зрения эмоция может быть определена как «компенсаторный механизм, восполняющий дефицит информации, необходимой для достижения цели (удовлетворения потребностей)»34 и представляет собой «систему оценок, которая, оставляя в стороне многие другие свойства предмета, давала бы предварительный ответ на вопрос: полезен предмет или вреден, даже в том случае, когда животное встречается с этим предметом впервые»35. Отметим, однако, что термин «информация» П.В.Симонов, которому принадлежат приведенное выше определение, здесь употребляет, по его словам, «с учетом ее содержательной ценности», т.е. фактически применительно к ее роли в обеспечении автоматических действий в системе «стимул-реакция». Принятое нами выше определение информации включает в себя все сведения о среде, так или иначе воспринимаемые кибернетической системой и используемые ею в том или ином виде для определения своего поведения.

В зависимости от конкретных обстоятельств соотношение рационального и эмоционального может быть различным. При точном знании пути наружу выступает «разумный» характер действий; при сильных побудительных мотивах даже значительная неопределенность не может сдержать действия; при этом оно приобретает характер аффекта. И.П.Павлов, рассматривая этот вопрос, делал следующий вывод: «Таким образом имеется два способа действования. После так сказать предварительного обследования (пусть происходящего почти моментально) данной тенденции большими полушариями и превращая ее, в должной степени в соответствующий момент в соответствующий двигательный акт или поведение – разумное действие, и действие (может быть, даже прямо через подкорковые связи) под влиянием только тенденции без конкретного контроля – аффективное, страстное действие»36.

Итак, применительно к живой системе аксиологическая информация вызывает эмоциональную реакцию. Это относится и к животному, и к человеку. Естественно, говоря об аксиологической (ценностной) информации применительно к животному, мы не имеем в виду наличия у него представления о ценности, а только его соответствующее «отношение» к предметам и явлениям – ее источникам, эмоциональную реакцию на эту информацию. Эмоциональная реакция, как и «автоматическая», является условнорефлекторной, однако, ввиду ее статистической основы, условные связи образуются сложнее, на основе статистического отбора признаков, характеризующих данное свойство с прагматической стороны. Статистически формируемый условный рефлекс реализуется в соответствующей эмоции (стимуле к действию) посредством механизма ассоциаций. Набор ассоциативных связей образует замкнутую цепь, «включающую» соответствующую эмоцию. Характер же двигательной реакции, последовательность ее элементов, определяются получаемой при этом семантической информацией.

Эмоциональная реакция, основанная на переработке аксиологической информации, является механизмом компенсации вероятностно-статистических воздействий среды для высокоорганизованного животного; исключительно важное место она занимает и в жизни человека. «Эмоция, – писал И.П. Павлов, – это то, что направляет вашу деятельность, вашу жизнь – это эмоция»37. Ряд эмоций животного и человека имеет идентичный характер; такие, скажем, эмоции, как страх или ярость, у них сами по себе мало чем отличаются. Но по разнообразию и глубине эмоций человек на порядки превосходит самое высокоорганизованное животное. Особую роль в жизни человека играют, если можно так выразиться, «социальные» эмоции, связанные с тем, что он – существо общественное. И рассматривать особенности человека, его взаимоотношение со средой и механизм приспособления к ней вне общества, не только без учета общественного бытия человека, но и не рассматривая его в качестве основного фактора, бесперспективно. Однако именно проблем социальной организации и составляют предмет настоящей работы.



Раздел второй

ПРИРОДА И ФУНКЦИОНИРОВАНИЕ

ОБЩЕСТВЕННОГО ОРГАНИЗМА

2.1. Общество как организм

Вряд ли у кого-нибудь вызовет сомнение то, что люди – существа, имеющие весьма значительные отличия от всех других живых существ на Земле. Но никакое своеобразие не исключает их из такого общего явления, как жизнь. Человек, общество, человечество, равно как и другие социальные системы, независимо от своих специфических особенностей входят в число многообразных живых систем. И понять сущность этих социальных систем можно только в том случае, если рассматривать их возникновение и развитие как закономерный результат, как естественное продолжение общей линии развития живого.

А развитие осуществлялось по мере усложнения организации соответствующих систем с выделением их определенных структурных уровней. При этом последовательные наборы структурных уровней можно различать по различным принципам. Так, иногда уровни организации выделяются с точки зрения такого усложнения систем, когда системы каждого нижестоящего уровня представляются теми «кирпичиками», из которых непосредственно строятся системы более высокого уровня, а системы более высокого уровня, в свою очередь, как бы «распадаются» на системы низших уровней. Например, из молекулярных элементов составляются клеточные образования, из этих последних состоят органы, органы в качестве составных частей входят в организм, организм – в вид, вид же, с одной стороны, через популяции входит в определенные биоценозы, а с другой (с точки зрения систематики) – в более крупные таксономические единицы, вплоть до растительного и животного царств, и в конце концов все живые образования нашей планеты представляют собой части биосферы в целом. Группируя их несколько иным образом, различают три основных структурных уровня живой природы: микросистемы (молекулярный, органоидный и клеточный), мезосистемы (тканевый, органный, организменный) и макросистемы (популяция, вид, биоценоз, биосфера)1.

«Однако такого рода движение “вверх” по уровню иерархии далеко не всегда соответствует повышению уровня организованности. Так, клетки организма в известном смысле более совершенно организованы, чем некоторые многоклеточные организмы в целом. В то же время можно говорить о более высокой организованности целостного организма по сравнению с входящими в него клетками в том отношении, что организм в целом обладает рядом свойств, абсолютно недоступных для клеточного уровня. Однако на более высоком уровне иерархии мы видим уже своего рода потерю организованности. Вид, составленный из отдельных особей, обладает некоторыми преимуществами по сравнению с организмом (например, пластичностью и долговечностью), но по своей структуре является более простым. Если его рассматривать как систему отдельных организмов, то он, несомненно, проще, чем организм как система клеток и органов»2.

Несколько иначе дело обстоит в том случае, если повышение структурных уровней рассматривать применительно к процессу развития того биологического образования, на которое ложится функция непосредственного взаимодействия со средой. По современным представлениям все приспособительные механизмы, выработанные в процессе эволюции, направлены на сохранение вида, т. е. «атомом» живой природы является вид. Однако вид в своем взаимодействии со средой как единое целое, наделенное динамической, эволюционной приспособляемостью, выступает только в конечном счете. Выступать по отношению к ней как нечто конкретно-целостное он не в состоянии, ибо, будучи составленным из отдельных особей (каждая из которых взаимодействует с конкретной средой в конкретных условиях), по своей сути таковым не является. Фундаментальным свойством живого, главной внутренней потенцией, играющей важнейшую роль во всех его основных проявлениях, воплощенной во внешней направленности развития всех без исключения живых систем, является безудержная экспансия. Это свойство живого, прежде всего воплощенное в виде, так же фундаментально, как свойство газа расширяться, но в данном случае по мере «расширения» не снижается «давление» на стенки ниши – вследствие увеличения количества живой субстанции посредством размножения, ограничить которое могут только противостоящие ему внешние факторы. Это означает также расширение ареала локализации вида, что приводит с одной стороны к увеличению разнообразия среды для различных его частей (популяций) и даже отдельных особей, а с другой к ухудшению возможностей взаимодействия его элементов. Все это соответствующим образом сказывается на взаимодействии со средой вида как целого.

Поэтому вид не может выступать по отношению к среде как непосредственно взаимодействующая с ней целость. Непосредственно по отношению к среде вид оказывается представленным отдельными организмами, обладающими непосредственной целостностью по отношению к конкретным внешним условиям. И в этом смысле именно животный организм есть последнее неразложимое целое по отношению к среде, то целое, части которого вне его теряют свою качественную определенность. И хотя в конечном счете единым целым, выделившимся из среды и противостоящим ей в своей целостности, является вид, его взаимодействие со средой опосредуется взаимодействием с ней организма, в чем и состоит сущность, смысл и назначение последнего. Соответственно особой роли организма совершенствование взаимодействия вида со средой в процессе эволюции осуществляется прежде всего путем изменения и развития именно организма, в том числе путем усложнения его организации, включая переход ее на новый уровень. Последний означает также новый уровень развития приспособительных механизмов.

Приспособительные механизмы, будучи связанными с организмом, выполняют свою задачу, когда через сохранение организма обеспечивают сохранение и развитие вида. Они развивались путем приобретения организмами новых свойств, полезных для достижения указанной цели. При этом явственно можно различить, что в развитии имели место как периоды совершенствования тех или иных приспособительных механизмов, так и узловые моменты, в которых осуществлялась смена самого их характера, причем последняя обусловлена изменениями возможностей организмов, происходящими в связи с повышением уровня организации последних. Поскольку механизмы сохранения и развития вида связаны с организмом, то именно совершенствование организма – магистральное направление развития живого.

Разнообразие организмов чрезвычайно велико, в том числе и по уровню организации. Организм как целостная живая система, имеющая внутренние связи и способная в этом качестве поддерживать самостоятельное существование благодаря приспособительному взаимодействию со средой, начинается уже на клеточном уровне. Вследствие относительно низкой сложности его возможности приспособления к среде весьма ограничены. Поэтому объективной направленностью развития организмов в процессе эволюции было повышение их сложности. Но происходил этот процесс весьма специфично. «В процессе своего распространения по поверхности планеты, постоянно меняясь, простейшие макромолекулярные комплексы включались в состав более сложных, а те в свою очередь – в состав еще более сложных макромолекулярных комплексов. В конце концов возникла целая иерархическая система уровней организации»3. Этот процесс интеграции в живых системах начинается еще на границе с неживым, на суборганизменном уровне. А.И.Опарин, ссылаясь на Ганса Ривса и Мережковского, считал возможным предположить, «что образование клеток шло по пути постепенной агрегации симбиотических компонентов»4. В дальнейшем объединение клеток дало многоклеточный организм, в котором клетки, сохраняя многие функции, свойственные одноклеточному организму, таковыми по отношению к среде уже не являются. При этом и сами клетки не остались прежними. Чтобы эффективно выполнить свои функции в многоклеточном организме, им пришлось существенно измениться.

Естественно предположить, что эта линия развития не кончается на многоклеточном организме, что повышение сложности организма, обеспечивающее ему возможность лучшего приспособления к среде, может и дальше продолжаться таким образом, когда «бывший» организм, соответственно изменяясь, становится элементом нового целостного образования – «сверхорганизма». Таким образом обеспечивается повышение возможностей приспособления нового целого, но «бывшие» организмы, соответственно изменяясь, теряют при этом самостоятельность по отношению к среде и, следовательно, перестают быть организмами в полном смысле слова. И действительно, в семье «общественных» насекомых, представляющей такой «сверхорганизм», каждая особь в этом смысле уже не является самостоятельным целым. Изучение экологии и поведения общественных насекомых приводит к однозначным выводам: «семья общественных насекомых – это организм. Она закладывается, растет, созревает и воспроизводится. Она столь же обособлена и так же хорошо регулируется, как и любая другая живая система»5. Известный энтомолог Р. Шовен прямо представлял себе семью пчел как организм нового типа. По его мнению, эти живые существа, место которых на одной из верхних ступеней эволюции, могут быть сопоставлены с животными класса губок, занимающими одну из нижних исходных ступеней ее6.

Такое сопоставление весьма показательно для изложенного представления о путях повышения сложности организма, поскольку в обоих случаях мы имеем дело с аналогичными узловыми моментами развития – моментами перехода от одного структурного уровня к другому, хотя сами эти уровни различны. «Рассмотрим колонию термитов. Разумеется, члены этой колонии не связаны друг с другом чем-либо хоть сколько-нибудь напоминающим столон; физически все это независимые организмы. И тем не менее биологическая целостность обеспечивается в данном случае деятельностью всего коллектива, отдельные особи которого принадлежат к различным структурным и функциональным типам»7. Так что такое сопоставление (с учетом различий) весьма показательно для изложенного выше представления о путях повышения сложности организма, поскольку в обоих случаях мы имеем дело с аналогичными узловыми моментами развития – моментами перехода от одного структурного уровня к другому.

Таким образом, объективная направленность эволюции на повышение сложности структурного и функционального элемента вида – организма, приводит к последовательному образованию организмов с существенно повышающимся уровнем организации: организм-клетка, многоклеточный организм, «сверхорганизм». В этом процессе организм следующего уровня образуется путем объединения соответственно модифицирующихся организмов предшествующего уровня. Вначале это объединение является факультативным, «старые» организмы еще могут существовать в среде и вне «нового» целого. Но дальнейшее развитие по пути консолидации элементов организма более высокого структурного уровня, имеющего лучшую приспособляемость, происходит за счет снижения индивидуальной приспособляемости этих элементов вплоть до полной утраты самостоятельности по отношению к среде.

Линия развития организмов с узловым повышением уровня их организации достаточно четко прослеживается на том пути эволюции, который связан с количественно-структурной компенсацией вероятностно-статистических воздействий среды. Другой путь, как мы отмечали выше, связан с развитием отражательного аппарата, существенно повышающего возможности индивидуальной компенсации посредством анализа свойств среды. Благодаря эффективности этого механизма компенсации и объективной его способности к развитию, длительное время существовала возможность эволюционного повышения приспособляемости организма к среде именно этим путем, т.е. путем повышения сложности отражательного аппарата каждой особи.

Наличие высокоразвитого индивидуального отражательного аппарата не меняет сути дела, хотя и создает определенные особенности. Высокоразвитый аппарат отражения обеспечивает животному организму весьма совершенный механизм индивидуальной приспособляемости. Но, с другой стороны, сама сложность отражательного аппарата требует значительных размеров организма и больших затрат времени на воспроизводство, а значит, большего количества пищи и длительной заботы о потомстве, что создает ряд отрицательных следствий для организма и вида.

Углубление данного противоречия с развитием отражательного аппарата неизбежно приводит к моменту, когда уже отрицательные следствия развития не в достаточной мере компенсируются получаемым при этом выигрышем. По мере развития отражательного аппарата все большее число видов попадает в эволюционный тупик и все меньшее их количество оказывается в семействе. Наиболее развитый отражательный аппарат в животном мире имеют наши ближайшие «родственники» – высшие приматы, но они же и обнаруживают исключительную бедность видов. Целый же ряд видов человекообразных давно исчез, ибо вид, переступивший определенную черту уровня развития отражательного аппарата, оказывается перед дилеммой: специализация, повышенная приспособленность к определенным условиям обитания, а следовательно, в результате деградация, постепенное вымирание даже при незначительных вариациях этих условий, или же переход к более высокому структурному уровню организации организма – «сверхорганизму»8. Обычно это тупик, ибо, чтобы получить потенциальную возможность стать элементом «сверхорганизма», вышедшие на этот рубеж животные должны иметь весьма специфическое сочетание особенностей; а это, видимо, результат почти столь же редкой счастливой случайности, как и возникновение живого из неживого. «Повезло» нашим человекообразным предкам, на основе первобытного стада которых образовался «сверхорганизм» – общество, а они в этом процессе стали людьми. Homo sapiens – единственный вид семейства гоминид. Обычно малое число видов в семействе свидетельствует о его биологическом угасании. Однако благодаря новому структурному уровню «человек в этом отношении представляет очевидное исключение, так как будучи единственным видом в семействе, он не только не обнаруживает биологического угасания, но являет собой пример неслыханного биологического прогресса»9.

Сразу отметим главное возражение, которое вызывает представление общества в качестве «сверхорганизма», аналогичного (хотя и базирующегося на совершенно другом уровне развития) «сверхорганизмам» «общественных» насекомых. Исходят из того, что в последних «бросающейся в глаза особенностью их является биологическая специализация их членов. Если обычное животное способно выполнять все функции, которые необходимы для существования как его самого, так и вида, то в такого рода “объединениях” существует разделение функций между индивидами. … В результате все функции, необходимые для обеспечения существования индивидов и вида могут выполнять только все члены такого “объединения”, вместе взятые. … Иначе говоря, такая группировка представляет собой по существу не что иное, как составной биологический организм, биологический сверхорганизм, а отдельные входящие в его состав индивиды и группы индивидов представляют различного рода органы этого сверхиндивида»10. Все это, несомненно, верно, но суть дела ведь не в «бросающейся в глаза» особенности известных сверхорганизмов, а в том, что они в этом качестве (т.е. как целое) принимают на себя основную роль во взаимодействии со средой. Как именно это происходит – хотя и чрезвычайно важный, но уже второстепенный вопрос.

Если же не учитывать этот момент, то логичным кажется вывод, что дальнейшее повышение «уровня сплоченности объединения в принципе возможно в рамках биологической формы движения материи, но только при условии превращения объединения полноценных в биологическом отношении существ в сверхорганизм, что неизбежно предполагает биологическую специализацию составляющих его особей»11. Однако вывод этот некорректен. Безусловно, повышение эффективности требует при объединении определенной специализации функций элементов нового целого, а следовательно, и определенной потери «полноценности в биологическом отношении». Но из этого вовсе не следует принципиальная необходимость их морфологической и физиологической специализации. В том-то и отличие общества как биологического сверхорганизма, что вследствие исключительно высокого уровня развития отражательного (управляющего) аппарата входящих в него индивидов специализация функций может носить в нем главным образом поведенческий характер, вовсе не требуя «биологической» специализации отдельных элементов «сверхорганизма». И уж тем более нельзя согласиться, что «превращение стада поздних предлюдей в сверхорганизм с неизбежностью означало бы превращение подавляющего большинства его членов в бесполые существа»12. Разумеется, наличие репродуктивной функции у каждого из элементов «сверхорганизма» накладывает определенные ограничения на их функционирование, но и эта проблема решается на поведенческом уровне и, как мы увидим ниже, при определенных условиях отнюдь не препятствует (а в чем-то и способствует) целостности всего образования.

При отрицании определения общества как сверхорганизма признается, однако, что в процессе социогенеза прежде самостоятельные организмы, став элементами нового целого («социального организма»), как и при образовании сверхорганизма «превратились в такие существа, которые не могли жить вне рамок … социального организма». Однако оказывается, что при этом каким-то образом «в биологическом отношении они остались совершенно полноценными существами»13. Но каким же это образом может идти речь о биологической полноценности организмов применительно к существам, которые все же «не могут жить» отдельно как «обычные животные»? Только потому, что каждый индивид биологически в состоянии принимать участие в репродуктивных процессах? Тогда плоский червь, совмещающий в одном организме оба пола, оказывается еще более «биологически полноценным»… Полностью же выполнять «все функции, необходимые для существования как его самого, так и вида» отдельный человек как биологический индивид так же не в состоянии, как и муравей. Более того, несмотря на свою предполагаемую индивидуальную «биологическую полноценность» человек даже онтогенетически стать человеком вне нового целого (как его ни называть – «биологическим сверхорганизмом» или «социальным организмом») не может, ибо «ребенок в момент рождения лишь кандидат в человека, но он не может им стать в изоляции: ему нужно научиться быть человеком в общении с людьми»14. Многочисленные факты вскармливания детей животными (многие из них собраны в книге французского ученого Мезона «Дикие дети») достаточно наглядно иллюстрируют это положение.

Одним из давних возражений против представления общества в виде особого организма было предположение о специализации в области функций управления, причем в данном случае возражения касались не столько прошлого, сколько будущего. Считали, что уж коль скоро оно представляет собой организм, то «в конце концов общество должно дойти до идеального типа организма с резко выделяющейся специализацией частей (разделение труда), с служебным положением всех общественных групп и единиц общества по отношению к целому. А так как здесь, как и в биологической эволюции индивидуума, являющегося, по составу своему из отдельных клеток, так же как бы “обществом”, в конце концов должен образоваться центр, в котором сосредоточится вся умственная и волевая деятельность организма», и функционирование других его частей «практически будет подчинено уже не “целому”, а этому умственному и волевому центру»15. Вывод этот неверен уже по отношению к многоклеточному организму (не подчиненные части здесь служат «умственному и волевому центру», а сам этот центр – организму как целому). Тем более, как мы увидим ниже, это неверно по отношению не только к обществу вообще (хотя в некотором смысле достаточно точно отражает положение вещей на определенных этапах его развития), но и к другим надорганизменным уровням организации, не имеющим центрального регулятора16.

В связи с изложенным отметим, что представление об обществе как целостном образовании, элементом которого является человек, далеко не полностью соответствует представлению об общественной сущности человека. При внешнеем сходстве (в обоих случаях подразумевается, что ни общества без человека, ни человека без общества быть не может), они различаются вопросом о первичности. Обычно считается, что общественная природа человека заключается в его связях с другими людьми, генетически в становлении человека, в невозможности существования человека вне общества и т.п. Иными словами, общество рассматривается как форма бытия человека. Естественно, все это верно, но суть дела заключается в том, что единым организмом, отличным от природы, выделившимся из природы и противостоящим ей в своей целостности является общество, а не человек – «часть должна сообразоваться с целым, а не наоборот»17. Именно с этой точки зрения и должны рассматриваться сущностные характеристики человека, поскольку в целостной системе ее части «лишь в своей связи суть то, что они суть. Рука, отделенная от тела, лишь по названию рука»18. И если человек как индивид является элементом общества как целостной системы, то и его индивидуальные качества могут быть поняты только в том случае, если будет выявлена их роль в обеспечении функционирования общества как целого, а не наоборот.

«Если бы социальная жизнь была лишь продолжением индивидуального бытия, то она не возвращалась бы к своему источнику и не завладевала бы им так бурно. Если власть, перед которой склоняется индивид, когда он действует, чувствует или мыслит социально, так господствует над ним, то это значит, что она есть продукт сил, которые превосходят его и которые он не может объяснить. Это внешнее давление, испытываемое им, исходит не от него; следовательно, его невозможно объяснить тем, что происходит в нем». Отсюда следует, что «объяснения социальной жизни нужно искать в природе самого общества», что общество, являясь первичным по отношению к индивиду, «в состоянии навязать ему образы действий и мыслей, освященные его авторитетом»19. Естественно, с другой стороны, что и специфический характер функционирования общества как системы, его развитие, могут быть поняты только на основе знаний о человеке как его элементе.

Само собой разумеется, что определение общества как единого целого по отношению к внешней среде, т. е. как биологического организма, вовсе не означает какого-либо «сведения» социального к биологическому. Здесь речь идет просто о разных вещах. Специфика общества, повторяем, никоим образом не выводит его из сферы проявления жизни, т. е. из сферы биологического. Рассматривая общество как некоторое единое целое, которое не может без потери качества быть разделено на более мелкие (относящиеся к предыдущему уровню) жизнеспособные единицы, мы его тем самым с необходимостью должны считать биологическим организмом. Однако с возникновением этого нового биологического организма, в своем единстве осуществляющего взаимодействие с вероятностно-статистической средой и развивающегося в ней (по отношению к ней) по биологическим законам, появляются специфические закономерности его внутреннего развития – закономерности социальные. В целом же при анализе общества следует иметь в виду отстаиваемое Марксом и Ленином материалистическое понятие об общественно-экономических формациях как особых социальных организмах и рассматривать социальную эволюцию как естественноисторический процесс, в котором «экономическая жизнь представляет из себя явление, аналогичное с историей развития в других (!) областях биологии», и который только «гг.субъективисты» выделяют из процесса развития всего живого20.

Сопоставление общества с организмом – идея далеко не новая (некоторые исследователи появление идеи социального организма относят ко временам древнеиндийских Вед и «Махабхараты»21). Но в истории социологической мысли практически всегда существовало два противоположных подхода, согласно одному из которых «исходной реальностью» является индивид, а согласно другому – общество. Достаточно подробно эти подходы, называемые им соответственно «сингуляризмом» и «универсализмом», в историческом аспекте представил С.Л.Франк22, причем сам он считал, что общество есть «подлинная целостная реальность … в которой нам дан человек. Изолированно мыслимый индивид есть лишь абстракция»23. Такой же точки зрения придерживался длинный ряд мыслителей, и «воззрение на общество, как на организм, развиваемое, как известно, Спенсером, а за ним Шэффле, Лилиенфельдом, Вормсом, Изулэ, Новиковым и отчасти де Грефом, уже встречается в зародыше у Конта… Первый зародыш учения, согласно которому различные социальные классы и соответствующие им учреждения признаются частями единого целого, восходит к Платону», а затем Аристотелю. «Но Аристотель признавал это сопоставление только сопоставлением; у Спенсера же речь заходит уже о параллелизме. … Лилиенфельд доводит последствия таких поисков за уподоблением до конца, говоря, что общество не только похоже на живой организм, оно и есть живой организм»24. Р.Вормс же вообще прямо говорит об «общественном организме»25, во всем подобном организму биологическому.

Вопрос, однако же, в том, что именно имели в виду под обществом, когда его сравнивали или отождествляли с организмом. Опять же со времен Платона существует тенденция применять понятие «организм» к самым различным социальным образованиям. Наиболее четко выраженным структурным социальным образованием на протяжении всей писаной истории было государство. Его-то и пытались прежде всего представить в качестве организма. Такую тенденцию нельзя признать плодотворной, поскольку структура государства, в известной степени напоминающая структуру организма, только частично определена внешней средой, главным же образом – внутриобщественными отношениями. Однако аналогичную точку зрения отстаивал ряд философов, в частности, Г.Спенсер26, понимавший выделение административных органов как аналог разделения функций между органами живого тела (хотя он и отмечал, что индивиды как элементы в «общественном организме» отличаются гораздо большей самостоятельностью, чем клетки многоклеточного организма). Р.Вормс шел в проведении такого рода параллелей еще дальше, распространяя их на все «органы». Об этом говорят даже названия частей его книги: «Анатомия общества», «Физиология общества» и т.д. Он указывает, например, что в «кровообращении» и биологический, и общественный организм «обладает также и центральным регулятором. В организме это – сердце с его автономными нервными узлами. В обществе сердцу должна соответствовать биржа»27.

Такая тенденция формальных сопоставлений сохранилась и позже, причем паралель с организмом распространилась на более широкую группу социальных образований. «Отец» «философской антропологии» М.Шелер считал, что «любая группа, как бы она ни именовалась – семья, род, клан, народ, нация, община, культурный слой, класс, профессиональное сообщество, сословие, разбойничья банда, воровская шайка … как таковая обнаруживает глубокую аналогию с живым организмом… Каждый многоклеточный организм обладает необходимыми для жизни органами различной ценности: существует иерархия руководящих, ведущих и обслуживающих, исполнительных органов и функций»28. Такая параллель построена на попытках сугубо формально выявить «органы» данного «организма», и именно наличие различных функций указанных «органов» дает основание для аналогий.

Отметим, кстати, что противоположный подход, в основу анализа ставящий человека как личность, главным образом выливался в так называемую «проблему человека», когда делается «акцент не на общем понятии человека, а на “каждом человеке”, т.е. на реальном лице, на котором должна со всей серьезностью основываться настоящая философская антропология»29. «Антропологический вопрос» «Что есть человек?» (человек как таковой, «сам по себе») с особой остротой встает в те времена, «когда человеком овладевает чувство сурового и неизбежного одиночества», «когда как будто расторгается исконный договор между человеком и миром и человек обнаруживает себя в этом мире чужым и одиноким»30. Так что «проблема человека» имеет не столько философский, а тем более научный, сколько социально-психологический характер. В связи с этим «индивидуалистическая антропология» вообще «в сущности, занимается только связью человека с самим собой»31. При постановке же в центр анализа общества как целостного образования, принимающего на себя функцию организма, «проблема человека» в качестве самостоятельной проблемы теряет какой бы то ни было смысл. В той же мере, в какой особенности человека как элемента общества определяются последним и в свою очередь влияют на характер его функционирования, этот вопрос будет рассмотрен в следующей главе.

Начиная с конца XIX века «организменная» теория в социологии завоевала немало сторонников. Однако грубо механистическое отождествление общества с организмом (естественно, только многоклеточным, и примерно в том же смысле, в котором механистические материалисты отождествляли организм с машиной), основывающихся на определенном внешнем сходстве, вызывали также и резкое неприятие взглядов органицистов, особенно возражения против тех выводов, которые следовали из такого отождествления. Вот пример: «Если общество – организм, социология должна непосредственно примыкать к биологии в иерархическом ряду основных наук: человеческое общество – только частный случай живого агрегата, называемого организмом. Это раз. Если общество – организм, изучаться оно должно по тем же категориям, как и всякий другой организм: нужны будут разные социальные анатомии и физиологии, социальные эмбриологии и патологии, вместо теперешних политики (в смысле государствоведения), юриспруденции и политической экономии. Это два. Если общество – организм, то оба подвергаются одинаковым законам эволюции, и все, что историки должны сделать для социологии, будет заключаться лишь в иллюстрации на примерах общих положений органической школы. Это три»32. Выше мы видели, что такие соображения не были лишены основания. Но, повторим, они имели смысл именно в случае прямого, прежде всего морфологического, отождествления общества с многоклеточным организмом, которое столь же непродуктивно, как прямое сопоставление многоклеточного организма с простейшими (составлявшими и составляющими основу жизни на Земле). На самом же деле отнюдь не морфологические, и даже не физиологические особенности, весьма существенно различающиеся для различных организмов (тем более относящихся к различным структурным уровням), должны быть положены в основу определения любого организма. Как мы пытались показать выше, в его основу может быть положен только один принцип – принцип целостности биологического образования при его непосредственном взаимодействии со средой.