Дорогой Владимир Михайлович!
Жена и дочь сердились на меня: «Почему не позвонил Владимиру Михайловичу, сразу не поблагодарил его за такой дар!»
А я нарочно не звонил: сперва надо как следует почувствовать, понять, чтó ты получил. Картину ли, книгу ли не сразу узнаешь, — если она — настоящее, большое произведение искусства. Толстого, Достоевского перечитываешь десятки раз — и каждый раз открываешь в них новое для себя. Так и с Вашей картиной.
Сначала она не очень понравилась мне: холодная северная река с порогами, до самой воды обросшая кустами ольхи и ивы, серый пейзаж Перешейка, нелюбимого мной. Но в том-то и сила художника, что в самом обыкновенном, в том, к чему давно примелькался глаз, — художник заново открывает тебе сокровенную красоту.
Чем больше я всматриваюсь в Вашу картину, тем сильнее она волнует меня.
Я повесил ее у себя в кабинете. Внук посмотрел — и уверенно сказал: — Дешка (так он произносит в своей скороречи слово «дедушка»), от этой картины у тебя в комнате стало светлее.
Я очень тоскую от полного почти отсутствия зимой солнца, от малости света. А Вы умудрились прибавить мне его. Великое спасибо Вам за это волшебство! Спасибо за прекрасный дар!
Крепко жму Вашу руку. Привет Евгении Петровне.
Ждём Вас к себе — побеседовать вечерок.
Ваш Вит. Бианки.