Очищение

Ведение игры

На следующее утро сержанты уголовной полиции Лэйни Мартинес и Джамал Джарвис сидели в шикарном, устланном коврами кабинете Линды Хирш, начальника бюро полиции Портленда. Джарвису хватило ума держать язык за зубами и позволить Мартинес вести игру, что она и проделала с хладнокровной результативностью.

Начальница полиции Хирш одновременно обладала тремя желанными свойствами для программ предоставления преимуществ при продвижении на госслужбе: она была женщиной, еврейкой и лесбиянкой. Эта огромная, квадратная женщина средних лет, массивная, но не казавшаяся ожиревшей, как каменный идол буквально вросла в кресло за огромным столом красного дерева. Она была посажена на свою должность влиятельной кликой либералов, левых, феминисток, геев и разных других «местных активистов». И такой порядок уже стал обыденным в «городе роз», так что уже никто не мог вспомнить, когда последний раз в Портленде начальником полиции был нормальный белый мужчина.

Перед своим последним назначением Хирш была начальником полиции в Сакраменто, что в Калифорнии, где она зубами и ногтями проложила себе путь наверх благодаря впечатляющему владению оружием внутриведомственных махинаций, шантажа, принуждения, сплетен и взяточничества. Когда Хирш оставила Сакраменто, главный прокурор Калифорнии начал в её бывшем отделе расследование несуществующих, но щедро оплачиваемых рабочих мест для разных «общественных активистов», включая ряд нелегалов-иностранцев, которые числились переводчиками с испанского и тагальского языка, но не говорили по-английски, и чёрного трансвестита-проститутку, который получал 75 тысяч долларов в год, как «посредник полиции с сообществом транссексуалов».

Хирш обладала обширными личными знаниями спорных сторон сексуальной дискриминации и сексуальных домогательств, так как сама подала полдюжины таких исков против своих начальников в полиции Сакраменто пока карабкалась наверх, и набрала три иска против себя самой в Сакраменто и пока лишь один здесь, в Портленде, от женщин-полицейских, от которых она, по слухам, требовала интимной близости в обмен на продвижение, выбор должностей и другие милости по службе.

Хищные привычки начальницы в этом отношении были настолько известны, что её помощницы по административной части, приходя утром, иногда находили на своих столах коробки с новыми поролоновыми наколенниками в подарочной упаковке и с надписью «Собственность Моники Левински». Начальница выделила детектива, чтобы выискать в бюро политически некорректного шутника. Сержанту Мартинес самой довелось отражать нетонкие намёки начальницы, что иногда было непросто, потому что Хирш проявляла особый интерес к деятельности отделения преступлений на почве ненависти и гражданского неповиновения. Хирш любила лично допрашивать подозрительных расистов, часто появляясь в камере для допросов со своим чёрным докторским чемоданчиком, набитым иглами и другими орудиями, которые разрешал протокол Дершовица.

На работе и даже не при исполнении Хирш всегда носила форму, с рядом наград, в большинстве поддельных. Ее чёрные как смоль волосы были невероятно курчавыми, а широкая физиономия со свисающими подбородками, мясистым носом и поросячьими глазками напоминала унылую верблюжью морду. Сейчас у неё было выражение недоверчивой и злой верблюдицы, но это ничего не значило: физиономия Линды оставалась брезгливой и злобной с тех пор, как она научилась ходить.

Мартинес изложила полную официальную версию случая Кики Маги, не упоминая Джарвиса и Роско, а заменив их Кики как убийцей Ленни Джиллиса. Она знала, что начальница не дура, и, видимо, уже знала по сплетням в бюро, что на самом деле произошло в переулке за «Логовом Юпитера», но никто из них не коснулся этого факта. Сутенёры — белые отбросы значили не больше, чем проститутки из белой швали. Мартинес прокрутила запись прослушки с предыдущего вечера и увидела, что на начальницу она произвела впечатление.

— Мадам, я уверена, что не нужно особо подчёркивать значение этого события, — заключила она. — Назовём это счастливым случаем. Мы получили ключ, который может раскрыть для нас всю Добровольческую армию в Портленде.

— А, может, и не только, — хрюкнула Хирш. — Первый вопрос. Ты позволила двум опасным расистам-террористам уйти с пакетом краденых электронных схем. Безусловно, они будут использованы для убийств множества людей — женщин, расовых и сексуальных меньшинств, госслужащих, сотрудников правоохранительных органов, возможно, и некоторых наших коллег — полицейских. Не исключено, даже вас обоих в один несчастный день, когда вы включите зажигание машины или войдёте в дверь, где эти звери побывали раньше вас. Почему ты так поступила, сержант Мартинес?

Лэйни была готова к этому вопросу.

— Потому что, по большому счёту, мэм, важнее положить конец всему этому расистскому мятежу против Соединённых Штатов Америки, чем уничтожить двух отдельных террористов и вернуть одну упаковку микросхем. Математика простая. Мы должны не предотвращать отдельные теракты, а положить конец террористическим убийствам, и точка. Как ни цинично это звучит, в данных обстоятельствах верна и применима старая поговорка, что нельзя пожарить яичницу, не разбив яиц. Хотите, накажите меня или обвините в нарушении, это ваше право. Но, как ни высокопарно это звучит, для победы свободы, справедливости и американского образа жизни кто-то должен видеть общую картину, и вчера вечером я решилась на этот поступок. Это был мой внутренний зов, и я должна отметить, что сделала это, несмотря на протесты сержанта Джарвиса и детектива Маккаферти.

— Очень благородно с твоей стороны, сержант, предложить понести ответственность. Надеюсь, ты готова нести её до конца, если уж на то пошло. Ну, ладно, — решила Хирш. — Я закрою глаза на твой проступок до тех пор, как ты понимаешь, пока этот зов опять не вернётся, чтобы как-нибудь укусить наш отдел, и тогда ты, а не я, примешь этот укус прямо на свою сладкую коричневую тухес[34].

— Поняла, мэм, — сказала Лэйни, спокойно проглотив оскорбление, за которое белый мужчина-полицейский, даже старший по званию, был бы обвинён в расизме и выражении ненависти так быстро, что у него закружилась бы голова.

— Где сейчас эта шлюха шикса[35]? — спросила начальница.

— На первом этаже. Вы придадите нам рабочую группу для проведения этой операции, мэм? При всем уважении к вам, мне нужно быстро принять решение, потому что девка должна появиться на рабочем месте в своей таксомоторной компании в четыре часа дня, как будто ничего не случилось. Конечно, мы могли бы вмешаться и уладить вопрос с хозяином, если она опоздает или не выйдет, но тогда расширится круг людей, знающих, что с ней происходит что-то необычное. А мы, по понятным причинам, насколько возможно должны этот круг ограничить. Именно поэтому я взяла на себя смелость выйти на вас с этим вопросом напрямую, в обход капитана Роулинсона.

— Роулинсон не будет касаться этого вопроса. Предоставь это мне, я решу, — пренебрежительно отмахнулась Хирш. — Какой у тебя срочный план, сержант Мартинес? Я, конечно, понимаю, куда ты метишь в будущем, но как насчёт ближайших дней и недель?

— Нам нужно держать Маги на старой орбите, так сказать, и ждать, пока расисты свяжутся с ней, — ответила Мартинес. — Конечно, мы будем постоянно отслеживать её мобильный телефон и датчик положения. Я убеждена, что у Добрармии есть способы проверить её, и мы должны быть уверены, что они не обнаружат что-нибудь необычное или несоответствующее. Они — патологические убийцы, но не дураки, и их разведка всегда была очень дотошной. Вы знаете, что раньше они раскрыли тайные попытки внедрения агентов из других органов, и мы нашли результаты — трупы на лесовозных дорогах в лесу.

Эта девушка не должна показаться им подозрительной, то есть никаких внезапных трат денег, ничего подобного. Она возвратится в свой дом-прицеп, который мы, конечно, будем прослушивать. Ребенка и её мать мы оставим у себя, поместим их в надёжном месте, где сможем организовать посещения под надзором, то есть дадим ей морковку вместо палки — угрозы судом. Официально ребенок и бабушка будут жить у родственников из города. Тем временем Маги должна продолжать водить такси.

— И одновременно заниматься проституцией? — спросила Хирш.

— Это вызовет много проблем с наблюдением, а также подвергнет её ненужному риску, и не только со стороны Добрармии, но и некоторых похотливых и опасных клиентов, — ответила Лэйни. — Не говоря уж об эмоциональном и психическом напряжении в постели, когда она кувыркается и знает, что идёт запись. Тут даже может встать вопрос о гражданских правах, так как с формальной точки зрения работницы секс-бизнеса относятся к политически защищаемым сексуальным меньшинствам.

— Как она держится? — спросила Хирш.

— Не очень хорошо, — призналась Мартинес. — Девушка озлоблена до паранойи и до смерти боится того, что с ней может случиться, как, собственно, и должно быть. С ней нужно обращаться осторожно, чтобы она осталась полезной в дальнейшем, и я не думаю, что было бы уместно заставлять её снова заняться проституцией. Конечно, в Добрармии могут возникнуть свои поводы сделать это.

— Ну, а ты не думаешь, что она могла бы создать что-то вроде сети клиентов, так сказать, среди этих придурков? — размышляла Хирш.

— Да, такая мысль приходила мне в голову, — признала Мартинес. — Это в свою очередь может открыть все потоки информации и, возможно, помочь нам перевербовать некоторых из этих ублюдков, особенно тех, кто обманывает своих жён, что-то в этом роде. Возможности здесь безграничны, шеф. Как только мы внедрим её внутрь, я просто хочу позволить ей, так сказать, плыть по течению, а мы — следовать за ней везде, куда она попадёт, слушать всё, что она слышит, и смотреть то, что она видит, в той мере, насколько это можно передать в цифре. Она будет вроде одного из тех роботов-зондов, который археологи запускают в египетские пирамиды, освещая все тёмные углы и проходы. Так мы сможем, наконец, начать строить картину того, кто эти люди, где они находятся, как действуют, как принимают и обучают новых членов…

— Да, сержант, я поняла, — прервала её начальница, снова раздраженно махнув рукой. — Возведение здания для большого сноса. Увлекательная и захватывающая перспектива, должна признать.

— Но сначала мы должны ввести её внутрь, — продолжила Мартинес. — Вот поэтому не должно быть никаких заметных нарушений в её образе жизни, и она должна сегодня появиться в компании в свою смену, и так каждый вечер, пока они не свяжутся с ней снова.

— А что, если они унюхают что-нибудь подозрительное и не свяжутся с ней? — спросила Хирш.

— Свяжутся, — сказала Мартинес, с уверенностью, которую она почему-то действительно чувствовала.

— Какие силы и средства тебе нужны? — спросила Хирш.

Мартинес перечислила по пальцам необходимое.

— Во-первых, я хочу набрать свою группу, в моё полное распоряжение от начала до конца операции. В том числе сержант Джарвис и я сама, и три группы поддержки и наблюдения с машинами без опознавательных знаков по два полицейских в каждой, все опытные тайные агенты. Мне нужен детектив Маккаферти на полный рабочий день, с одним резервным техником из отдела электронного наблюдения, с неограниченным доступом ко всем необходимым средствам и оборудованию, и ваша помощь при необходимости в получении техники, которой нет у нашего бюро, из других ведомств, в том числе из ФБР и министерства внутренней безопасности.

— Потребуется некоторая ловкость, но это можно сделать, — решила Хирш. — Они начнут допытываться, зачем мы просим на время их специгрушки для слежки, а я хочу, чтобы никакой федерал не пронюхал об этой операции. Стукач внутри Добрармии — это золотая валюта в американских правоохранительных органах, господа сыщики. Ни у кого другого его нет, и если федералы узнают, что мы делаем, то они отберут её у нас для себя. Я не хочу, чтобы наши люди делали всю работу и рисковали собой только для получения золотых звёзд и удобных кабинетов долбаными придурками из ФБР и для повышения их зарплат. Это понятно?

— Абфо-факин-лютно! — прорычал Джарвис в знак согласия.

— Я поддерживаю моего партнёра, мэм, — присоединилась Мартинес. — Нам также понадобятся несколько комнат для операционного центра и командного пункта в самой закрытой зоне Центра юстиции, какие только вы сможете выделить для нас. Написать на комнатах «склад» или что-то в этом роде и запечатать как можно плотнее. Необходимые коды отпирания на карточках-пропусках будут только у членов целевой группы. И, конечно, у вас. Наша собственная отдельная, полностью защищённая компьютерная система, без связи с любой другой системой, так что её невозможно будет взломать.

— Ты получишь всё это, — решительно сказала Хирш. — О'кей, сержант Мартинес, это твой шанс проявить себя. Используй его и обеспечь Портленду этот единственный большой арест, который освободит наш город от расистов и террористов, и тогда для тебя не будет преград. Облажаешься — сгоришь. Но есть одно условие, — добавила Хирш.

— А какое? — спросила Мартинес с некоторым беспокойством. Предварительные условия — это нехорошо.

— Если и когда ты получишь возможность поймать этого убийцу-снайпера, сукина сына Локхарта, так называемого «Бубновового валета», мне всё равно, что ещё ты сделаешь, но доставь его ко мне! — прорычала Хирш. — Этот ублюдок вчера убил моего друга. Меня не волнует, если ты при этом сорвёшь всю операцию. Мне нужны все девять жизней этого Кота. Давай приходи сюда в это же время завтра утром со своей набранной целевой группой и всеми мелочами, и начнём.

Добрармии потребовалось время, чтобы с имеющимися средствами проверить Кики и связаться с ней, что было к лучшему, потому та получила возможность взять себя в руки. Если бы они пришли к Кики через пару дней после первой встречи в квартире Джиллиса, она, возможно, разволновалась бы и сорвала свою игру. Как бы то ни было, сознание того, что она находится под постоянным наблюдением, заставило её собраться, удержаться от наркотиков и втянуться в обычную работу «синих воротничков» — вождение такси. Каждый день в четыре часа Кики шла в гараж и проверяла такси, брала всех пассажиров, которых изволил передать ей угрюмый и по-прежнему похотливо-озабоченный диспетчер Сингх, плюс любых клиентов с улиц или ехавших в аэропорт, имела дело с обычным потоком неприятных пассажиров и пьяниц. А закончив смену, садилась на автобус домой до парка домов-прицепов, где, наконец-то, смогла крепко спать ночью. Напряжение спало до приемлемого уровня, но по-прежнему изматывало её.

Кики было разрешено по два часа через день проводить с матерью и дочкой, которых держали в номере из нескольких комнат в престижном мотеле «Орегон Сити». Мотель конфисковали у бразильского торговца наркотиками как преступное имущество и в настоящее время использовали исключительно как конспиративный дом для операции под кодовым названием «Прожектор». Группа вооружённых до зубов частных охранников в штатском из печально известной фирмы «Блэкуотер» в составе четырёх мужчин и двух женщин, специально привезённых из Северной Каролины для выполнения этого задания, круглосуточно охраняла Мэй и Элли. Охранники не входили в целевую группу и не знали точно, кем была Кики или чем она занималась.

— Мы знаем, что в полицейское бюро Портленда проникли агенты Добрармии, — откровенно призналась Мартинес Кики. — Эти люди из «Блэкуотер» подчиняются непосредственно мне или сержанту Джарвис, и никто, кроме нас двух и начальника полиции не знает, что они существуют. Им платят, и очень щедро могу добавить, из нескольких «смазочных фондов», чтобы шпионам в отделе эти деньги было невозможно засечь, ну а если они действительно заметят какой-нибудь из денежных потоков, то не поймут, что увидели.

Наёмники точно исполнят, что скажет Джамал или я. Достаточно одного телефонного звонка, и в течение часа Мэри Эллен будет перевезена на частном самолёте в службу по защите детей в другом штате далеко отсюда, в ожидании её удочерения новой семьёй. Записи об этом будут уничтожены так, что не останется никаких бумажных следов. Даже Джамал и я никогда не узнаем, где она оказалась. Стоит тебе оступиться только раз, или произойдёт какой-нибудь перерыв в твоей электронике, и в мгновение ока твоя девочка навсегда исчезнет.

Элли, конечно, ничего не поняла, кроме того, что теперь у неё появилась вкусная еда, и она может без конца смотреть мультфильмы и «Улицу Сезам» на ДВД-диске. У Элли была своя игровая комната в другой части отеля, полная кукол, мягких зверюшек и разных пластмассовых игрушек с колёсиками для малышей, где она проводила большую часть дня.

Девочке не хватало матери, но с ней часто бывала бабушка Мэй, а в остальное время — одна из женщин-охранниц и стража достаточно любезно следили, чтобы малышка, по крайней мере, не скучала.

Сама Мэй понимала в общих чертах, что происходит, причём ей было достаточно страшно за свою дочь, чтобы в большинстве дней оставаться довольно трезвой. В любом случае, её рацион пива состоял строго из двенадцать банок в день. Руководитель группы охраны сказал Мэй, что если она попытается хитрить, например, унести Элли или ходить в бары, напиваться и болтать о себе или что-нибудь в этом роде, то последствия для всех троих будут плохими. Её и Кики никогда не оставляли наедине во время посещений, а также не позволяли никому звонить по телефону, поэтому они не имели возможности поговорить с глазу на глаз.

Всё, что Мэй могла сделать, это напряжённым голосом просить её дочь заботиться о себе и быть очень осторожной. Сердце Кики сжималось от отчаяния каждый раз, когда ей приходилось уезжать из мотеля в город в полицейской машине без опознавательных знаков с водителем — сыщиком из целевой группы, чтобы успеть на работу в таксопарк. Она безуспешно пыталась найти какой-нибудь выход, способ сбежать вместе с Мэй и Элли, но не могла ничего придумать.

Детектив Маккаферти дал Кики несколько пар серёжек-«жучков», чтобы она не привлекала внимания Добрармии, постоянно нося одни и те же серьги, и время от времени ей приходилось останавливаться у платного телефона-автомата, звонить по номеру штаба операции «Прожектор» и докладывать о том, где она и что делает. Кики также вручили набедренный футляр для мобильного телефона и строго приказали постоянно носить его на поясе, чтобы, когда мобильный вибрировал, ей следовало звонить с телефона-автомата, но не в присутствии людей Добрармии.

— Почему, чёрт возьми, я должна делать это, когда вы уже отслеживаете и слушаете меня двадцать четыре часа в неделю? — спросила Кики.

— По одной причине — твои электронные устройства слежения только односторонние, — объяснила Мартинес. — У нас могут быть указания для тебя. Твой мобильный не безопасен. Мы можем отслеживать звонки с мобильных телефонов, и должны предполагать, что эти выродки также на это способны. Необходимое оборудование можно купить в любом магазине «Рэдио Шак». Но главным образом, Кики, тебе и команде нужно взаимодействовать, быть рядом. Я хочу, чтобы ты слышала мой голос не меньше двух-трёх раз в день.

— Что мне делать, если они свяжутся со мной? — спросила Кики.

— Ты имеешь в виду, когда они с тобой свяжутся, — нахмурившись, ответила Мартинес. — Ты должна думать о хорошем, Кристин! Когда они с тобой свяжутся, делай всё, что они говорят. Мы на твоём телефоне и слушаем тебя постоянно. В минуту, когда что-то произойдёт, мы нажмём кнопку записи.

Кики даже не стала спрашивать, есть ли какой-нибудь план по её спасению, если в Добрармии решат тихонько отвезти её куда-нибудь на казнь. Она уже заметила, что не получила никакого кодового слова или инструкции, как себя вести в случае опасности. Но потом однажды вечером три мексиканских бандита развязно подошли к ней на автобусной остановке, где она стояла после работы, и начали обычную грязную болтовню. Как только они перешли к лапанию перед срыванием блузки и затаскиванием в тёмный угол, а Кики полезла в сумку за своим замком в носке, к обочине подъехали две патрульные машины портлендской полиции. Водитель головной машины отряда сверкнул синим светом «ведёрка», дал гудок сирены, и мексиканцы развернулись и удрали. Патрульные машины отъехали, и никто не поговорил с Кики, так что осталось совершенно непонятным, появился ли патруль по приказу её наблюдателей, или ей просто повезло.

Кики заметила, что машины шли тяжело и неровно, и выглядели странно толстыми в свете уличных фонарей. Полицейское бюро проводило опыты по бронированию машин своих отделов, в дополнение к удвоению их числа на улицах. Но, похоже, это ненамного улучшило положение. За неделю, прошедшую после выхода Кики из Центра юстиции, были убиты добровольцами трое портлендских полицейских, все чёрные и мексиканцы, И в довершение всего Бубновый валет застрелил никого иного, как капитана Джейсона Роулинсона из отдела расследования преступлений на почве ненависти. Одна пуля в голову, так как Роулинсон нарушил правила безопасности бюро, поджаривая себе гамбургеры на заднем дворике своего дома. Выстрел был сделан c более чем четырехсот метров, вечером, и на крыше соседней церкви адвентистов седьмого дня был найден бубновый валет.

Через десять дней после смерти Ленни Джиллиса Кики уже почти решила, что ничего не произойдёт, и начала ломать голову над тем, как ей убедить Мартинес и Джарвиса перестать ждать, свернуть операцию и отпустить её. Она размышляла об этом однажды вечером около восьми часов, когда высадила клиента перед отелем «Винтидж Плаза» на Бродвее ЮЗ. Кики отметила поездку в своём листе, спрятала десять долларов чаевых и собиралась стать в очередь такси ждать возможного пассажира, когда дверь позади неё открылась, и кто-то сел в машину.

— Куда едем? — спросила она нового пассажира, не поднимая глаз от планшета с листом.

— На свободу, соратница, в новую страну под новым флагом, — произнёс знакомый голос.

Кики резко обернулась и увидела мужчину, сидящего на заднем сиденье, который был представлен ей как «Ударник». В этот вечер он меньше походил на байкера, в парусиновой куртке с длинными рукавами и широких холщёвых брюках.

— Чёрт! — вырвалось у неё. — О, э-э, товарищ Ударник. Я думаю, ты следил за мной здесь, а? Прости, прости, я знаю, никаких вопросов. Ну, нет, а куда тебя отвезти? Мне нужно позвонить моему диспетчеру.

Голос Кики звучал взволнованно, но, по-видимому, мужчина воспринял это естественно, ведь он запрыгнул в её такси, как чёртик из табакерки.

Джимми Уинго назвал адрес в сельской местности округа Клакамас.

— Позвони и скажи об этом диспетчеру. Это ресторан и придорожная гостиница, но на самом деле мы туда не поедем. Скажи диспетчеру, что я хочу, чтобы ты немного меня подождала. Это долгая поездка, так что пробег будет более или менее точным. Вот этого должно хватить.

Уинго наклонился вперед и протянул ей сто долларов двадцатками.

— Таким образом, твой лист будет в порядке, плюс чаевые.

Кики позвонила насчёт выдуманной поездки и выехала на Бродвей.

— Хорошо, и куда мы на самом деле направляемся? — спросила она.

— Просто езжай в направлении Грешама.

Кики почувствовала, что телефон сбоку завибрировал. Она поняла, что полицейские в операционном центре всё слышали, поняли, что происходит, и начали запись.

— Ну, хорошо, и что теперь будет?

— Ты кое с кем познакомишься и поговоришь с ними, — добродушно ответил Уинго. — И со мной.

— Послушать рассказ о моей жизни, а? — заметила Кики, лавируя в потоке машин. Было ещё светло, так что фары она не включала.

— Мы уже очень много знаем о тебе, — ответил Уинго. — И действительно думаем, что ты можешь быть полезной для нас. Это такси, например. Таксисты — люди, которых мы хотели бы привлечь. Такси могут ехать куда угодно, они постоянно на улицах в любое время дня и ночи, и никто не подумает, что они где-то не к месту. В настоящее время много твоей работы на Добрармию будет точно такой же, что и сейчас: возить людей, а иногда пакеты, туда, сюда и куда угодно. Конечно, тебе придётся с выдумкой подойти к своему путевому листу.

Мы давно хотели заиметь кого-нибудь на фирме «Кэб Экселсиор». Большинство таксопарков повыше классом установили в свои машины датчики положения, чтобы отслеживать, где находятся их машины, знать, что водитель не химичит со своим листом, накручивает счётчик или не выключает его к чёртовой матери, и тэ пэ. Но «Экселсиором» владеют муж с женой из Бангладеш, слишком скупые, чтобы раскошелиться на датчики. Можно сказать, что ты находишься в исключительном положении. Как плохо тебе пришлось в «Кофи Крик»? — спросил Ударник, резко меняя тему разговора.

— Это было не самое благотворное время в моей жизни, уж извини, — кисло ответила Кики.

— Я сам был там. В «Анголе», штат Луизиана.

Кики так и подмывало спросить, откуда он родом, и за что попал в тюрьму, но старые тюремные понятия немедленно всплыли в памяти. «Никогда не спрашивай».

— Там ещё хуже, — признала она. — Даже у нас слышали об «Анголе».

— Любое общество, которое допускает существование подобных мест, должно быть уничтожено, — сказал Уинго без злобы или горечи, а просто как об очевидном факте.

— Да разве это возможно? — с искренним интересом спросила Кики. — Я имею, имела в виду мои слова, что хочу поступить к вам, но мне кажется, что нам нужно или какое-то секретное оружие, чтобы свалить этих ублюдков, или чтобы нам просто действительно повезло.

— Есть древнескандинавская пословица: «Удачи часто довольно для спасения человека, если он сохранит мужество», — ответил Уинго. — Маги. У тебя, верно, ирландские корни?

— Ну да, когда-то. С обеих сторон. Моя мама была Харриган. Я помню, мой отец каждый день Святого Патрика напивался больше, чем обычно, перед тем как нас бросил. Думаю, это всё, что у нас осталось от Ирландии. Некоторые из моих татушек ирландские. Из Келлской книги, и ещё кельтский крест на лодыжке.

— Да, ирландцы никогда не сдавались, восемьсот лет, — заметил Уинго.

— Надеюсь, мы сможем победить немного пораньше, — хихикнула Кики.

— Совет Армии всю свою стратегию строит на предполагаемой продолжительности борьбы в тридцать лет, — серьёзно ответил Уинго.

В операционном центре Лэйни Мартинес сидела в наушниках. Она внимательно слушала и делала заметки. «Проверить дела бывших заключенных тюрьмы «Ангола» управления исправительных учреждений шт. Луизиана», «Использование такси террористами» и «30-летняя кампания террора (???!!!)». Джарвис отсутствовал в этот вечер, и, несомненно, собирал взятки и насиловал белых проституток, за что Лэйни была ему благодарна. Сейчас она могла сосредоточиться на том, что слышит.

А в такси Кики взглянула в боковое зеркало.

— Копы приближаются в левом ряду, — сказала она. — Две машины. Теперь они всегда ездят парами.

— Я их вижу, — ответил Уинго. Уинго слегка подвинулся, и Кики была уверена, что он вытащил пистолет.

— Просто следи за скоростью и помаши им, если, проезжая, они взглянут на тебя. Не отводи взгляд.

— Это группа «Один Си девять и десять», — сказал Маккаферти, быстро проверив по компьютеру патрульную двойку. — Хочешь связаться с ними и попросить отвернуть? — спросил он Мартинес.

— Нет. — Давай посмотрим, как они вдвоём справятся.

Две полицейские машины в левом ряду медленно обогнали такси; копы на пассажирской стороне заглянули в салон. Кики небрежно махнула копам; Уинго смотрел им прямо в глаза, но ничего не делал. Две патрульных машины ушли вперёд и через пару минут свернули налево на въезд на автостраду.

— Без проблем, — заметил Уинго.

— Откуда ты знаешь, что они не будут нас останавливать? — спросила Кики.

— Это был просто обычный патруль, — сказал Уинго. — Они, возможно, остановили бы тебя за превышение скорости, или у них был ордер на тебя, или ещё что-то обычное, но у них приказ не связываться с добровольцами, которых засекут. Они должны сесть нам на хвост, держать нас в поле зрения, доложить и вызвать спецназ, группу быстрого реагирования. Ты должна опасаться небольших колонн из нескольких дежурных полицейских машин и одного-двух бронированных грузовиков или фургонов. Внутри бронетранспортёров крепкие парни в бронежилетах с разным тяжёлым вооружением. В некоторых из таких броневиков спрятаны пулеметы калибра 12,7 мм в особой выдвижной башне. Запомни: обычная полиция никогда не будет связываться с подозрительным человеком или врагом, у которого может оказаться такое же или более мощное оружие. Они всегда держатся на расстоянии и вызывают подмогу. Сохранение собственной жизни для них главная задача, и они обучены действовать с учётом этого требования.

— Как, чёрт возьми, эти ублюдки узнали о пулемётах?! — поражённо воскликнул Маккаферти в операционном центре. — Не говоря уж о наших правилах при столкновении с террористами?

— А ты как думаешь? — фыркнула Мартинес. — Всё полицейское бюро «текло» с самого начала. Если бы головы у нас были не в задницах, мы много лет назад убрали бы из полиции и запретили принимать в неё всех белых мужчин и половину белых женщин. Без обид, конечно, Энди, но мы можем убить вирус расизма и сексизма в нашем обществе, только полностью отобрав власть у его носителей.

Маккаферти или не расслышал её ответ, или благоразумно сделал вид, что не слышал. Он присел на корточки над приёмником и занялся его шкалами.

— Датчик места показывает, что они на подходе к Грешаму, — доложил он.

Уинго в такси попросил:

— Поверни здесь направо.

— Они свернули на Арбор Лейн, — сказал Маккаферти, проверив свой датчик положения.

Такси теперь двигалось по улице из ряда жилых домов в стиле ранчо, которые назвали бы домами среднего класса в те времена, когда в Америке ещё был средний класс. Вечерело, и улица казалась заброшенной и пустынной, ни огонька не светилось в половине домов. В дальнем конце улицы Уинго попросил Кики съехать на подъездную дорогу к одному из на вид затемнённых домов. Он вышел из машины, и она последовала его примеру.

— В один прекрасный день тебе самой придётся выбирать место для встреч, вроде этого, — проговорил Уинго. — Давай посмотрим, как ты соображаешь. Почему, по-твоему, мы выбрали этот дом?

— Ну, я вижу передние и боковые двери, и думаю, что есть и задняя, так что выходов много, — начала Кики. — Похоже, что сзади большое открытое поле, пустырь или вроде того, и здесь улица прямая как стрела до самого конца, так что на большом расстоянии всё очень хорошо просматривается. К нам будет трудно подкрасться. Со всех сторон здесь полно боковых улиц, куда можно удрать, и большинство выходит на главные магистрали, так что как только ты вырвешься на свободу в машине или на ногах, имеется хорошая возможность уйти о погони, особенно в темноте.

— Очень хорошо! — одобрил Уинго.

Вспыхнули фары машины, стоявшей на улице, и она начала медленно двигаться к ним, а потом по подъездной дороге. Дверь открылась, и вышла маленькая, как птичка, седоволосая женщина. Она была одета просто и несла большую потёртую сумку.

— Привет! — весело окликнула их она, когда подошла поближе, а машина отъехала. — Вы уже поужинали?

У неё был более явный южный акцент, чем у Уинго.

— Мы в порядке, Ма, — ответил тот. — Она тут же что-нибудь приготовит, — тихо проговорил он в сторону Кики.

— Ма, это Кики Маги. Кики, это Ма. Она вроде отвечает за набор женщин-добровольцев. Она та, кто решит сегодня вечером, примем мы тебя в Добрармию или убьём, а я зарою тебя в подвале.

— Ты бы помолчал! — одёрнула его Ма. — Кстати, кто ты сегодня вечером?

— Ударник.

— Не обращай внимания на Ударника, дорогая, — сказала старушка. — Он зол на всех женщин. И просто старается понять, легко ли тебя напугать.

— Конечно, я боюсь! — бросила Кики. — Но ведь я здесь, правда?

— Давайте в дом, — сказала старушка. Она достала из сумки ключи от дома и открыла дверь. Провела гостей прямо на кухню и включила свет. Кики мало что разглядела в доме, кроме тёмной жилой комнаты. Потом Ма поставила на плиту чайник и достала из шкафа чашки.

— Присаживайтесь, ребята, а я приготовлю нам чай. Скажи-ка мне, дорогая, ты — христианка? — вдруг спросила она Кики, застав её врасплох.

— Ну… я не знаю, как должна отвечать, мэм, — замялась Кики. — Думаю, вы уже знаете, кто я.

— Да, милая, знаю, — доброжелательно подтвердила старая леди, — Но одно другому не мешает, как склонны думать люди.

— «Не судите, да не судимы будете», и всё такое? — спросила Кики.

— О, чепуха, — воскликнула Ма. — Мысль, что ни один человек никогда не должен осуждать другого, просто ерунда. Библия полна людей, которые только это и делали. Их называли пророками. Сегодня по самым разным людям, ведущим распутную жизнь, плачет нравственный приговор. Люди постоянно выносят моральные суждения. Птички-каки с челюстями свиней, которые управляют этой страной, осудили всю нашу расу и всех нас на смерть, и, ей Богу, нам нужно начать платить им той же монетой!

— «Птички-каки со свиными челюстями»? — весело рассмеялся Уинго. — Я никогда не слышал этого выражения раньше. Надо запомнить.

— Ты его запомнишь, молодой человек. Нет, голубка, я спросила, потому что мне нужно знать, на что похож твой нравственный мир. У всех он есть.

— Ну, не думаю, что он у меня есть, — осторожно ответила Кики. — Я имею в виду, где бы я могла получить представление о нравственном мире, и что хорошего это бы мне дало? Я просто хочу попасть в Добрармию, чтобы попытаться изменить к лучшему жизнь для себя и моей малышки, и, раз я решила быть честной с вами, то скажу и это. Я хочу отомстить! Да, отомстить некоторым людям, которые обижали меня, но, в основном, просто отомстить всему этому проклятому грязному миру, который никогда не давал мне ничего, кроме дерьма!

Я просто так устала от мерзавцев, которым всегда достаётся всё, меня так тошнит, что больше ничего и никогда не делается справедливо или прилично. Почему всегда должно быть так, что плохие выигрывают, а я остаюсь в дураках? Проклятые ниггеры и мексиканцы всё захватили, проклятые копы бьют, отбирают деньги, и запирают меня в клетку с животными, долбаные жиды и богатые ублюдки презирают меня и обращаются со мной, как с грязью, и я просто хочу услышать, как они завопят, и увидеть, как всё их добро горит.

Кики приложила руку ко рту, и с внезапным удивлением почувствовала, что плачет.

— Боже, откуда всё это взялось? — спросила она дрожащим голосом.

— Я бы сказал, от сердца, — заметил Уинго. — И нет ни черта плохого ни в чём, что ты сейчас сказала.

Ма взяла её за руку.

— Дорогая, если бы ты произнесла предо мной длинную речь, которая звучала, как будто ты зачитываешь наши книги, и я подумала, что ты говоришь мне то, что, по-твоему, я хочу услышать, или то, что ты заучила, я могла что-то заподозрить, но ты была бы просто поражена, узнав, как многие из нас начинают служить нашему делу чисто из злости. Это праведный гнев, истинный гнев божий, и им нужно гордиться, а не стыдиться. С тобой поступили страшно несправедливо, с момента твоего рождения, как и с каждым мужчиной и женщиной с белой кожей, родившимися в прошлом веке. Тебе было отказано в твоём праве по рождению на этот мир и всё сущее в нём, и ты имеешь полное право желать мести и искать её в нашей армии. Позже мы обучим тебя, дадим книги и расскажем, как и почему эта страшная несправедливость была совершена с тобой и со всеми нами, кем и почему, но чистый праведный гнев в твоём сердце — хорошая отправная точка.

— Просто, чёрт возьми, так быть не должно! — всхлипнула Кики, и слезы потекли по её лицу.

— Это говорит мне, что внутри тебя действительно есть представление о нравственности, несмотря на всё плохое, чем ты занималась, и на то, как прожила свою жизнь, — сказала Ма. — В этом одно из наших отличий от этих темнокожих животных вокруг, Кристин. Они упиваются грязью этого мира. Валяются в ней, как свиньи в канаве. Они любят грязь, потому что, как животные, не понимают, что это — зло. У черноты нет понятия добра и зла. А есть только потребность насыщаться. Мы знаем, что хорошо, и что плохо, и евреи тоже знают, только евреи поклоняются злу как богу. Я думаю, что тот секрет запретного плода, который Ева так давно вкусила в райском саду, это знание о добре и зле и инстинктивный выбор добра. К лучшему или к худшему, мы получили это знание в наших душах, и сто лет жидовской лжи и политкорректности не смогли искоренить его. Несмотря ни на что, это представление о добре всё ещё живёт в тебе, девочка. Ты всё ещё хорошая внутри. Над остальным мы можем поработать. Остальное ты можешь изменить.

Следующий час они просто сидели за кухонным столом и разговаривали. Кики спокойно рассказала обо всей своей жизни, с детства до настоящего времени, и, за исключением событий последних нескольких недель, это была чистая правда. Но как бы глубоко они ни выпытывали про её прошлое, Кики понимала, что всё это ещё проверят.

— Я хотела вернуться к такой жизни, чтобы заработать денег и уехать из Орегона, забрав с собой Элли, — призналась она. — Но я понимаю, что это лишь временный выход. Ювеналки есть везде, на меня и Элли заведено какое-то дело, так что они со временем добрались бы до нас. Потом в тот день я узнала вашего парня Локхарта в «Логове Юпитера». Думала об этом весь день и в тот вечер собиралась попросить Ленни познакомить меня, но его убили. Остальное вы знаете. Не знаю, что ещё рассказать вам, — закончила Кики. — Если я попаду в ту яму в подвале сегодня вечером, то тебе лучше пойти за лопатой.

— Не думаю, что лопата нужна, — успокоил её Уинго.

— И что теперь будет? Чего вы от меня хотите?

— В следующий раз мы устроим передачу тебе старого партийного справочника и новых Общих приказов по Добрармии, — ответила Ма. — Общие приказы нужно запомнить, и я имею в виду, что ты действительно должна заучить их наизусть. Потом уничтожь лист бумаги, на котором они напечатаны, потому что, если тебя поймают с ним, то это федеральное преступление, караемое смертью. Я не шучу. Эти тираны теперь убивают людей просто за один лист бумаги. Тебе нужно выучить наизусть Общие приказы не только для собственной безопасности, но и потому, что ты должна будешь выполнять их. Всегда. Беспрекословно.

— А неподчинение листу бумаги ведёт к смертной казни с нашей стороны, — заключила Кики, осторожно используя слово «нашей». — Хорошо, поняла.

— Надеюсь, что ты поняла, милая, — вздохнула Ма. — Справочник тебе нужно прочитать, потому что он объясняет много других понятий, которые ты должна знать, глубокие и более сложные вопросы. Он объясняет природу безнравственного и сатанинского общества, в котором мы живём, почему с ним нужно покончить, и как мы достигнем этой цели. Даёт общую картину, так сказать. Справочник слишком большой, чтобы его уничтожать за исключением необходимости, хотя, если ты посчитаешь, что тебя или твой дом могут обыскать, ради Бога, спрячь или уничтожь его. Быть пойманным со Справочником так же смертельно опасно, как и с Общими приказами. Как только мы передадим тебе экземпляр, ты должна сразу же прочитать его, потому что мы можем оставить его у тебя только на несколько дней, а затем нужно, чтобы ты вернула его нам для передачи другому человеку.

— Так когда я смогу стать добровольцем Северо-Запада? — спросила Кики.

— Пока нет, не с первого раза. Нам нужно хорошенько к тебе присмотреться и понять, как ты выполняешь задания, как и на любой работе, — сказал Уинго. — Начнём с того, что ты будешь активом, как говорят некоторые, а другие называют кандидатом в добровольцы. Если бы мы были ниггерами, то использовали бы термин «фанат», а бандиты говорят «приблатнённый», но ещё не «блатной». Мы по-прежнему заинтересованы в твоём такси, — продолжил он. — У нас есть люди и вещи, которые нужно часто перевозить.

Начнём с простого. Мы организуем для тебя много заказов, выдавая себя за клиентов с улицы, потому что звонить твоему диспетчеру и просить именно тебя слишком подозрительно. Будешь возить людей и вещи из точки А в точку Б, подправлять записи, чтобы на бумаге всё выглядело отлично, а мы будем платить тебе по счётчику и хорошие чаевые, так что ты сможешь получать хороший законный заработок. Если всё сработает, и ты покажешься нам в течение нескольких месяцев, мы начнём давать тебе больше заданий.

— Ладно, но кое в чём я должна честно признаться, — нерешительно начала Кики. — Я знаю, из-за этого вы можете начать сомневаться во мне, но не могу врать.

Она глубоко вдохнула.

— Не знаю, смогу ли я кого-нибудь убить. Я говорила, что хочу отомстить и всё такое, и это правда, но только не знаю, смогу ли я прицелиться в кого-нибудь и нажать курок. Я не говорю, что не смогу, поймите. Чёрт, может, и смогу. Но я просто не знаю, и если вы захотите так испытать меня, чтобы стать добровольцем, я не уверена, что смогу выполнить такое задание.

— Тебе не предложат убивать довольно долго, — сказал Уинго, — Даже когда ты решишься на это добровольно. Это — необычная война. Наши люди вынуждены нести на своих плечах невыносимо тяжёлое бремя, а стрелкам и взрывникам приходится ещё труднее. Мало у кого из людей твёрдая рука, стальные нервы и — о, чёрт, думаю, можно так выразиться — отсутствие самокопания, способность просто выполнить задание, а потом не размышлять о сделанном. Если человек не готов к этому, его будет терзать совесть, и он потеряет самообладание, бормоча о Боге и прощении. Прости, Ма.

— Ничего, — ответила Ма. — Такое действительно случается, и потом человек превращается в клубок переживаний. Белые люди — самые большие убийцы, каких когда-либо знал мир, но мы действительно подверглись вековой социальной инженерии и изменению поведения с помощью пропаганды, о чём я говорила раньше, и у многих наших людей этот ген хищника, кажется, был устранён.

В Добрармии хорошо это понимают, так что даже при нужде в солдатах, просто не очень хорошая мысль ставить кого-нибудь в такое положение. Кики, у нас в подразделениях есть женщины, которые выстрелят в человека, как только увидят, что это враг нашей расы. Я знаю, потому что сама — одна из них. Может быть, в один прекрасный день ты станешь одной из нас, а может — нет. Но тебя никогда не попросят делать то, что выше твоих сил. Ты поймёшь это со временем, осознаешь, кто ты, и что твоих сил больше, чем ты думаешь. А сейчас, по-моему, тебе и Ударнику пора собираться обратно в город, чтобы ты могла закончить смену.

Кики пошла обратно к такси. Уинго отстал.

— И какое решение? — спросил он Ма.

Она вздохнула.

— Что-то внутри этой девушки терзает её, но из того, что мы о ней знаем, это может быть любая из десятка причин. Если мы исключим всех с тайными горестями и грехами в сердцах, то добровольцев Северо-Запада окажется не слишком много. Я не могу до конца проверить её.

— Еле слышное одобрение, — заметил Уинго.

— Нам нельзя превращаться в параноиков, иначе мы не сможем работать, — ответила Ма. — Я выскажу Оскару своё мнение, что ты должен испытать девушку, просто держа её на расстоянии вытянутой руки, как мы всегда и делаем с новобранцами.

— Понял. Передай от меня привет Картеру, Руни и Шону, когда вернёшься в Данди, — сказал Уинго, направляясь к двери.

Во время обратной поездки на такси Уинго познакомил Кики со способами предоставления ей «особых» тарифов, простыми кодами посадки с помощью текстовых сообщений и мобильных телефонов в точках встреч с добровольцами, нуждающимися в транспорте и т. д. Когда они приблизились к центру города, Кики спросила его:

— Что имела в виду Ма, когда сказала, что ты злишься на всех женщин?

Уинго вздохнул.

— Так же, как ты, наверно, относишься к мужчинам. Просто меня предавали когда-то слишком часто. Ничего личного. По-моему, это, пожалуй, самое худшее, что евреи сделали с нами. Сделали так, что белые мужчины и женщины ненавидят, боятся и не доверяют друг другу. Я знаю, это — плохо. Знаю, что не все белые женщины такие, как та, что засадила меня в тюрьму, и считаю, что ты достаточно умная и понимаешь, что не все белые мужчины похожи на Ленни Джиллиса.

— Да, умом я понимаю, — сказала Кики. — Это просто здравый смысл, что где-нибудь должны остаться хорошие мужчины. Но почему, чёрт возьми, я никогда не встречала ни одного?

— По общему представлению, все белые женщины — психованные и предательские сучки на грани откровенного помешательства, считающие мужчин врагами, которых надо победить, унизить и поставить на место. В то время как все белые мужчины — это большие подростки, которые по-прежнему играют в игрушки в сорок лет, никогда не станут взрослыми и не возьмут на себя никакой ответственности в жизни, — сказал Уинго. — И, знаешь, в обеих этих оценках чертовски много правды. Именно это евреи и сделали с нами, и пусть господь бог пошлёт их всех в ад!

— В Добрармии много женщин? — спросила Кики.

— Ну да, есть. Слушай, боюсь, что я до сих пор считаю большинство белых женщин безнадёжными, но скажу так: немногие оставшиеся исключения имеют большие возможности, чем мужчины. Хорошие женщины — лучше хороших мужчин, умные — умнее, храбрые — храбрее, а мерзкие — отвратительнее. Ладно, давай просто закончим этот разговор. Я знаю, это грубо, а быть грубым нет никакой причины.

— Ну, я скажу, ты должен был ещё отпускать ехидные шуточки о моём незавидном прошлом, — признала Кики. — Это радует.

— Ты же уже сказала, что понимаешь, где ты была, — пожал плечами Уинго. — Мне совершенно незачем напоминать тебе об этом. Здесь, остановись на этом углу. Наверно, ты начнёшь выполнять некоторые из наших специальных поездок завтра вечером. Один из людей, которых ты повезёшь, передаст тебе экземпляр Справочника и Общие приказы. Я повторю то, что Ма тебе сказала, потому что это важно. Заучи Общие приказы, а потом по ним живи. Их всего десять, как и заповедей, и, как заповеди, они просто то, что в них сказано: это приказы, а не советы.

У тебя пара дней, чтобы прочитать Справочник, а потом нужно передать его другому товарищу, который просит его вернуть. Не показывай его никому другому и постарайся, чтобы тебя с ним не схватили, Кики. Владение экземпляром партийного справочника или Общих приказов по армии рассматривается судебной системой ЗОГ как подлинное доказательство членства в Добрармии или связи с ней, и тебя быстро приговорят к смерти и отвезут привязанную к каталке в маленькую камеру для уколов. Мы не шутим с этим.

— Я знаю, что ты не шутишь, — она остановилась, и он открыл дверь. Кики не повернулась к нему.

— Слушай, Ударник, можешь сказать, как мне с тобой связаться, если будет нужно?

— Пока нет. Не обижайся.

— Ничего, — ответила она. — И ещё одно: если Ма сегодня вечером показала бы тебе пальцем вниз, ты, правда, убил бы меня?

— Да, — ответил тот. — Это тебя волнует?

— Меня бы больше волновало, если бы ты соврал об этом, — сказала она, обернувшись к нему. — Всего хорошего.

— И тебе.

Потом он исчез. Дверь машины оставалась открытой ещё секунд двадцать, когда телефон Кики завибрировал. Она взяла другого пассажира и минут двадцать не отвечала ещё на несколько виброзвонков.

— Какого хрена ты не позвонила после моего виброзвонка? — заорала Мартинес.

— Они наверняка скрытно ехали за мною, — спокойно ответила Кики. — А что, если они до сих пор здесь, и кто-то увидел, что я достала мобильный, как только парень вышел из моего такси?

Мартинес вздохнула, но согласилась.

— Ну, ладно, ты меня убедила. Как только закончишь работу и сдашь такси, мы подберём тебя на автобусной остановке и привезём сюда для полного отчёта. Я хочу знать всё об этом типе Ударнике.

«Надеюсь, что в один прекрасный день ты с ним познакомишься, сука», - подумала Кики. «Надеюсь, что он убьёт тебя раньше, чем меня, и я хотя бы увижу, как ты сдохнешь».

Кики получила обещанные документы о Добрармии через неделю после поездки в Грешам на встречу с Ма. За это время она перевезла десяток «специальных» пассажиров после получения кодовых слов на свой телефон, указывающих ей конкретный терминал аэропорта или одну из больших гостиниц в центре города. Очевидно, перевозки пользовались большим спросом у портлендских добрармейцев. Потом пассажир называл Кики настоящий адрес, а Кики придумывала ложное место назначения для своего путевого листа примерно на таком же расстоянии и докладывала диспетчеру.

В большинстве случаев она сажала пассажиров на углу улицы где-нибудь в районе Большого Портленда, но иногда это было офисное здание, ресторан, парк или другое общественное место. Кроме того, эти клиенты иногда появлялись из ниоткуда в любое время дня или ночи и останавливали такси на улице, что её нервировало. До сих пор это были одни мужчины, молодые и среднего возраста, и пару раз мужчин было двое. Во время поездки они не вступали с Кики ни в какие разговоры, платили по счётчику, давали щедрые чаевые и выходили из такси. Они всегда обозначали себя, сначала произнося условную фразу с просьбой отвезти их в компанию «Соусы, острые как огонь святого Антония».

— Один из этих ублюдков наверно думает, что у него есть чувство юмора, — презрительно фыркнула Мартинес, когда они с Кики изучали эту часть.

— Откуда они знают, где меня встречать? — с опасением спросила Кики. — Я даже не знаю, что еду на одну из этих точек за пассажиром, потом попадаю туда, высаживаю пассажира, а вдруг — поездка с «Острым соусом». Может, они ездят за мной или следят, проверяя, нет ли за мной полицейского хвоста?

— Возможно. Опять же, на тебе наш датчик положения, может, и их тоже, — ответила Мартинес. — Они могли тайком как-то прицепить на тебя датчик, пока ты говорила в доме в Грешаме с теми двумя.

Это доводило мнительность Кики до крайности.

Полиция в тот же вечер быстро и тайно проникла в тот дом в Грешаме и сняла отпечатки пальцев, но не нашла абсолютно ничего другого.

— Это фободный дом для фдачи в аренду, — доложил Джарвис. — Похоже, это профто разовый заход. Мы можем потряфти агентство, работающее ф этим домом, «Кифтон Пропертиз», но пидоры могли дофтать ключи многими фпофобами, и ефли у них ефть кто-то в «Кифтоне», флишком большой интереф к этому дому может наф выдать.

— Согласна, — кивнула Майонез. — Положи «Кистон» в папку на будущее. По крайней мере, мы узнаем, кто такие Ударник и Ма по отпечаткам пальцев, если они проходили по документам. Медленно, но верно мы подставляем маленькие кусочки головоломки. Со временем они все сойдутся.

Конечно, сразу же после поездки в Грешам Мартинес и Джарвис поговорили с Маккаферти об установке в самом такси какой-нибудь скрытой волоконно-оптической камеры и записывающего устройства, чтобы сделать снимки людей, которых подвозит Кики, но из-за того, что Кики каждый день давали другую машину, когда она приходила в гараж, возникли трудности. Получение ею одной и той же машины, чтобы ездить на ней каждую ночь, оборудовав должным образом, повлекло бы за собой включение в операцию похотливого диспетчера Ахмеда Сингха, и Мартинес удивила Кики, согласившись, что этот сексуально озабоченный тип, очевидно, представляет собой угрозу безопасности.

— Он мог бы попытаться воспользоваться ситуацией, даже не зная всех подробностей о том, что происходит, — сказала Мартинес. — Мужики думают только членами.

Маккаферти просмотрел технические руководства и придумал выход — волоконнооптическую беспроводную камеру на тончайшей плате с кремниевыми схемами, пригодную для вставки в пачку сигарет, которую можно засунуть за лицензию такси с правами и снимком Кики на них, которые висели на заднем сиденье, так что пассажиры могли видеть, кому доверяют свою жизнь на дорогах Портленда. Но и с этой камерой возникло несколько проблем, первая из которых состояла в её невероятной дороговизне, а вторая, что в полицейском бюро Портленда камеры не было. Конечно, камеру можно было бы приобрести в рамках почти неограниченного бюджета операции «Прожектор», но это требовало времени, и также привлекло бы нежелательное внимание федеральных правоохранительных органов, чьи источники информации о том, что происходит в местных полицейских управлениях, были совершенно всеохватывающими, в отличие от почти отсутствовавших у них данных по Добрармии. Второй проблемой с маленькой камерой была малая дальность передачи сигнала всего на пару километров.

— А нельзя настроить камеру на передачу по обычным каналам для мобильных телефонов, раз она передвигается от башни к башне? — спросила Мартинес.

— Да, мы может передавать через узлы сотовой связи или через спутник, — подтвердил Маккаферти. — Но это ударит по режиму секретности. Сотовая связь довольно открытая, и любой, кто знает, что ищет, может отслеживать передачи нашей камеры наблюдения и контролировать их, и к тому же всегда есть вероятность, что передачи могут попасть на чью-нибудь видеоконференцию или частный видеотелефон.

Вспомни, что в то время как наша прикладная техника улучшается с каждым годом, она вынуждена использовать для работы инфраструктуру, не обновлявшуюся с начала 2000х годов. Я далёк от предложений, что мы должны бросить нашего храброго маленького союзника Израиль, но дело в том, что одновременное и постоянное ведение предыдущим поколением четырёх зарубежных войн ничего не оставило для нас здесь, в Америке. В том числе на модернизацию узлов сотовой связи и освоение новых частот, не говоря уже об энергетике и дорожной сети.

Радиоканалы сжаты, как сельди в бочке, и все любопытные или преступники с необходимым опытом и минимумом аппаратуры могут подслушать любую беспроводную передачу. Единственным выходом было бы шифрование на обоих концах, но даже этого иногда недостаточно. Мы знаем, что в Добрармии есть довольно хорошие технари — фанаты, которые уже взламывали и проникали в некоторые довольно серьёзные правительственные сети. Насколько секретной, по-твоему, должна быть эта операция?

— Наглухо закрытой и без небрежных свободных концов, — ответила Мартинес. — Хорошо, я поговорю с шефом, и посмотрим, не сможет она достать для нас эту штуковину, не раскрыв ФБР, что мы проводим крупную секретную операцию. Когда мы её получим, то не будем заморачиваться с передачей данных от неё. Просто установим камеру на запись и будем каждое утро просматривать снятые кадры в конце смены нашей девочки. Мы получим живую передачу с микрофонов на её теле, так что будем знать, кого искать. Но получение этого устройства, наверно, займёт некоторое время.

Так и сделали, а в промежуток между заказом волоконно-оптической платы и её доставкой Кики получила посылку для себя. Она стояла в ряду такси в деловом районе около универмага «Нордстром» на Бродвее, когда потёртый алкаш подошёл к её такси, и без спроса начал чистить окна скребком с мыльной водой из пластмассового ведра. Кики опустила стекло и раздражённо бросила: «Отвали!» Мужчина поставил своё ведро, прижал палец к губам, вытащил из-под пиджака объёмистый жёлтый конверт и сунул ей в окно. Потом, не говоря ни слова, взял ведро и поплёлся дальше по улице.

Кики уже начала привыкать к сюрпризам во время своей смены. Она чётко произнесла вслух «долбаный бомж со скребком!», обращаясь к слушателям в оперативном центре, чьи уши несла над своими плечами. Опустила конверт в сумку и с огромной выдержкой дождалась, пока после своей смены не добралась до дома, чтобы вынуть его.

Она знала, что её домик-прицеп начинён подслушивающими жучками. («Для твоей безопасности и для нашей осведомлённости», — заверила её Маринес елейным голосом). Кики не знала, поставили ли они какие-нибудь мини-видеокамеры и выполнили ли её настойчивое требование не следить за ней в туалете. Она сложила кучу грязной одежды в пластиковую корзину для белья, положила сверху сумку, а потом вышла из прицепа и прошла метров пятьдесят по улице к прачечной самообслуживания при стоянке прицепов, которая была открыта двадцать четыре часа в сутки для жителей, имевших ключи.

Было уже почти два часа ночи, и в здании из шлакоблоков было пусто. В прачечной висела камера слежения, но Кики понятия не имела, была ли она установлена полицией для слежки за ней и вообще работала ли она. За рядом сушилок имелась небольшая ниша с маленьким столом и лампой дневного света сверху. Кики положила одежду в стиральную машину и включила её. Затем пошла к этой нише, села за стол и открыла конверт, который дал ей алкаш. Кики знала, что если бы её поймали за чтением запрещённого материала, не переданного хозяевам, её дочь пропала бы, а она сама оказалась в тюрьме и, возможно, в камере смертников, реши полиция играть по правилам и обвини её во владении террористической литературой. Но Кики всё уже до смерти осточертело, и она начала бунтовать. Всё, что она могла утаить от своих тюремщиков и надзирателей, было её маленькой личной победой.

В конверте Кики нашла документ в переплёте из синего пластика, примерно шестьдесят страниц односторонних ксерокопий, и когда открыла его, оттуда выпал сложенный лист бумаги. Она подняла лист и просмотрела его. На странице были напечатаны десять коротких абзацев. Кики пыталась осознать факт, что в самой могущественной империи, которую когда-либо знал мир, будут использованы все силы и возможности, чтобы казнить её, если федералы узнают, что она держала в руках этот лист бумаги и прочитала эти десять абзацев.

«Ну, это же способ удержать меня от проклятого кокаина», — подумала Кики. Как ни странно несмотря на её семейное пьянство, Кики никогда не испытывала какой-либо тяги к выпивке. Возможно, потому что боялась превратиться в подобие Мэй, так что запрет алкоголя в Общем приказе номер десять её вообще не волновал. Она прочитала Общие приказы снова и снова, а потом опять в четвёртый раз. Кики всегда быстро выучивала задания в школе всякий раз, когда знала, что её будут спрашивать, или в тех редких случаях, когда ей на самом деле было интересно то, что изучали. Она закрыла глаза и мысленно повторила десять Общих приказов. Она была уверена, что всё правильно выучила, но прочитала приказы в пятый раз, только чтобы проверить, хорошо ли всё запомнила. Всё точно. Порвала бумагу на самые мелкие клочки, пошла в маленький туалет и спустила их в унитаз. Потом вернулась и взяла партийный справочник. В нём не было никакого оглавления или титульного листа, и текст сразу начинался с первой главы «Раса».. Она прочла:

«Боже мой!» — изумлённо подумала Кики, пытаясь понять и усвоить эту дикую ересь, которая противоречила всему, чему её когда-нибудь в жизни учили. «Эти люди из Добрармии действительно надеются, что я ЗАДУМАЮСЬ!» Это было странное ощущение. Впервые во взрослой жизни Кики её пытались убедить, чтобы научить тому, что, по мнению этих людей, ей нужно было знать для её же блага, а не тому, что будет служить интересам богатых людей и опекаемых меньшинств. Впервые за её взрослую жизнь кто-то признал, что раса ещё существует, говоря, что думать и чувствовать, как расист, это нормально. Сама идея, что кто-то всерьёз ожидает, что она сядет и подумает над чем-то, а не примет что-то на веру, потрясла её. Внезапно в голове Кики всплыла непрошенная мысль. «Это единственные люди, которых я когда-нибудь встречала, которые не хотят меня как-то наколоть».

И эта мысль Кики понравилась.