Очищение

Звезду убедили

Брюер позвонил по мобильному, коротко переговорил с собеседником и часом позже на своём «лексусе» последней модели привёз двух офицеров в Беверли-Хиллз. Их целью вопреки ожиданиям оказался не огромный особняк с плавательным бассейном и теннисным кортом. Вместо этого Брюер въехал в квартал из четырёх дорогих, но не бросающихся в глаза кооперативных домов в испанском колониальном стиле, ненавязчиво размещённых в глубине маленького тупика, отходящего от Беверли-Бульвара, и развернулся в выложенном булыжником центральном внутреннем дворе с фонтаном. Брюер попросил своих пассажиров пригнуться на заднем сиденье, пока он набирал код в ящике, стоящем на цветочной клумбе на уровне водителя, и ворота из кованого железа с электронной сигнализацией медленно открылись.

— Камеры во внутреннем дворе? — спросил Хилл.

— Да. Я её агент, и поэтому у меня есть законное оправдание, — продолжил «Талантливый». — Если я остановлюсь за тем кедром, то мы попадём в мёртвую зону, которая тянется до входной двери. Я попросил вас обоих сесть на заднее сиденье, чтобы вы могли выйти сзади со стороны водителя. Хотя, на всякий случай, останьтесь в шляпах и тёмных очках.

По дороге Брюер выложил им подробности об источнике, который он назвал драгоценным камнем в короне Третьего отдела. Так что офицеры не выразили никакого удивления, когда дверь одной из нижних квартир открыла невысокая молодая блондинка с умопомрачительной фигурой, лет двадцати пяти, в джинсах, сандалиях и блузке пастельного цвета. Гости прошли внутрь квартиры, в холл, отделанный кедром, а молодая женщина остановилась рядом и, молча, подождала, пока Брюер достанет металлоискатель.

Она подняла руки, и он быстро провёл прибором вдоль её тела. Затем Брюер достал другой электронный прибор, который напоминал мобильный телефон, и исчез внутри квартиры, привычно проводя поиск подслушивающих «жучков» в каждой комнате. В то время как Брюер был занят, женщина жестом изобразила процесс пития и, глядя на двух мужчин, вопросительно выгнула брови. Хилл наклонился и тихо прошептал: «Кофе для меня был бы в самый раз, и что-нибудь холодное для моего друга. Без алкоголя».

Она прошептала в ответ так тихо, что ни одна подслушка не смогла бы ничего разобрать, если бы жучки и были: «Да, знаю. Общий приказ номер десять».

Хозяйка жестом пригласила мужчин в гостиную, которая была просто, но со вкусом обставлена двумя роскошными бархатными диванами и несколькими кожаными креслами, обеденным уголком и большой кухней, открытой с одной стороны. Внутренний дворик был открыт в зелёный сад со множеством цветов и папоротников. Она молча пригласила их садиться, а сама пошла на кухню, взяла из кофеварки полный кофейник и налила две чашки, затем открыла холодильник и вынула большую пластмассовую бутыль имбирной колы и ещё одну — с кока-колой, для Рандалла. Он показал на эль, и она наполнила большой бокал, добавив в него кубики льда. Затем поставила на плиту чайник, взяла большую простую белую кружку и положила в неё пакетик чая из трав.

Тем временем Хилл и Рандалл воспользовались возможностью рассмотреть книжные полки, которые заполняли стену гостиной комнаты и содержали не только книги, но и большую коллекцию музыкальных компакт- и ДВД-дисков с кинофильмами. Хилл всегда делал это всякий раз, когда имел такую возможность, так как ничто не помогало ему лучше в оценке характера человека, чем изучение того, что он читает, смотрит и слушает.

Литературные вкусы хозяйки охватывали классические драмы и большие романы, которые почти никто больше не читает. Пьесы времён королевы Елизаветы и драматургов Реставрации, таких как Драйден, Вебстер, Бен Джонсон, и, конечно, полное собрание сочинений Шекспира, мастера девятнадцатого века — Чехов, Стринберг, Ибсен, Гилберт и Салливен, а также несколько тонких томиков Юджина О'Нила, которым оканчивалась современная литература.

Здесь были такие писатели как Диккенс, Готорн, Троллоп, Уилки Коллинз, Томас Харди, Роберт Льюис Стивенсон и Бальзак. Хилл также с удовольствием увидел сочинения Жюля Верна и книги на исторические темы Артура Конан-Дойля, его любимых в детстве авторов. Библиотека поэзии блистала Уолтом Уитменом, Теннисоном и Т.С. Элиотом, но тесно граничила с политической некорректностью, так что Хилл задался вопросом, почему из-за этого у хозяйки не случилось неприятностей, так как у неё также были не запрещённые, но осуждаемые работы Редьярда Киплинга и Эзры Паунда. Он был ещё более удивлён, увидев прямо запрещённые законом творения австралийского поэта-лауреата Генри Лоусона — одно из нелегальных изданий Партии до восстания 22 октября, которое вполне могло привести к её аресту, если бы кто-нибудь заметил книгу, и, зная, кем, чёрт возьми, был Генри Лоусон, донёс на неё в министерство внутренней безопасности.

Бросающееся в глаза отсутствие чего-нибудь, связанного с гомосексуализмом, лесбиянством, мультикультурой и психотрёпом, как и то, что там было, почти столь же ясно говорило в её пользу. Её музыкальные пристрастия были широкими. Здесь были компактдиски Вагнера, Моцарта, Верди, Чайковского, Генделя, многочисленные оперы, грегорианские псалмы, церковные песнопения Джезуальдо, собрания кельтской музыки, русские хоры, Док Уотсон и аппалачские напевы.

Рандалл посмотрел на Хилла со странным выражением, они оба разделяли невысказанную мысль: молодая белая женщина с такими вкусами и образованием почти никогда не встречалась им в жизни, так что же, чёрт возьми, они здесь делают? Её электронное собрание кинофильмов было единственной вещью, которая относилась к 21-ому веку, хотя в действительности большинство фильмов было снято в 20-м. Конечно, сюда вошли все её собственные фильмы и телесериалы.

Брюер вошёл в комнату.

— По приборам всё чисто, — сообщил он Хиллу и Рандаллу.

— Это не означает, что мы вам не доверяем, мисс Коллингвуд, — начал Хилл несколько неуверенно, но она прервала его, передавая кофе ему и бокал имбирного эля Рандаллу.

— Конечно, вы не доверяете мне! — весёло засмеялась она. — Вы же не сумасшедшие, чтобы доверять всем подряд. Барри просвечивает меня этой штукой каждый раз как мы встречаемся. Я — не шпионка, но вы этого не знаете, и если только меня заподозрят, то легко могут проникнуть сюда и установить подслушку и в моей квартире, и в машине и на меня что-нибудь нацепить. Я понимаю и не возражаю.

— «Генри Лоусон?» — спросил Чарли Рандалл, показывая на книгу.

Она залилась румянцем.

— Правда, мне надо убрать её с глаз долой. Она запрещена. Но я по некоторым причинам к ней возвращаюсь. Вы знаете, что я снималась в фильме «Гроза над Австралией» на натуре на Северной территории, о водителе гонки «Нэскар», перевозящем наркотики из города Дарвина? Этот мой фильм не из лучших, но я совершенно влюбилась в Австралию.

Рандалл открыл книгу, нашёл место и печально прочёл:

— Трудно поверить, что это было написано более ста лет назад, — вздохнул Рандалл. — Лоусон был слишком прав, друзья. Я не критикую Северо-Западную Родину, но там — моя собственная земля, за которую я боролся бы, если бы наши люди послушали Лоусона, или у них было хотя бы две извилины в голове.

— Мы победим здесь, и позднее победим везде, — ободрил его Хилл. — Хотя сначала мы должны победить где-нибудь, захватить какой-нибудь клочок земли, где сможем вырастить несколько поколений белых детей в чистоте, с нормальной психикой и знанием того, кто они есть на самом деле. По-моему, первое сражение при всех обстоятельствах должно произойти здесь, прямо в чреве Зверя.

Молодая женщина пошла на кухню, налила свой чай и вернулась с чайной чашкой в одной руке и кофе в другой, которую она передала Брюеру.

— Барри любит чёрный, но, может, вы хотите со сливками или сахаром, мистер…?

— Можете называть меня Оскар, — ответил Хилл. — А это, эээ…..

Он вдруг вспомнил, что не знает, какое имя Рандалл хотел использовать на этой встрече.

— Мик Данди, — весело подсказал австралиец.

— Вы — крокодил Данди, да? — спросила актриса, бросив взгляд искоса и скривив рот. Эта маленькая гримаска на её лице бросала миллионы подростков в любовную лихорадку целых четыре года, когда в юности она сыграла старшую дочь в комедийном телесериале, который был безвкусен даже по стандартам телесети «Фокс». Но каждый год сериал получал высшие рейтинги только благодаря её красоте, таланту и хорошей работе оператора.

— Я случайно поклонник «Безумного Макса — Воина дороги», — признался Рандалл. — Когда не декламирую стихи.

— Боже, я верю, что вы действительно такой, ведь правда? — спросила она мягко, пристально глядя на него. — Ничего себе! Простите, но вы, ребята, первые другие, ээээ, ну, в общем, первые другие люди, с которыми я встретилась кроме Барри.

— Я не уверен, что Эрика до сих пор действительно верила, что другие вообще существуют, — заметил Брюер.

— О, телевидение иногда напоминает мне о вас.

Тут она посмотрела на Хилла.

— Так что вы выбрали, сливки или сахар?

— Чёрный подходит, мэм, — ответил Хилл.

Они уселись. Эрика Коллингвуд свернулась на диване и взглянула на Брюера.

— Я чувствую, приближается что-то важное? — сказала она, потягивая свой травяной чай.

— Да, — кивнул Брюер. — Эрика мне очень помогает в сборе и передаче информации, — сказал он, обращаясь к мужчинам. — Есть некоторые вещи, которые могут узнать только те, кто занят творческой, а не просто деловой стороной киноиндустрии, и те, кто имеет доступ в любую часть любой студии, которого у меня нет. Эрика — не мегазвезда, но она достаточно известна, так что может пойти в Голливуде практически куда угодно, и никто не усомнится в её праве присутствовать там.

Барри повернулся к ней.

— Эрика, теперь нам нужна ваша помощь в том, что мы называем боевыми действиями. Я уверен, вы знаете, что это означает. Вы должны были понимать, что такой день настанет. Я хочу прямо спросить, хотите ли вы помочь нам в специальной операции, которая, я предупреждаю, может привести к вашему собственному разоблачению и гибели? И я вынужден просить вас решить прямо сейчас, насколько серьёзно вы готовы участвовать в этом деле.

— Вы хотите, чтобы я помогла вам убить людей, — спокойно произнесла она.

— Да, мэм, — подтвердил Хилл.

— Эрика, не мадам, — поправила она. — Предположим, я действительно откажусь? Что вы сделаете, убьёте меня?

Это прозвучало так, будто она находила такую возможность довольно интересной, но ни в коем случае не угрожающей или пугающей.

— Нет, — ответил Хилл. — Мы же не гангстеры. Вы — наш испытанный друг, а мы не убиваем друзей, если они чувствуют, что не могут нам помочь. Вы — не действующий доброволец, а наш актив. Это означает, что вы имеете, по крайней мере, некоторый выбор относительно того, какова будет степень вашего участия.

Мы пришли к выводу, что лучше как можно дольше испытывать людей как актив, перед тем как действительно принять их в Армию и подчинить военной дисциплине. У нас должна быть уверенность, что каждый доброволец полностью предан нашему делу и согласен выполнить любую поставленную ему задачу, прежде чем он примет участие в боевых действиях.

— Если вы скажете «нет», Эрика, мы выйдем отсюда, и вы никогда больше не услышите об этих джентльменах или обо мне, — сказал Брюер. — Конечно, вам придётся найти другого агента, но я не боюсь, что вы меня выдадите. Я доверяю вашей чести и порядочности.

Это была откровенная болтовня. Они уже решили в машине, что, если Эрика Коллингвуд запаникует или впадёт в истерику, деятельность Брюера должна быть свёрнута, и голливудский агент отправится в длительный отпуск в неизвестном направлении, но ставка была достаточно высока, чтобы оправдать такой риск.

Её ответ прозвучал спокойно.

— Мне было любопытно, когда вы спросили меня о чём-то вроде этого, Барри, и какое-то время я думала, что ответить. Я встречалась с Чейзом на прошлой неделе, и когда мы расстались, я знала ответ. Мой ответ — «да». Я сделаю всё, что вы от меня хотите.

— Включая помощь нам в убийстве множества людей, причём некоторые из них, насколько мы знаем, могут быть вашими друзьями? — спросил Чарли.

— У меня нет друзей в этом городе, которые могли бы попасть в любой составленный вами список целей, — ответила она. — Я давно усвоила, что нельзя слишком доверять людям, которые в одном бизнесе со мной, потому что они — настоящие гангстеры, нравственно, пусть и не с автоматом в футляре от скрипки. Если эти избранные подумают, что ты можешь стать на их пути к тому, что им хочется, а иногда просто из идиотской злобы, твои так называемые лучшие друзья вмиг всадят тебе нож в спину. Я готова сделать всё, что вам нужно.

— Но почему? — прямо спросил Рандалл. — Вы, кажется, имеете всё, что это общество в состоянии предложить. Почему вы хотите укусить руку, которая вас кормит?

— Вам произнести речь с начала до конца? — спросила Эрика. — Я могла бы сказать вам, что меня тошнит от белых, особенно от женщин с таким же, как у меня, цветом волос и кожи, испорченных, униженных и оскорблённых, превратившихся в предмет насмешек, в безмозглые сексуальные игрушки или куклы Барби, повторяющие, как попугаи, политически корректную бессмыслицу в каждом фильме и телешоу, которые выходят из этого сортира.

Могу сказать, что я достигла уровня, когда мне осточертело всегда оставаться второразрядной актрисой, которой не дают главных ролей в фильмах и творческих возможностей, на что мой талант и способности дают мне полное право, только потому, что я отказалась проделать сексуальные извращения с жидами — хозяевами Голливуда, как это требуется от хорошей шиксы.

Скажу также, что не хочу дальше жить в страхе, прячась за окнами с решётками, замками и системами охраны, запертой в богатой части города, где ещё есть какая-то полицейская и частная охрана. И ужасаться про себя каждый раз выходя на улицу где-нибудь в Лос-Анджелесе, потому что я — белая женщина и цель для любого чёрного или жёлтого грабителя, насильника или убийцы, которому вечером захочется немного белого мясца. Я могла бы рассказать вам, как провела детство в Сиэтле, и меня действительно восторгает мысль о том, на что может походить этот город, если его очистить ото всех этих вьетнамских и мексиканских банд и чёрных наркоманов. И всё это было бы, в общем-то, справедливо.

— Кто этот Чейз? — спросил Рандалл.

— Он — настоящая причина того, что я встретилась с вами, — сказала она, вздохнув и глядя на них. — Это прозвучит как мелодрама прямо из дневных мыльных сериалов, но Чейз Клэйберн — единственный мужчина, которого я по-настоящему любила.

— Чейз Клэйберн, актёр? — спросил Хилл. — Да, мэм, простите, Эрика. Я знаю, что с ним случилось. Это было в новостях.

— Но вы не знаете, почему это случилось, — ровным голосом продолжила Эрика. — Два года назад я была приглашена на главную женскую роль в экранизации Артура Бернстайна «Клинтоны». Я должна была играть Хиллари, хотите верьте, хотите нет. Они искали актрису помоложе, потому что сценарий начинался, когда Хиллари была моложе меня, а гораздо легче состарить молодую актрису, чем сделать так, чтобы актриса одного возраста с Хиллари снова выглядела на двадцать три. Гримеры состарили бы меня по ходу фильма, чтобы я стала походить на ведьму, как она — теперь, в должности президента. Они даже собирались вставить один спорный кусок, где мафия отрезает у Хиллари ухо, что та всегда отрицала.

— Мой босс в Третьем отделе действительно может рассказать об этом много интересного, — улыбнулся Хилл. — Он был там, когда это случилось[56].

— Правда? — с интересом спросил Брюер.

— Так он говорит, — сказал Хилл. — Но, пожалуйста, продолжайте, Эрика.

— Я только что объявила о своей помолвке с Чейзом, мы жили вместе в этой квартире, всё у нас было чудесно, и вот-вот должна была начаться самая важная часть моей жизни. Мой тогдашний агент Мэнни Скар сказал мне, что я практически получила роль Хиллари. И вот я иду на заключительное интервью с Сидом Гликом и режиссёром Артуром Бернстайном. Предполагалось, что это будет анализ рабочего сценария и совещание по концепции фильма с участием продюсера, режиссёра-постановщика и других ведущих актёров. Я поднимаюсь в офис студии «Парадайм» и не вижу там никого. Появляется Мэнни, и я узнаю об одном последнем маленьком требовании ко мне, чтобы получить роль. Думаю, вы догадываетесь, что это было за требование.

— Да, я понял, — недовольно и мрачно подтвердил Рандалл.

— Меня поразил тон, которым Мэнни об этом упомянул, как об известной мне мелочи, ведь для Голливуда это действительно пустяк, и случается всё время, — продолжила Эрика.

Она растерянно взмахнула руками, почти задохнувшись от гнева при этом воспоминании.

— Мэнни сказал мне, что обратил внимание Сида и Артура на невыполнение мною этого обязательства. Это были его подлинные слова, и такого рода «сделки» в Голливуде чаще всего называются именно так. Мэнни выражался в такой бесстрастной манере, как если бы это было какое-то юридическое или финансовое условие контракта, которое он мне растолковывал.

Он просто считал, что я знаю, что к чему, а я, признаюсь, знала, и теперь, когда пришла моя очередь, я войду в этот офис, позволю Сиду и Артуру запереть дверь, и как проститутка разрешу этим двум жидам заниматься со мной любым извращённым сексом, который взбредёт им в голову, а потом мы все, как ни в чём не бывало, продолжим снимать картину.

— Представляю, — сочувственно произнёс Хилл. — Вы взорвались и в бешенстве использовали запрещённое слово «жид»?

— О, нет, — отрицательно покачала головой Эрика. — Я не настолько потеряла голову! Если бы я произнесла слово «жид», меня бы здесь не было. Я не играла бы даже в дневных спектаклях в Скоттстдейле, в Аризоне, для местных слюнявых пенсионеров. Мне пришлось бы вернуться в Сиэтл и сидеть в кабинке какой-нибудь страховой компании, если бы повезло, или в прачечной, если нет. Я сохранила самообладание.

Спокойно и выдержанно я объяснила Мэнни, что выхожу замуж и не думаю, что приемлемо обманывать жениха даже в интересах бизнеса, и выразила уверенность, что мистер Глик и мистер Бернстайн найдут кого-нибудь, кто сможет сыграть роль Хиллари Клинтон не хуже меня. Всё было очень холодно и вежливо, но я знаю, что Мэнни затаил злобу. Потом я развернулась и вышла. Я знала, что роль Хиллари для меня потеряна, но скрестила пальцы в надежде, что жиды не настолько взбесятся, чтобы ещё и мстить мне. Господи, как я ошибалась!

Она печально покачала головой.

— В общем, в прошлом году Лана Паломо получила Оскара «За лучшую женскую роль», сыграв Хиллари, а в наказание за мой дерзкий отказ стать шлюхой Сид Глик позвонил своему человечку в Вашингтоне. Освобождение от призыва, бывшее у Чейза, отменили десять дней спустя, и приказ отдала никто иная как президент Хиллари Клинтон, на случай, если я не поняла причины, что Сид хотел подчеркнуть.

Чейз думал, что это какая-то ошибка, пока спустя три дня призывная повестка не была вручена ему лично двумя военными полицейскими, для уверенности, что он немедленно прибудет в Форт-Льюис для начальной военной подготовки. Конечно, сокращённой до трёх недель для пушечного мяса. И человека, с которым я хотела провести остальную часть моей жизни, буквально вырвали из моих рук, здесь, в этой комнате, принудительно отправили в Иран через несколько недель, причём ни один из адвокатов, с которыми я говорила, не согласился коснуться этого спорного вопроса даже трёхметровым шестом. Слово было сказано, и оно разошлось. Вы знаете, что случилось после этого.

— Я помню теленовости, — кивнул Хилл. — Самодельная бомба во время его первого патруля в Ширазе, верно?

— Да. Два других солдата были убиты, а Чейз вернулся домой с парализованными ногами. Он влачит жалкое существование в механическом инвалидном кресле и с аппаратом для искусственного дыхания в лёгких, в столетнем госпитале министерства по делам ветеранов, больше похожем на кошмары курильщиков опиума. Я пытаюсь выкупить Чейза оттуда и поместить в настоящую больницу, но «слово» всё ещё действует, и они продолжают цитировать мне разные мудрёные военные инструкции, чтобы удержать его в этом госпитале. Он едва может говорить. Каждый раз, когда я прихожу повидать его в этом образце ада на земле, он молит меня больше не приходить, не смотреть на него так, и я обещаю, что не приду, но прихожу снова и снова.

Она посмотрела на них глазами, блестящими от слёз.

— Вы спросили меня, почему я хочу помочь Армии Северо-Запада, мистер Данди. Не то, чтобы я не верила в ваше дело. Я верю. Я сама с Северо-Запада и хочу видеть его свободным, чистым и белым. Я увидела этот грязный мир сверху, и знаю лучше большинства, что он должен исчезнуть, если человечество хочет выжить. Но главное — это чистая месть. Эти выродки-жиды причинили мне такую боль, что я хочу умереть, и неважно, умру ли я в действительности, лишь бы перед этим заставить их помучиться.

— Спасибо за ваш рассказ, Эрика, — поклонился Хилл.

— Скажу больше, милая: мы все уверены, что в мести нет ничего дурного! — воскликнул Чарли. — Боже! Месть — один из лучших поводов для вступления в нашу Армию! Мы — единственная организация, мстящая за белых. Это — главный стимул привлечения новых сторонников.

— Что вы хотите от меня, Барри? — сказала Эрика, вытерев глаза и повернувшись к Брюеру, снова полностью в деловом настрое.

— Нам нужно, чтобы вы присоединились к этой толпе горячих любителей тусовок, которая снимает верхние этажи отеля «Голливуд Ройял» на время церемонии вручения премий, — сказал Брюер. — Вам необходимо получить собственный номер-люкс для этой частной вечеринки. Все поймут это как сигнал, что ваши дни траура по Чейзу закончились, и перед вручением премий вы хотите побаловать себя небольшой оргией по своему вкусу. Мы хотим, чтобы вы получили электронные карточки-ключи к каждой двери в отеле, какие только сможете достать, к каждому лифту, а также к потайной двери, которая ведёт в театр «Кодак». У нас есть копировальная машина, так что, когда полицейские и федералы начнут искать оригиналы карточек, они по-прежнему будут в вашей сумочке. Затем ваша помощь потребуется, чтобы провести семь добровольцев в отель, с оружием и снаряжением. Нам нужно, чтобы в вечер церемонии они с вашей помощью проникли в «Кодак» через потайную дверь и, возможно, использовали её при отходе.

— Боже мой! — поражённо выдохнула Эрика. — Вы хотите ударить по Оскарам!

— Можно сказать, что мы собираемся встретить их с почётом, с красной ковровой дорожкой, — усмехнулся Рандалл. — Когда мы закончим, все их ковры будут очень красными.

— Погибнут люди, и ответственность за это будет лежать на вас, — подчеркнул Хилл. — Вы также можете умереть от пуль в тот же вечер или, лёжа на каталке с иглой для инъекций, в какой-нибудь тайной тюрьме министерства внутренней безопасности. «Да» или «нет», Эрика? Решайте.

— Я с вами, — ответила она. — Вы собираетесь вырезать сердце этого города, и я хочу в этом участвовать!

— Точно сказано! — воскликнул Рандалл.

— Спасибо, соратница, — сказал Хилл.

— Так вы сможете сделать это? — спросил Брюер.

— Думаю, да. Мы как раз говорили с Джейн Джеразимо об этом самом сегодня утром по телефону, и она сказала, что оба этажа уже заказаны обычной толпой знаменитостей — гомиков и извращенцев. Но, возможно, я смогу получить один номер-люкс этажом ниже, если позвоню и поболтаю с менеджером отеля! — взволнованно сказала Эрика.

— Так будет ещё лучше — менее заметно, но позвольте мне взять переговоры на себя, — сказал Брюер. — Я же ваш агент, помните? Вы мне за это платите. Считается, что я занимаюсь вашими частными делами, так же как и вашей карьерой, поэтому будет странно выглядеть, если вы начнёте договариваться сами, а не я. Я проверю всё за день раньше и получу для вас карточки-ключи от номера и лифта, но потайной двери официально не существует, и поэтому достать для нас карточку-ключ от неё придётся вам. Если у Дженни нет карточки-ключа, которую можно взять на время, вам нужно будет получить её где-нибудь ещё. Полагаю, что обычно достаточно дать метрдотелю пару сотен зелёных.

— Когда и как мы проникнем в отель? — спросил Чарли. — Что у них за система охраны?

— Давайте взглянем, — сказал Брюер, открывая свой портфель и вынимая копию рабочих инструкций по безопасности «Центуриона». — У «Центуриона» контракт и с «Ройял», поэтому, как только я подумал о потайной двери как точке входа, я попросил нашего человека заодно скопировать и планы её использования. Обычно к ней не подобраться, и это будет ещё труднее сделать в вечер вручения Оскаров, со всей этой толпой «избранных», как вы можете видеть, — сказал Брюер, показывая им нужные страницы.

— Патрулирующие охранники и собственные детективы театра, внутренние телекамеры слежения на входах, во всех коридорах и, конечно, в лифтах. Плюс вся эта весёлая тусовочная шатия-братия будет шастать по коридорам. Вход через потайную дверь со стороны отеля находится в прачечной в подвале, вот здесь. Это место сбора всей группы. В прачечной есть дверь, ведущая прямо в подземный гараж, для вашего отхода. С входной стороны в отеле нет никаких дежурных собак-ищеек. Я уверен, что дирекция отеля не захочет смущать некоторых из самых больших звёзд Голливуда лаем и ударами лап грубых собак, которые учуют «сувениры» для вечеринки в звёздных сумочках и кейсах.

— Как, чёрт побери, мы будем там передвигаться с камерами на каждом углу? — раздражённо бросил Рандалл. — Представим, что мы вошли и затаились, в номере этой леди или где-нибудь ещё, но как мы пройдём ко входу в эту потайную дверь с нашим оружием? И как потом вернёмся, после того как вручим наши собственные премии «Лучший мёртвый жид»? Не говоря уже о том, что видеокамеры запишут наши лица для ФБР и министерства внутренней безопасности.

— Да просто, — сказала Эрика. — Наденьте маски! Нет, не смотрите на меня так, я серьёзно! Послушайте, Дженни Джеразимо ищет разные идеи для тусовки получше. Дженни и её отец, режиссёр Чарльтон Бейтс, арендовали пентхаус, Президентский номер, и она приставала ко мне, предлагая провести там целых два дня. Дженни стала моей самозванной лучшей подругой с тех пор, как Чейз был покалечен. У неё с Чейзом был роман, пока я не появилась на сцене.

Считается, что мы с ней разделяем наше общее горе и тому подобное. Но, по-моему, на самом деле ей просто хочется любоваться моими страданиями и при случае поворачивать нож в ране. Может, я смогу уговорить её устроить двухдневную вечеринку-карнавал в Президентском номере? Тогда по залам будут болтаться люди разного сорта в разной степени подпития, обдолбанности и глупости, и все в масках!

— Это должно сработать, — признал Хилл.

— Ладно, но как мы проникнем в отель? — спросил Рандалл.

Хилл страницу за страницей просматривал украденные инструкции службы безопасности.

— Проклятье! Я думал о проникновении рано утром, под видом поставки продуктов, постельного белья, туалетной бумаги или тому подобного, но все они выполняются по графику, а на погрузочной платформе в этом служебном переулке за отелем установлены видеокамеры, плюс остаётся вопрос, что делать с настоящими плановыми поставками. На всех этих боковых дверях установлена сигнализация с выходом на аппаратную охраны?

— К сожалению, да, — ответил Брюер. — Что ж, придётся проводить бойцов штурмовой группы в отель одного за другим в течение дня, под видом приглашённых, репортеров или разных поклонников, — решил Рандалл. — Это будет большой день в отеле, суматоха и полно людей, и не похоже, что они будут регистрировать каждого человека, входящего в переднюю дверь. Все семеро из нас смогут добраться до номера мисс Коллингвуд. А как быть с оружием и другим снаряжением?

— Я скажу Дженни, что займусь приготовлениями для тусовки, — сказала Эрика. — Закажу целую кучу разных костюмов и масок, выпивку, симпатичные салфетки, воздушные шарики и другие пустяки и попрошу доставить эти вещи рано утром. Я проверю всё заранее вечером и дам знать дирекции отеля, что жду несколько поставок, так что они будут в графике. Я буду так беспокоиться, чтобы на вечеринке всё было в порядке, что заранее сама спущусь к погрузочной площадке отеля, так что когда ваши парни доставят несколько больших ящиков на ручных тележках, смешанных с заказанным для вечеринки барахлом, я буду там и постараюсь, чтобы вы прошли без всяких трудностей.

Сыграю роль сумасбродной «девушки из долины» — гимназистки из Энсино. Эти мексиканцы и ниггеры…. Боже, как хорошо, что с вами, парни, можно говорить «ниггер»!.. в любом случае все типы, которые там работают, будут так пришиблены приходом звезды и заняты разглядыванием моей груди, что даже не взглянут на ваши лица, когда вы пойдёте к служебному лифту. Выйдете на моём этаже и пройдёте в мой номер как работники службы доставки. Видеокамеры увидят, как вы вошли и вышли, уже без коробок, и ваше оружие окажется в здании. Сама группа спокойно пройдёт в течение дня, скажем, с часовыми промежутками. Пусть ваши люди по-настоящему стучат в двери, чтобы их впускали: если охранники увидят, что все эти незнакомые люди пользуются электронными карточками-пропусками, они могут что-нибудь заподозрить. В любое время, когда вы решите выдвинуть группу в «Кодак», они выйдут в залы в вечерней одежде и масках, делая вид, что направляются на вечеринку. Вам нужно найти какой-нибудь способ скрыть оружие от видеокамер, но разве это не идея, от которой можно танцевать?

— Вы чертовски правдоподобно это придумали, Эрика! — воскликнул поражённый Рандалл.

— Я переехала в Голливуд из Сиэтла в четырнадцать лет, — ответила она Чарли. — Интриги и заговоры — это воздух, которым мы здесь дышим. Должна вам заметить, что школа Беверли-Хиллз, возможно, дала бы пару уроков самому семейству Борджиа. Мне придётся большую часть дня провести в Президентском номере, делая вид, что развлекаюсь, но как только я отмечусь и получу карточку-ключ к потайной двери, нам надо придумать способ, чтобы я передала эту карточку одному из вас для копирования.

— Я сделаю это для вас, — сказал Брюер. — Я — ваш агент, так что никто ничего не подумает, увидев нас вместе.

— А что с видеозаписями на дисках в аппаратной охраны? — спросил Рандалл. — Знаете, после того как заварится каша, не нужно быть гением, чтобы понять, как мы пришли и ушли, а ФБР и министерство внутренней безопасности будут прочёсывать цифровые записи с этих видеокамер частым гребешком. Они опознают, по крайней мере, некоторых из нас, с помощью ГРЛ, и захотят узнать, что мы делали в номере Эрики Коллингвуд.

— ГРЛ? — спросила Эрика.

— Голографическое распознавание лиц, — пояснил Хилл. — Федералы сделали этот метод таким же точным, как и снятие отпечатков пальцев. Сегодня с помощь ГРЛ они могут опознать человека даже по фотографии со спутника, сделанной из космоса, если угол правильный.

Хилл постучал пальцами.

— Итак, нам необходимо или сформировать вторую команду, чтобы взорвать аппаратную охраны «Голливуд Ройял», или ты должен будешь сделать это сам, Мик, во время отхода. Что-нибудь вроде взрывчатки «Семтекс» или такой же мощной, чтобы надёжно уничтожить носители памяти в их компьютерах.

— Возможны большие сопутствующие разрушения, — сказал Брюер. — Плюс бомба может не уничтожить записи, как мы хотим.

— Или… может…, - задумался Хилл. — Барри, можете вы получить какую-нибудь схему этой аппаратной охраны, которая просто подсказала бы нам какую кнопку надо нажать, чтобы вытащить из пульта пишущий дисковод, и мы сможем просто украсть видеофайлы вместо того, чтобы пытаться взорвать здание и уничтожить их, причём возможна неудача?

— Я поручу это нашему человеку, — сказал Барри.

— У нас здесь храбрая маленькая дама, и не хочется сделать дело и удрать, оставив для ЗОГ большую красную стрелку, указывающую прямо на неё, — сказал Рандалл.

— Ну, есть способ обойти это и прикрыть меня, — сказала Эрика. — Начните стрелять прямо в середине церемонии вручения премий, в момент, когда Марти Рудин и Нат Тернер Томас поднимутся на сцену, чтобы получить премию «За лучший сценарий».

— А не те ли это двое разнорасовых пидорка? — спросил Рандалл.

— О, да, — сказал Брюер. — И они всё ещё бахвалятся, что первыми вступили в законный брак гомосексуалистов в Калифорнии.

— Хорошие цели для начала, но почему именно они? — спросил Рандалл.

— Потому что я веду церемонию награждения премией «За лучший сценарий» — ответила Эрика. — По приказу Сида Глика и Арти Бернстайна, как бы в знак признания моей красоты, таланта и так далее, но, как и всё остальное в этом городе, на самом деле это означает не то, чем кажется. Я прекрасно понимаю, на что эти два жида этим мне намекают, и они знают, что я это понимаю, и втайне надо мной подсмеиваются. Высокомерная шикса никогда не получит собственного Оскара, и это их способ растравить рану, милостиво позволяя мне вручать на сцене награду, которая мне никогда не достанется. Старый голливудский способ провернуть нож в ране, вроде как быть вечной подружкой невесты, но никогда — самой невестой. Некоторых бедолаг — актёров и актрис — которые исчеркали целые тетради именами евреев с киностудий, год за годом приглашают ведущими, и несчастные из года в год соглашаются на это, потому что не могут остаться на обочине и быть исключёнными из волшебства.

Пусть я никогда не смогу получить Оскара за фильм, но, чёрт побери, если я не выиграю в этом году один приз, театральный, и одновременно не прикрою свою фигуру. В конце концов, кто заподозрит красивую молодую глупышку, которая стояла прямо на линии огня, когда началась стрельба, и чьё потрясение и ужас будут повторяться на ТВ сотни тысяч раз в следующем месяце и в будущем? Я хочу сыграть эту роль вживую, перед миллионами зрителей, и собираюсь появляться на экранах новостей впоследствии, в залитом кровью вечернем платье от Прада, и это будет лучшая роль в моей жизни.

— Но никто никогда об этом не узнает, Эрика, — мягко заметил Брюер. — Пока не напишут книги по истории через много, много лет.

— Я буду знать, — улыбнулась она. — И этого будет достаточно.

— К чёрту это! — резко вмешался Рандалл. — Голая правда в том, что ты сама будешь на линии огня! Эрика, там будут не только стрелять, но и взрывать ручные гранаты, не говоря уж об ответном огне полицейских и частных телохранителей. Начнётся бардак, пули будут свистеть вокруг как попкорн в автомате, и никто из нас не поручится за твою жизнь хоть на секунду. Кровь на этом вечернем платье от Прада, о котором ты говорила, может оказаться твоей собственной.

— Я понимаю это, — бесстрастно произнесла Эрика. — Знаете, парни, это прозвучит очень странно, и мне меньше всего хочется, чтобы вы решили, что я немного с приветом и склонна к самоубийству. Я — не псих. Но мне всё видится примерно так: я во многом несу ответственность за то, что произойдёт со всеми этими людьми в этот вечер. Я поступаю так, потому что всей душой чувствую, что это справедливо, но а если я ошибаюсь? Я должна принять на себя ответственность за это решение и ответить за последствия. Это означает, что я должна бросить мое имя в колесо смерти Мрачного Жнеца[57] вместе с их и вашими именами и рискнуть, по крайней мере, так же как и вы.

Мне самой удивительно сознавать, что я способна на убийство, но мне действительно будет трудно прятаться в номере отеля, в то время как вы рискуете всем, и стоять в стороне, когда происходит то, чему я помогала. Можно сказать, что так я прошу Бога прямо дать мне понять, права я или нет. Чейз не хотел быть там, где он оказался, и он не заслужил того, что с ним случилось, но ему страшно не повезло. Я ставлю себя в его положение по собственному выбору, потому что в любом случае, в вечер Оскара счета должны быть подведены. Боже, вы, наверное, думаете, что я потеряла голову! — вздохнула она.

— Нет, — покачал головой Рандалл. — В этом есть смысл, это достойно и благородно. Только не очень разумно. Знаешь, Эрика, лучшее, что ты можешь сделать для Чейза и для себя, это стать хорошим солдатом, и после того, как война закончится, построить Республику для нашего народа, которая будет нашим домом и защитой от грязи, против которой мы выступим через пару ночей. Хороший солдат храбр, но не безрассуден и не глуп. Я думаю, что здесь ты переходишь эту грань.

— Если федералы начнут к ней принюхиваться, это будет идеальным прикрытием, — неохотно признал Брюер. — По крайней мере, все бы точно знали, где она была и что делала, когда начался ад кромешный.

— У церемонии вручения премий более жёсткое расписание, чем у любой железной дороги, — тихо сказала Эрика.

— Начало церемонии в 17:30, а вручение премии «За лучший сценарий» запланировано между 18:48 и 18:53. Пусть ваши люди будут на местах в 18:48 и спустят курки, и давайте надеяться, что эти два пидора не решат прийти в женском платье, чтобы вы могли хотя бы приказать стрелкам не стрелять ни в кого сцене, кто одет в вечернее платье.