Один на один с Драконом

Глава 25

Мерно гудели приборы. Стерильная белизна палаты навевала тоску и сонливость. В узкое окно лился солнечный свет. Не верилось, что я на Земле. Хотя одноместный медицинский блок успел опостылеть даже за короткое время.

От мыслей о Кае невозможно было укрыться. Они возникали нежданно и терзали и без того измученное сознание. Вот и сейчас в памяти возник его образ: чёрные глаза под стать волосам, недовольное выражение на лице, массивная мускулистая грудь и сильные руки, что были нежными и ласковыми.

Я прикрыла глаза, думая о том, что же делать, как скрыть совершённое мною.

Дверь отворилась со скрипом. В тишине палаты этот звук показался резким и неожиданным.

Я ждала её и в то же время боялась.

— Мама, — сорвалось с губ.

Она почти не изменилась, только постарела. Строгий брючный костюм ладно сидел на сухощавой фигуре. Седые волосы острижены по подбородок. Жёсткий, цепкий взгляд остался прежним, только морщины вокруг глаз стали глубже.

— Аня, — произнесла она моё имя, и взгляд её смягчился.

В несколько быстрых шагов мама оказалась у кровати, присела на край, потом неожиданно порывисто обняла меня и затряслась, будто заплакала.

На секунду мне показалось, что я вернулась в раннее детство, в те редкие моменты, когда она ещё была со мной и обнимала так же. Захотелось представить себя трёхлетней, прижаться к маме и чтобы она защитила от всего на свете.

Я разревелась, не в силах больше сдерживать себя.

Мы долго сидели, обнявшись, пока мама не отстранилась. Она взяла в ладони моё лицо и поцеловала в мокрую щёку, потом осмотрела внимательно. От порывистых объятий игла выскочила из катетера и теперь висела на штанге. Я торопливо потянулась и перекрыла капельницу. «Не заметила даже».

— Мне так жаль, что это случилось с тобой, — произнесла мама, вытирая пальцами слёзы с моих щёк.

— Мама, мама, — забормотала я и бросилась снова её обнимать.

Это было странно, ведь такие объятья случались у нас только в детстве. Но я всё не могла успокоиться, ревела и ревела.

— Аня, — с укором проговорила мама прямо мне в ухо. — Я же просила расторгнуть контракт и вернуться на Землю.

Это было на неё похоже. Трепетный момент был разрушен её словами.

— Зачем ты согласилась пойти на крейсер? Надо было отказать и сразу связаться со мной, — продолжала она.

— А я и не соглашалась, — всхлипывая, ответила я. — Кириллов потащил меня силой, угрожал.

Мне не хотелось разрывать объятья, но мама тяжело вздохнула и отстранилась.

— Тупоголовые вояки, — прошипела она тихо и после очень долгой паузы добавила: — Ты тоже хороша. Не школьница ведь уже.

Я молчала.

«Неужели она пришла, только чтобы меня упрекнуть?»

Мамины слова болью отозвались в сердце, но я не обиделась. Слава о характере Александры Владимировны Лазаревой неслась далеко впереди неё самой.

На секунду суровость исчезла с её лица. Она снова обняла меня и стала приговаривать:

— Бедная моя, как ты настрадалась, представить не могу. Я, когда узнала, всех на уши подняла.

Сквозь маску суровости в ней проступали прежние черты из моего далёкого детства. Я заметила влагу в уголках её глаз. Мне захотелось прямо сейчас ей всё рассказать. «Скоро округлившийся живот будет не скрыть, — подумала я. — Скажу, только не сейчас».

Чтобы избежать лишних доз препаратов и рентгеновского излучения, мне уже пришлось рассказать врачам о том, что подозреваю беременность. Я всячески пыталась вмешаться в протокол лечения, что очень раздражало персонал.

«Ну и пусть. После всего, что было, не могу рисковать».

Пока мы не разомкнули объятий, я прошептала маме на ухо, громко всхлипнув:

— Думала, больше никогда тебя не увижу.

Она обняла меня крепче. Её волосы щекотали щёку. Не к месту подумала, что когда-то они были точь-в-точь как у меня, а теперь полностью поседели. В палату вошла медсестра. Увидев Александру Владимировну, она тут же извинилась и вышла. Старшая Лазарева, первый заместитель руководителя Центра Космических Исследований, часто вызывала трепет.

Долго-долго мы обнимали друг друга, и мне казалось, что всё происходит не взаправду, будто снится.

На следующий день мама навестила меня в самый неудачный момент, во время утреннего обхода. Молодой доктор как раз стоял возле моей койки. Александра Владимировна с ходу принялась его отчитывать.

— Даже студент-первокурсник знает: такие дозировки разве что младенцу прописывают. Может, вы ещё травами и настойками её лечить будете? — говорила она, намекая на юный возраст и непрофессионализм врача.

Доктор бросил на меня недовольный взгляд и после тирады матери ответил:

— Александра Владимировна, для посещений отведены определённые часы.

Он хотел ещё что-то добавить, но, наткнувшись на её взгляд, замолчал.

— Анна Юрьевна, поговорите с матерью, — коротко сказал молодой врач и вышел из палаты, прикрыв за собой дверь.

Старшая Лазарева сделала шаг, будто хотела его догнать.

— Мама! — Остановила я её.

Внутри всё похолодело. Нужно было объясниться прямо сейчас, вот так, без подготовки. Отчего-то я почувствовала себя нашкодившей школьницей.

Александра Владимировна смотрела строго и выжидающе.

— Присядь, пожалуйста, — попросила я её, похлопав по краю кровати, а сама поднялась, устраиваясь на высоких подушках.

Тут же закружилась голова, накатила слабость.

Мама подошла, присела рядом.

«Можно сказать лишь про ребёнка, — подумала я. — Но разве от неё что-то скроешь? Лучше открыть всё как есть. Кому ещё я могу доверять?»

Наклонившись к ней, прошептала:

— Не знаю, поймёшь ли ты меня. Бабушка бы поняла, — начала я издалека.

Мама нахмурилась.

Я медлила, подбирая слова. Ничего вразумительного не пришло на ум, поэтому проговорила:

— Я жду ребёнка. — И, понизив голос, добавила: — Это не всё. Когда меня расспрашивали, ещё на звездолёте, я сказала не всю правду.

Александра Владимировна нахмурилась ещё сильнее.

— Подожди, — произнесла она после секундного колебания, поднялась, прошла к входному проёму, выглянула наружу, осмотрелась, а после плотно затворила дверь.

— Как ребёнка?! — переспросила слишком громко.

Тон её голоса выдавал крайнее недоумение.

— Всё объясню. Только то, что я скажу, не для чужих ушей, — выдала я тихо.

Когда мама вернулась и устроилась рядом, я сбивчивым шёпотом начала свой рассказ. После первых фраз брови матери поднялись, а глаза сделались такими, словно та вот-вот начнёт метать молнии. Мне стало страшно и неловко смотреть ей в лицо. Я опустила глаза.

— Продолжай, — велела мама, будто подчинённому на работе.

Я поведала о том, в каком была отчаянии, оказавшись в полном одиночестве на чужой планете, как встретила в ущелье врага, как он спас меня от жутких тварей, только чтобы убить, но не убил. Я говорила, и с каждым словом лицо матери белело, теряло краски. Она смотрела ошарашенно и больше не перебивала. Рассказала, как мы сближались, преодолевая трудности и тяготы жизни на дикой планете, как Кай раз за разом меня спасал, как стал светом во тьме безысходности. Я шептала слова и всхлипывала от нахлынувших эмоций.

Мама склонилась ко мне. Случайный свидетель, должно быть, подумал бы, что я, как в детстве, делюсь с ней ребяческой тайной.

Я замолчала. А грозная Александра Владимировна не нашла, что сказать.

Повисла гнетущая тишина, нарушаемая моими всхлипами.

— Аня, как же так? — ошарашенно вымолвила мама после долгой паузы.

Неверие читалось на её лице. Она долго молчала.

Я нащупала под больничной сорочкой кулон с кристаллом, сжала его и, не выдержав, снова расплакалась.

— Главное — ты жива. Жива! Я чуть с ума не сошла… — проговорила мама порывисто.

Глядя на её взволнованное лицо, я впервые устыдилась того, как о ней думала. Всю жизнь мне казалось, что я ей не нужна: лишняя обуза, нежеланный ребёнок. Я давно стала взрослой, но детские обиды терзали, причиняли боль.

«Может, всё не так? Может, она меня всегда любила, только не могла быть матерью, не успевала в бесконечной карьерной гонке?» Мы стали ближе лишь после смерти бабушки, увы, ненадолго, меня ждала станция «Рея».

— Не реви, — сказала мама так, как часто говорила бабушка. — Будем прерывать, — бросила она.

— Не-е-т! — чересчур громко ответила я. — Мама, ты не слушаешь?

— Аня, как ты себе это представляешь? Что будет дальше, по-твоему?

Я упрямо замотала головой. Слёзы снова покатились по щекам.

— После всего, что я пережила, убить ребёнка? Нет.

Мама несколько раз судорожно вздохнула, нервным жестом поправила волосы, встала, принялась ходить туда-сюда.

— Мама, — окликнула её, поднялась, свесила ногу с кровати.

— Лежи, не вставай, — велела она.

Я выжидала, размышляя, правильно ли поступила, вывалив на неё всю правду.

Мама ещё раз подошла к двери, плотнее прикрыла её, будто этот жест мог успокоить. Потом вернулась к кровати и тихим повелительным тоном произнесла:

— Никому ни слова, ни единой живой душе. Поняла?

Я кивнула. «Не глупая, понимаю».

— Что ты сказала врачу?

— Ничего, — поспешно ответила я. — Что подозреваю беременность.

Она присела на край кровати, обняла и принялась раскачиваться.

— Господи, — прошептала мама совсем тихо. — Как я это допустила?

— Мама, я давно взрослая женщина, давно не ребёнок.

— Да… — протянула она. — Ещё и упрямая, в меня.

В сладком обволакивающем сне я чувствовала, как обнимают сильные руки, слышала грубый голос дракона. Вдруг желанные ощущения исчезли, всё заволокло молочной дымкой. Во влажном тумане чужого причудливого леса я увидела его силуэт. Он звал меня. Я шла по колючей траве босиком, и до смерти хотелось обнять его, снова почувствовать его губы на своих. Но мощный мужской силуэт всё отдалялся. В сине-зелёных зарослях появились злобные звериные морды. Они смеялись, словно люди, скаля уродливые пасти. Сон превратился в кошмар, нелогичный и пугающий.

— Кай! Кай! Кай! — звала я.

Дракон исчез, не отзывался.

— Преда-а-ательница, — шипели зубастые твари.

— Аня! Аня, — голос матери.

Я открыла глаза, увидела её взволнованное лицо. Простынь скомкалось, одеяло сбилось набок. За окном только-только разгорался рассвет. Робкие багровые лучи пробивались между зданий, плясали зайчиками на стёклах.

— Опять? — обречённо спросила мама.

Вопрос был риторическим. Кошмары мучали меня все последние месяцы.

Мама вытерла ладонью испарину с моего лба.

— Мне скоро на работу, вставай, — буркнула она и вышла.

Из коридора доносились её бормотания:

— С этим надо что-то делать…

Я неуклюже поднялась, мешал внушительный живот, побрела на кухню.

На стальной поверхности кухонного гарнитура дымился чайник. Мама второпях возилась у стола, пахло кофе.

Будничность этой сцены настолько контрастировала со сном, что мне стало тошно.

В ванной горел свет. Дурацкая мамина привычка: забывать его выключать. Ледяная вода смыла остатки кошмара. На душе словно кошки скребли.

Пока я брызгала водой в лицо, мама уже собралась.

— Аня, до вечера, — бросила она дежурную фразу и ушла.

Я села у окна на кухне. Есть не хотелось, ничего не хотелось. С новой силой навалилась тоска.

Я провела пальцами по круглому, уже большому животу. Бесчисленные анализы и исследования не показали ничего необычного. Шоком оказалась новость о двойне. Я улыбнулась и тут же снова загрустила. «Судьба жестока, сыграла злую шутку». Мама без конца меня убеждала в том, что я сделала единственно верный выбор и чудо, что осталась жива. В последние недели её терпение иссякло. Часто она упрекала:

— Аня, нужно учиться, потеряешь квалификацию. Аня, выброси глупости из головы. Аня, возьми себя в руки. Это не дело, каждый день глаза на мокром месте. Сколько можно? — говорила она.

«От этих слов не легче. Она права. Да только огромную дыру в душе ничем не залатать».

Солнце поднялось над домами. Золотистый свет заполнил кухню. За окном город жил своей жизнью. Каждый прохожий думал о своём. Разве что общее гнетущее ощущение, как невидимая надвигающаяся угроза, объединяло людей. Война продолжалась, пока далёкая, но от этого не менее пугающая.

«Лишь бы только он был жив, мой дракон», — переживала я.

В один из вечеров мама вернулась с работы на взводе, увидела меня. Сидя за кухонным столом над чашкой чая и сжимая в руке кристалл, я в очередной раз ревела.

— Всё! Прекрати! Сколько можно? — взъелась она. — О детях надо думать, о будущей жизни, а не сопли размазывать. Ты из Лазаревой в размазню превратилась.

Она явно хотела ещё что-то сказать. Я подняла заплаканное лицо. Мама, чуть смягчившись, произнесла:

— Не можешь справиться сама — надо за помощью обратиться. Это не дело. Себя угробишь и …

— Какой помощью? — перебила я.

— Психологической, — выплюнула она.

— Мама, я не могу ничего рассказать. Какой к чёрту психолог? — на повышенных тонах спросила я.

Она взбесилась ещё больше то ли от моего тона, то ли потому, что не знала, как быть.

— Я тебе говорила! — грубо выплюнула слова мама. — Нельзя ящериц вынашивать. Говорила. Прекрати о нём думать! Слышишь?! Полгода почти прошло. Всё! Да, ужасно, да, несправедливо. Он чужой, он враг. А то, что ты на аборт не пошла… — Она замолчала, тяжело дыша.

— Ящериц?! — я перебила её, вскочила из-за стола.

— Я и так тебе во всём потакаю. О чём ты думала вообще?!

— Ящериц? Это дети! — истерично закричала я.

— Так если хочешь этих детей родить, соберись! Хватит уже слёзы лить, как истеричка!

В этот момент Александра Владимировна предстала точно такой, какой я помнила её в свои подростковые годы.

От обиды по щекам покатились новые слёзы, злые. Захотелось высказать ей всё, за многие годы детских обид.

— Ты в своём репертуаре, — зло сказала я. — Нет бы поддержать как мать.

Поняла, что ударила по самому больному.

— Я только и делаю, что поддерживаю! — прокричала она. — Тайные обследования устраиваю, в комитете тебя прикрываю, на истерики твои смотрю каждый день.

Мне стало стыдно. Мама, конечно, была права.

— Да люди пачками калечатся, умирают, пропадают без вести, — продолжала кричать она.

На столе в электрическом свете лежал оставленный мною кристалл. Мама в ярости схватила его и швырнула, не глядя. Она прокричала ещё пару слов, когда кристалл чиркнул о стальную поверхность кухонного фартука, в разные стороны полетели искры. Оставленные с обеда хлебные крошки вспыхнули синими огоньками. Мы обе опешили. Я машинально схватила кружку с остывшим чаем, плеснула на стол.

— Твою мать, — тихо выдала Александра Владимировна. — Что за…?

После секундного замешательства она достала пищевой контейнер и аккуратно, подцепляя крышкой, поместила кристалл в него.

А я с удивлением поняла, что множество раз рассказывала ей все подробности пребывания на необитаемой планете, но ни разу не заостряла внимание на кристаллах.