Я осмотрел решительно все — там была «Большая лежащая» и «Космологический страх», а также «Композиция в зеленом». От длительного осмотра я устал. Завидев табурет, я с досадой подумал, что он вполне может быть частью композиции «Погруженный в себя». По счастью, табурет не имел художественной ценности.
Зато Клодетта, в отличие от меня наделенная выдержкой, которая сделала бы честь любому педагогу, бодро переходила от одного экспоната к другому. Вообще-то она прелестная девушка. Как мило она порхает по залу, обуреваемая любовью к искусству. Вот, исполненная благоговейного трепета, она застыла перед страшноватым творением из проволоки и глины. В глазах Клодетты заплясали золотые крапинки, губы чуть выпятились — ничего не скажешь, многочисленные немые абстракции заметно проигрывают при сравнении с живой и хорошенькой девушкой. На всей этой — весьма репрезентативной — выставке она самый волнующий экспонат. Хорошо бы и ей присвоить какое-нибудь звучное название, ну, к примеру, «Прекрасная наблюдательница». Пожалуй, подходит, а?
Гибкой походкой — воплощенная грация — Клодетта приближается ко мне.
— Ну, что тебе больше всего понравилось? — спрашивает она.
Я раздумываю недолго.
— «Прекрасная наблюдательница».
— «Прекрасная наблюдательница»? — Клодетта растерянна. Я вижу, как она роется в ящичках своей памяти, отыскивая «Прекрасную наблюдательницу». Потом она спрашивает:
— Как же я ее пропустила? А кто создал это произведение искусства?
Я напрягаю ум и наконец отвечаю:
— Насколько мне известно, ее создал всевышний.
— Всевышний? Едва ли это известный художник. Наверно, из тех молодых дарований, которые теперь бурно пошли в рост, угадала?
— Ну, не так уж он и молод. Если судить по красоте его созданий, он весьма преуспел в своем творчестве.
— Значит, ты считаешь его многообещающим художником и полагаешь, что его имя следует запомнить? Будем, однако, надеяться, что этот господин, господин… Ах, да как же его фамилия?
— Всевышний!
— …господин Всевышний не высказался до конца в единственном произведении. Мне приходилось читать, что с художниками такое случается. И тогда «Прекрасная наблюдательница» останется в одиночестве.
Вид у Клодетты такой печальный, что я тороплюсь ее заверить:
— Да нет, Клодетта, я надеюсь, что наш художник еще много чего сотворит. Говорят, он отличается неслыханной плодовитостью.
— Значит, он сделает карьеру?
— Да еще какую! А уж «Прекрасная наблюдательница» никоим образом не останется в одиночестве. Сама увидишь, что за ней последует.
Я проговорил это с улыбкой, но весьма определенно. Я был очень собой доволен и не мешал Клодетте с присущей ей основательностью размышлять о загадочном и малоизвестном художнике.