Огненная вьюга

25. УДАЧНАЯ ЗАСАДА

К высоте 238,0 вслед за разведывательным дозором Алексеева вскоре отправились остальные бойцы взвода. Шли ходко. Лыжи на морозе скользили хорошо да и ветерок дул попутный. В двух километрах от шоссе вышли к одинокому заброшенному домику. Видимо, когда-то здесь жил лесник. Укрывшись в нем от холодного ветра, лыжники устроили небольшой привал, а затем направились к холму, взгорбившемуся в двухстах метрах западнее магистрали. Стояло ясное морозное утро. С высоты открывалось шоссе — отнюдь не первоклассное, узкое, стиснутое хвойным лесом. С него слышался гул тяжело груженных машин, лязг гусениц и рокот быстро мчавшихся в обе стороны легковых машин.

Бойцы остановились на западных скатах высоты, сняли лыжи, осторожно соблюдая все меры маскировки, проложили тропинки к вершине. С биноклем на груди на гребень холма взобрался Алексеев.

— Ну, как тут, ребята?

— Да вот смотрите. Гитлеровцы мечутся на машинах туда-сюда, как встревоженные осы…

Шоссе гудело. На север двигались крытые брезентом грузовые автомобили с пехотой, артиллерия, отдельные танки. Похоже было, что немцы подбрасывали к Клину свои последние резервы.

Как позже стало известно личному составу отряда, фашистские войска в этом районе отчаянно сопротивлялись, упорно отстаивая каждый населенный пункт. Это объяснялось тем, что, располагаясь на железнодорожной и шоссейной магистралях Москва — Калинин, Клин являлся важным опорным пунктом и узлом дороги. Именно отсюда фашистское командование намеревалось нанести решающий удар по Москве танковыми дивизиями.

Всего три недели хозяйничали фашисты в Клину, но нанесли ему множество ран. Они разрушили многие жилые и административные здания, надругались над домом Петра Ильича Чайковского, с варварским садизмом глумились над его памятью. Наверняка клинский дом великого русского композитора постигла бы участь сожженного гитлеровцами пушкинского Михайловского или толстовской Ясной Поляны, если бы в декабре 1941 года воины 30-й армии при содействии частей 1-й ударной армии мощным ударом не выбили из города немецко-фашистских захватчиков, разгромив при этом две их моторизованные и одну танковую дивизии. При этом наступающие от командарма до рядового бойца помнили слова приказа: «Артиллерию и минометы не применять! В полосе наступления музей Чайковского».

…Старший лейтенант Алексеев, взяв бинокль, до рези в глазах всматривался в потоки машин, катящихся на юг, в направлении на Новопетровское. Вот колонна длинных лобастых автомобилей, нагруженных разнокалиберными ящиками, явно не военного производства. Еще с десяток автомобилей везли какие-то тюки, плоские коробки. На двух, сбившись в плотную разномастную ревущую массу, размещалось десятка три коров. Не спеша, степенно покачиваясь на неровностях дороги, тянулись колонны больших санитарных автобусов…

Настроение у командира взвода было дрянное. Это же хуже нет — вот так сидеть, затаив дыхание, и пассивно наблюдать, как немцы, словно у себя дома, свободно раскатывают по нашей земле, увозя явно награбленное добро советских людей. А тут еще сержант Басов и младшие сержанты Сандыбаев с Корытовым над ухом жужжат.

— Что ж, так и будем сидеть, товарищ старший лейтенант? — угрюмо спрашивал Басов, ворочаясь в снежном окопе, как медведь. — Вы только прикажите, а…

— Ай-яй-яй, — сокрушенно качал головой Сандыбаев, — совсем обнаглели, шакалы.

— И не говори, Сандыбаич, — вторил ему Корытов, — глядеть тошно.

Алексеев любил этих бойцов, славных ребят и лихих разведчиков. Да и говорили они сейчас именно то, о чем он сам думал. Потому и не прерывал их воркотню, пропускал мимо ушей. Пусть отведут душу. Но когда Корытов прямо спросил, почему они до сих пор не берут «языка», хотя для этого было множество возможностей, командир взвода резко бросил:

— Прекратить разговоры! Ждать приказа!

Успокоившись после некоторого возбуждения, Алексеев продолжал:

— Под Велижем обстановка была примерно такая же. Мы в засаде с утра сидели несколько часов. По шоссе Усвяты — Велиж беспрерывно шли автомобильные колонны. Как потом выяснилось, немцы подбрасывали свои резервы на восток перед октябрьским наступлением на Москву… И вдруг движение колонн прекратилось. Часа на два, не меньше. И на шоссе появлялись лишь отдельные машины. Вот одну такую мы тогда и захомутали. Ценный «язычок» попался, прямо прелесть.

— А почему это, ну перерыв, что ли, в движении был?

— Фрицы порядок любят, — ответил командир взвода. — Подошло время обеда — все дела побоку. Вот и здесь подождем того часа. Аккуратный в этом плане народ, дай им всем бог… погибели.

А в это время в снежной траншее разведчики коротали время, согреваясь солдатским перетрепом, который заводил рядовой Хохлов. С серьезной миной на лице он допытывался у сержанта Черного:

— Интересно, а что сейчас делает Гитлер в Берлине? Обещал ведь на Красной площади парад устроить, а приходится тикать из-под Москвы…

— Ты думаешь, раз у меня знаки на петлицах, так я больше твоего знаю про это, — отвечал сержант. — Но ты за него не беспокойся, он, паразит, еще придумает какую-нибудь хворобу на нашу голову.

— Ответ понятен, — удовлетворенно кивал Хохлов. — Но позвольте уточнить: правда ли, что около фюрера какая-то Ева вьется. Она ему как — жена или просто так?

— Що ты до мени привязався… — озлился вдруг Черный, как всегда в волнении переходя на украинский язык. — Трепло ты, а не боец. Тике мени и думки до усякой падлы…

— Ну, а все-таки?..

Трудно сказать, чем бы кончился этот разговор, если бы его не прервал словно вынырнувший из сугроба старший лейтенант Алексеев.

— О чем спор? — с ходу спросил он.

— Да вот наш Хохлов все интересуется какой-то Евой, которая вроде живет у Гитлера, — ответил один из разведчиков.

— Вот придем в Берлин и разберемся, кто кому кем доводится, — прервал бойца Алексеев. — Кончай побасенки, ребята. Не до них сейчас. Проверить оружие, приготовиться к бою. Будем брать «языка».

Это решение старший лейтенант принял, увидев, как после четырех часов, словно по команде, поток автомобилей на шоссе резко сократился. Изредка с интервалом в пять — десять минут появлялись лишь одиночные машины.

Пройдя вдоль цепи бойцов, командир взвода вернулся на свой КП, как окрестил его снежный окопчик рядовой Хохлов, и вновь, слившись с биноклем, впился взором в опустевшую дорогу. Он недовольно морщился, видя грузовики, набитые разным барахлом, одинокие повозки с брезентовыми шатрами, под которыми копошились обвязанные бинтами солдаты.

— Не то, не то, — шептал он, стиснув зубы и нетерпеливо поглядывая на часы.

— Товарищ старший лейтенант, — тронул Алексеева за плечо сержант Басов. — Гляньте-ка правее… Легковушка шикарная и автобус. За ними, кажись, грузовик…

Командир взвода уже и сам без бинокля видел сползавший с ближнего косогора небольшой кортеж машин. Шли они медленно, объезжая ухабы. Впереди катили три мотоцикла с люльками, из которых торчали стволы пулеметов и виднелись рогатые солдатские каски. За мотоциклами двигался огромный лимузин, празднично поблескивая на солнце черным лаком и никелированной решеткой радиатора. Метрах в двадцати от легковой машины лениво переваливался голубой автобус. Почти вплотную к нему держался крытый брезентом грузовик.

— Как быть, товарищ старший лейтенант? — спросил сержант. — Не многовато ли? Примерно двадцать на грузовике, да в автобусе, да мотоциклисты.

«Да, силы явно не равны, — рассуждал про себя командир взвода. — Но представляющуюся возможность упустить нельзя. Важные, видать, фигуры в лимузине едут. А вдруг — генералы? Ведь командующий фронтом подчеркивал важность захвата такого «языка». Последняя мысль отмела все сомнения.

— Взвод, к бою! — решительно, сквозь стиснутые от напряжения зубы скомандовал он, не отводя взгляда от приближающихся машин.

Внезапность… Всю надежду на успех этого скоротечного боя возлагал командир взвода на нее. В Велижском рейде хорошо организованная засада и неожиданные для противника действия не раз приносили успех. Как-то Алексеев присутствовал при допросе фашистского командира батареи. Тогда тот в адрес отряда бросил упрек: «Вы воюете не по правилам, а по-разбойничьи, используя внезапность». «А вы? — спросил Шевченко. — Почему же вы войну начали не по правилам, а по-разбойничьи, внезапно, без ее объявления?» «Об этом спросите у фюрера, — был ответ. — Только он знает, как надо воевать».

Эти мысли молнией пронеслись в голове Алексеева, когда он ложился за пулемет.

— Вот сейчас и поглядим, кто знает, как воевать, — проговорил он сквозь стиснутые до боли зубы, прижимая к щеке ложу ручного пулемета.

И только мотоциклисты пересекли неведомую им роковую черту, определенную командиром взвода для начала стрельбы, как на них и автомобили хлынул смертоносный шквал огня. Он скосил всех, кого видели разведчики. Мотоциклы словно попрыгали в разные стороны. Грузовик с солдатами, потеряв управление, круто вильнул в сторону, опрокинулся в кювет и вспыхнул. Оставшиеся в живых пытались выбраться из него, но тут же валились на дорогу под метким огнем. Задымился от зажигательных пуль автобус и почти тотчас скрылся в дымном пламени взрыва. Выскакивавшие из него офицеры попадали под губительный огонь. Легковой автомобиль уткнулся радиатором в сугроб. Экипаж его никаких признаков жизни не подавал. Видимо, с ним все было кончено.

На шоссе застыла тишина. Только потрескивал огонь, быстро пожиравший обшивку машин, да черный дым стелился, по лощине.

Алексеев скомандовал ранее выделенным бойцам:

— К машинам!

Четверо лыжников поспешили с высотки на шоссе. Алексеев наставлял их на ходу:

— Быстро забрать портфели, полевые сумки, штабные и личные документы… Действовать энергично, пока на шоссе тихо…

Но только он это проговорил, как раздался слитный гул множества машин. С горки в лощину со стороны Новопетровского спускалась большая колонна крытых брезентом грузовиков. Их сопровождали два легких танка.

— Ах, дьявол бы их!.. — воскликнул в досаде Алексеев. — Сорвалось! А ведь там, чует сердце, есть что-то важное.

Оценив сложившуюся обстановку, старший лейтенант приказал отойти взводу в лес. На высоте осталось лишь два наблюдателя — сержант Дегтярев и рядовой Песков.

Немцы, подъезжая к горящим машинам, не сразу разобрались в том, что произошло на шоссе. Танки, как и прежде, двигались с открытыми люками. Пехота, следовавшая вслед за ними в грузовиках, чувствовала себя в полной безопасности под защитой танкистов. И лишь когда колонна подошла вплотную к разбитым автомобилям и гитлеровцы увидели тела убитых и раненых солдат и офицеров, на шоссе поднялась паника.

— Нападение! Диверсия! К бою! — понеслись крики и команды.

Со звоном захлопнулись люки танков. Как горох посыпались из машин пехотинцы и залегли в кюветах. Началась беспорядочная пальба из танковых пушек и пулеметов. Поднялась истошная трескотня автоматов. Пули с визгом рубили мерзлые стволы и ветви деревьев. Огонь пока не достигал разведчиков и они тихо, словно их мог услышать противник, переговаривались:

— Как вы думаете, товарищ сержант, пойдут они по нашим следам в лес? — спрашивал рядовой Песков.

— Вряд ли. Эти пока не знают даже, откуда была обстреляна колонна.

— Узнать не трудно. Оставшиеся в живых расскажут.

— А дальше что? У них лыж-то нет. Снег-то по пояс.

— Вдруг все-таки полезут. Тогда что?

— Тогда ноги в руки и айда к своим. На лыжах мы быстро оторвемся от них и догоним взвод. Но я думаю, что фрицам сейчас не до нас.

На шоссе стрельба разом прекратилась, но танки стояли с закрытыми люками, а пехота не вставала с обочины и держала оружие наготове.

К догоравшим машинам на большой скорости подошло два санитарных автобуса. Шесть человеке белых халатах вышли из них и сразу же устремились к лимузину. Разведчики отчетливо видели, как из него с большой осторожностью вытащили трех убитых, один из которых был в шинели, а двое в кожаных на меху регланах. Их отнесли в санитарную машину, а остальных, погибших уложили на брезент на обочине шоссе.

Затем на дороге появилась довольно большая группа солдат с лопатами.

— Что это? Неужели они собираются прямо здесь и хоронить убитых? — спросил Песков.

— Это исключено. Не до того им. А вот что они собираются делать, ума не приложу.

Но вскоре все стало понятно. Прибывшие солдаты по команде, наверное, унтер-офицера разошлись вдоль дороги и начали в отдельных местах снимать верхний слой снега и сбрасывать в кучи. Затем убитых гитлеровцев отнесли за обочину дороги и зарыли в снежную яму. Танки подцепили на буксиры закопченные остовы еще чадящих машин и отволокли в сторону от шоссе. Их тут же забросали снегом. Разведчики догадались, что немцы старались убрать с магистрали следы учиненного разведчиками побоища.

— Это, видать, чтобы не нервировать других, — сделал вывод сержант.

— Эх, поддать бы им еще жару, — ударил кулаком по ложе автомата Песков.

— Поддать им жару у нас с тобой нечем, — ответил сержант. — А вот слегка попугать их, пожалуй, сможем.

— Как?

— У меня осталась парочка ракет. Отойдем к опушке и выпустим их в сторону колонны. Посмотрим, как это им понравится.

Наблюдатели оставили свой уже ненужный окоп и отошли к лесу, умышленно уклонившись от направления отхода взвода, и укрылись в густом, занесенном снегом кустарнике, откуда просматривалась шоссейная дорога и еще стоящая на ней вражеская колонна. Исчезли лишь солдаты с лопатами. Начиналась посадка пехоты в грузовики.

Солдаты, радуясь, что для них все кончилось благополучно, возбужденно галдели, рассаживаясь по машинам. И тут в сторону шоссе полетели две зеленые ракеты. Словно вихрь пронесся над шоссе и оно вздыбилось шквалами огня. Танки открыли по лесу стрельбу из пушек и пулеметов. Пехота опять выскочила в снег и залегла в кюветах, осыпая пулями невидимого противника…

Сколько это продолжалось, наблюдатели не могли точно сказать. С первыми вражескими выстрелами они скользнули в лес, нашли вскоре лыжню, по которой отошел взвод, и помчались по ней, стремясь догнать товарищей.

Старший лейтенант Алексеев со своими бойцами вернулся на стоянку в час ночи. Капитан Шевченко еще не спал. Он сидел на кухне барака за обеденным столом и при свете керосиновой лампы сосредоточенно работал с картой. На скрип двери недовольно обернулся, но, увидев Алексеева, улыбнулся. У того шапка, поднятый меховой воротник десантной тужурки, шерстяной подшлемник были покрыты коркой инея.

— Разрешите, товарищ капитан? — спросил Алексеев.

— Входи, Дед Мороз, — улыбаясь, ответил Шевченко. — Признаться, мы с комиссаром ждали тебя попозже. Заходи, заходи, Николай Федорович. Раздевайся, грейся. Иди к печи поближе. Вот так. Докладывай…

Алексеев подробно рассказал о действиях взвода, огорченно развел руками на вопрос командира — удалось ли хоть что-нибудь захватить из подбитого лимузина, назвал фамилии двух легкораненых бойцов.

— Ладно, не огорчайся, — успокоил капитан. — Главное, шуму-грому наделали знатного. Теперь немцы будут бдительнее, но ожидать нападения станут на других участках. Нелогично ведь думать, что десантники вновь ударят по шоссе в том же месте, как ты считаешь? А мы их именно там же и раздолбаем. Совместно с соколиками нашими…

— Это будет здорово, товарищ капитан! — восхищенно воскликнул Алексеев. — Конечно же, им это и в голову не придет.

— Время покажет, правы ли мы в своих расчетах. А какие потери понес противник?

— По докладам сержанта Дегтярева и рядового Пескова, оставленных мною для наблюдения за дорогой, санитары подобрали на шоссе более двадцати убитых, в том числе и высокое начальство…

— Вы уверены, что это так? — спросил Шевченко.

— Да. Когда вытаскивали их трупы из машины, на одном из них Дегтярев в бинокль четко рассмотрел шинель с красной подкладкой. Другие двое были одеты в теплые кожаные пальто на меху. Офицеры и солдаты, которые вытаскивали их из лимузина, обращались с ними бережно и почтительно, как с живыми, не так как с остальными.

Командир с похвалой отозвался о смелых, озорных действиях наблюдателей:

— Молодцы ребята! Двумя ракетами задержали, наверное, не меньше чем на целый час батальон вражеской пехоты, так нужный фашистскому командованию под Клином…

— Ну, а как твои орлы? — спросил Шевченко. — Небось замерзли, устали и голодны?

— Есть маленько, товарищ капитан.

— Тогда разговор на этом закончим. Для вас приготовлен горячий ужин. Живо накормить людей и дать отдых. Завтра предстоят большие дела!